он, в самом деле, маловероятно, чтобы это был муравей,
они же глухие; но кто бы это ни был, он роет к нему проход. В конце концов
есть оружие, и, если не пугаться, всегда можно успеть им воспользоваться.
  Пока Фимка думал, тот, снаружи, не работал. "Ещ„ уйдет!" - испугался Фимка
и взялся за тесак.
  Отковырнув последний пласт земли, тот, снаружи, даже царапнул Фимку. Фимка
отскочил назад, выставив перед собой фонарик - фух, перед ним торчала
мордашка муравья, еще очень маленького, наверное, только-только из кокона.
Лишь сейчас Фимка сообразил, почему мураш копал, когда Фимка стучал
тесаком, и переставал копать, когда Фимка замирал. Муравьи часто
откапывают заваленного собрата, и попавший в беду подает знак стуком. У
муравьев нет ушей, но сотрясение земли они ощущают всем телом. "Впрочем,
может, у них и есть какой-нибудь особый орган слуха", - подумал Фимка и
посмотрел задумчиво на своего маленького спасителя. Тот только что
прочистил дыхальца и антенны и теперь смешно и неловко пробовал
"поговорить" с Фимкой, поводя антеннами по тому месту, где у Фимки, будь
он муравьем, должны бы тоже торчать антенны. Не найдя их, мураш неловко
потоптался на месте.


  Фимка понимал его растерянность - по запаху он, Фимка, был муравей
муравьем, но ведь насекомые не просто чуют запах, они его как бы видят:
это запах длиной в столько-то миллиметров с шестью ножками, а это хоть
точно такой же длины запах, однако ножек всего четыре. Но мураш, только
что вышедший из кокона, не подозрителен и незлобив. К тому же главное
все-таки не форма, а запах. Ну, и, наконец, жизненный опыт - это жизненный
опыт, а Фимка был чуть ли не первым существом, с которым столкнулся мураш,
и после секундной растерянности он принял Фимку как должное.
  - Надо же, - пробормотал мальчик, - такой маленький и уже спасаешь!
  Он похлопал мураша по боку. Тот принял это за приглашение поделиться
пищей, но зря старался - в зобике его еще ничего не было.
  Фимка погладил мураша, и тому это, видно, понравилось. Фимка подумал и
провел мелком по его панцирю. "Вот будет здорово, - подумал он, - я уже
снова стану большим, и на мой письменный стол вдруг прибежит меченый
муравей".
  Тем временем мураш уже принялся укреплять сделанный ход.
  - Счастливой жизни, малыш! - сказал Фимка, погладил его и двинулся в
проход.
  Он снова свободен, и ему надо во что бы то ни стало найти камеру царицы,
для того чтобы добыть самый главный феромон. Между тем запахи, которыми,
как указателями, полон для муравья муравейник, Фимке были недоступны. Он
походил на чужеземца, попавшего в неведомый подземный дворец со множеством
залов, комнат, коридоров и переходов, где шныряют деловитые, бдительные
слуги, языка которых он не знает. Хорошо еще - у него был их пароль
"ФФ-101" (Фимкин феромон, который он выработал на сто первом опыте после
многих проб и ошибок, то самое вещество, которые густо смазал себя не
только он, но и Людвиг Иванович со своим экипажем). И как ни необычны по
форме были для муравьев эти двуногие чужеземцы, они не трогали их, потому
что никто не тронет в муравейнике существо, знающее семейный пароль.
  Фимка свернул в очередную камеру - это оказалась камера личинок.
  С первого невнимательного взгляда можно было подумать, что здесь свалены
кучами какие-то полосатые, из грязно-серой материи, туго набитые мешки.
Однако, присмотревшись, можно было заметить, что мешки шевелятся и что у
этих безногих, безглазых, полосатых, в двенадцать колец, мешков есть
прожорливые, как у птенцов, рты.
  В камеру вбежал рабочий муравей и, не обращая никакого внимания на Фимку,
бросился прямо к пакету личинок. Вот он бережно отделил одну из общего
пакета, покормил ее, тщательно облизал и принялся нянчить, нося по камере.
  Фимка еще вчера побывал в такой же камере, и у него уже было в пробирке то
вещество, тот феромон, который сочится сквозь покровы личинок и который
так охотно слизывают рабочие муравьи. Был у него и образец пищи, которой
кормят муравьи личинок. И все-таки натуралист Фимка и сейчас не мог
оторваться от этого зрелища - возни муравья-няньки с беспомощной личинкой.
  Прибежал второй муравей и тоже принялся нянчить и перекладывать личинки. В
камере появился еще некто - с маленькой головкой, полным мягким туловищем
и загнутым вверх брюшком. Скользнув к пакету личинок, "некто" со знанием
дела выбрал наиболее мягкую и упитанную и ловко отделил ее от других. Один
из муравьев, бросив свою личинку, ринулся к пришельцу. Пришелец, однако,
ничуть не встревожился. Приподняв передние лапки и действуя ими, как
муравьиными усиками, он потерся об антенны муравья, и тот сейчас же
покормил его. Поев, пришелец снова взялся за украденную личинку, явно
готовясь ею позавтракать, а муравей, вместо того чтобы кинуться в бой,
принялся нежно облизывать вора.
  Только тут Фимка увидел пришельца и даже вскрикнул. Первый раз в жизни он
видел его и все-таки сразу узнал. Так оперативник-милиционер мгновенно
узнает разыскиваемого преступника, хотя до этого видел его лишь на
фотографии.
  Мог ли Фимка мечтать, что ему так сказочно повезет?! Перед ним собственной
персоной был тот жучок, что, как алкоголь диким племенам, несет гибель
муравейникам! И все из-за обожаемого муравьями вещества, которое они
слизывают с него!
  Увы, Фимка спохватился слишком поздно. Муравей уже слизнул капельку, а
жук, прихватив облюбованную личинку, с наглой неторопливостью скользнул из
камеры.
  Фимка бросился за ним, но столкнулся у выхода с новым муравьем. Пока они
разминулись, пока, выскочив, Фимка огляделся, жучка уже и след простыл.
Фимка обежал все ближние галереи - тщетно, жучка нигде не было!
  Фимка устал, Фимка был разочарован. Он сел и сидел, ни о чем не думая,
отдыхая и собираясь с мыслями, когда вдруг увидел в глубине тоннеля
красный свет. Сначала свет только чуть розовел, потом стал усиливаться и
двигаться - по стенам тоннеля замелькали неровные тени. Сердце у Фимки
заколотилось так, что ему даже воздуха не хватало. Свет остановился, и в
конце тоннеля, там, где он перекрещивался с другим, мелькнули маленькая,
круглая бабушка Тихая, длинноногая Нюня, затем сутулая Бабоныко и наконец
дядя Люда. Фимка, протянул руку, хотел крикнуть, но только прошептал:
  - Спокойно, старичок, у тебя галлюцинация! Ничего, так бывает при долгом
одиночестве и потрясениях. Нужно приниматься за дело - это лучшее
лекарство; вперед, Фимка!
  Он даже подумал, не нанюхался ли ненароком опьяняющих запахов жука,
посидел, прикрыв глаза, а успокоившись, отправился обратно, к камере
личинок. Оттуда, спускаясь ниже, он надеялся дойти до помещений с пакетами
яиц, а там где-нибудь близко была уже и камера матки, царицы муравейника.


                     Кабачок "Шесть ножек, два усика"


  Нюня шла, задумавшись. Ныло сердце. "Нервы сдают", - подумала она словами
Бабоныки. Девочка вздохнула, и, словно откликаясь на этот вздох, в животе
у нее заурчало. Нюня вспомнила, что уже давно пора завтракать, и тут же
услышала:
  - Ешь больше - проживешь дольше... Как же-ть, проживешь тут, с голодухи
пропад„шь... Хто исть и пь„ть, тот и по„ть, а не жрамши поп помр„ть,
прости меня, господи, грешную... Попутал черт на старости лет - у
насекомой нехристи в пищере исдохнуть...
  - Прошу соблюдать тишину, - строго сказал дядя Люда. - Порядок прежде
всего.
  - Хорош порядок, - неожиданно заплакала Тихая, - што и чаю негде попить.
  Задумчиво оглядывая стены тоннеля, Людвиг Иванович сочинил:


  Не по чаю я скучаю,
  я не чаю пить хочу.
  Я не чаю, как скучаю,
  как я выбраться хочу!


  - О, какой каламбур! - кокетливым голосом воскликнула Бабоныко.
  А Нюня догадалась:
  - А я знаю, почему вы сочиняете: потому что у вас в животе урчит!
  - Будем мужественны! Вперед, друзья-сограждане, по такой далекой и милой
планете!
  - Почему же далекой? - резонно возразила Нюня. - Мы же, наоборот, прямо в
нее залезли, ну, в планету, в общем.
  - Если уж "за", то надо и "вы", - непонятно сказал дядя Люда и тут же
объяснил: - За-лезли, так надо бы и вы-лезти.
  - Зачем мне темницы и чудища эти? -
  скажу я печально и кротко. -
  Мне нравится больше ходить по планете,
  чем влазить планете в середку.

  - А наука? - спросила Нюня строго. - Если бы вам было очень интересно, -
прибавила она, вспомнив Фимины слова, - вам бы уже не было страшно. Страх
бывает от невежества и равнодушия.
  Дядя Люда даже присвистнул от удивления.
  Бабоныко сказала с одобрением:
  - Девочка моя, тебя облагородило общение с Фимой!
  А бабушка Тихая неизвестно к чему заметила:
  - Человек из еды живеть!
  На этот раз никто ей не возразил, каждый и сам думал о еде. Все замолчали.
  Шла Тихая последней, и остальные не сразу заметили, что она исчезла.
Заметили, только когда начался крутой спуск и Нюня хотела помочь ей.
  - Дядя Люда, Тихая пропала! - закричала она.
  - Ну, вот, - задумчиво сказала Бабоныко, - твердила о еде, ее кто-то и
скушал.
  - Как бы не так, бабонька! Стала бы она молчать, как же!
  - Ти-ха-я-аааа! - крикнул изо всех сил Людвиг Иванович.
  Бабоныко и Нюня подхватили:
  - Ти-ха-я-аааа!
  Никто не отзывался.
  - И фонарь пропал, - заметила Нюня.
  - Это уже хорошо, - почему-то сказал дядя Люда. - Кто помнит, сколько
боковых тоннелей мы прошли после того разговора о еде?
  - Я! Я знаю! Сейчас вспомню... Пять!
  - Хорошо. Начнем искать, заходя в каждый тоннель.
  Ни в первом, ни во втором тоннеле никого не оказалось. И в третьем тоже,
на первый взгляд, никого не было, но Нюня заявила, что видела, как оттуда
мелькнул розовый свет.
  - Тебе показалось! - громко сказал дядя Люда и, несмотря на уверения,
утащил Нюню к следующему тоннелю.
  Сам же, без света, на ощупь, тихонечко вернулся к третьему тоннелю. Еще
когда они, проходя мимо, светили в него, Людвиг Иванович заметил в глубине
крутой поворот. Теперь дядя Люда пробрался к нему и замер, держа наготове
фонарик. Вот мимо промчался муравей; вдруг шорох его бега прервался,
раздалось знакомое ворчание, и дядя Люда, включив фонарь, увидел возле
муравья бабушку Тихую - она деловито щекотала муравья антенной. От
неожиданно вспыхнувшего света Тихая выронила антенну и обернулась, так что
капля нектара, которой угостил ее муравей, упала прямо на узелок волос.
  - Поисть спокойно не дадуть, - буркнула она.
  - Кушайте на здоровье, - сказал удивленно дядя Люда, - однако надо
предупреждать, когда вы уходите на обед. Да и неплохо бы поделиться опытом
с нами.
  Он привел Бабоныку и Нюню и велел смотреть.
  На этот раз Тихая сработала четко - пощекотала муравья антенной, и он
отдал ей каплю нектара. Впрочем, в этой капле было добрых полстакана.
  - Вот только глотать трудно, - пожаловалась Тихая, - пока научишься, и в
нос лезеть, и по мусалам теч„ть.
  - Какой ужас! - закрыла глаза ладонью Бабоныко. - Я не могу справиться с
отвращением!
  - А молоко пьешь? - презрительно отозвалась Тихая. - Оно уж и вовсе промеж
ног у коровы висить. Э, да хватить едоков и без вас, дураков!
  - Ну-с, так, теперь попробую я, - сказал Людвиг Иванович. - Проблему
питания надо решать!
  Он поудобнее взял антенну и вышел на середину тоннеля. Первый же муравей
был остановлен. Дядя Люда пощекотал его, и муравей выплюнул каплю прямо
ему в лицо.
  - О боже, я не могу больше! - сказала Бабоныко.
  Нервным движением вытащила она из глубокого кармана флакончик и отвернула
крышку. Однако поднести к носу не успела. Пробегавший мимо муравей резко
затормозил, несколько раз бухнул брюхом об пол и, грозно разведя жвалы,
кинулся на нее. Бабоныко взвизгнула и швырнула в муравья флакон. Пахучая
жидкость растеклась по телу муравья, сейчас же к нему ринулись другие
муравьи и мгновенно разорвали его.
  - Ах! - сказала Матильда Васильевна и без чувств повалилась наземь.
  - Бабонька! - бросилась к ней Нюня.
  Вдруг какой-то муравей схватил Бабоныко и побежал прочь.


  - Отдай! - закричала Нюня, вцепившись в Матильду Васильевну.
  Людвиг Иванович кинулся на помощь, но поздно - копошащийся клубок тел
исчез в глубине тоннеля.


                               Святая святых


  Фимка стоял в камере матки и озирался. Он был похож на "неверного",
пробравшегося во дворец эмира. Как-то он читал книжку про одного ученого,
который хотел знать все языки и жизнь всех народов. И вот этот ученый
проник в "святая святых", в город "ста тысяч садов" и в толпе дервишей,
сам не отличимый от них, слушал музыку и отбивал такт ногой. По этому
движению сын эмира распознал в нем "неверного", но не стал выдавать,
пораженный в беседе его мудростью.
  Здесь, в центре муравейника, мудрость была никому не нужна и возникни
малейшее подозрение, что он не свой, - от Фимки в одну секунду не осталось
бы ничего. Ведь это было сердце муравьиной семьи, ее будущее, ее вечность.
Каждый из рабочих муравьев живет год, матка - лет восемнадцать, но муравьи
существуют миллионы лет и в камере царицы создается их бессмертие.
  Заметив в глубине нечто похожее на цистерну, Фимка подошел ближе.
Оказалось, это и есть Муравьиная Матка, Царица. Огромная, раздутая, она не
сдвигалась с места, а только шевелилась - в красном свете фонарика
блестел, как лакированный, огромный ее живот.
  Кто бы подумал, что каких-нибудь три-пять лет назад эта царица была
крылатой и вместе с сотнями таких же, как она, отправлялась в полет.
Птицы, оглушительно вереща, склевывали то одну, то другую из этих
крылатых, но остальные поднимались все выше и выше, уходили, улетали все
дальше от старого муравейника, неся в новые земли муравьиную жизнь...
После, упав во двор, на землю, влажную от недавнего дождя, царица спилила
одно за другим все четыре крыла, но не бросила их, а, побегав вокруг,
съела и, отыскав под старой стеной дома подходящее местечко, принялась
рыть ход. Нелегкая это была работа. Зубцы на ее челюстях стерлись,
блестящий покров груди и брюшка исцарапался и потускнел, но она не
успокоилась, пока не ушла достаточно глубоко под дом и не замуровала
изнутри наглухо свое гнездо. После этого одна-одинешенька, без пищи, без
помощи принялась царица нести и выхаживать первые яйца: старательно
облизывала их питательной слюной, перекладывала с места на место, носила
по камере, кормила ею же снесенным кормовым яйцом. Почти год голодала
царица, пока первые, еще мелкие, рабочие муравьи не принесли в родное
гнездо первый корм извне. Но еще раньше взяли на себя рабочие муравьи
заботу о пакетах яиц и личинок, о гнезде, и с этих пор матка стала все
больше превращаться в то, что сейчас шевелится в углу камеры.
  Когда-то она проявила отчаянную смелость и целеустремленность, величайшую
осторожность и терпеливость, великие самоотверженность, выносливость и
находчивость. Теперь это была плодущая самка, не способная ни к чему,
кроме несения яиц, до скончания веков заточенная в ею же основанный
муравейник, страшащаяся света, как смертельной опасности, как нарушения
священной тайны. Никогда больше она не увидит свет, не поднимется на
поверхность, в воздух, - но все это сделают те муравьи, что выведутся из
яичек, откладываемых ею...


                            Муравьиные теплицы


  Нюня очнулась от того, что ее кто-то облизывал. Еще не открывая глаз, она
почему-то подумала, что заснула в лесу и ей лижет ногу собака. Нюня
подняла руку и провела по тому месту, где у собаки должна быть морда, но
наткнулась на какие-то ветки, от слабости и рассеянности погладила их,
опустила руку пониже и почувствовала что-то твердое, но живое. Нюня
открыла глаза и, хотя было совершенно темно, почему-то разглядела, что ее
лижет маленький, в самом деле всего в какую-нибудь собаку ростом, муравей.
  "Лижет - значит, убивать не будет", - почти равнодушно подумала Нюня.
  Закрыв глаза, она вспомнила, как схватил муравей потерявшую сознание
Бабоныку, как закричала и вцепилась в бабушку она, как помчал их куда-то
муравей, как крепко держалась она за бабушку, хотя больно ударялась о
стены, об пол, о камни, но потом стукнулась обо что-то так, что искры из
глаз полетели, - и дальше уже она ничего не помнила.
  Наверное, без сознания Нюня была какую-нибудь секунду, иначе и ее утащили
бы, как Бабоныку, неизвестно куда. А еще хорошо, что муравей, который
наткнулся на нее, был совсем маленький и не очень хорошо знал, что с ней
надо делать. Мураш хлопотал над Нюней, все лизал и лизал ее, и хотя там,
где проходил по ушибленному месту язычок, было больно, но тотчас боль
становилась тише.
  "Может быть, у них в слюне целебное вещество, вроде живой воды", -
подумала сонно Нюня.
  Голова кружилась, и, видимо, поэтому не было страшно, только ныло сердце о
Бабоныке и жаль было, что по нему не может так же, как по ушибам, пройти
муравьиный язык.
  - Слушай, - сказала муравьишке, с трудом поднимаясь, Нюня, - ведь ты
умный, ты столько умеешь! Неужели ты меня не можешь привести к бабушке?!
Ну же, иди, веди меня! - И она подтолкнула мураша.
  И - о чудо! - муравей побежал. Слишком быстро, пожалуй, для ослабевшей
Нюни. Она сделала несколько шагов и остановилась, прислонившись к стенке.
Спустя минуту мураш вернулся к ней, лизнул, пощекотал антеннами. Нюня
невольно рассмеялась, а малыш задрал к ней голову и раскрыл рот - решил,
что она хочет дать ему немного пищи.
  - Не умею, - сказала виновато Нюня и погладила его, и тотчас муравьишка
снова бросился по коридору.
  Теперь Нюня поспешала за ним куда быстрее. Он же, совсем как собака,
которая успевает сделать массу дел, узнать массу новостей, пока хозяин
просто движется, бегал туда и обратно, утрамбовывал некрепкие стенки,
выравнивал пол, утаскивал куда-то мусор, возвращался, и при этом они вс„
подвигались и подвигались вперед.
  Коридор пошел круто под уклон, и Нюня теперь двигалась гораздо медленнее.
Кое-где она вообще спускалась, как в колодец, упираясь в противоположные
стенки ногами и локтями.
  Муравьишка посмотрел-посмотрел на нее, а потом обхватил Нюню под мышки, и,
хотя никогда и никто не рассказывал Нюне, как муравьи носят своих
соплеменников, она поджала ноги к животу, так что стала вдвое короче, и не
успела опомниться, как они оказались у какого-то совсем уж узенького
тоннеля. Здесь малыш протащить ее не мог. Он двинулся вперед, она,
ползком, следом. Тоннель кончился, и они оказались в... теплице. Здесь
было влажно и тепло. На довольно ровных грядках росли какие-то
переплетающиеся побеги. Нюня остановилась у края этих зарослей, таких
густых, что дорогу сквозь них нужно было прорубать. Между тем маленький
провожатый бросился прямо в заросли и принялся что-то там делать: сгрызать
жвалами и подтягивать лапками. Стоило Нюне отвлечься, и она уже потеряла
его среди десятка таких же маленьких, как он, мурашей, работавших на этих
грядках. Но едва он вынырнул из зарослей, Нюня сразу узнала его - на нем
было какое-то слабо светящееся пятнышко. Мураш подбежал к ней и, не ожидая
приглашения, угостил сладкой капелькой. А ведь еще недавно в его зобике не
было ничего.
  Когда он снова скользнул в заросли, Нюня стала вглядываться, что же едят
муравьи - и разглядела: там и сям на плетях висели мутноватые не то плоды,
не то конфеты. С некоторой опаской Нюня потянулась, отломила один такой
плод, попробовала - очень вкусно оказалось. Еще два плода она взяла про
запас и огляделась с грустью. Зря она надеялась, что маленький спаситель
ведет ее к Бабоныке или дяде Люде с бабушкой Тихой. Он просто шел работать
и простодушно приглашал ее вместе с собой в свой влажный, теплый, сладкий
рай.
  Когда мураш в следующий раз подбежал к ней, Нюня попыталась подтолкнуть
его к выходу, поднесла к его антеннам руки и платье - но нет, в нем ничего
не было от собаки: он не желал брать след и не пытался даже сообразить,
чего от него хочет Нюня. Множество вещей умел делать этот Малыш, которому
было от роду не больше суток, - умел строить и ремонтировать, оказывать
первую помощь и возделывать муравьиные растения, а вот этого он не умел.
Или, может быть, Нюня не умела его научить, или для того, чтоб