нутых ногах, покачиваясь из стороны  в  сторону.
Его отделяло от Лобова метров двадцать, поэтому  Иван  не  мог  хорошенько
рассмотреть хозяина Юкки  и  озера,  но  смысл  происходящего,  сама  поза
юкантропа были предельно ясны - дальше идти запрещалось.
   Лобов  отчетливо  представил,  что   любой   неосторожный   шаг   может
спровоцировать нападение. Придется доставать пистолет, и  новая  гора  тел
ляжет на этих берегах. Помедлив, он спокойно повернулся и пошел к униходу,
кося  одним   глазом   через   плечо.   Поза   юкантропа   потеряла   свою
настороженность, он обернулся к кустарнику и издал мягкий гортанный  крик.
Ему ответил нестройный, разноголосый хор  голосов.  Лобов  приостановился,
весь превратившись в слух. Почудилось или в самом деле прозвучал смех, тот
самый тихий смех, который он не раз слышал в тумане возле "Торнадо".
   Заметив  непроизвольное  движение  Лобова,  насторожился  и   юкантроп,
оказывается, он не переставал внимательно наблюдать за  Иваном.  В  фигуре
этого часового, бесстрашно вставшего на пути чужого и, наверное, страшного
ему существа, было нечто странное. Неторопливо двигаясь к  униходу,  Лобов
перебирал в памяти все детали встречи с юкантропом. Может быть, отсутствие
тени придавало юкантропу жутковатый, призрачный вид? Да нет, тени не  было
не только у юкантропа, а и у кустарника, деревьев и самого Лобова. Юкка  -
мир без теней. Светит все небо, целиком, свет падает равномерно  отовсюду,
поэтому тени просто неоткуда взяться. Вот  почему,  несмотря  на  сочность
освещения, пейзажи планеты выглядят такими плоскими и тоскливыми.  И,  как
ни бился Лобов, он не  мог  поймать  это  неуловимое,  странное  в  фигуре
стоящего юкантропа, оно ускользало, как понравившаяся  и  вдруг  позабытая
мелодия.
   От озера к униходу плотной рыжей стеной валился туман,  сочные  краски,
которыми был окрашен пейзаж, незаметно выцветали,  приобретая  акварельный
оттенок. Через несколько минут туман будет здесь. Сколько раз он  приносил
с собой странные звуки, в том числе, он мог поклясться, тот самый  игривый
смех, который прозвучал здесь несколько минут назад. Лобов  полной  грудью
вдохнул теплый влажный воздух, насыщенный болотистыми испарениями. Настала
пора рискнуть. Один рискованный шаг, сделанный вовремя,  стоит  нескольких
суток методичного поиска. Склонившись к пульту, Иван послал  на  "Торнадо"
вызов:
   - Обнаружил юкантропов, попробую вступить с ними в контакт.
   Клим появился на экране видеофона почти немедленно:
   - Да ты что? Подожди прикрытия!
   - Нет, как раз прикрытие-то может все испортить, - и чуть улыбнулся,  -
не волнуйся, Клим. Насколько я разобрался в обстановке, риска  почти  нет.
Жди моего вызова двадцать минут. Если его не будет, вылетай к озеру.  Свои
наблюдения я задиктую.
   - Ты сошел с ума! Вспомни про Аллена и Ватана! - рассердился Клим.
   - Все будет хорошо. Извини, Клим, нет времени.
   Выключив видеофон, хотя штурман  еще  пытался  что-то  говорить,  Лобов
продиктовал на ленту записи свои наблюдения, выводы и догадки. Заканчивать
пришлось скороговоркой. Туман уже заливал его ноги, нависая сверху  пышным
козырьком. Еще мгновение, и он бесшумно рухнул вниз необъятной бестелесной
массой. Мир исчез, осталось лишь румяное топленое молоко, поглотившее  все
остальное. Теперь нужно набраться терпения и ждать. А разве есть на  свете
что-нибудь мучительнее чуткого, тревожного ожидания?



9

   Барту  еще  раз  проверил   аппаратуру,   оглядел   палату,   вздохнул,
вглядываясь в лицо спящего Майкла Дивина, и повернулся к Климу:
   - Что ж, все готово. Можно приступать. Я отойду в сторону.  Кто  знает,
как он воспримет мое присутствие, а на  тебя  у  него  явно  положительная
реакция.
   - Вот еще что, - добавил он  озабоченно,  -  по  данным  энцефалографии
самыми ясными у него будут периоды пробуждения и засыпания, когда в  мозгу
протекают неустановившиеся переходные процессы. Будь максимально активен в
это время. Вопросник наготове?
   - Да я все запомнил наизусть.
   - И все-таки держи его наготове, - Барту несколько нервно улыбнулся.  -
Начнем?
   - Начнем! - ободрил его Клим.
   - Ввожу агипноты. Действие скажется секунд через тридцать. Следи за его
веками. Как только они начнут подрагивать, приступай.
   Клим склонился к изголовью штурмана  "Метеора".  Барту  оказался  прав,
через полминуты Майкл шевельнул головой, веки его задрожали.
   - Майкл, это я, Клим Ждан. Ты меня слышишь?
   Дивин открыл глаза и наморщил брови, разглядывая  склонившееся  к  нему
лицо Клима.
   - Клим? - недоуменно переспросил он.
   - Клим. Забыл, как мы ночью, при луне спускались на лыжах с Эльбруса?
   Что-то похожее на улыбку отразилось на лице Дивина.
   - Где Балавадзе, Майкл? Балавадзе и Дина Зейт?  -  настойчиво  повторил
Клим.
   Губы штурмана "Метеора" тревожно дрогнули.
   - Вспомни, -  негромко,  но  тоном  приказа  проговорил  Клим,  -  Вано
Балавадзе и Дина Зейт, где они?
   Лицо Дивина напряглось, теперь нервно двигались не только  губы,  но  и
брови.
   - Вано Балавадзе, - тихо повторил он, - он... он... там. Там!
   Ужас исказил его лицо, глаза расширились, он дернулся, чтобы  вскочить,
но Клим придержал  его  за  плечи.  Глаза  Дивина  помутнели,  наполнились
слезами.
   - Клим, - забормотал он, мотая головой, - ты ничего не  знаешь.  Это  я
убил Аллена! Я пошел, а он схватил меня за руку.  И  я  ударил!  Он  опять
придет! Он идет, я слышу!
   Клим с трудом удержал Майкла. Тот перестал кричать, судорожное,  рваное
дыхание стало выравниваться. Клим понял, что Барту включил  гипнозатор,  и
со вздохом облегчения выпрямился.
   - Клим! - вполголоса, отчаянно сказал Барту.
   Ждан  мельком  взглянул  на  него  и  вспомнил,  что  наступил   второй
благоприятный момент. Но пережитое  выбило  из  головы  все  заготовленные
вопросы. Он вспомнил только совет Барту, что в случае, когда не знаешь,  о
чем говорить, нужно просто поддерживать контакт.
   - Майкл! - затормошил он засыпающего Дивина. - Ты меня слышишь?
   - Клим, - пробормотал Дивин и вдруг открыл глаза, - вы нашли пленку?
   - Какую пленку?
   Глаза стали страдальческими и тревожными, но  сон  неумолимо  овладевал
Дивиным, и веки его медленно опустились.
   - Пленка, - с трудом выговаривая слова, прошептал  Дивин,  -  пленка  в
пистолете.
   - Майкл!
   Но Дивин уже крепко спал.
   - Надо разбудить его еще раз!
   Барту, протянув руку, выключил аппаратуру.
   - Это можно сделать не раньше чем через час. - Он помолчал и со вздохом
добавил: - Можно, но не  надо.  Это  все  равно,  что  вскрывать  начавшую
заживать рану.
   - Да-а, - протянул Клим сочувственно, возбуждение у него  проходило,  -
действительно, не надо. Тем более что мы и  так  узнали  кое-что.  Пленка!
Нужно сообщить обо всем Ивану.
   - Разумеется, - рассудительно согласился Барту.
   Проверив самочувствие Майкла, Барту задал необходимый комплекс  лечения
и поспешно прошел в ходовую рубку. Клим  сидел  за  рабочим  навигационным
столом, перед ним лежал частично  разобранный  лучевой  пистолет.  Заметив
вошедшего Барту, он разжал кулак. На ладони  лежала  капсула  величиной  с
полгорошины.
   Клим бережно взял ее двумя пальцами и  положил  на  стол,  подальше  от
деталей пистолета.
   - Иван приказал  готовить  глайдер,  -  заученными  движениями  штурман
принялся собирать пистолет. - Останешься пока  за  хозяина.  Посмотришь  и
послушаешь запись. Если что-нибудь важное, сообщи  мне  и  Ивану  на  борт
унихода. Как только сообщу о вылете, буди Алексея. Он примет командование.
- Клим внимательно взглянул на товарища,  чуть  улыбнулся.  -  Это  приказ
командира. Лобов обнаружил точку биоконтакта - озеро, а в озере, на  самом
берегу, какие-то полумертвые юкантропы. Не нравится мне все это!
   Штурман критически оглядел Барту, положил ему в знак прощания  руку  на
плечо и покинул ходовую рубку.
   Оставшись один,  Барту  прошелся  по  рубке,  постоял  у  командирского
столика  и,   приняв   деловой   вид,   отправился   готовить   аппаратуру
воспроизведения.
   Его ждало некоторое разочарование:  это  была  не  видеофония,  а,  как
показал индикатор, просто звуковая запись.
   Сначала шло уведомление о том, что запись  представляет  собой  краткое
изложение итогов первичного обследования планеты, что текст записи одобрен
общим советом экспедиции и в защитных капсулах,  как  это  и  положено  по
инструкции параграф такой-то, передан на хранение каждому  члену  экипажа,
оригинал хранится в командирском сейфе. Потом излагались сами итоги. Барту
терпеливо  и,  если  говорить  честно,   без   особого   интереса   слушал
метеорологическое, гидрологическое и геологическое описание планеты. Итоги
носили  предварительный  характер  и   содержали   массу   количественного
материала. Сообщение задиктовывал Ватан Рахимов. Энергичный четкий  голос,
эмоционально окрашенный, несмотря на сухость текста, принадлежал человеку,
которого уже не было в живых, человеку, изуродованное,  искалеченное  тело
которого Барту обследовал несколько часов тому назад. Живой  гибкий  голос
погибшего товарища вызывал тревожное чувство печали и раздумья. Эти  мысли
отвлекли   Барту,   он   перестал   внимательно   слушать   запись,   хотя
подсознательно продолжал следить за ней, но спохватился и насторожил  уши,
как только голос Ватана заговорил о вещах действительно интересных.
   "...Парадоксальное  отсутствие  наследственного   вещества   в   тканях
компенсируется наличием геноцентра, который располагается либо в  головном
мозгу,  либо  в  крестцовой  области  спинного   мозга.   Централизованное
управление   наследственностью   осуществляется   с    помощью    развитой
геносистемы,  которая  совпадает  с  соответствующими   каналами   нервной
системы, но не сливается с ней. Геносистема освободила клеточные формы  от
колоссального и ненужного балласта информации, а это  обусловило,  в  свою
очередь, возможность возникновения высокоспециализированных тканей с узким
спектром функций, энергетическая экономичность которых примерно на порядок
выше, чем у организмов с рассеянной наследственностью. Отсюда выдающиеся и
по земным канонам невероятные физические качества некоторых видов животных
Юкки.  Геноцентральная  структура  дает  организму  и  целый  ряд   других
преимуществ,  важнейшим  из  которых  является  феноменальная  способность
регенерации.  Это   и   понятно,   клетка,   лишенная   своего   огромного
генопотенциала, превратилась из  сложнейшего  биохимического  комбината  в
простую и вместе  с  тем  чрезвычайно  эффективную  мастерскую.  Произошло
своеобразное обесценивание тканей организма; организм легко теряет ткани и
столь же легко, в считанные часы, а иногда и  минуты  восстанавливает  их.
При этом болевые ощущения, что совершенно естественно, заметно притуплены,
как по объему, так  и  по  пороговому  значению.  Выживаемость  организмов
уникальна: безусловно смертельными являются лишь  поражения  геноцентра  и
центральной нервной системы.  Вопрос  этот  требует  дальнейшей  детальной
разработки,  однако  уже  теперь  можно  сказать   с   уверенностью,   что
повреждения внутренних органов не являются  летальными,  если  сохраняется
пятьдесят процентов нормально функционирующих тканей и  более.  Исключение
составляет сердце, живучесть которого заметно ниже, однако и она по земным
меркам является уникальной.
   Удалось установить далее, что, по крайней мере, некоторые виды животных
Юкки обладают особого  рода  рецепторным  механизмом,  "шестым"  чувством,
которое позволяет им  оценивать  генетические  способности  организмов,  с
которыми они  контактируют,  а  возможно,  и  накапливать  соответствующую
информацию. Это обстоятельство, а также тесная  связь  нервной  системы  с
геносистемой позволяют предположить, что регенеративная способность такого
рода организмов может проявляться не только в пассивной, но и  в  активной
форме, то есть не только как вульгарная регенерация, но и как  интуитивная
или даже осознанная трансформация. Многообещающие опыты в этом направлений
только начаты, поэтому обобщения были бы несколько преждевременными".
   Дальше  Барту  уже  не  слушал.  Он  забыл  про  Клима,   про   Лобова,
находящегося в опасном поиске, про трагически  погибших  космонавтов.  Его
била научная лихорадка. Хоровод, вакханалия, настоящий шабаш мыслей, идей,
предположений. Открытие было потрясающим! И голова шла кругом оттого,  что
сколько еще тайн и загадок, страшных и увлекательных, скрывает в себе  эта
планета. Барту находился в своеобразном сомнамбулическом состоянии до  тех
пор, пока его не привел в себя голос Клима.
   - Ты почему молчишь, Поль?
   - Слушаю, - торопливо ответил Барту.
   - Вылетаю по вызову Ивана. Как с сообщением?
   - О! - Барту прижал руку к груди. - Этому сообщению цены нет!  Я  не  в
силах даже судить, какой грандиозный переворот оно произведет в  биологии!
А какие перспективы!
   -  Понимаю,  -  суховато  прервал  штурман  излияния  Барту,  -  наука,
перспективы, и все такое. Но пойми и ты - Иван в одиночку пошел на контакт
с юкантропами! И от него уже двадцать минут  нет  вестей.  Чем  может  ему
помочь это самое бесценное сообщение?
   Барту провел рукой по лицу, словно умываясь.
   - Извини, я увлекся, сейчас.  -  Он  секунду  помолчал  и,  хмуря  свои
мефистофельские брови, деловито проговорил: - Передай, что убить юкантропа
практически  можно  только  выстрелом  в  голову.  И  еще.  Скорее  всего,
юкантропы могут превращаться в других животных. Может быть, даже в людей!
   - Ты в своем уме? - негромко спросил Клим.
   - В своем.
   - Ну, хорошо, - с сомнением сказал Клим и после легкой паузы добавил: -
Буди Алексея. А я пошел.
   - Удачи!
   Нажимая  сигнальную  кнопку,  чтобы  разбудить  Кронина,  Барту   вдруг
подумал, что ему теперь понятно, как экипаж "Метеора" потерял бдительность
настолько, что стал жертвами юкантропов.



10

   Туман. Влажный румяный покой, приглушенные,  какие-то  мохнатые  звуки,
чуткое тревожное ожидание. И наконец едва слышный шорох осторожных  шагов.
Рука Лобова потянулась к кобуре, но он поймал  себя  на  этом  движении  и
заложил руку за спину. И снова легкое, как  дыхание,  движение,  вздох,  а
потом тихий лукавый  смех.  У  Лобова  мурашки  пробежали  по  спине.  Все
оказалось страшнее, чем представлялось. Разумом Лобов понимал, что если бы
ему хотели причинить вред, то уже давно бы попытались это сделать. Удобных
случаев было сколько угодно. Страх  шел  из  памяти  о  чудном  озере,  на
грязных берегах которого  рядком  лежат  неподвижные  тела,  из  памяти  о
погибших товарищах с "Метеора",  из  убежденности,  что  зло  делается  не
только из зла, но и из-за  неведения.  Справляясь  с  ненужными  эмоциями,
Лобов подумал, что, пожалуй, самым разумным было бы  сейчас  засмеяться  в
ответ. Но он побоялся это сделать, не без основания опасаясь, что  у  него
получится не смех, а воронье карканье. А кто знает, как отреагирует на это
кустарник? Однако сама мысль о том,  что  Иван  Лобов  стоит  в  тумане  и
пытается непринужденно хихикать, развеселила Лобова и сняла напряжение.
   Он уже спокойнее уловил где-то рядом невесомое  движение  и  осторожный
вздох. И весь превратился в  ожидание,  интуитивно  чувствуя,  что  сейчас
должно что-то произойти. И не ошибся.
   - Ты ничего не видишь? - сочувственно спросили из тумана.
   - Ничего, - машинально признался Иван и прикусил язык.
   Голова у него пошла кругом. Он  был  готов  ко  многому:  к  гортанному
оклику и тихому смеху, которые  ему  уже  приходилось  слышать,  к  гомону
возбужденной толпы, даже к неожиданному нападению, но только  не  к  тому,
что с ним заговорят  на  родном  языке!  Голос  женский,  звонкий  и  чуть
лукавый. Спокойствие! Теперь самое главное спокойствие и терпение. Думать,
оценивать и сопоставлять - все это потом.
   - Совсем? - теперь голос звучал недоверчиво.
   - Совсем, - ответил Лобов и быстро спросил: - Ты с "Метеора"?
   - Что?
   Лобова явно не поняли, и это уже немножко прояснило обстановку. К  тому
же, оправившись от удивления, Иван заметил и характерный акцент. Только не
молчать! Начавшийся контакт может внезапно оборваться, как это уже не  раз
бывало. Говорить, говорить, спрашивать, только не молчать!
   - Ты меня видела раньше?
   В тумане засмеялись.
   - Ви-и-дела!
   - А почему ты все время смеешься?
   - Смеяться хорошо. Плакать плохо. Злиться плохо. Делать больно плохо, -
деловито ответили из тумана и опять засмеялись. - И потом  мне  весело.  Я
тебя вижу, а ты меня нет!
   От этой деловитости тона Лобов повеселел. Но сразу же одернул себя.  Не
радуйся раньше времени, не пугай удачу! Она капризна,  и  никакие  знания,
никакое техническое могущество не могут изменить ее прихотливую поступь.
   - Почему ты прячешься?
   - Я? Нет!
   - А когда нет тумана?
   Ответом было молчание. Лобов встревожился и осторожно шагнул вперед.
   - Ты где?
   В ответ тихонько засмеялись.
   - Ты, наверное, боишься меня? - доверительно спросил Лобов.
   - Да, - признался туман, - ты можешь убить.
   - Нет-нет, - заверил Иван, - я не хочу убивать. Убивать плохо.
   - Совсем плохо! - поддержали его. - Хуже всего!
   Лобов задал вопрос, который уже давно просился на язык,  но  спрашивать
было так страшно, что он невольно все оттягивал и оттягивал время.
   - Кто тебя научил моему языку?
   В ответ лукаво засмеялись. "Экая легкомысленная особа!"  -  подосадовал
Лобов и грустно улыбнулся.
   - Ты забыла? - спросил он вслух.
   - Нет! - горячо возразили ему. - Такое нельзя забывать! Плохо забывать!
Она ушла домой. Вверх. Она скоро придет и будет учить дальше. А пока  учит
он.
   Лобов видел, как потихоньку редеет розовое  молоко  тумана.  Теперь  он
торопился и шел к главному напрямик, без дипломатических петель.
   - Кто он?
   - Он. Кто все знает.
   "Пусть так".
   - Где он?
   Редеющий туман молчал. Лобов осторожно шагнул вперед.
   - Где он? И где ты? Почему ты молчишь?
   В ответ засмеялись уже откуда-то сзади. Лобов круто повернулся.  В  это
время туман сгустился в последний раз и разом оборвался. Иван увидел  Дину
Зейт, с улыбкой смотрящую на него из-за унихода.
   - Дина! - изумился и обрадовался Иван.
   Улыбка стала  довольной  и  лукавой.  Радость  медленно  улетучивалась,
уступая место беспокойству.
   - Дина, - уже неуверенно проговорил Лобов, делая шаг вперед.
   - Не подходите, я плохо одета, - строго предупредила она.
   Лобов  огляделся  вокруг  в  поисках  той,  с  которой  он  только  что
разговаривал, и увидел, как от озера по направлению к униходу торопливо  и
неуклюже шагает человек, припадая  на  одну  ногу  и  опираясь  на  палку.
Человек остановился, вытер с лица  пот  и  вдруг,  воздев  свободную  руку
вверх, закричал:
   - Иван!
   В этом коротком возгласе смешались и радость, и боль, и тоска ожидания.
Лобов  узнал  голос  и,  позабыв  обо  всем  остальном,  бросился  к  Вано
Балавадзе. Палка выпала из рук командира "Метеора", он покачнулся  и  упал
бы на траву, если бы Лобов не поддержал его за руки.
   - Ничего, сейчас я, сейчас, - бормотал Балавадзе, приткнувшись к  плечу
Лобова, - разучился ходить, понимаешь.  И  дышать  больно,  да  я  привык.
Нашел? Я так и думал - или ты, или Антикайнен. Много  ли  осталось  старых
командиров? Вот и Вано теперь нет, кончился.
   - Мы еще полетаем, - тихонько сказал Лобов  на  ухо  товарищу  то,  что
обычно говорят в таких случаях.
   - Полетаю за пассажира. Потерял корабль, растерял  экипаж.  Говорил  ты
мне - не верил. Думал, это другие, у меня не так. Твои-то хоть все целы?
   - Все.
   - Вот это хорошо. Да и попроще тебе было на Юкке, чем нам, - с  горечью
добавил Балавадзе и поднял голову, - правда, тезка?
   Он заметил, как изменился в лице Лобов, и попытался улыбнуться.
   - Что, красив?
   Лобов проглотил слюну. Лицо Балавадзе было покрыто рубцами и шрамами.
   -