ню. Но я затрубил, и на шум явился
майор Федянин, составил  протекцию,  спроецировал  на  меня  положительные
черты. Уважительно назвал меня плевком, на котором все поскальзываются,  и
талантом, только неизвестно в какой области. Еще  похвалил,  что  я  очень
глубоко проникаю  во  внутренний  мир  животного,  наверное,  оттого,  что
недалеко от него ушел. Я  на  волне  успеха  даже  медкомиссию  проскочил.
Анализы  мочи  и  кала  отобрал  у  одного  мальчика  во   дворе   детской
поликлиники.  В  общем,  записали  меня,  только  отправили   от   глистов
полечиться (за них мальчику спасибо). Приступил  я  к  учебе,  от  которой
фигово в бою. Маялся от нее больше,  чем  в  конце  недельного  заплыва  в
портвейне. Вот что, например, сочинили к моему приходу:  "При  обнаружении
дымка (взвеси) зеленоватого оттенка, а также запаха средней интенсивности,
напоминающего аромат нестираных носков, немедленно сообщить на частоте  88
МГц непосредственному начальству. Загерметизировать  помещение  с  помощью
штатных и подручных средств (тряпки,  части  одежды,  экскременты  и  т.д.
согл. доп. списку). Повесить над  входом  (входами)  предупреждающий  знак
(см. описание)". Ну и в том же духе  на  трех  сотнях  страниц  убористого
текста. А еще выходить на бой можно только в  составе  группы,  чтоб  были
вместе командир,  радист,  правый  сигнальщик,  левый  сигнальщик,  химик,
электрик, забойщик. Последний товарищ - это тот, кто  должен  "производить
забой животного". Только политрука не хватает. Я в первую  же  прогулку  с
такой кодлой догадался, что все твари в округе наслаждаются  нашим  видом.
Понемногу спущенная  сверху  дурь  утряслась.  Например,  сигнальщик  стал
совмещаться с химиком, а положенные по инструкции вещи происходить  только
на бумаге, в отчете  о  проделанной  работе.  Если  в  группе  оказываются
один-два  гомо  кретинус  или  стукача-недоброжелателя,  то  лучше  просто
шляться по помойкам, пускать пузыри, играть консервной банкой в  футбол  и
дохлой  крысой  в  баскетбол,  вести  разговоры  о  страшном.  А  вот  как
подберутся  осмысленно   глядящие   ребята,   можно   начинать.   Забойщик
отправляется пытать удачу, а остальные  его  подстраховывают:  пьют  пиво,
изучают прессу, беседуют по рации с  начальством.  Удача,  кстати,  совсем
рядышком прогуливается, когда у тебя гранатомет последней  конструкции.  А
на главном экране шлема светится координатная сетка с размеченными  целями
и направлением прицела. Приятно,  что  в  меню  имеется  острая  приправа:
изящный пистолет-пулемет, спокойно  укладывающийся  в  карман.  Плюс  щит,
поглощающий слабые и рассеивающий сильные электромагнитные  импульсы.  Еще
висит фонарик на груди, который вовсе не фонарик, а мощный мазер. От  него
страдают  электрические  системы  оппонента,   и   делается   он   немного
несграбный, подслеповатый и не такой вредный,  как  обычно.  Даже  хочется
приручить его для совместных выступлений в цирке. Вдруг  удастся  товарища
монстра убедить, что массовым производством гадостей  он  убивает  в  себе
личность.
     За месяц работы наш спецназ стал чуть более любопытным соперником для
"чудес природы", как  кликали  гадов  пышные  консервные  дамочки.  Однако
отличились мы, в основном, на уровне мелкого вредительства. Где кладку яиц
выудим,  где  молодняк  накроем,  если  вовремя   гражданин   обеспокоится
помутнением  мозгов  и  потихоньку  звякнет  нам.  Впрочем,  недолго   нам
оставалось подличать - покуда матка не отвыкнет "метать икру" на  стороне.
А вот "лежбища" и "охотничьи угодья" у гадов скромнее не  стали.  На  этом
фронте борьба велась вничью. Только мы выбьем  гарнизон  из  какого-нибудь
старинного их удела, сразу отряд монстров перебирается в место, где раньше
они  считались  сказками  и  инсинуациями.  Похоже  было,  что  гады  даже
раздували сферу приложения своего коллективного разума. Принялись калечить
предприятия и институты,  которых  раньше  в  упор  не  видели.  Наверное,
проводили  профилактические  работы  там,  где  чудилась   им   опасность.
Перестраховывались, что ли - во  многих  стенах  мысль  еще  не  ночевала.
Впрочем, гадам можно доверять, они  же  обоняют  эти  самые  предательские
субэлектронные волны. А Федянин считал, что противник  просто  задирается,
показывая, что он плюет, чихает и мочится на все наши усилия.
     А наши усилия,  что  касается  "спорных  территорий",  были  примерно
таковы. Есть, допустим, у нас на примете здание, где раскидываются  курени
нынешних гуннов, значит, выставляем там пост. Сидим в фургоне  неподалеку,
прислушиваемся. Контрольные наши системы уже потоньше стали  -  научились,
наконец,  очищать  сигналы  от  всякого  дерьма,  в  смысле,   от   помех,
напускаемых монстрами.  И  датчики-передатчики  теперь  не  так-то  просто
засечь,  потому  что  меняют  они  по  спецкоду  несущую  частоту.  Только
монструшки как следует засветятся где-нибудь, забойщик с помощью  пожарной
лестницы вламывается в самое дикое место, то есть в окно нужного  этажа  и
начинает зарабатывать очки.
     В тот сентябрьский вечерок с киношными  эффектами  умирало  лето.  За
забором наяривал казачий  хор:  "Черный  ворон,  что  ты  вьешься...".  Мы
укрывались в фургоне на заболоченной  территории  третьего  петербургского
университета, что сбоку от Казанского собора, исполняли  тему  "козла",  в
полтона  постукивая  по  столу   костяшками.   Нас   было   трое:   правый
сигнальщик-электрик-командир,  левый  сигнальщик-химик-радист  и   простой
забойщик, то есть я. Еще и пожарная машина с лестницей.  Студентами  здесь
давно не пахло, они съехали в загородный кампус, вовремя  унесли  задницы.
Вместо юнцов несколько лабораторий, складов, вычислительный центр и  гады,
нуждающиеся в радости человеческого общения. Мы им  должны  помочь.  Вчера
робот лазал в кое-какие щели и установил там  подслушивающую-поднюхивающую
аппаратуру. Теперь знаем, когда новоявленные самураи переходят границу.
     В час ночи "забибикал"  третий  этаж  главного  корпуса.  Затарахтела
пожарная машина, я  на  лестнице  въехал,  как  ангел,  прямо  в  окно,  и
мазер-глушак не забыл включить, для начала все вроде  грамотно.  Сразу  за
подоконником в коридоре приятная встреча - адская семейка, матка и ее  три
мужа с зажатыми в ручках сперматофорами. Их  попытки  сделать  мне  больно
были  неудачны.  Я  перешпокал  всех,  как  персонажей  своего   почившего
охотничьего аппарата. Считайте, что за него  тоже  мстил.  Конечно,  я  им
испортил приятное времяпровождение, но сексом пробавляться здесь было  так
же неуместно, как и на партсобрании. Чуть правее от  того  лобного  места,
где  случилась  экзекуция  (не  люблю,  честно  говоря,   побеждать),   на
план-карте центр компьютерной обработки. У кого-то компьютеры, а у меня на
пеленг-экране там жирная клякса расположилась. Я красиво, как в фильме про
бесчинства карателей, выбил дверь, ворвался  -  кому  здесь  выписать?  Но
вокруг ни тела, про душу уж я  молчу.  Впрочем,  пыхтят  несколько  блоков
вычислительной машины "Джониван", они же фонят и пачкают мне  картинку.  Я
зачем-то  распечатку  с  принтера  снял,  которая  сразу  не  понравилась.
Какой-то безымянный соратник Никанора дня  три  назад  запустил  задачу  и
исчез, наверное, отправился по его стопам. Машина рассчитывала  траектории
мутационных изменений по методике Файнберга.
     На дисплее по моей просьбе показался забавный пузатый монстрик-гид  и
вдруг начал рассказывать о домашнем задании Родиона  Михайловича.  Про  те
самые магнитные ловушки в защечных мешках.  Мол,  мешки  скоро  пойдут  на
повышение, станут преобразователями и накопителями энергии  субэлектронных
волн.  Я  просил  поподробнее  про  такие  волны.   Монстрик   откликнулся
проповедью, дескать, каждый живой и не совсем живой предмет -  это  стяжка
(он сказал хуже - концентратор) замкнутых  волн.  Разомкни,  так  сказать,
круг, и концентратор "потечет", передаст  свое  напряжение  другим  точкам
интенсивности. Я тут врубился и  поинтересовался  у  лектора,  не  его  ли
приятели-гады "утечку" устраивают. Он слегка возмутился, заявил, что  Гады
(с  большой  буквы)  такими  вещами  не  занимаются,  это-де  "работа  для
клерков".  Я  так  понял,  что  он  имел  в  виду  двуногих   сосальщиков,
родионов-дуевых. Монстры, продолжил гид-гад с улыбочкой,  давно  научились
подключаться к  уже  раскрывшимся  системам,  чтобы  выведать  чего-нибудь
новенькое. Ага, про  антенны  еще  Никанор  заикнулся.  Ну,  и  под  конец
бутафорный  монстрик  сделал  шажок  вперед,  подкинул  стоящие  сведения.
Скоро-де  защечные  ловушки  гадов,   согласно   рассчитанной   траектории
эволюции, примутся превращать длину субэлектронной волны в частоту -  хоть
чушь,  но  за  неимением  лучшего  приходится   всему   верить.   Согласно
пророчеству, любители остреньких ощущений  вскоре  смогут  ознакомиться  с
бедовым явлением, которое  назовется  бегущий  огонь,  или  по-привычному,
шаровая молния животного происхождения.
     Очень хотелось бы побеседовать с автором программы, если он  жив  или
хотя бы здоров, а пока расстроенная рука в кольчужной  перчатке  отключила
надменно витийствующего монстра и  потянулась  к  холодильнику.  Правильно
делает, что не отстает, вкалывает наряду  с  "Джониваном",  лелея  в  себе
заначенное истинным доброжелателем пивко.  Раздавим  банку,  война  и  это
спишет. Откупорил, задрал забрало, потянулся, а контрольная система  вдруг
долбанула  мне  по  маковке:  "Показания   датчиков:   внимание,   всплеск
активности на участках 5-02, 5-03", и давай на экране размазывать  кляксы,
символизирующие электрическую опасность. Летят кляксы, как  черти,  сквозь
стены и перекрытия. По старой привычке качнулся во мне  лазутчик-гном,  но
только ткнулся в пространство над головой, как  стало  ему  так  больно  и
светло, что он, скуля, забился в угол. Я прикрылся щитом, погрозил  пушкой
потолку, из которого вынырнет хана.
     Эх, тикать надо было, а не пополнять багаж знаний. И вот, в унисон  с
криком  измерителя:  "Взрывное  изменение  поля..."  вспышка  над  башкой.
Светофильтры успели отозваться, но я слегка замандражировал  -  никто  там
случайно ядерную бомбу не швырнул ли? Мой верный товарищ гном раньше  меня
врубился, узнав новинку  сезона  -  "бегущий  огонь".  И  как  серфингист,
оседлав волну, должно быть, ту самую сверхдлинную, проскочил сквозь  боль,
ослепление и ворвался в темный погреб  гадского  сознания.  Увидел  оттуда
меня  ненавидящим  взглядом  монстра,  с  вывороченными  наизнанку   всеми
клеточками - пеной  на  воде.  Навстречу  ей  шуровала  свора  разъяренных
горящих точек. Прежде чем вражеский погреб выкинул его вон, гном  заставил
гада сделать втяжку, прокачать волну сжатия назад.
     Шаровая молния прилипает к потолку, но тут  же  другие  злые  огоньки
делают заходы на меня. Я тикаю, участвую в настольном беге и скачках через
стулья, направления эвакуации особенно  не  выбираю,  оказываюсь  в  узком
помещении   типа   кишка,   какой-то   замусоренной   подсобке.   Прессинг
продолжается, кишка начинает светиться и  исчезать  в  классическом  синем
пламени, причем с двух сторон. Ну, думаю, нет причин  для  грусти,  просто
жизнь не удалась, в следующий раз все наладится,  а  сейчас  я  с  разбега
сигаю в этот свет и дальше по этапу в райскую зону. Красиво скопытиться не
запретишь! Но вижу, надо  повременить,  потому  что  на  глаза  попадается
скрепленный замком стальной люк мусоропровода. Всаживаю  гранату  в  него,
едва резанули осколки по щиту, бросаюсь на  выход  из  надоевшей  ситуации
вниз головой. Только успеваю крюком тросового механизма уцепиться за  края
получившейся дыры.
     Мусора на дне было столько,  чтоб  погрузиться  по  талию.  Идеальное
гнездо птеродактиля, где вы, учитель зоологии и дети с экскурсией? То, что
отбросы сухие, несколько меня смутило, а потом  обстановка  прояснилась  -
трусливые люди давно зацементировали мусорную камеру снаружи.  Стрелять  в
стенку не стоит, меня разнесет в первую очередь. А наверху вот-вот  друзья
примутся мутить своими пятками огненную воду. Я стал рыть,  я  рыл  дерьмо
носом, добираясь до решетки, через  которую  стекает  жидкая  дрянь.  Вот,
наконец, я одолеваю  мусор;  железяка  в  моих  руках-клешнях,  выдергиваю
секцию. Вверху становится чересчур солнечно, поскорее отбросив гордость  и
тому подобное фуфло, соскальзываю вниз, как рыбка в ведро рыбака.
     Там  проходило  отнюдь  не  высохшее,  а  вполне  полноводное   русло
канализации, я начал  купаться  в  ливневых,  фекальных  стоках  и  прочих
отходах от доходов. Где обязаны барахтаться и ловить  полный  кайф  всякие
Пентастоматида, Тардиграда, Леписматида и прочие гады с красивыми женскими
именами, пресмыкаюсь и членистоножествую теперь я, вернее, бреду на сильно
согнутых.  Снизу  хлюпает,  сверху   капает.   Настроение   такое,   будто
действительно в чем-то виноват. Вроде был  подготовлен,  хоть  песню  пой:
"Если завтра война...", а получилось как всегда.
     Делать нечего,  полевые  измерители  предупредят  в  самый  последний
момент, что  меня  вот-вот  должны  поджарить  и  схавать,  а  пока  можно
побалдеть в полной прострации. Психика ведь, если ей не мешать, сама  себя
защитит. Я уже посторонним, не очень  заинтересованным  слушателем  внимал
чьим-то тяжко чавкающим  ногам,  что  однажды  и  вовсе  застряли  в  гуще
отстойника. А когда стало совсем  скучно,  я  провалился  в  уже  знакомый
пищеварительный туман, который на этот раз даже разнообразил  впечатления.
Тем более, не стал я задерживаться подле таких малоприятных товарищей, как
пиявки да поганки, итти их налево. Как стайка пузырьков, поднимался верх с
той разноцветной трухой, что сочилась  в  небо  из  грибочков.  Напряжения
гуляли во всех направлениях, но я их осмысленно не использовал, потому что
не чувствовал собственного  тела,  только  понимал:  посмотрись  сейчас  в
зеркало - ахнешь. Стал вслушиваться  для  затравки  в  свое  дыхание,  как
писатель Тургенев в песни пьяных мужиков. И вот уже  разобрался,  движется
моя жизнь, кружит бурунами и водоворотами меж полюсов. Вместе с ее потоком
окунулся  в  первый  сгусток,  он  же  вихрь,  он  же  шар   возможностей,
закрученный полюсами строгости и милости. Как ни забавно, но это руки. Те,
что хватают, и те, что отталкивают; которые несут и которые бросают; руки,
передергивающие блатные аккорды и выколачивающие Шопена из пианино; жмущие
гашетку пулемета и высекающие девушку с веслом; хватающие даму за мясное и
выводящие на розовой бумажке про испытывание тонкого чувства.  А  потом  я
ухватился за комок ног: идущих перед, вбок, вдаль,  вблизь,  интеллигентно
плетущихся и по-солдатски бодро марширующих.
     Наконец, оценил я колыхания и трепетания среды; те, что несут  образы
неподвижного и образы бегущего; подобия целого и подобия частного;  пульсы
внешней жизни вещей и пульсы внутренней. Вот теперь я такой, что мне можно
позавидовать - пучок неиспользованных способностей, причем известно каких.
     Находясь в обществе пестрой искрящейся трухи, выпущенной  грибами,  я
пробовал ее на вкус. Я набрался то  ли  мыслей,  то  ли  образов,  которые
значили для меня вначале не больше, чем агентурные шифровки Центру.  Но  я
их разоблачил.
     Вся эта символика стала как голенькая. Можно, конечно,  рассуждать  о
стяжках субэлектронных волн и строить уравнения вихревых полей,  но  таким
заходам я не обучен. Мне лучше по рабоче-крестьянски.
     Вампиры-колхозники вымачивают приличных людей в пищеварительном соке,
чтобы те отдавали наступательную свою энергию. Кто не хочет отдавать, тому
клином по башке. Тут  уж  второй  эшелон  паразитов  подключается.  Гадов,
собственно, не энергия интересует, своей хватает, а  ценные  сведения.  Из
компота и компоста, оставшихся после  бурной  деятельности  пиявок,  грибы
делают  выжимки  и  передают  своему  начальству.  Такой  дорожкой  прошли
достижения Файнберга, Веселкина и прочих разумников, да попали к тому, кто
с их помощью готовит траектории самых поганых  изменений.  Есть  там  один
зловредный программист, который эволюционные  расчеты  выдает  не  в  виде
значков и буковок. Получаются у  него  матрицы,  что  штампуют  все  более
жуткие, на сторонний взгляд, фигуры мутантов.  Так  он  самовыражается,  а
может, подыскивает наиболее подходящую для себя внешность.
     А вот и "программист" собственной персоной: колпак, яркий, как  кабак
в летнюю ночь. Сейчас центр, начальник тварей и  стержень  событий,  много
симпатичнее, чем при первом свидании, он как  компания  басовито  жужжащих
пятен, стерегущих вход в "черный ящик", то есть таинственное брюхо.
     Проваливаюсь туда вместе с трухой. И  наступает,  само  собой,  тьма.
Поди догадайся, что это такое - начало вечности, конец заботам или участие
в чьем-то пищеварении. Немного похоже на межпланетный  перелет  с  помощью
ракеты  революционера  Кибальчича.  Я  столько  раз  в   детстве-юношестве
представлял, что любитель народа удирает на своей  штуке  из-под  царского
ареста и начинает вверчиваться в тьму, не понимая, куда  он  летит,  каким
способом и зачем. А вот сейчас реализую его смелый план.  Протекло  тысячу
лет, а  может,  и  десять  секунд  проскочило,  когда  я  почуял  источник
притяжения и разглядел Матрицы,  похожие  на  сгущенное  северное  сияние.
Каков мой будет положительный ответ? Разумеется, в конце пути я поспешу  к
ним, будем сиять вместе.
     Однако, мое сознательное участие в  игре  света  и  тени  закончилось
очень быстро. Мысли  стали  бегать  на  пространстве  не  больше  носового
платка, а потом вовсе сжались в точку. Правда, был и такой момент, когда я
брызнул из этой точки всеми своими способностями. Хлынула огненная вода из
рук, ног, глаз, ушей, головы, сердца, хребта, всего тела. Только не забыть
бы, что хотел. Я становлюсь лучом, который взращивает поганочных  монстров
- мелькнуло напоследок, перед тем, как сгорел я дотла и исчез.
     Исчез я, слава богу, не окончательно. Спящий красавец очухался отнюдь
не в хрустальном гробу, а возле параши. То есть,  куда  бы  не  летал  мой
маленький  гном,  физтелом  я  прочно  обосновался  в  камере  отстойника.
Оставалось загадкой, сколько проторчал здесь на  маленьком  сухом  выступе
стены -  таймер-то  давно  накрылся.  А  потом  послышался  писк,  немного
смахивающий на тот, что у котят. Экраны приборов  отказывались  показывать
кино,  но  окостеневшим  пальцем  я  все-таки  поймал   спусковой   крючок
гранатомета. Гадать долго не пришлось. Показался сам он  -  малолетка,  по
мягким  светлым  покровам  заметно,  что  недавно  вылупился.   При   всех
отталкивающих чертах было в нем что-то неуловимо-симпатичное. А  может,  и
вполне  уловимое.  Никаких  свисающих  соплей,  брызжущих  слюней.  Тонкие
жесткие крылышки цвета дымчатого стекла, тельце - как несколько выложенных
в ряд коньячных бутылок, четкая маковка или, прямо скажем, голова, похожая
на шлем мотоциклиста. Правда, время от времени нижняя губа  раскладывалась
в длину, хватала  что-нибудь,  мяла-жевала,  но  вскоре  отпускала.  Мы  с
малолеткой настороженно, однако, без  предубежденности  пялились  друг  на
друга, животное и человек.  Рожденный  ползать  и  рожденный  летать,  или
наоборот. Его внимательная нижняя губа прикоснулась к моему башмаку и  как
бы через него послушала меня. Несмотря на то,  что  палец  я  держал,  где
положено, тревога так и не ощутилась. Хотя  не  исключено  было,  что  мой
некогда  внимательный  организм  стал  бесчувственной  колодой.  А   потом
"слушания" закончились, и  мы  разошлись.  Детеныш  прыгнул  мимо  меня  и
затерялся в сумерках этой огромной уборной. Экраны измерителей,  локаторов
и тепловизоров так и не откликнулись на нового знакомого, он  не  отражал,
не излучал. И я снова  задремал,  может  быть,  от  радости,  что  не  зря
взорвался там, наверху, малыш-то все-таки похож на меня!