ыми чайками,  которые  там  гнездятся,  вопят  и
дерутся в невообразимых количествах, отстаивая свое место под солнцем. И
это не пустой звук - снизу  их  сносит  лавиной  помета,  а  сверху  они
рискуют умереть от голода, не долетев  до  гнезда.  Нижний  край  полосы
оторочен грязно-зеленым -  там  к  многовековому  слою  гуано  цепляются
лишайники.
   Где-то среди этого птичьего базара,  под  потеками  навоза  затерялся
небольшой бугорок, бывший некогда  флагманом  островзводного  флота.  На
четверть мили выше уровня моря его занесло триста лет  назад,  во  время
цунами, вызванного катастрофой в Мерцающей бухте. Многие десятилетия его
блистающие обломки  служили  воплощением  memento  mori,  символом  вины
нескольких поколений. Долгие годы,  вооружившись  биноклем,  можно  было
различить полураздавленные, но неплохо  сохранившиеся  мумии  -  команду
"Прогресса".  Их  разинутые  рты  с  почерневшими   языками   постепенно
заполнялись серым сухим пометом. Птичье дерьмо  саваном  укрывало  тела,
сосульками  свисало  со  спутанного  такелажа,   бесформенными   комками
нарастало на рангоуте. В мое время  все  уже  было  засыпано  и  покрыто
мохом, похоронено  временем,  как  несбывшиеся  мечты,  как  неудавшаяся
любовь, погребенная под множеством повседневных мелочей. Так  окончилась
сушняцкая Гражданская Война, а неотвратимая расплата за грехи обернулась
сокрушительной  моральной  победой  Упорных,  фанатиков-фундаменталистов
наигнуснейшего пошиба. За год до катастрофы их всех до единого перебили,
но даже спустя три века мертвые руки по-прежнему сжимали горло Сушняка.
   Я знал все это, но видел лишь утес с белой и зеленой полосами.
   Вдалеке сверкнули зеленые крылья  -  показались  акулы.  Почувствовав
чье-то присутствие за спиной, я оглянулся и поймал взгляд пары таких  же
темных, как мои, глаз, смотревших на меня сквозь пластик маски с белой и
зеленой мишенями. Мерфиг был примерно  одного  роста  со  мной.  Контакт
длился не более секунды,  а  затем  мы  неловко  повернулись  в  сторону
стремительно приближающихся акул. Я вздрогнул.  Не  знаю,  от  чего,  но
точно не из-за акул. Как ни странно, хищники и их крылатые  приятели  не
стали  нас   тревожить,   а   сосредоточились   на   облепленных   пылью
внутренностях,  что  мы  вышвырнули  за  борт.  Видно,  звериное   чутье
подсказало им, что кит для них потерян и нет смысла в  пустой  агрессии.
Смирившись с неизбежным, они держались за пределами  досягаемости  наших
лопат.
   Я вернулся на  камбуз  и  занялся  перегонкой  своего  варева  сквозь
неказистый, но сносно действовавший  дефлегматор,  сработанный  мною  из
обрезков медных трубок.  За  обедом  я  растолковал  Далузе,  что  такое
самогонный аппарат, и она потеряла к моему сооружению всякий  интерес  -
спиртное ее не привлекало.  К  ужину  я  стал  обладателем  почти  унции
грязноватой жидкости. То Пламя, что я выгонял из чистого жира, и которое
столь  высоко  ценилось  на  черном  рынке,  было  почти  прозрачным.  Я
прикидывал, не стоит ли проделать все с самого начала. Ужин  прошел  без
приключений. Смахнув небьющуюся посуду в грубый мешок, я потащил его  на
камбуз, где чуть не столкнулся с Далузой. Перед ней на столе, распластав
крылья, лежала мертвая сушняцкая чайка; бледно-розовая кровь сочилась из
трех  глубоких  ран.  Далуза  оцепенело  смотрела   на   птицу,   сложив
собственные крылья за спиной и руки на груди.
   Я нарочно  загрохотал  посудой,  но  было  непохоже,  чтоб  она  меня
заметила. Заинтересовавшись птицей, я подошел  поближе:  размах  крыльев
около  четырех  футов,  желтые  глаза,  остекленевшие   и   мертвые,   с
полупрозрачным нижним веком, клюв с мелкими острыми зубами.
   Самое странное -  лапы:  длинные  паутинно-тонкие  сети  с  костяными
грузилами.  Ясно,  что  во  время  охоты  чайка  просто   скользит   над
непрозрачной пылью и  вслепую  выуживает  все,  что  может  попасться  у
поверхности. Я стоял у Далузы за спиной, но она не отрывала  взгляда  от
стола. Вот еще одна капля крови медленно скатилась по  перьям.  На  лице
женщины-птицы не было жалости, только  полная  отчужденность  пополам  с
чувством, для которого у меня просто не было названия. Да и ни у кого из
людей не могло быть.
   - Далуза, - мягко позвал я.
   Она  подпрыгнула,  раскинув  крылья:  врожденная  привычка   летающих
существ. Когда она опустилась, пол отозвался  гулким  звоном.  Я  глянул
вниз:  на  ногах  у  нее  были  сандалии  из   китовой   кожи.   Ремешки
перехлестывали ступню и сходились над пяткой.  Между  пальцев  выступали
стальные иззубренные крюки - искусственные когти.
   - Ты, я смотрю, охотилась, - обронил я.
   - Охотилась...
   - И кое-кого поймала.
   - Да...
   - Хочешь ее съесть?
   - Съесть?.. - отозвалась она  безо  всякого  выражения  и  растерянно
посмотрела на меня. Она была прелестна. У меня даже возникло  садистское
желание поцеловать ее. Я еле сдержался.
   - Ты надела когти, - заметил я.
   - Да! - взвилась она. -  Прежде  у  каждого  из  нас  были  такие.  -
Молчание. - Знаешь... Я говорила тебе,  что  была  там,  где  наши  расы
впервые встретились?
   - Какая-то экспедиция? - я не был уверен.
   - Да, именно так они себя и называли.
   - Вряд ли обошлось без Академии, - подумал я вслух.
   - Что?
   - Так. А что там случилось?
   - Они говорили с нами, -  она  медленно  водила  кончиком  пальца  по
кромке крыла мертвой чайки. - Как прекрасны были их голоса. Сколь  мудры
были они. Я пряталась в стороне, в тени, но мое сердце рвалось к ним. Их
походка, их постоянный контакт с землей поражали воображение.  Они  были
так тверды и устойчивы. Но старейшины выслушали их и  разгневались.  Они
налетели на пришельцев и растерзали их, разорвали  на  куски.  Я,  всего
лишь дитя тогда, ничего не могла поделать. Я могла только  любить  их  и
плакать по ночам в одиночестве. О, даже кровь их была красива, густая  и
алая, как лепестки цветов. Не то, что у этой... В люк стукнули три раза.
Калотрик.
   - Открыто! - крикнул я, и Калотрик ввалился, на ходу стягивая  маску.
Заметив Далузу, он остановился как вкопанный.
   - Вам надо поговорить,  -  решила  она.  Взяв  с  буфета  ухват,  она
вытащила из духовки закрытое блюдо. - Я поем с матросами.
   -  Что  ты,  останься,  -  попытался  возразить  я.  Задержавшись  на
мгновение, она одарила меня таким чувственным взглядом, что мне стало не
по себе.
   - Мы еще поговорим, - шепнула она, подхватив свою маску  в  китайском
стиле: совершенно белая с единственной кроваво-красной слезой  в  уголке
правого глаза. Калотрик, мявшийся у входа, прижался к стенке,  пропуская
ее. Хлопнула дверца люка.
   - Вот страшилище, - затряс головой Калотрик. Несколько светлых прядей
упало ему на глаза, он смахнул их рукой. Под ногтями  у  него  скопилась
грязь. - Слушай... у тебя с этой... - он тщетно пытался подобрать слово,
- с ней ничего ведь нет?
   - И да, и нет, - ответил я. - Могло бы быть, если б было возможно. Но
этого - точно нет.
   - Да что с ней вообще может быть? - негодующе воскликнул он.  Похоже,
сегодня он был не в себе. Я пригляделся -  и  точно,  глаза  подернулись
желтым. Он явно страдал от недостатка Пламени. - А как же Миллисент?
   - О чем речь! - соврал я, не моргнув глазом. После того, как она меня
подставила, я к ней и близко не подойду. -  Но,  впрочем,  любовь  -  не
больше, чем временное помешательство...
   - Ага, вызванное сексуальной недостаточностью, - перебил Калотрик.  -
Но от этой твари мне дурно делается. На вид-то она ничего, но  ведь  это
вcе хиpуpгия, ты же знаешь. Еcли б не чей-то cкальпель, у нее бы до  сих
пор были огpомные уши, когти и клыки. У нее тут cвой  отдельный  тент  -
так говоpят, она cпит там вниз головой, уцепившиcь ногами за pаcпоpку.
   - Бог с ней, - подобный разговор начал меня  раздражать,  и  я  решил
сменить тему, - а что ты скажешь об акулах?
   - Акулы? Знаешь, этот Мерфиг недавно мне плел что-то о них.  Он  уйму
времени убивает, просто глядя на них - ничего не делает, только смотрит.
Говорит, будто они чуют смерть но расстоянии,  даже  до  того,  как  она
случится. Парень такой же двинутый, как Десперандум. Да, раз уж  речь  о
Мерфиге... как там наши дела движутся?
   Я открыл шкаф и вытащил флягу, на дне которой плескался синкопин.
   - То, что надо! - нюхнув, одобрил Калотрик. Он извлек  свой  пакет  и
под завязку наполнил его. - Ух ты, черный какой... Завтра первым  блюдом
он его и получит.
   - Только не перелей, - заволновался  я,  -  может  оказаться  слишким
крепким.
   - Да-да, конечно, - отмахнулся Калотрик, - я  осторожненько...  А  ты
заметил сегодня, что за чудо этот планктон? - Он натянул маску,  спрятал
Пламя за пазуху и вышел.
   Я же уселся за стол и принялся очищать дистиллятор - рано или  поздно
придется выгнать с его помощью немного спирта, хотя бы  для  того,  чтоб
отвести глаза Далузе. Заодно я решил разобраться со своими  чувствами  к
этой женщине; похоже, тут замешано несколько мотивов, и не последним  из
них был тот особый трепет, в который меня погружало ее присутствие. Тебе
это может показаться странным, читатель, но поставь себя на мое место  -
наверняка тебе приходилось ощущать  у  себя  на  шее  дыхание  знакомой,
подружки, любовницы? Вспомни, как возбуждающе это действовало, как все в
тебе подымалось навстречу... А теперь представь, что с тобой - Далуза, с
таким горячим телом... Так, теперь вспомни, что с тобой делалось,  когда
у нее начинало быстрее биться сердце. У Далузы пульс в два раза  чаще  в
любое время. Думаю, тебя  увлечет  идея  женщины-загадки?  Пожалуйста  -
инопланетное происхождение Далузы навсегда окутало ее завесой тайны.  И,
наконец, она была само совершенство. Что с того, что красота эта  -  дар
хирурга? Никто не будет возражать, что главное для нас - то, что  внутри
человека, а отнюдь не то, что видят все. Любой  согласится  с  этим  вне
зависимости от того, верит ли он в это на самом деле.
   Вот основные составляющие моего влечения. Но было еще кое-что, в чем,
вполне вероятно, Далуза сознательно провоцировала меня. В каждом из  нас
упрятаны садомазохистские наклонности. Мои, похоже, очень  сильны,  хоть
мне и удается сдерживать их. Давным-давно я осознал, что пристрастием  к
наркотикам убиваю себя. Это просто стало еще  одним  кусочком  меня.  Но
ведь жестокость к себе - первый и главный шаг  в  сторону  жестокости  к
другим. Я думал об этом, пока мне не надоело. И тогда я решил  взглянуть
на планктон, о котором мне напомнил Калотрик.
   Когда я выбрался наружу, последние  лучи  убегали  с  самой  верхушки
восточной стены кратера. Пришла ночь.
   Выглянули  звезды,  море  отозвалось  слабым   зеленоватым   сиянием.
Приблизившись к поручням, я увидел, что все пространство вокруг "Выпада"
заполнено светящимся крилем.
   Нет слов, чтобы описать это. Я стоял и улыбался  под  маской;  я  был
счастлив, что судьба привела меня сюда. Я радовался жизни - жизнь  нужна
мне, чтобы видеть все это.
   Когда я свесился за перила, передо мной промелькнула смутная крылатая
тень, оставив в плотном ковре сверкающих кристаллов темный след. Сияющий
сгусток плавно поднялся над поверхностью и  поплыл  к  кораблю.  Зеленые
угли обрушились на мои плечи потоками необжигающей лавы, разбежались  по
палубе. Налетел ветер,  и  рядом  опустилась  Далуза.  К  ноге  ее  была
подвязана черная паутинно-тонкая сеть.
   Драгоценности были собраны отрезанной лапой чайки.

Глава 6

Буря

   За завтраком Калотрик сел рядом с Мерфигом, подмигнул мне, и, спрятав
пипетку в кулаке, впрыснул в его кашу огромную дозу нашего зелья. Мы оба
с беспокойством следили за тем, как юный  сушнец  преспокойно  опорожнил
свою миску, поднялся из-за стола и твердым шагом покинул обеденный тент.
Зная, что синкопин всегда производит мгновенный и сильный эффект, я  тем
не менее еще с час наблюдал за юнгой.  Ничего.  Наркотик  явно  оказался
слишком слабым. Я дождался, когда забьют очередного кита и  умыкнул  два
ведра требухи. Калотрик застал меня за работой.
   - Не пойму, в чем дело, - оправдывался я. - Может,  Пламя  получается
только  из  определенного  органа.  Селезенка  там,  или   поджелудочная
железа...
   - Как же, селезенка, - брюзжал Калотрик. Последнее время он явно  был
не в себе; глаза его пожелтели и покрылись сетью  лопнувших  сосудов.  -
Хрен тебе. Ни ты, ни я ни шиша не смыслим в анатомии, особенно  китовой.
Может, у них и вовсе нет селезенки.
   - Будем делать все, что возможно, - успокаивал я, - рано  или  поздно
сделаем так, как надо. Не хочешь сам попробовать?  Вдруг  Мерфиг  просто
физически чем-то отличается?
   - Придумал мне новую пытку? - озлобился Калотрик. - Мы ж его  пичкаем
этим уже четвертый день, и ничего. Ни-че-го! А тебе хоть бы хны,  как  я
погляжу. Что-то больно легко ты это переносишь. Спокоен,  как  рыба,  ни
тебе дрожи, ни ломки.  Наверно,  у  тебя  припрятано  что-нибудь,  а  ты
молчишь? Бутылка, например.
   - Две! - огрызнулся я.
   - Ты  хорошо  устроился,  ты  в  курсе?  Прохлаждаешься  тут,  внизу.
Готовишь так называемую еду. Не перебивай меня, ты! Знаешь,  каково  мне
там, наверху? Они гоняют меня, как  собаку,  поручают  такое,  о  чем  я
впервые в жизни слышу, а я даже переспросить не могу, пока  на  мне  эта
хренова маска! Мне приходится снимать ее и кровенить глотку. Ну  ничего,
я им каждую пылинку припомню. Чтоб они передохли все! Да на этой лоханке
каждый поганый шнурок на свой лад  обозван.  Одних  фордунов  три  штуки
разных. А паруса - фоки и форы, бизани и крюйсы...  Думаешь,  нормальный
человек может все это запомнить?  Вот  они  и  посылают  меня  на  самые
дерьмовые работы, куда больше никто не  идет.  Ты  это  видел?  Калотрик
сунул мне под нос кулак. Кожа  на  костяшках  была  содрана.  Сама  рука
заметно дрожала.
   - Сегодня утром я перетаскивал запасной  генератор.  Я  корячился,  а
Грент стоял рядом, чистил ногти и  указывал,  что  делать.  А  сейчас  я
должен заняться системой переработки отходов - канализацией!  И  никакой
тебе воды, чтоб ополоснуться. Ветоши - и той не  хватает.  А-а-а-ах,  мы
каждую каплю бережем. А в трюмах -  десятки  бочек  с  чистейшей  водой.
Груз, говорят, для Острова-на-Взводе. Начальство моется каждый  день,  а
мы должны жариться на палубе...
   - Ты сам напросился.
   - Не трави душу.
   - И ты не единственный салага на борту.
   - Мерфиг родился здесь. Есть разница. Впрочем, с ним я еще разберусь.
   - Не бери в голову, - вяло подбодрил я.  -  Сегодня  к  вечеру  будет
готова новая партия. Полбутылки. На этот  раз  должно  получиться,  если
вообще суждено... Пару секунд Калотрик мрачно смотрел на меня,  а  потом
поднялся на палубу. Человеческая кровь ядовита  для  китов,  подумал  я.
Интересно, сколько акул сдохнет, если я вышвырну Калотрика за борт?
   Перед самым ужином Калотрик заглянул ко мне на камбуз.
   - Сделал? - спросил он, едва стянув маску.
   - Сделал, - успокоил я. - Но я тут подумал. Странно.  Как  ни  крути,
сушнецы живут здесь уже пятьсот лет. Я бы не удивился, если  б  к  этому
времени они все поголовно сидели на Пламени. Или по крайней мере знали о
нем.
   - Ну и что? Не тяни резину.
   - Подожди и послушай, - продолжал я, стараясь не вспылить. - Не знаю,
известно тебе или нет, но первопоселенцев на Сушняке было всего  ничего.
Человек пятьдесят, не больше.
   - Ради всех Забытых, о чем ты? - Калотрик не на шутку пристрастился к
сушняцким присловьям.
   - Слушай дальше. Видишь ли, первое поколение  полностью  клонировали,
чтобы приспособить к местным условиям. Волосатые ноздри, тяжелые веки, и
все такое, понимаешь? От первых пятидесяти  прямых  потомков  вообще  не
было - они все стерилизовались. Кто знает, может  от  этих  генетических
манипуляций сушнецы приобрели и иммунитет к Пламени.
   - Иммунитет? - ужаснулся Калотрик.
   - Почему бы и нет. Я вполне допускаю  такую  возможность.  Основатели
вообще были против неортодоксальных наркотиков. Готов спорить, они знали
о Пламени с самого начала. Они были психами, но не дураками.
   - Это что же, выходит, что мы скормили  этому  ублюдку  целую  бутыль
Пламени просто так, за здорово живешь? - Лицо Калотрика налилось кровью.
   - Я не уверен. Я же не генетик.
   - Давай сюда бутылку, - потребовал он. Я не стал перечить.
   -  Разумеется,  все,  что  я  говорил  насчет  возможных  опасностей,
остается в силе.
   - Заткнись, - Калотрик вытащил  пипетку,  наклонил  бутыль  и  набрал
несколько капель. - Верно, я свихнулся, раз делаю это.
   - Ничем не могу помочь.
   - Впрочем... ну, подмажем судьбу! - Калотрик прыснул дозу на  язык  и
сглотнул.
   Мы подождали.
   - Ну как? - не выдержал я.
   Калотрик открыл было рот, но слова застряли у него в горле.
   - Уххх! - в конце концов выдавил он.
   - Раз так, то и я, пожалуй, подзаправлюсь. Одолжи-ка пипеточку,  -  я
вынул инструмент из его онемевших пальцев. По уму, я должен был  выждать
и проследить, не возникнут ли какие-нибудь побочные эффекты, но я и  сам
весь горел. К тому же было ясно, что Калотрика основательно унесло.  Его
физиономия расцвела дурацкой улыбкой от уха до уха, а белки глаз  начали
терять болезненный оттенок. Я принял свою обычную дозу.
   Когда я поднялся  с  пола,  еда  уже  остыла  и  ее  пришлось  заново
разогревать. Но оно того стоило.
   При мысли о бутылке мне становилось тепло и уютно. Одному человеку ее
содержимого хватило бы месяцев на пять, нам с  Калотриком  -  месяца  на
два. Калотрик был в некотором смысле энтузиаст.
   Бутылку я спрятал в буфете. Вечером, вымыв посуду (вернее, вычистив -
я использовал песок, а не воду), я не удержался  и  принял  новую  дозу.
Обычно одной мне вполне хватало на  день,  а  большую  часть  времени  я
причащался и того реже. Ну, по крайней мере, значительную часть времени.
Порой я даже завязывал  на  недельку-другую,  однако  при  этом  заметно
возрастало потребление алкоголя, что мне не очень  нравилось  -  проведя
детство на окраинной планете, я вдоволь насмотрелся на жертв неумеренной
выпивки. Конечно, я слабо представлял, к чему приведет достаточно долгое
употребление Пламени, но зло неизвестное всегда привлекало меня  больше,
чем узнанное слишком хорошо. К тому же недавнее открытие просто взывало,
чтобы его отметили. Воздержание  тут  неуместно.  Я  достал  пипетку  из
тайника под крышкой стола и отмерил себе приличную  порцию,  может  даже
слишком. Выключив свет, я улегся на койку, натянул одеяло до  подбородка
и принял. Мне едва хватило времени, чтоб засунуть пипетку под подушку.
   Темноту вокруг заполнили видения. Повсюду, куда ни глянь,  колыхались
мерцающие призрачно-голубым светом сети. Их сменили дрожащие серебристые
точки, кружащиеся в  безумных  хороводах.  По  позвоночнику  прокатилась
волна света, испепелившая остатки разума.
   Кто-то переступил через меня. Я узнал его - это Ангел Смерти!  Он  не
заметит меня, думал я, повторяя мантры: Покой, Мир, Сон, Тишина... Зачем
он открыл буфет?  Замок  щелкнул  громче  выстрела!  Бесформенные  тени,
отзвуки, далекие голоса... Я тщетно пытался собраться. В комнате  кто-то
чужой. Я приподнялся, опершись на локоть, но стены надвинулись на  меня,
и я рухнул обратно на подушку, беспомощно улыбаясь.
   - Кто здесь? - спросил я, но получилось  что-то  вроде  "ое".  Дурной
знак. Ничего не выйдет.
   Донесся торопливый стук ботинок по трапу, открылся и  вновь  закрылся
люк. Да это же старина Калотрик зашел за очередной дозой и не стал  меня
будить. Вот молодец! Как смешно -  у  него  на  голове  растут  грибы...
Конечно, Калотрик - и чего я испугался? Я уснул.
   Утром  оказалось,  что  бутыль  пропала.  Мы  здорово  поругались   с
Калотриком: он все твердил, что я, мол, зажал ее для себя  одного,  а  я
считал, что это он припрятал ее где-то на борту. Третья возможность, что
Пламя увел кто-то еще, здорово не понравилась нам обоим. В конце  концов
мы сошлись на том, что надо глядеть в о