ганизовывать похоронный обряд. Что было для него в  новинку;  у  горовицев
существовал обычай просто оставлять своих мертвых на земле.  Но  они  поняли
его и, выкопав заостренными палками яму в  земле,  погребли  в  ней  Хута  и
завалили могилу грудой камней.
   - Мой отец...-сказала Туту Кэрмоди после похорон.-Куда он ушел теперь?
   На несколько секунд Кэрмоди потерял дар речи. На эту тему они никогда  не
говорили, но Туту сама догадалась о существовании загробной жизни. Хотя пока
это было всего лишь предположение, ибо, возможно, он неправильно  истолковал
ее слова. Вряд ли она могла додуматься до мысли о конечности бытия тех, кого
мы любим. Но нет, она знала, что такое смерть.  Еще  до  того,  как  Кэрмоди
присоединился к стае, она  видела  гибель  других  ее  членов,  видела,  как
умирают крупные животные, не говоря уж о тех грызунах и  насекомых,  которых
сама ловила и ела.
   - Что думают остальные?-спросил он, кивая в сторону стаи.
   Туту посмотрела на них.
   - Взрослые не думать. Они не говорить. Они как  животные.  Я  ребенок.  Я
думать. Ты учить меня думать. Я спросить тебя, куда Хут ушел, потому что  ты
понимать.
   И как много раз при разговоре с ней Кэрмоди мог только вздохнуть. На  нем
лежала тяжелая и серьезная ответственность. Он не желал  внушать  ей  ложные
упования и в то же время не хотел лишать ее надежд-если таковые вообще у нее
были,-что жизнь продолжается и после смерти. Он понятия не имел, обладал  ли
Хут душой и если да, то какая ей уготована судьба. В этом смысле  он  ничего
не знал и о Туту. Он считал, что  разумные  существа,  способные  осознавать
себя в этом мире и пользоваться абстрактными понятиями, должны  иметь  душу.
Однако уверенности в том у него не было.
   Он не мог объяснить девочке, какая перед ним встала диллема. Ее  словарь,
созданный всего лишь за шесть месяцев общения с человеком, не включал такого
понятия, как  бессмертие.  И  пусть  даже  в  распоряжении  Кэрмоди  имелись
усложненные  языковые  конструкции,  они  имели  отношение  не   столько   к
реальности, сколько к расплывчатым  абстракциям,  которые  трудно  понять  и
осознать. У него была вера, и он старался претворить ее в  конкретные  дела.
Больше он ничем не располагал.
   - Ты понимаешь,-медленно подбирая слова, сказал он,-что тело Хута и  тело
льва станут землей?
   - Да.
   - И что из семян, упавших на  землю,  растут  трава  и  деревья,  кормясь
землей, в которую превратились и Хут, и лев?
   Туту утвердительно качнула клювом.
   - И птицы и шакалы будут есть льва. Они съесть Хута  тоже,  если  стащить
камни с него.
   - Но в конце концов останки льва и  Хута  станут  почвой.  И  трава,  что
произрастет из них, будет  их  частью.  А  траву,  в  свою  очередь,  съедят
антилопы, и лев и Хут станут не только травой, но и плотью.
   - А если мы есть  антилопу,-возбужденно  прервала  его  Туту  с  горящими
карими глазами и клацая клювом,-то Хут станет часть меня. А я стать он.
   Кэрмоди понял, что вступает на опасную почву теологических мудрствований.
   - Я не имел в виду, что Хут станет жить в тебе,-сказал он.-Я имел в виду,
что...
   - Почему он не жить во мне? Он жить в антилопе,  а  она  есть  траву!  А,
понимаю! Потому что Хут разойтись  на  много  кусочков!  Он  жить  в  разных
созданиях. Это ты иметь в виду, Джон?-Она нахмурила бровки.-Но как он  жить,
если кусочки?.. Нет, он нет! Его тело идти во много мест. И я хотеть  знать,
Джон, куда Хут уходить?-Она с силой повторила:-Куда он уходить?
   - Туда, куда ему определил Создатель,-с отчаянием ответил Кэрмоди.
   - Соз-да-тель?-эхом по слогам повторила она.
   - Да. Я учил тебя, что слово "создание" означает любое живое существо. Ну
вот, а создания кто-то создает. И  делает  это  Создатель.  Создавать-значит
давать жизнь. Появляется то, чего раньше не существовало.
   - Мой мать-мой создатель?
   Туту не упоминала отца, потому что,  как  другие  дети,  а,  возможно,  и
взрослые, не связывала спаривание с репродуктивной функцией. И Кэрмоди  пока
не мог объяснить ей эту связь в силу бедности ее словарного запаса.
   - Чем дальше, тем хуже,-со вздохом пробормотал Кэрмоди.-Нет. Твоя мать не
может считаться твоим создателем. Ее тело произвело яйцо и выкормило его. Но
она не создала тебя. В начале всех начал...
   Он осекся. Ему стоило бы стать священником и пройти специальное обучение.
Но он всего лишь простой монах. Ну, не совсем простой, поскольку за  плечами
уже немало лет и он кое-что уже повидал в галактике. Но он  не  готов  иметь
дело с такими проблемами. С одной стороны, он не может выложить Туту готовые
к употреблению теологические  тезисы.  На  данной  планете  теология  только
формируется, и о ней не стоит и говорить, пока Туту и ее сородичи  в  полной
мере не овладеют речью.
   - Потом я многое расскажу тебе,-вымолвил он.-После многих солнц.  А  пока
придется удовлетвориться тем малым, что я могу объяснить тебе. О том, как...
ну, словом, как Создатель сделал весь этот мир, звезды, небо, воду, животных
и горовицев. Он создал твою мать и ее мать, и мать ее  матери.  Много  солнц
тому назад он сделал многих матерей...
   - Он? Так ему имя? Он?
   Кэрмоди понял, что совершил ошибку, употребив именительный падеж  личного
местоимения, но сказались старые привычки.
   - Да. Можешь называть его Он.
   - Он-мать первой матери?-спросила Туту.-Он мать всех созданий? Матерей?
   - Слушай. Возьми-ка сахару. И беги играть. Говорить будем потом.
   "После того, как у меня появится время подумать",-добавил он про себя.
   Сделав вид, что чешет в затылке, Кэрмоди включил передатчик,  прилегающий
к черепу, и попросил дежурного оператора  вызвать  Холмъярда.  Через  минуту
послышался голос доктора:
   - В чем дело, Джон?
   - Док, вроде через несколько дней должен сесть  корабль  и  забрать  ваши
записи и образцы, не так ли?  Можете  ли  вы  передать  послание  на  Землю?
Сообщите моему начальству, аббату в Четвертом Июля, что я позарез нуждаюсь в
мудром руководстве.
   Кэрмоди передал свой разговор с Туту и ее вопросы, на которые у  него  не
будет ответа даже в будущем.
   - До отлета я должен был предупредить его, куда направляюсь.  Но  у  меня
сложилось впечатление, что  я  оказался  предоставленным  своей  собственной
судьбе. Тем не менее я оказался  в  ситуации,  которая  требует  присутствия
человека куда более мудрого и сведущего.
   Холмъярд хмыкнул.
   - Я перешлю ваше сообщение, Джон,-сказал  он.-Хотя  сомневаюсь,  что  вам
нужна помощь. Вы справляетесь не хуже любого  другого.  То  есть  стараетесь
быть объективным. Вы уверены, что ваше начальство будет  способно  на  такой
подход? Или что им не  потребуется  сто  лет,  дабы  принять  решение?  Ваша
просьба может привести к тому, что руководство Церкви  проведет  специальное
совещание. Или дюжину их.
   Кэрмоди застонал.
   - Не знаю,-сказал он.-Думаю, что  начну  учить  ребят  письму,  чтению  и
арифметике. По крайней мере, буду плавать в спокойных водах.
   Отключив  передатчик,  он  созвал  Туту  и  других  подростков,   которые
проявляли способность к обучению
   Дни  шли  за  днями,  и   молодежь   прогрессировала   с   необыкновенной
быстротой-во  всяком  случае  так  казалось  Кэрмоди.  Учеников  можно  было
сравнить с богатой необработанной почвой, ждущей лишь  прикосновения  умелой
руки. Без особых трудностей они уяснили разницу между  словом  написанным  и
произнесенным.   Чтобы   избавить   их   от   лишних   сложностей,   Кэрмоди
модернизировал земной алфавит, создав чисто фонетическую систему  записи,  в
которой каждая фонема имела  свое  обозначение.  Именно  такую,  к  созданию
которой двести лет призывали англоговорящие обитатели Земли, но которая  так
и не появилась. Орфография, хотя и  несколько  изменилась,  все  же  заметно
отличалась от устной речи, смущая, а то и буквально сводя с ума иностранцев,
вознамерившихся выучить английский.
   Но поскольку ученики быстро освоили искусство письма  и  чтения,  Кэрмоди
пришлось заняться преподаванием другого вида искусства-рисования.  Туту  без
малейших понуканий с его стороны как-то  начала  рисовать  его  портрет.  Ее
успехи оставляли желать лучшего, на что учитель ей тут же указал.  Но,  если
не считать, что потом он объяснил ей законы  перспективы,  Кэрмоди  старался
больше не вмешиваться. Он чувствовал, что, если она и другие, которые  также
начали  рисовать,  окажутся  под  сильным   воздействием   земных   понятий,
характерному искусству Ферала не суждено  будет  развиться.  Эту  его  мысль
поддержал Холмъярд.
   - В основе мышления  человека  лежат  представления,  сформированные  еще
приматами. Его же, примата, взгляд на мир он и выражает через искусство.  Но
пока у нас нет искусства, выражающего-прошу прощения, Джон,-птичий взгляд на
мир. Так что я согласен с вами, когда вы позволяете им рисовать и лепить  на
свой собственный  манер.  Не  исключено,  что  когда-нибудь  мир  обогатится
искусством, созданным пернатыми. Может, да, а может, и нет.
   Кэрмоди был занят по горло все время-едва только открывал глаза с первыми
лучами рассвета и вплоть до отхода ко сну, часа три спустя после наступления
сумерек. Ему приходилось тратить много времени не только на преподавание, но
и на  роль  судьи-точнее,  диктатора-в  спорах.  Конфликты  между  взрослыми
доставляли куда больше  хлопот,  потому  что  с  молодежью  ему  было  легче
общаться.
   Раскол между старшим и младшим поколениями был не столь разителен, как он
предполагал.  Взрослые  оказались  довольно  сообразительными  и,  хотя   не
овладели речью, научились мастерить инструменты и оружие, умели стрелять  из
лука и метать копья. Они даже освоили искусство верховой езды.
   На полпути  к  цели  путешественники  все  чаще  стали  встречать  табуны
животных, сильно напоминавших безволосых лошадей. Кэрмоди поймал одну из них
и в виде эксперимента объездил. Из плотной травы  он  сплел  уздечку,  а  из
костей сделал мундштук. На первых порах седла не было, и приходилось  ездить
без него.  Потом,  когда  подростки  постарше  и  взрослые  тоже  обзавелись
лошадьми и начали ездить верхом, им пришлось освоить умение тачать  седла  и
ладить стремена и уздечки из толстой кожи трехрогих носорогов.
   Вскоре Кэрмоди столкнулся с  первой  попыткой  сопротивления  со  стороны
молодежи. Они разбили лагерь на берегу озера, в окружении  густых  деревьев,
которые  постоянно  овевал  ветерок  с  соседних  холмов;  тут  была   масса
развлечений. Туту сказала, что ей и другим  пришла  в  голову  хорошая  идея
именно здесь возвести обнесенное  стеной  поселение,  которое,  как  Кэрмоди
рассказывал, придется выстроить в долине, куда они направляются.
   - Тут вокруг жить много бессловесных,-объяснила она.-Мы сможем  взять  их
молодыми и воспитать. Так мы стать  сильнее.  Почему  путешествовать  каждый
день? Мы устать от дороги. Мозоли от пути, мозоли от седел. Мы сделать,  как
это... конюшни?-для лошадей тоже. Мы ловить  других  животных,  растить  их,
мяса много, охотиться не надо. Мы суметь сажать семена, как ты учил  нас,  и
растить  урожай.  Тут  хорошее  место.  Такое  же,  как   долина,   что   ты
рассказывать. Может, лучше. Мы,  дети,  все  обговорить  и  решить  остаться
здесь.
   - Тут хорошие места,-сказал Кэрмоди.-Но не самые лучшие. Я-то  знаю,  что
тут многого не  хватает.  Кремня,  железа,  которое  куда  лучше,  здорового
климата; там поменьше крупных хищников, богаче почва... и многое другое.
   - Откуда ты знать о долине?-вопросила Туту.-Ты видать ее? Ты бывать там?
   - Я знаю о ней по рассказам тех, кто бывал там,-ответил Кэрмоди.
   - Кто рассказать тебе о долине?-продолжала настаивать  Туту.-Не  горовиц.
Горовиц не иметь речи, пока ты не научил говорить. Кто рассказать?
   - Человек,-ответил Кэрмоди.-Который бывал там.
   - Человек, который приходить со звезд? Человек, я видеть, ты  говорить  с
ним в ту ночь?
   Кэрмоди кивнул.
   - Он знать, куда мы ходить после смерти?-спросила Туту.
   Застигнутый вопросом врасплох, несколько секунд он изумленно  смотрел  на
нее с открытым ртом. Холмъярд был агностиком и отрицал наличие  убедительных
доказательств  бессмертия.  Кэрмоди,  конечно,  не  спорил  и   не   пытался
втолковать ему, что  не  существует  ни  безупречных  научных  доказательств
такового, ни неопровержимых фактов. Но имелось достаточное количество примет
посмертного существования, во всяком случае, чтобы  каждый  непредубежденный
агностик задумался о такой возможности. И конечно, Кэрмоди был убежден,  что
каждому верующему суждена вечная жизнь. Более того, в этом его убедил личный
опыт. (Но это уже другая история.)
   - Нет, этот человек не знает, куда мы уходим после смерти. Но сведения об
этом имеются.
   - Он человек, ты человек,-сказала Туту.-Если ты знать, почему он нет?
   И снова Кэрмоди потерял дар речи.
   - Откуда тебе-то известно, что я человек?
   Туту пожала плечами.
   - Первое, ты обманывать нас. Потом, все знать. Легко видеть, что ты надел
клюв и перья.
   Кэрмоди невольно поправил клюв, который много месяцев натирал  ему  кожу,
раздражая его.
   - Почему вы мне об этом не говорили?-сердито спросил  он.-Хотели  сделать
из меня идиота?
   Туту смутилась.
   - Нет. Никто не хотеть делать из  тебя  идиота,  Джон.  Мы  любить  тебя.
Просто мы думать, тебе нравится носить клюв и перья. Мы не знать почему,  но
если тебе нравится, мы о'кей,  ладно.  Но  не  уходить  от  наших  слов.  Ты
говорить, что знаешь, куда уходят мертвые. Куда?
   - Я не могу тебе рассказать куда. Во всяком случае, пока не могу. Позже.
   - Ты не хотеть пугать нас? Наверное, там плохое место, и  нам  будет  там
плохо? Поэтому не хотеть говорить нам?
   - Я сказал, потом. И вот почему, Туту. Когда я впервые  пришел  к  вам  и
стал учить речи, то не мог научить вас всем словам. Чтобы  вы  могли  понять
их. Потом я стал учить вас словам посложнее. И сейчас учу. Но пока вы еще не
можете понимать меня, пусть даже я и говорю их. Вы станете старше  и  умнее,
будете знать больше слов. И тогда мы поговорим. Понимаешь?
   Кивнув, Туту в знак согласия щелкнула клювом.
   - Я  рассказать  другим,-сказала  она.-Много  раз,  когда  ты  спать,  мы
говорить, куда мы уходить, когда умрем. Какой смысл жить так мало,  если  мы
не жить дальше? Что хорошего в том? Одни говорить,  толку  нет,  нам  просто
жить и умирать потом, вот и все. Ну и что? Но многие не  уметь  так  думать.
Стали бояться. И еще-нам это нет смысла. А все остальное в мире есть  смысл.
Или кажется, что есть. Но смерть смысла  нет.  Смерть  навсегда.  Может,  мы
умирать, чтобы дать место другим? Потому  что,  если  мы  не  умирать,  если
потомки наши не умирать, скоро мир такой переполненный, и  все  помирать  от
голоду. Ты говорить нам, что мир не плоский, а круглый,  как  шарик,  и  эта
сила-как ты  называть  ее,  тяготение?-не  дает  падать.  Значит,  скоро  мы
увидеть, что нет места, если мы не умирать. Но почему не  ходить  туда,  где
места много? Может, на звезды?  Ты  говорить  нам,  что  между  звезд  много
круглых миров, как этот. Почему нам не ходить туда?
   - Потому что на них достаточно и своих обитателей,-ответил Кэрмоди.
   - Горовицев?
   - Нет. На некоторых живут люди, на  других-существа,  отличающиеся  и  от
людей и от горовицев, как я отличаюсь от вас. Или непохожие ни  на  лошадей,
ни на жуков.
   - Надо много думать. Я рада, что сама не стала думать. Я ждать,  пока  ты
сам все рассказать. И мне стало приятно думать об этом.
   Кэрмоди посоветовался с другими подростками и в конечном итоге согласился
с их желанием на какое-то  время  обосноваться  здесь.  Когда  стали  валить
деревья для ограды и домов, он не сомневался, что скоро  молодежь  впадет  в
уныние, потому что каменные орудия затупятся, а запасы  кремня  подходили  к
концу.  Не  говоря  уж  о  том,  что  его  описания  долины  побудят   самых
непоседливых сняться с места.
   А тем временем яйцо на груди увеличивалось в размерах и тяжелело; таскать
этот растущий груз становилось все утомительнее.
   - Я не отказываюсь от  роли  матери,-сказал  он  Холмъярду  на  очередном
сеансе связи.-Да, я хотел бы быть Отцом-в религиозном смысле  слова.  Но  от
меня требуются чисто  материнские  качества.  И  должен  признаться,  что  и
физически, и душевно стал уставать.
   -  При   встрече   мы   сделаем   еще   одну   соноскопию   яйца,-ответил
Холмъярд.-Кстати,  подошло  время  получить  очередные  данные  о   развитии
эмбриона. И всесторонне обследуем вас,  дабы  убедиться,  что  яйцо  еще  не
высосало из вас все соки.
   Кэрмоди встретился с Холмъярдом той же ночью, и в джипе они добрались  до
корабля, который теперь располагался не ближе, чем в двадцати милях,  потому
что верхом горовицы  могли  покрывать  солидные  расстояния.  В  корабельной
лаборатории у маленького монаха взяли массу анализов.
   - Вы основательно похудели, Джон,-сказал Холмъярд.-Толстячком вас уже  не
назвать. Вы хорошо питаетесь?
   - Лучше, чем когда-либо. Вы же понимаете,  что  мне  приходится  есть  за
двоих.
   - Ну, мы не нашли в вашем состоянии ничего особо тревожного или опасного.
Вы даже здоровее, чем раньше, потому что перестали таскать на  себе  жировые
складки. А этот чертенок, что присосался к вам, раздается во все стороны. Из
тех данных, что мы получили о горовицах, выяснилось, что яйцо  растет,  пока
не достигает трех дюймов в диаметре и веса в четыре фунта.
   Достоин  восхищения  биологический  механизм,  который   позволяет   яйцу
питаться  кровью  своего  приемного  родителя,  кем  бы  он  ни  был.  Какие
биологические структуры позволяют зародышу  существовать  подобным  образом?
Почему в нем не  зарождаются  антитела,  которые  должны  убить  его?  Каким
образом он извлекает питательные вещества из  кроветока  совершенно  чуждого
существа? Конечно, в какой-то мере ответ  заключается  в  том,  что  размеры
кровяных телец у него точно такие же, как и у человека; никаких  отличий  не
удалось установить даже при микроскопическом исследовании. Примерно такое же
и сочетание химических агентов. Но даже при этом...  да,  скорее  всего  нам
удастся получить еще один грант для изучения этого  механизма.  И  если  нам
удастся расшифровать его, польза для человечества будет неоценима.
   - Надеюсь, что вы получите еще один грант,-сказал  Кэрмоди.-К  сожалению,
дальше помогать вам я не смогу. Я должен предстать перед  аббатом  монастыря
на Вайлденвули.
   - Я не хотел говорить вам при встрече,-сказал Холмъярд.-Не хотел огорчать
вас и усугублять ваше физическое состояние. Но вчера сел грузовой корабль. И
доставил депешу для вас.
   Он протянул Кэрмоди  длинный  конверт,  усеянный  множеством  официальных
печатей и штампов. Кэрмоди вскрыл его и прочел текст. Затем поднял глаза  на
Холмъярда.
   -  Судя  по  выражению  вашего  лица,  новости,  должно   быть,   не   из
лучших,-сказал тот.
   -С одной стороны, нет. Меня информируют, что я  до  конца  должен  отбыть
срок контракта, и не могу улетать, пока детеныш  не  вылупится.  Но  в  день
завершения контракта я обязан покинуть вас. Кроме  того,  я  не  имею  права
давать горовицам какие-либо религиозные установки. Они должны сами прийти  к
ним. Или, точнее, обязаны сами познать откровение-если оно вообще  откроется
им. По крайней мере, пока  не  соберется  церковный  собор  и  не  придет  к
какому-то решению. Но к тому времени меня, конечно, тут уже не будет.
   - А уж я позабочусь, чтобы ваш преемник не  обладал  такими  религиозными
установками,-сказал  Холмъярд.-Прошу  прощения,  Джон,  если  я  кажусь  вам
антиклерикалом. Но я убежден, что если горовицам и суждено обрести  религию,
то лишь свою собственную.
   - Тогда почему же не свой язык и не свою технологию?
   - Потому что и то и другое-суть орудия общения с окружающей средой.  Рано
или поздно они будут развиваться в точном соответствии с земными аналогами.
   -  Но  разве  им  не  нужна  рели