ья нa Cyшнякe  нe
pacтyт);  пoвepxнocти  вcex  тpеx   кopпycoв   нeизмeннo   нaдpaeны   дo
зepкaльнoгo блecкa caмим мopeм. У кopaбля чeтыpe мaчты и  yймa  пapycoв:
мapceли-бpaмceли, кpюйcы, лиceля ... штyк двaдцaть,  нe  мeньшe.  Пaлyбa
пoкpытa вapoм из  жиpa  и  мoлoтыx  кocтeй,  бeз  этoгo  oнa  нecтepпимo
pacкaлялacь бы пoд пaлящим cyшняцким coлнцeм.  Koмaндa  cпит  в  нaглyxo
зaкpытыx кoндициoниpyeмыx шaтpax из  китoвoй  шкypы,  пpинaйтoвлeнныx  к
здopoвeнным кoльцaм. Kaютa кaпитaнa Дecпepaндyмa пoмeщaлacь пoд  пaлyбoй
нa кopмe. Meня пoceлили в  кaмбyзe,  нa  нocy,  pядoм  c  клaдoвoй.  Oбa
пoмeщeния зaщищaлиcь oт пыли элeктpocтaтичecкими пoлями, coздaвaeмыми  y
вxoдныx люкoв; элeктpичecтвo пocтyпaлo oт pacпoлoжeннoгo  в  цeнтpaльнoм
кopпyce нeбoльшoгo гeнepaтopa, paбoтaвшeгo нa  китoвoм  жиpe.  Ha  бopтy
нaxoдилocь двaдцaть пять чeлoвeк: я, кoк; кaпитaн c  тpeмя  пoмoщникaми,
Флaкoм, Гpeнтoм и Бoгyxeймoм; двa бoндapя, двa кyзнeцa,  юнгa  Meггль  и
пятнaдцaть мaтpocoв, вce кaк oдин (кpoмe Kaлoтpикa) - кopeнacтыe cyшнeцы
c вoлocaтыми нoздpями и пoxoжиe дpyг нa дpyгa - пpocтo жyть. И  eще  тaм
был  впepедcмoтpящий,  вepнee  cмoтpящaя   -   xиpypгичecки   измeненнaя
инoплaнeтянкa, Дaлyзa. Ho o нeй paзгoвop ocoбый.

Глава 3

Беседа с наблюдателем

   Мы вышли на рассвете, взяв курс  Зюйд-Зюйд-Ост,  к  крилевым  отмелям
полуострова Чаек. Завтрак не доставил мне хлопот: овсянка, для  капитана
с помощниками - копченые осьминоги с  хлебом.  Столовой  служил  длинный
тент на полубаке. В походе сушняцкие моряки удручающе молчаливы,  что  в
маске, что без. Я заметил, Калотрик за ночь успел  раскрасить  свою:  на
каждой щеке у него теперь змеилась голубая молния.  Другой  такой  ни  у
кого не могло быть - никто из местных ни разу в жизни  не  видел  грозы.
Чуть подумав, я выбрал своим символом большое разбитое сердце.
   С обедом пришлось повозиться: мой предшественник оставил  после  себя
помятую кухонную утварь, огромные чаны и баки сомнительной  чистоты,  да
буфет, отданный в безраздельное владение анонимным сушняцким  приправам.
Я привык полагаться на свой  кулинарный  талант,  но  столь  примитивные
условия поумерили  мой  пыл.  Оставив  юнгу  Меггля  наедине  с  грязной
посудой,  я  попытался  разобраться  со  специями.   Первая   напоминала
ржавчину; другая определенно  походила  на  хрен;  третья  смахивала  на
горчицу. В четвертой я с радостью узнал соль, зато  с  пятой  так  и  не
удалось познакомиться поближе: едва нюхнув, я понял, что она  безнадежно
протухла.
   Выкатив из трюма бочку сухарей, я ухитрился вернуть  им  съедобность.
Титанические усилия сторицей окупило то неподдельное  внимание,  которое
китобои проявили к моей стряпне. Без масок неотличимые, словно близнецы,
за едой они не проронили ни слова; периодическая отрыжка  лишь  оттеняла
тишину. Ощущение такое, словно назревает бунт.
   Унылое  общество.  Одежда  тоже  единообразна:   грубые   брюки-клеш,
коричневые или синие, и куртки  в  рубчик.  Руки  у  всех  потемнели  на
солнце, а лица бледные, со следами от постоянного ношения масок. Шестеро
даже выбрили узкую полосу вокруг головы, через виски и под челюстью, для
большей герметичности. На каждом -  ожерелье  из  нанизанных  на  тонкую
цепочку символов частиц Бога, ибо в соответствии со  странной  сушняцкой
догмой  самое  большее,  на  что  может  рассчитывать  смертный  -   это
привлечение внимания лишь небольшой части Вседержителя. Движение, Удача,
Любовь, Сила  -  здесь  были  представлены  Аспекты,  ценимые  моряками;
некоторые повторялись на кольцах и  браслетах.  Украшения  не  считались
амулетами,  но  служили  для  концентрации  во  время  молитвы.  Сам  не
набожный, я все же носил кольцо Творения - художественного Аспекта.  Ела
команда механически, с лицами настолько отрешенными, словно ими  никогда
не пользовались для выражения чувств - либо  будто  эти  тусклые  облики
служили  еще  одной  маской,  удерживаемой  невидимыми  ремешками.  Обед
проходил за длинным, намертво привинченным к палубе столом с пластиковой
крышкой; в конце  трапезной  поперек  основного  стоял  еще  один  стол,
раздаточный. Между ними оставался  зазор  -  как  раз  для  того,  чтобы
подходить по одному, брать поднос и обслуживать себя.
   Утомленный монотонным пережевыванием пищи, Калотрик рискнул  завязать
разговор с седым ветераном,сидевшим по правую руку:
   - Недурная погодка сегодня, - брякнул он.
   Вилки застыли в воздухе. Сушнецы с интересом уставились  на  беднягу:
так врач изучал бы прыщ. Решив наконец по его подавленному молчанию, что
продолжения не будет, все вернулись к своим тарелкам.
   Его попытка была обречена с самого начала:  на  Сушняке  нет  погоды.
Только климат.
   Далузу я увидел лишь в конце дня, после ужина. Солнце уже скрылось за
краем кратера, вечер розовел  в  приглушенном  пылью  свете,  отраженном
утесами в четырехстах милях к востоку. Я трудился на  кухне,  когда  она
вошла: ростом пять футов, укутанная в покрытые мехом крылья. На руках по
десять пальцев,  пять  поддерживают  крыло,  пять  свободны  и  выглядят
совершенно по-человечески, вплоть до маникюра. Сами руки чересчур длинны
и свешивались бы до колен, если бы не были сложены на груди.
   Мне сразу стало не по себе - я не в силах был разобрать,  кто  передо
мной: летучая мышь, прикинувшаяся женщиной, или женщина, вознамерившаяся
стать  летучей  мышью.  В  утонченной,  скульптурной  красоте  ее   лица
чуствовалась рука пластического хирурга. Художника со скальпелем. На ней
была свободная, практически невесомая накидка. И что-то не в  порядке  с
ногами: ее походка, слегка шаркающая и вразвалку, выдавала,  что  ходить
она училась на совсем других конечностях.
   Как и бархатистый мех на крыльях, ее  волосы  тускло  отблескивали  в
угасающем свете. Она заговорила. У нее был низкий, тягучий голос, своими
переливами настолько отличный  от  всего  слышанного  мною  раньше,  что
поначалу я чуть было не пропустил смысл ее слов.
   - Вы кок?
   - Да, мэм, - пришел в себя я. - Джон  Ньюхауз,  Венеция,  Земля.  Чем
могу служить?
   - Джоннухаус?
   - Да.
   - Меня зовут Далуза. Я работаю наблюдателем. Хотите пожать мне руку?
   Я так и сделал. Ладонь  у  нее  оказалась  вялая  и  горячая,  но  не
влажная. Похоже, температура ее тела была  чуть  выше,  чем  у  обычного
человека.
   - Так значит, вы говорите? - спросила она. - Это  удивительно.  Никто
из моряков не отвечает мне. Так у них, видно, заведено. Мне кажется, они
считают меня вестницей.
   - Весьма близоруко с их стороны.
   - Да и сам капитан не очень уж далек. А вы, значит, с Земли?
   - Точно.
   - Колыбель человечества, да? Мы обязательно поговорим  об  этом,  это
так интересно... Но я, верно, отрываю вас от работы? Я  пришла  сказать,
что мне разрешается самой себе  готовить.  Боюсь,  мне  придется  занять
часть вашей кухни.
   - Неужто вам не нравиться, как я готовлю? Я знаю множество способов и
блюд...
   - Нет-нет, что вы! Совсем не  то,  просто  в  вашей  еде  есть  такие
вещества... ну, у меня, например, аллергия на  некоторые  белки,  и  еще
бактерии... Мне приходится быть крайне осторожной.
   - В таком случае, мы будем часто видеться...
   - Да. Мои запасы в том ящике, -  своей  неестественно  длинной  рукой
Далуза указала  на  синий,  окованный  железом  сундук,  задвинутый  под
привинченный к полу разделочный стол.
   Пока я корпел над полудюжиной горшков с варевом, фырчавших на  плите,
она  выволокла  свой  ящик,  открыла  его,  затем  выбрала  себе  медную
сковородку, первым делом опрыскав ее антибиотиком общего назначения.
   - Вы впервые в плавании? - спросил я.
   На сковороду отправилось с  десяток  мясистых  кружочков  размером  с
печенье и щедрая порция какой-то пряности. Я подкачал  жиру  и  выравнял
пламя.
   - Отнюдь. Это мой третий рейс с капитаном Десперандумом. После него у
меня будет достаточно средств, чтобы убраться с этой планеты.
   - Вы так хотите улететь отсюда?
   - Очень.
   - А как вы вообще сюда попали?
   - Меня привезли друзья. То есть, мне казалось, что они  -  друзья,  а
они меня бросили... Я их не понимаю. Никак не могу.
   С плиты потянуло непривычным, чуть едким запахом.
   - Вероятно, межвидовая несовместимость, - предположил я.
   -  Причем  здесь  это?  Среди  своих  было  еще  хуже:  я  никуда  не
вписывалась, меня нигде не принимали. Я так и не  стала  птящщей,  -  ее
измененные губы с трудом выдохнули последнее слово.
   - И оттого изменили внешность.
   - Вы против?
   - Вовсе нет. Стало быть, вас бросили, вам понадобились деньги,  и  вы
нанялись к Десперандуму.
   - Верно, - она достала из ящика лопатку, обработала  ее  аэрозолем  и
перевернула мясо. - Больше никто не хотел со мной мной связываться.
   - А Десперандум на многое смотрит сквозь пальцы.
   - Да. Он тоже чужак, и к тому же очень стар. Мне так кажется.
   Вот так так! Теперь еще сложнее будет решить, чего от него ожидать  -
когда подспудная жажда  смерти  заявляет  о  себе,  человек  становиться
непредсказуем.
   - Думаю, он все же достойный человек, -  улыбнулся  я.  -  Во  всяком
случае, он проявил незаурядный вкус, выбрав вас.
   - Вы очень добры, - взяв со стойки тарелку,  она  потерла  ее  грубым
песком, подержала над огнем, сняла посудину с конфорки и подцепила  один
из кусков длинной вилкой. - Вы не возражаете, если  я  буду  есть  прямо
тут?
   - Нет. А почему?
   - Им не нравится, когда я ем вместе с ними.
   - По-моему, напротив, вы - украшение стола.
   - Мистер Джоннухаус... - Далуза отложила вилку.
   - Просто Джон.
   - Джон, посмотрите сюда.
   Она выпрямила правую руку: ее тонкие пальцы  покраснели  и  покрылись
волдырями.
   - Вы обожглись - я потянулся к ее ладони.
   - Нет! Не трогайте меня! -  она  отпрянула,  шурша  крыльями.  Легкое
дуновение шевельнуло мне волосы.
   - Видите - когда вы  пожали  мне  руку,  ваша  была  влажной,  совсем
немного, но там были  ферменты,  масла,  микроорганизмы.  Это  аллергия,
Джон.
   - Вам больно.
   - Пустяки, через час  пройдет.  Но  теперь-то  вы  понимаете,  почему
все... Я ни к кому  не  могу  притронуться,  не  могу  никому  позволить
прикоснуться ко мне.
   - Мне очень жаль, - помолчав, выговорил я. Слова Далузы  обрушивались
на меня подобно волнам жара, все набиравшего силу по мере ее объяснений.
   Она запахнулась в крылья, будто в плащ, и выпрямилась в полный рост:
   - Я знаю, что часто прикосновения - лишь начало чего-то большего. Это
убьет меня.
   Мое странное состояние усиливалось, по спине побежали мурашки. Сперва
я не испытывал особого влечения к  этой  женщине,  но  при  мысли  о  ее
недоступности внезапно загорелся желанием.
   - Понимаю, - сказал я.
   - Я должна была показать тебе, Джон. Но, надеюсь, мы станем друзьями.
   - Не вижу препятствий, - состорожничал я. Она улыбнулась.
   Потом подцепила кончиками накрашенных  ногтей  кусочек  с  тарелки  и
принялась деликатно есть.

Глава 4

Нечаянное открытие

   На четвертый день нашего похода я  обнаружил  нечто  загадочное;  это
случилось, когда я обшаривал кладовую в поисках  чего-нибудь  особенного
для удовлетворения своих изысканных  вкусов.  Кончик  перочинного  ножа,
которым я пытался откупорить бочонок эля, отломился, а сам нож закатился
в дальний угол трюма. Ползая  впотьмах,  я  нащупал  щель  в  переборке,
оказавшуюся стыком потайной двери.  Замок  малость  посопротивлялся,  но
вскоре открыл мне, что в корпусе  "Выпада"  имеется  неприметный  отсек,
скрывающий от посторoнних разобранный двигатель с батареями,  пропеллер,
два больших кислородных баллона да банку  клея,  такого  сильного,  что,
отыскав-таки нож и макнув его в клей, я вынужден был  зажать  банку  меж
коленей, чтобы вытащить его обратно. Выбравшись  на  палубу,  я  выкинул
ножик за борт - отскоблить лезвие так и не удалось, и рано или поздно он
бы меня выдал. Благодаря изрядной глубине кратера ночь  в  Пыльном  Море
ощутимо длиннее дня, так что у меня было вдоволь времени поломать голову
над находкой. Пропеллер просто не давал мне уснуть: в море им никогда не
пользуются, он подымает тучи пыли. Одно было  несомненно  -  Десперандум
знал о секретном помещении; подобное  переустройство  корабля  требовало
его разрешения. Большинство капитанов отвечали перед своими нанимателями
на суше, но Десперандум самолично владел "Выпадом" - всем, до последнего
болта.
   Причуды капитана этим не ограничились: по утру он ни с того ни с сего
приказал убрать  паруса.  Корабль  замер  посреди  пыли,  а  Десперандум
появился на палубе с целой бухтой лески. Настил под  ним  прогибался:  в
бухте было, по крайней мере, фунтов триста, да и сам  капитан  весил  не
меньше четырехсот. Прикрепив к  леске  крюк  размером  с  мою  руку,  он
насадил на него кус акульего мяса и отправил за борт. Затем  вернулся  в
каюту и потребовал завтрак, который я немедля подал. Поев, он выпроводил
помощников и вызвал к  себе  меня.  Капитанская  каюта  была  обставлена
по-спартански: койка шесть на пять футов, массивное вращающееся кресло и
откидной стол. Стены увешаны картами, cтарательно вычерченными на листах
упаковочного картона. В  застекленном  шкафу  я  заметил  пару  банок  с
образцами местной живности, а с дальней стены  скалилась  голова  хищной
рыбы; ее внушительных  размеров  челюсти  были  утыканы  потрескавшимися
зубами. Сквозь толстые стекла  иллюминаторов  виднелась  западная  стена
кратера, сиявшая в лучах солнца подобно  краю  огромной  ущербной  луны,
восходящей над серой равниной.
   - Ньюхауз, - начал  капитан,  усаживаясь  в  возмущенно  заскрипевшее
кресло.  -  Вот  ты  с  Земли.  Знаешь,  что  такое  наука.  -  Голос  у
Десперандума был низкий и с хрипотцой.
   - Да, сэр. Я питаю глубочайшее уважение к Академии.
   - Академия! - скривился  Десперандум.  -  Ты  заблуждаешься,  глубоко
заблуждаешься, если  отождествляешь  настоящую  науку  с  этим  сборищем
переживших  свое  глупцов.  Что  остается  от   человека,   вынужденного
потратить три сотни лет только на получение докторской степени?
   - Это так, сэр, - отозвался я,  проверяя  его.  -  С  возрастом  люди
склонны входить каждый в свою колею.
   - Именно! - подтвердил он. Похоже, я недооценил нашего капитана. -  Я
- ученый, - продолжил Десперандум. - Пусть без степени,  пусть  с  чужим
именем - какое это здесь имеет значение? Я приехал сюда,  чтобы  кое-что
найти; а уж если я чего  решил  -  меня  никто  не  остановит!  Ты  хоть
представляешь, насколько  мало  в  действительности  мы  знаем  об  этой
планете?
   - Люди живут здесь уже пятьсот лет, капитан.
   - Пятьсот лет здесь живут имбецилы, Ньюхауз. Да ты садись,  поговорим
по-людски.
   -  Мясистой,  заросшей  рыжей  шерстью  рукой  он  махнул  в  сторону
металлической скамьи у двери. Я осторожно присел.
   - Ни на один  вопрос  о  Сушняке  до  сих  пор  нет  ответов.  Первая
исследовательская экспедиция -  кстати,  под  водительством  Академии  -
взяла несколько образцов, объявила планету пригодной  для  жизни,  да  и
убралась восвояси. А вот, к примеру, растолкуй-ка мне, отчего это у всех
здешних тварей в теле имеется вода, хоть дождей тут и не бывает?
   - Ну, я слышал, на большой глубине залегают грязевые слои, -  ответил
я, мысленно перелистав книгу, прочитанную до приезда на Сушняк. - И есть
какие-то  грибы-водоносы,   которые   всплывают   на   поверхность   для
размножения. Они лопаются, а планктон эту воду собирает...
   - Недурно придумано, - одобрил Десперандум. - Я бы  не  прочь  первым
это проверить. Ты не подумай только, что я  забуду  навариться  на  этом
рейсе. Как и остальные, ты получишь свою долю.
   - Нисколько не сомневаюсь в этом, капитан.
   - Но мне не дают покоя сотни  вопросов...  Что  порождает  течения  в
Пыльном Море?
   Какая у него глубина? Что за твари скрываются  там,  внизу?  Как  они
находят пищу без зрения и эхолокации?  Как  дышат?  Сама  непрозрачность
моря раздражает меня, Ньюхауз. Я не могу даже просто заглянуть туда... И
вот еще: то место,  где  нашли  развалины  поселений  Цивилизации,  было
непригодно для жизни и тогда, когда они только появились  здесь.  Отчего
это они обосновались на безвоздушной части планеты?
   - Кто их знает, - беспечно ответил я, - может, боялись чего-нибудь?
   -  Я-то  не  боюсь...  Но  приходится  брать  в  расчет  и   команду.
Сомневаюсь, что они вообще понимают, чем  я  тут  занимаюсь,  во  всяком
случае виду не кажут. Ты ближе к ним.  Вдруг  услышишь  что  -  дай  мне
знать... А уж за мной не заржавеет, как вернемся.
   - Можете положиться на меня, капитан, -  теперь  он  меня  откровенно
забавлял. - Рекомендую также Калотрика. Он хоть и не здешний, но ближе к
команде, чем я. Десперандум с минуту морщил лоб.
   - Нет, - решил он. - Не нравится он мне. Да и ты не доверяй ему. Есть
в нем что-то скользкое.
   Вот те на! В Калотрике? Я взял это себе на заметку. А может,  у  него
просто проявились первые признаки ломки?
   -  В  любом  случае,  благодарю  за   сотрудничество,   -   продолжал
Десперандум. - Свободен. Да, на обед - запеканка с летучей рыбой.
   - Слушаюсь, сэр, - я вышел.
   Непонятно, размышлял я, зачем такой человек, как Десперандум, лезет в
болото под названием наука? Додумать мне помешал вопль первого помощника
Флака. Что-то попалось на крючок.
   Капитан тут же выскочил на палубу и зацепил конец лески за  брашпиль.
Он был само нетерпение, и два матроса, быстро войдя в ритм, принялись за
работу. Они  наматывали  и  наматывали,  наконец  добыча  показалась  на
поверхности и взорвалась. Внезапная смена  давления  оказалась  для  нее
убийственной. Немного  придя  в  себя,  Десперандум  с  серьезным  видом
принялся  изучать  лохмотья,  болтавшиеся  на  крючке.   Остальным   же,
разбросанным на многие  ярды  вокруг,  занялась  рыбная  мелочь.  Голова
существа почти не пострадала,  но  я  не  заметил  ничего,  похожего  на
глаза... И ни малейшего намека на то,  чем  оно  дышало  в  безвоздушных
глубинах. Не кремнием же, в  самом  деле...  Не  удовлетворившись  одной
попыткой, Десперандум добавил к остаткам головы новую приманку и швырнул
крюк обратно в море. Два новых матроса взялись  разматывать  леску.  Сто
ярдов, двести, триста, четыреста...
   Вдруг что-то клюнуло, и барабан завертелся с бешеной скоростью,  едва
не раздробив одному из моряков руку. Никто не решался ухватить  вымбовку
- можно было остаться без пальцев.
   - Руби! Руби! - закричал второй помощник.
   -  Это  керамическое  волокно!  -  Старался  перекрыть  вой   лебедки
Десперандум. - Выдержит!
   Тут леска кончилась. Корабль дернуло,  палуба  опасно  накренилась  ,
пара нагелей лопнула, остальные со скрежетом протащило сквозь металл,  и
в мгновение ока брашпиль исчез за бортом.
   Десперандум привалился к фальшборту и задумчиво созерцал, как оседают
клубы пыли. Затем повернулся и уставился на ванты, поддерживавшие мачту,
как бы примериваясь, не  сойдут  ли  они  за  снасти  для  глубоководной
рыбалки.  Я   заметил,   что   несколько   членов   команды   обменялись
многозначительными взглядами. В конце концов  капитан  приказал  поднять
паруса и вернулся в  каюту.  Кузнецы  достали  свои  молоты  и  паяльное
оборудование и начали латать рваные дыры в палубе.
   Я двинул  было  обратно  на  камбуз,  когда  по  палубе  передо  мной
скользнула тень.  Задрав  голову,  я  оцепенел:  в  воздухе  кувыркалось
дьявольское создание. Вот оно забило крыльями и умостилось на марсе.
   Это была Далуза.
   С помощью условных сигналов она передала, что в двух милях справа  по
курсу  обнаружен  кит.  Капитан  скомандовал  поворот  оверштаг.   Шкоты
раздернули, фок свободно заполоскал,  но  через  пару  секунд  с  легким
хлопком вновь наполнился ветром, корабль лег на  правый  галс  и  нехотя
двинулся вперед. "Выпад" всегда двигался нехотя - для  китобоя  скорость
не  так  уж  важна,  да  и  поймать  сколь-нибудь  приличный   в