ивостью, не стал задавать  никаких  вопросов
по существу и только осведомился, нет  ли  желающих  подкрепиться.  Боюсь,
правда, что после шестичасового грома и звона я говорил  немножко  слишком
громко, так что Майка, которая  к  вящей  моей  радости  выглядела  вполне
удовлетворительно, воззрилась на меня  с  некоторым  удивлением,  а  Комов
быстро оглядел меня с ног до головы и,  не  сказав  ни  слова,  сейчас  же
скрылся в своей каюте.
     - Подкрепиться? - раздумчиво  проговорил  Вандерхузе.  -  Знаешь  ли,
Стась, я сейчас пойду в рубку писать экспертное заключение, так  что  если
бы ты как-нибудь мимоходом занес мне стаканчик тонизирующего, это было  бы
уместно, как ты полагаешь?
     Я сказал, что принесу, Вандерхузе удалился в рубку,  а  мы  с  Майкой
пошли в кают-компанию, где я нацедил два стаканчика тонизирующего  -  один
отдал Майке, а  второй  отнес  Вандерхузе.  Когда  я  вернулся,  Майка  со
стаканчиком в руке бродила по  кают-компании.  Да,  она  была  значительно
спокойнее,  чем  утром,  но  все  равно  чувствовалась  в   ней   какая-то
напряженность, натянутость какая-то, и, чтобы  помочь  ей  разрядиться,  я
спросил:
     - Ну, что там с кораблем?
     Майка сделала хороший глоток, облизала губы  и,  глядя  куда-то  мимо
меня, произнесла:
     - Знаешь, Стась, все это неспроста.
     Я подождал продолжения, но она молчала.
     - Что - неспроста? - спросил я.
     - Все! - Она неопределенно повела рукой со стаканом. - Кастрированный
мир. Бледная немочь. Помяни мое слово: и корабль этот  здесь  разбился  не
случайно, и нашли мы его не случайно, и вообще вся эта  наша  затея,  весь
проект - все провалится на этой планетке! - Она допила  вино  и  поставила
стакан на  стол.  -  Элементарные  правила  безопасности  не  соблюдаются,
большинство работников здесь - мальки вроде тебя, да и меня тоже... и  все
только потому, что планета биологически пассивна. Да разве  в  этом  дело!
Ведь любой человек с элементарным  чутьем  в  первый  же  час  чует  здесь
неладное. Была здесь жизнь когда-то, а потом вспыхнула звезда - и  в  один
миг  все  кончилось...  Биологически  пассивная?  Да!  Но  зато   активная
некротически. Вот и Панта будет такой через сколько-то  там  лет.  Корявые
деревца, чахлая травка, и все вокруг пропитано  древними  смертями.  Запах
смерти, понимаешь? Даже хуже того - запах бывшей жизни! Нет, Стась, помяни
мое слово, не приживутся здесь  пантиане,  не  узнают  они  здесь  никакой
радости. Новый дом для целого человечества? Нет, не новый  дом,  а  старый
замок с привидениями...
     Я вздрогнул. Она заметила, но поняла неправильно.
     - Ты не беспокойся, - сказала она, печально улыбаясь. -  Я  в  полном
порядке. Просто пытаюсь выразить свои ощущения  и  свои  предчувствия.  Ты
меня, я вижу, понять не можешь, но сам посуди, что  это  за  предчувствия,
если мне на язык лезут все эти словечки: некротический, привидения...
     Она опять прошлась  по  кают-компании,  остановилась  передо  мной  и
продолжала:
     -  Конечно,  с  другой  стороны,  параметры  у  планеты   прекрасные,
редкостные. Биологическая активность почти нулевая, атмосфера, гидросфера,
климат, термический баланс - все как по заказу для  проекта  "Ковчег".  Но
даю тебе голову на отсечение, никто из организаторов этой затеи  здесь  не
был, а если и был кто-нибудь, то чутья у него, нюха на жизнь, что  ли,  ни
на грош не оказалось... Ну понятно, это все старые волки,  все  в  шрамах,
все прошли через разнообразные ады... чутье на  материальную  опасность  у
них великолепное! Но вот на э_т_о... -  Она  пощелкала  пальцами  и  даже,
бедняжка, сморщилась от бессилия выразить. - А  впрочем,  откуда  я  знаю,
может быть, кто-нибудь из них и почуял неладное, а как это объяснишь  тем,
кто здесь не был? Но ты-то меня хоть немножко понимаешь?
     Она смотрела на меня в  упор  зелеными  глазами,  а  я  колебался  и,
поколебавшись, соврал:
     - Не  совсем.  То  есть,  конечно,  в  чем-то  ты  права...   Тишина,
пустота...
     - Вот видишь, - сказала она, - даже ты не понимаешь. Ну ладно, хватит
об этом. - Она села на стол напротив меня и вдруг, ткнув  меня  пальцем  в
щеку, засмеялась. - Выговорилась, и как-то легче  стало.  С  Комовым,  сам
понимаешь, не разговоришься, а к Вандеру лучше с этим не соваться - сгноит
в медотсеке...
     Напряжение, сковывавшее ее да и меня тоже, сразу же спало, и разговор
превратился в легкий треп. Я пожаловался ей на  вчерашние  неприятности  с
роботами, рассказал, как Вадик купался один в целом океане, и спросил, как
продвигаются квартирьерские дела. Майка ответила, что они наметили  четыре
места для стойбищ, места вообще-то хорошие, и при прочих  равных  условиях
любой пантианин с  удовольствием  провел  бы  здесь  всю  свою  жизнь,  но
поскольку вся эта затея все равно обречена, говорить особенно не о чем.  Я
напомнил Майке, что она всегда отличалась  природным  скептицизмом  и  что
скептицизм этот далеко не всегда оправдывался. Майка возразила,  что  речь
сейчас идет уже не о природном скептицизме, а о скептицизме природы, и что
я вообще салага, малек и, по сути, должен был бы стоять перед нею, опытной
Майкой, по стойке смирно. Тогда я сказал ей, что настоящий опытный человек
никогда не станет спорить с кибертехником,  ибо  кибертехник  является  на
корабле той осью, вокруг которой, собственно, происходит все  коловращение
жизни. Майка заметила, что большинство осей вращения  является,  по  сути,
понятием воображаемым, не более чем геометрическими местами точек... Потом
мы затеяли спор, есть ли разница между понятиями  "ось  вращения"  и  "ось
коловращения",  в  общем,  мы  трепались,  и  со  стороны,  вероятно,  это
выглядело довольно мило, но не знаю, о чем там в это время думала Майка, а
я лично вторым планом все время  прикидывал,  не  заняться  ли  мне  прямо
сейчас профилактикой всех систем обеспечения безопасности. Правда, системы
эти были рассчитаны на опасность биологическую, и невозможно было сказать,
годятся ли они  против  опасности  некротической,  но  при  всем  при  том
береженого бог бережет, под лежачий камень вода не течет, и  вообще:  тише
едешь - дальше будешь.
     Словом, когда Майка стала  позевывать  и  жаловаться  на  недосып,  я
отослал ее вздремнуть перед обедом, а сам прежде всего полез в библиотеку,
отыскал  толковый  словарь  и  посмотрел,   что   такое   "некротический".
Толкование произвело  на  меня  тяжелое  впечатление,  и  я  решил  начать
профилактику  немедленно.  Предварительно,  правда,  я  забежал  в   рубку
посмотреть, как работают мои ребятишки, и застал там Вандерхузе как раз  в
тот момент,  когда  он  складывал  аккуратной  стопочкой  свое  экспертное
заключение. "Сейчас отнесу это Комову, - объявил он, увидев меня, -  потом
дам посмотреть Майке,  а  потом  устроим  обсуждение,  как  ты  полагаешь?
Позвать тебя?" Я сказал,  что  позвать,  и  сообщил,  что  буду  в  отсеке
обеспечения безопасности. Он с любопытством посмотрел на меня,  но  ничего
не сказал и вышел.
     Меня позвали часа через два. Вандерхузе  по  интеркому  объявил,  что
заключение прочитали все члены комиссии, и спросил, не хочу ли прочесть  и
я. Я, конечно, хотел бы, но профилактика у  меня  была  в  самом  разгаре,
сторож-разведчик наполовину выпотрошен, имела место  запарка,  так  что  я
ответил в том смысле, что читать,  пожалуй,  не  стану,  а  на  обсуждение
явлюсь непременно, как только покончу с делами. "У меня еще на час работы,
- сказал я, - так что обедайте без меня".
     В общем, когда я явился в кают-компанию, обед кончился, и  обсуждение
началось. Я взял себе супу, сел в сторонке и стал есть и слушать.
     - Не могу я принять  метеоритную  гипотезу  совсем  без  оговорок,  -
укоризненно  говорил  Вандерхузе.  -  "Пеликаны"  прекрасно  защищены   от
метеоритного удара, Геннадий. Он бы просто уклонился.
     - Не спорю, - отвечал Комов, глядя в  стол  и  брезгливо  морщась.  -
Однако предположите, что  метеоритная  атака  произошла  в  момент  выхода
корабля из подпространства...
     - Да, конечно, - согласился Вандерхузе. - В этом случае - конечно. Но
вероятность...
     - Вы меня удивляете, Яков.  У  корабля  абсолютно  разрушен  рейсовый
двигатель.  Огромная  сквозная  дыра  со  следами  сильного   термического
воздействия. По-моему, каждому нормальному человеку ясно,  что  это  может
быть только метеорит.
     У Вандерхузе был очень несчастный вид.
     - Ну... хорошо, - сказал он. - Ну, пусть будет по-вашему... Вы просто
не понимаете, Геннадий, вы не  звездолетчик...  Вы  просто  не  понимаете,
насколько это маловероятно. Именно  в  момент  выхода  из  подпространства
огромный метеорит огромной энергии... Я просто не знаю, с чем это сравнить
по вероятности!
     - Хорошо. Что вы предлагаете?
     Вандерхузе  оглядел  всех  в  поисках  поддержки  и,   поддержки   не
обнаружив, сказал:
     - Хорошо, пусть будет так.  Но  я  все-таки  буду  настаивать,  чтобы
формулировка  имела  сослагательный  оттенок.  Скажем:  "Указанные   факты
заставляют предположить..."
     - "Сделать вывод", - поправил Комов.
     - "Сделать вывод"? - Вандерхузе нахмурился. - Да нет, Геннадий, какой
тут может быть вывод? Именно предположение!  "...заставляют  предположить,
что корабль был поражен метеоритом высокой энергии в момент  появления  из
подпространства". Вот так. Предлагаю согласиться.
     Несколько секунд Комов  думал,  шевеля  желваками  на  скулах,  потом
сказал:
     - Согласен. Перехожу к следующей поправке.
     - Минуточку, - сказал Вандерхузе. - А ты, Майка?
     Майка пожала плечами.
     - Честно говоря, не ощущаю разницы. В общем, согласна.
     - Следующая поправка, - нетерпеливо произнес Комов.  -  Нам  не  надо
запрашивать мнение базы, как поступить с останками. Вообще  этому  вопросу
не место в экспертном заключении. Надо дать специальную  радиограмму,  что
останки пилотов помещены в контейнеры, залиты стеклопластом и в  ближайшее
время будут переправлены на базу.
     - Однако... - с растерянным видом начал Вандерхузе.
     - Я займусь этим завтра, - прервал его Комов. - Сам.
     - Может быть, следовало бы похоронить их здесь?  -  негромко  сказала
Майка.
     - Не возражаю, - сейчас же сказал Комов. - Но, как правило,  в  таких
случаях  останки  пересылаются  на  Землю...  Что?  -  повернулся   он   к
Вандерхузе.
     Вандерхузе, открывший было рот, помотал головой и сказал:
     - Ничего.
     - Короче говоря, - сказал  Комов,  -  этот  вопрос  из  заключения  я
предлагаю выбросить. Согласны, Яков?
     - Пожалуй, - сказал Вандерхузе. - А ты, Майка?
     Майка колебалась, и я понял ее. Как-то все  это  происходило  слишком
по-деловому. Правда, я не знаю, как это должно происходить, но,  по-моему,
такие вопросы нельзя решать голосованием.
     - Прекрасно, - произнес Комов как  ни  в  чем  не  бывало.  -  Теперь
относительно причин и обстоятельств  смерти  пилотов.  Акт  о  вскрытии  и
фотоматериалы меня вполне удовлетворяют, а формулировку я предлагаю такую:
"Положение трупов свидетельствует о  том,  что  смерть  пилотов  наступила
вследствие удара корабля  о  поверхность  планеты.  Мужчина  погиб  раньше
женщины, успев только стереть бортжурнал. Выбраться из  кресла  пилота  он
был уже не в состоянии. Женщина, напротив, была жива еще некоторое время и
пыталась покинуть корабль. Смерть застигла ее уже в кессонной камере". Ну,
а дальше - по вашему тексту.
     - Гм... - сказал Вандерхузе с большим сомнением. - Не слишком ли  все
это категорично, как вы полагаете, Геннадий? Ведь если придерживаться того
самого акта о вскрытии, против которого вы не  возражаете,  бедняжка  была
просто не в состоянии доползти до кессона.
     - Тем не менее она оказалась там, - холодно произнес Комов.
     -  Но  ведь  именно  это  обстоятельство...  -  проникновенно   начал
Вандерхузе, прижимая руки к груди.
     - Слушайте, Яков, - сказал Комов. - Никто не знает, на  что  способен
человек в критических условиях.  И  особенно  женщина.  Вспомните  историю
Марты Пристли. Вспомните историю Колесниченко. И вспомните вообще историю,
Яков.
     Наступило молчание. Вандерхузе сидел с несчастным видом и безжалостно
таскал себя за бакенбарды.
     - А меня как раз не удивляет, что она оказалась в кессоне,  -  подала
голос Майка. - Я другого не понимаю. Почему он стер бортжурнал?  Ведь  был
же удар, человек умирает...
     - Ну, это как раз... - неуверенно проговорил Вандерхузе. - Это  может
быть. Агония, шарил руками по пульту, зацепил ключ...
     - Вопрос о бортжурнале, - сказал Комов, -  вынесен  в  раздел  фактов
особого назначения. Лично я  думаю,  что  эта  загадка  никогда  не  будет
разрешена...  если,  впрочем,  это  загадка,  а  не   случайное   стечение
обстоятельств. Продолжаем, - он быстро  перебрал  разбросанные  перед  ним
листки. - Собственно,  у  меня,  пожалуй,  больше  нет  замечаний.  Земная
микрофлора и  микрофауна,  по-видимому,  погибла,  следов  ее,  во  всяком
случае, нет... Так... Личные бумаги. Разбирать их - дело  не  наше,  кроме
того, они в таком состоянии, что мы можем только напортить.  Завтра  я  их
законсервирую и привезу сюда... Да!  Попов,  тут  есть  кое-что  по  вашей
части. Вам известно кибернетическое оборудование кораблей типа "Пеликан"?
     - Да, конечно, - сказал я, поспешно отодвигая тарелку.
     - Будьте добры, - он перебросил мне листок бумаги, - вот  опись  всех
обнаруженных кибермеханизмов. Проверьте, все ли на месте.
     Я взял опись. Все выжидательно глядели на меня.
     - Да, - проговорил я, - пожалуй,  все  на  месте.  Даже  инициаторные
разведчики на месте, обычно их всегда  некомплект...  А  вот  этого  я  не
понимаю.  Что  такое:  "Ремонтный  робот,   переоборудованный   в   шьющее
устройство"?
     - Яков, объясните, - распорядился Комов.
     Вандерхузе задрал голову и выпятил челюсть.
     - Понимаешь ли, Стась, - как бы в задумчивости произнес он. -  Трудно
тут что-либо объяснить. Просто  ремонтный  кибер,  превращенный  в  шьющее
устройство. В устройство, которое  шьет,  понимаешь?  У  кого-то  из  них,
видимо у женщины, было несколько необычное хобби.
     - Ага, - сказал я, удивившись. - Но это точно - ремонтный кибер?
     - Несомненно, - уверенно сказал Вандерхузе.
     - Тогда здесь полный комплект, - сказал я, возвращая Комову опись.  -
Просто на редкость полный.  Наверное,  они  ни  разу  не  высаживались  на
тяжелых планетах.
     - Спасибо, - сказал Комов. - Когда будет готов чистовик заключения, я
попрошу вас подписать раздел об утечке выжившей кибертехники.
     - Но ведь утечки нет, - возразил я.
     Комов не обратил на меня внимания, а Вандерхузе объяснил:
     - Это просто название раздела:  "Утечка  выжившей  кибертехники".  Ты
подпишешь, что утечки нет.
     - Так... - проговорил Комов, собирая в пачку  разбросанные  листы.  -
Теперь я очень прошу вас, Яков, привести все это в окончательный  порядок,
мы подпишемся, и уже сегодня можно будет радировать. А теперь, если  ни  у
кого нет дополнительных соображений, я пойду.
     Дополнительных соображений не было, и он ушел.  Вандерхузе  с  тяжким
вздохом поднялся, взвесил на ладони пачку листов заключения, посмотрел  на
нас, откинув голову, и тоже удалился.
     - Вандер явно недоволен, - заметил я, накладывая на тарелку жаркое.
     - Я тоже недовольна, - сказала Майка. -  Как-то  недостойно  все  это
получилось. Я не умею объяснить, может быть, это я по-детски, наивно... но
должно же быть... должна же быть  минута  молчания  какая-то...  А  тут  -
раз-два,   завертели-закрутили   колесо:   положение   останков,    утечка
кибертехники, топографические параметры... Тьфу!  Как  будто  в  школе  на
практических занятиях...
     Я был полностью с нею согласен.
     - Ведь Комов никому  рта  не  дает  раскрыть!  -  продолжала  она  со
злостью. - Все ему ясно, все ему очевидно, а на самом деле не так все  это
ясно. И с метеоритом неясно, и особенно с этим бортжурналом. И не верю  я,
что ему все ясно! По-моему, у него  что-то  на  уме,  и  Вандер  это  тоже
понимает, только не знает, как его зацепить... а может быть, считает,  что
это несущественно...
     - Может быть, это и в самом деле  несущественно...  -  пробормотал  я
неуверенно.
     - А я и не говорю, что существенно! - возразила Майка. -  Мне  просто
не нравится, как Комов себя ведет. Не понимаю я его. И вообще  он  мне  не
нравится! Мне о нем все уши прожужжали, а я  теперь  хожу  и  считаю  дни,
сколько мне с ним работать  осталось...  В  жизни  больше  никогда  с  ним
работать не буду!
     - Ну, не так уж  много  и  осталось,  -  примирительно  сказал  я.  -
Всего-то еще дней двадцать...
     На том  мы  и  расстались.  Майка  пошла  приводить  в  порядок  свои
измерения и квартирьерские кроки, а я отправился в рубку, где меня  ожидал
маленький сюрприз: Том  сообщал,  что  закладка  фундамента  закончена,  и
предлагал принять работу. Я накинул доху и побежал на стройплощадку.
     Солнце уже  зашло,  сумерки  сгустились.  Странные  здесь  сумерки  -
темно-фиолетовые, как разведенные  чернила.  Луны  нет,  зато  в  изобилии
северное сияние,  да  еще  какое!  Гигантские  полотнища  радужного  света
бесшумно развеваются над черным океаном, сворачиваются и  разворачиваются,
трепещут и вздрагивают, словно под ветром,  переливаются  белым,  зеленым,
розовым и вдруг мгновенно гаснут, оставив в глазах смутные цветные  пятна,
а потом вновь возникают, и тогда исчезают звезды,  исчезают  сумерки,  все
вокруг окрашивается в неестественные,  но  чистейшие  цвета  -  туман  над
болотом становится красно-синим, айсберг вдали мерцает, как глыба  янтаря,
а по пляжу стремительно несутся зеленоватые тени.
     Яростно растирая мерзнущие щеки и нос, я  осматривал  в  этом  чудном
свете готовые фундаменты. Том, неотступно следовавший за  мной  по  пятам,
услужливо сообщал необходимые цифры, а  когда  сияние  гасло  -  не  менее
услужливо включал прожекторы. И было как  всегда  мертвенно  тихо,  только
похрустывал у меня под каблуками смерзшийся песок. Потом я услышал голоса:
Майка и Вандерхузе вышли подышать свежим воздухом и полюбоваться  небесным
спектаклем. Майке очень нравилось северное сияние - единственное,  что  ей
нравилось на этой планете. Я был довольно далеко от корабля, метрах в ста,
и не видел их, но голоса слышал отчетливо. Впрочем, сначала я слушал их  в
пол-уха. Майка  говорила  что-то  о  поврежденных  верхушках  деревьев,  а
Вандерхузе гудел об эрозии бортовой квазиорганики - по-видимому, они снова
обсуждали причины и обстоятельства гибели "Пеликана".
     Была в их беседе какая-то странность. Повторяю: я вначале не очень-то
прислушивался и только потом понял, в чем дело. Они разговаривали,  словно
не слушая друг друга.  Например,  Вандерхузе  говорил:  "Один  планетарный
двигатель у них уцелел, иначе они  бы  просто  не  могли  маневрировать  в
атмосфере..." А  Майка  долбила  свое:  "Нет,  Яков,  не  менее  десяти  -
пятнадцати лет. Посмотрите на эти наплывы..."
     Я спустился в один из  фундаментов,  чтобы  осмотреть  дно,  а  когда
вылез, разговор сделался более связным, но зато менее понятным. Они словно
репетировали какую-то пьесу.
     - А это еще что такое? - спрашивала Майка.
     - Я бы сказал, что это игрушка, - отвечал Вандерхузе.
     - Я бы тоже так сказала. Но зачем?
     - Хобби. Ничего удивительного, весьма распространенное хобби.
     В общем, это было похоже, как мы  развлекались  на  базе  в  ожидании
формировки. Вадим, скажем, ни с того ни  с  сего  орал  на  всю  столовую:
"Капитан!  Принимаю  решение  сбросить  хвостовую  часть   и   уходить   в
подпространство!"  -  на  что  какой-нибудь   другой   остряк   немедленно
откликался: "Ваше решение одобряю, капитан! Не  забудьте  головную  часть,
капитан!" - И так далее.
     Впрочем, странный этот разговор скоро прекратился. Явственно