Ничего, - с трудом сказал он наконец,  -  ничего,  Вано.  Не  в  этом
счастье.
   - Наверное, не в этом, - рассеянно согласился Балавадзе и провел  рукой
по своему телу, - знаешь, я ведь весь такой красивый.
   Лобов побледнел, догадка оглушила его.
   - Так они - и тебя тоже?
   - И меня, - грустно согласился Балавадзе.
   - Как же, - горло Ивана перехватил спазм, - как же ты вынес все это?
   Балавадзе провел по лицу вздрагивающей ладонью.
   - Пришлось потерпеть, - глухо проговорил  он,  -  нелегко  было.  Скажу
честно, если бы не Дина -  не  выдержал.  Правду  говорят,  стойкий  народ
женщины.
   Лобов невольно покосился в сторону унихода, недоуменно хмуря брови,  но
спросить ни о чем не успел.
   - Ты туда не смотри, - угрюмо сказал  Балавадзе,  -  это  не  Дина,  ее
ученица.
   - А Дина?
   Темные, близко посаженные глаза Балавадзе, лишь они и остались на  лице
неизменными, сощурились:
   - И ты не догадался? Рядом с ней лежали.
   - И что же? - уже догадываясь о случившемся, невольно спросил Лобов.
   Балавадзе отвел взгляд.
   - Зачем спрашиваешь, Иван? Она была  красивой.  Ведь  это  хорошо  быть
красивой. Хорошо не только для себя, для других. Она гордилась этим.
   Лобов молчал.
   - Она была красивой женщиной, - повторил Балавадзе глухо, - а женщины -
они и сильнее и слабее нас. Дина вынесла  все,  что  выпало  на  ее  долю,
вытащила из могилы меня. И покончила с  собой  в  тот  самый  день,  когда
услышала грохот посадки "Торнадо". Я, Вано Балавадзе, не сужу ее за это.
   До  унихода  оставалось  всего  несколько  шагов,  когда  Балавадзе  со
сдержанным стоном схватился за грудь.
   - Посидим, - выдавил он, опускаясь на траву под одиноким редким кустом.
   - Давай я тебя донесу!
   - Не глупи! Только  того  и  не  хватало,  чтобы  Вано  Балавадзе,  как
женщину, носили на руках.
   Он дышал глубоко, но осторожно.
   - Ты не волнуйся, Иван, - успокоительно проговорил  Балавадзе,  немного
придя в себя,  -  тут  безопасно,  я  имею  в  виду  озеро  и  прилегающие
окрестности.
   Словно в ответ издалека  послышался  мягкий  гортанный  крик  "а-у!"  и
игривый громкий смех.
   - Стала бояться меня, - в раздумье проговорил  Балавадзе,  -  они  ведь
чуткие. Как собаки, а может быть, и как дети. Сразу поняла,  что  не  могу
теперь ее видеть.
   - В нашем деле нельзя без издержек.
   - Верно, - согласился Балавадзе, - но как все-таки горько,  когда  твой
экипаж становится издержкой. Слово-то какое, а? Издержка.
   Он потянул Лобова за рукав куртки.
   - Сядь, Иван. Сядь, прошу тебя, - и когда Лобов опустился рядом  с  ним
на траву, спросил: - Ты послание мое получил?
   - Послание? - не понял Лобов.
   - Значит, не получил.
   - Ты посылал юкантропа? - вдруг догадался Лобов.
   - Посылал. Потихоньку, еле уговорил. Накуролесил тут Майкл, вот  они  и
стали бояться. Не дошел, стало быть?
   - Не дошел, - тихо подтвердил Лобов, - его свои забросали камнями.
   - Это они умеют. - Балавадзе поморщился от  боли.  -  Выдержки  мне  не
хватило, Иван. Элементарной выдержки и хотя бы капельки везения.
   Открытия посыпались на нас одно за другим, - вполголоса рассказывал он,
- да не какие-нибудь, а самой первой величины, и мы словно ошалели.  И  я,
старый травленый волк, ошалел вместе со всеми. Когда Ватан  обнаружил  это
озеро, а в нем юкантропов, трансформирующихся  в  людей,  мы  забрались  в
глайдер и полетели смотреть это чудо.
   Юкантропов, трансформирующихся в людей! Конечно, обо  всем  этом  Лобов
догадывался и раньше, и все-таки слова Балавадзе заново осветили  трагедию
"Метеора". Будто на мгновение  разошлись  многокилометровые  облака  и  на
притихшую степь ринулся первозданный поток ослепительных лучей  неистового
голубого солнца. В доли секунды Лобову стало ясно, почему  Майкл  сошел  с
ума и говорит, что убил своего товарища;  почему  такой  страшной  смертью
погибли Аллен и Ватан и почему  так  изуродовано  лицо  и  все  тело  Вано
Балавадзе.  Когда  встречаются  холодный  и  теплый   воздух,   образуется
атмосферный фронт с ветрами, ливнями и грозами. Когда  встречаются  братья
по разуму,  пусть  один  из  них  старший,  а  другой  младший,  рождается
психологический фронт встречи, громы и молнии которого иногда  куда  более
сокрушительны.
   - Полетели мы вчетвером,  -  рассказывал  Балавадзе,  -  одного  Майкла
оставили на корабле. Шли в тумане на хорошей скорости, а  чувствительность
локационной аппаратуры была занижена. Мы специально  занизили  ее  прежде,
чтобы создать идеальные условия работы биолокатора, ты ведь знаешь, как он
боится помех. Туман был плотным, ионизированным, это  еще  больше  снижало
дальность локации. Ну, как это всегда бывает, одно к одному. Когда глайдер
кинуло в такой разворот, что от перегрузки даже у меня потемнело в глазах,
я вдруг вспомнил о проклятом занижении чувствительности и подумал только -
пронеси! И почти пронесло, ведь ударься мы лоб в лоб, одна пыль от нас  бы
осталась. А мы только вскользь,  бортом  зацепили  этого  трехсотметрового
дурака. Оказывается, он погиб еще несколько лет назад. Ну, и рухнул он,  а
мы вместе с ним.
   И  опять  бы  все  обошлось.  Посчитали  бы  шишки,  перевязали   раны,
повалялись в госпитальном отсеке. Опять  не  повезло!  Во-первых,  вырвало
дверцу, так что, пожалуйста, бери нас голыми руками. Мало того,  разбились
ампулы со снотворным, которые Аллен на всякий  случай  сунул  в  карман  в
последний момент. Я потом экспериментировал, на юкков эта  премудрость  не
действует абсолютно, а вот мы заснули беспробудным сном. А проснулись  уже
в озере.
   - Наверное, вы уже докопались, что залечить рану, отрастить  потерянную
ногу или там заштопать печень для юкка все равно,  что  для  нас  с  тобой
отрастить срезанный ноготь?
   - Да, в общем, докопались.
   - Я так и думал. Но вряд ли  вы  знаете,  что  все  эти  процессы  идут
заметно быстрее, если лежать в такой вот озерной воде. Там ведь не  просто
соль, как можно подумать сначала, а настоящий бульон аминокислот. Процессы
регенерации  еще  более  ускоряются,  если  мягкие  ткани   предварительно
размозжены, а кости переломаны.
   Лобов внутренне содрогнулся, глядя на изуродованное лицо товарища.
   - Представь себе ситуацию, Иван, - голос Балавадзе  по-прежнему  звучал
глухо и ровно. - Нашли юкки чудных существ, карикатурно  на  них  похожих.
Правда, юкки  заинтересовались  ими,  уж  очень  занятные  у  них  одежды,
странные способы передвижения и все такое. Нашлись  даже  любители  острых
ощущений, которые. Бог знает как, сумели получить геноинформацию и  решили
перевоплотиться в этих чудаков. Но в целом они воспринимали  нас  примерно
так же, как мы воспринимаем обезьян.  И  вот  эти  существа  с  ничтожными
царапинами на теле лежат  бездыханными.  Самое  время  помочь  им,  ну  и,
разумеется, смешно даже думать, что эти двуногие, в общем-то очень похожие
на юкков, не умеют трансформироваться. И уж совсем  смешно,  если  они  не
захотят из уродов превратиться в красавцев юкков. И они с  самыми  добрыми
намерениями проделывают над нами все те же процедуры, которые  проделывают
над собой.
   А что произошло с Майклом, я помню как в тумане. Весь мир тогда состоял
из одного куска огромной боли.  Одно  могу  сказать,  лежали  мы  в  озере
вперемежку  с  добровольцами-юкками,  решившими  испытать  счастье  нового
воплощения. И один из них уже ощутимо напоминал Аллена.  Наверное,  это  и
послужило причиной еще одной беды. Майкл утащил Ватана,  потом  Аллена,  а
затем ухватился за юкка, который лежал рядом с нашим штурманом  и  был  на
него похож. Если мы  были  почти  трупы,  то  юкк  отлично  владел  собой.
Конечно, он не хотел расставаться с озером и  стал  сопротивляться.  А  ты
знаешь, силы у него хватает. Не могу сказать  толком,  что  произошло,  но
Майкл истерично кричал: "Кто это? Аллен?! Пусти! Да пусти же!" Он полоснул
по толпе из лучевого пистолета. Юкки несколько дней не появлялись у озера,
и мы с Диной чуть не умерли с голоду.
   Балавадзе бессильно откинул голову и облизал губы.
   - Иван, у тебя есть сок, вода, все равно что, только бы наше!  Принеси,
Бога ради! А я тут полежу.
   Лобов молча подчинился. А Балавадзе, проводив его взглядом,  со  стоном
опустился на упругую пружинистую траву. В  глазах  темнело,  мир  медленно
померк.
   Остались запахи, чужие  запахи  прели,  влажных  болотных  испарений  и
чего-то острого, похожего на камфару. И звуки были чужими, они  доносились
глухо и невнятно, как из-за ватной стены.
   Балавадзе нехотя открыл глаза и увидел расплавленное апельсиновое небо,
ощутимо  дышащее  жаром.   На   фоне   ненастоящего,   придуманного   неба
покачивалась ветка с ядовито-синей, готовой  лопнуть  от  набранной  влаги
корой и белыми шишечками-плодами. На  ветке  сидел  восьминогий  полосатый
зверек с длинным хвостом, похожий сразу и  на  белку  и  на  гусеницу.  Он
поворачивал с  боку  на  бок  треугольную  голову,  разглядывая  Балавадзе
глупыми рыжеватыми глазами.
   Это был чужой, плохой мир, и Вано прикрыл глаза, чтобы не  видеть  его.
Зачем он?
   - Динка! - тихонько позвал он, и весь превратился  в  слух.  Но  вместо
родного голоса услышал нарастающий свист. Балавадзе открыл глаза и  увидел
глайдер, который проходил над ним, в радостной пляске заваливаясь с одного
крыла на другое. Глайдер? Острая тревога вдруг уколола Вано, он  приподнял
голову.
   - Дина! - закричал он, задыхаясь, рывком  принял  сидячее  положение  и
увидел Лобова, который со странным выражением лица стоял над ним. - А, это
ты, - тихо и разочарованно сказал Балавадзе и провел рукой по лицу. Он все
еще ждал ее, свою Дину.