ть некоторые из них делать то,  что  он  хочет.  Банни,  он
поместил кристаллы на болоте, там где вокруг них полно  яичек  малярийного
комара. Он поймал ядовитых коралловых змей во  Флориде  и  выпустил  их  в
Южной Калифорнии. Такие  вещи.  Это  одна  из  причин,  почему  он  держит
карнавал. Он движется по всей стране, одним и тем же маршрутом каждый год.
Он возвращается снова и  снова,  находя  кристаллы,  которые  он  оставил,
изучая, сколько вреда они принесли людям. Он находит все новые  кристаллы.
Он находит из везде. Он ходит по лесам и прериям и  время  от  времени  он
посылает что-то типа мысли, он знает как это делать.  Она  причиняет  боль
кристаллам. Когда они испытывают боль, он знает об этом. И он ходит вокруг
пока боль кристаллов не приводит его к ним. Но в любом  случае  их  вокруг
много. Они похожи на гальку или комочек земли, пока их не очистишь.
     - О, как ужасно! - Слезы сделали глаза Банни ярче. - Его следовало бы
убить!
     - Я не знаю можно ли его убить.
     - Ты хочешь сказать, что он на самом  деле  один  из  тех  предметов,
которые создают кристаллы?
     - А ты думаешь человек может делать то, что он делает?
     - А, что он будет делать, если у него будет этот посредник?
     - Он вымуштрует его. Те существа, которые созданы двумя  кристаллами,
являются тем, чем они думают быть. Людоед скажет посреднику, что он слуга;
он должен подчиняться приказам. Посредник поверит  ему  и  сам  так  будет
думать  о  себе.  При  его  помощи  Людоед  получит  реальную  власть  над
кристаллами. Он  возможно  даже  сможет  заставлять  их  совокупляться,  и
смотреть вместе сон о любой ужасной вещи, которую ему захочется. Он сможет
распространить болезни и губить растения и отравлять все, пока на земле не
останется ни одного человеческого существа! И самое  ужасное  в  том,  что
кристаллы похоже даже не хотят этого! Они довольны  и  согласны  жить  как
живут,  создавая  цветок  или  кошку  время  от  времени,  и  думая   свои
собственные мысли, и живя той странной жизнью, которой они живут, какой бы
она ни была, Они ничего не имеют против людей! Им просто все равно!
     - О, Зи! И ты все это носила в себе годами! -  Банни  обежала  вокруг
стола  и  поцеловала  ее.  -  Ой,  маленькая,  почему  ты  не   рассказала
кому-нибудь.
     - Я не могла рисковать, милая. Подумали бы, что я выжила  из  ума.  И
кроме того - существует Горти.
     - А что Горти?
     - Горти был младенцем в приюте, когда туда  каким-то  образом  попала
игрушка с глазами-кристаллами. Кристаллы выбрали его.  Все  совпадает.  Он
рассказывал мне, что когда попрыгунчика - он назвал его Джанки - забрали у
него, он чуть не  умер.  Врачи  думали,  что  это  какая-то  разновидность
психоза. Конечно, это был не психоз; ребенок был каким-то странным образом
связан с женатыми кристаллами и не мог существовать вдали от них.  Похоже,
что было гораздо проще оставить игрушку с ребенком -  это  была  уродливая
игрушка, Горти рассказывал мне - чем попытаться вылечить психоз.  В  любом
случае Джанки отправился с Горти, когда он был  усыновлен  -  кстати  этим
Армандом Блуэттом, судьей.
     - Он отвратительный. Он выглядит весь мягкий и - влажным.
     - Людоед искал одного из таких существ, порожденных двумя кристаллами
двадцать лет или больше, только он не знал этого. Самый  первый  кристалл,
который он нашел был вероятно одним из пары, просто он не  осознал  этого.
Никогда - пока он не узнал о Горти. Он догадывался об этом, но он  никогда
не знал до сих пор. Я узнала в ту ночь, когда мы подобрали  Горти.  Людоед
отдал бы все, что у него есть на свете за Горти - человека.  Не  человека;
Горти не человек и не был им с тех пор, как  ему  исполнился  год.  Но  ты
понимаешь, что я имею ввиду.
     - И это был бы его посредник?
     - Правильно.  Вот  почему,  когда  я  увидела,  что  такое  Горти,  я
воспользовалась шансом спрятать его в последнем месте на земле,  где  Пьер
Монетр стал бы его искать - прямо у него под носом.
     - О, Зи! Но ты ужасно рисковала! Он должен был узнать!
     - Шансы были невелики, Людоед не может читать  мои  мысли.  Он  может
уколоть мое сознание; он может позвать меня необычным образом;  но  он  не
может узнать, что в  нем.  Не  так,  как  Горти  сделал  с  тобой.  Людоед
загипнотизировал тебя, чтобы ты украла  кристаллы  и  принесла  их  назад.
Горти вошел прямо тебе в сознание и очистил его от всего этого.
     - Я понимаю. Это было безумие.
     - Я держала Горти при себе и постоянно работала  над  ним.  Я  читала
все, что могла достать, и скармливала это ему. Все, Банни -  сравнительную
анатомию и историю и музыку и математику и  химию  -  все,  что  по  моему
мнению могло помочь ему лучше  узнать  человеческую  сущность.  Существует
старая  латинская  поговорка,  Банни:  "Cogito  eugo  sum"  -  "Я   мыслю,
следовательно я существую". Горти это сущность этой  пословицы.  Когда  он
был лилипутом, он верил, что он лилипут. Он не рос.  Ему  не  приходило  в
голову изменить свой голос. Ему не приходило в голову применять то, что он
знал о себе; он позволял мне принимать за него все решения. Он переваривал
все, что узнавал в резервуаре, из которого нет выхода, и  это  никогда  не
касалось его, пока он сам не решил, что пришло время использовать  это.  У
него абсолютная память, ты знаешь.
     - А это что?
     - Фотографическая память. Он прекрасно помнит все, что он  видел  или
читал или слышал. Когда его пальцы начали отрастать - они были  безнадежно
искалечены, как ты знаешь - я держала  это  в  тайне.  Это  было  то,  что
рассказало бы Людоеду, чем был Горти. Люди не могут регенерировать пальцы.
Однокристальные существа тоже не могут.  Людоед  бывало  проводил  часы  в
темноте, в зверинце, пытаясь заставить лысую белку отрастить  шерсть,  или
пытаться приделать жабры Гоголю, мальчику-рыбе, воздействуя на  них  своим
сознанием. Если бы хоть один из них был двукристальным существом,  они  бы
самовосстановились.
     - Мне кажется, я поняла. А то, что ты делала, было  для  того,  чтобы
убедить Горти, что он человек?
     - Правильно. Он должен был идентифицировать себя всегда и во  всем  с
человечеством. Я научила его играть на гитаре по этой причине, после того,
как у него отросли пальцы, для того, чтобы он мог научиться музыке  быстро
и хорошо. Можно узнать больше музыкальной теории за год  игры  на  гитаре,
чем за три года игры на пианино, а музыка это одна из  самых  человеческих
вещей... Он полностью доверял мне, потому что я никогда не  позволяла  ему
думать самому.
     - Я никогда раньше не слышала, чтобы  ты  так  говорила,  Зи.  Как  в
книгах.
     - Я тоже играла роль, дорогая, - сказала Зина ласково. - Во-первых  я
должна была прятать Горти, пока он не узнает всего, чему  я  могу  научить
его. Затем я должна  была  разработать  план,  чтобы  он  смог  остановить
Людоеда и избежать опасности превращения его в слугу Людоеда.
     - Как он может это сделать?
     - Я думаю, что Людоед это творение одного  кристалла.  Я  думаю,  что
если бы только Горти научился пользоваться тем умственным кнутом,  который
есть у Людоеда, он смог бы уничтожить его с  его  помощью.  Если  бы  я  и
смогла убить Людоеда пулей, это не убило бы его кристалл. Может быть  этот
кристалл найдет себе пару, позднее,  и  создаст  его  заново  -  со  всеми
могуществом, которым обладают двукристаллические существа.
     - Зи, а откуда  ты  знаешь,  что  Людоед  это  не  двукристаллическое
существо?
     - Я не знаю, - сказала Зина просто. - Если это так, то  мне  остается
только молиться, чтобы восприятие Горти себя, как человека было  настолько
сильным, чтобы сражаться против того, что захочет сделать из него  Людоед.
Ненависть к Арманду Блуэтту это человеческая вещь. Любовь к Кей Хэллоувелл
это еще одна. Это те две вещи, которые я внедряла в него, которым дразнила
его, пока они стали частью его плоти и крови.
     Банни молчала, слушая этот поток горьких слез. Она  знала,  что  Зина
любила Горти; что она была достаточно женщиной,  чтобы  ощущать  появление
Кей Хэллоувелл, как глубокую угрозу себе;  что  она  боролась  и  победила
искушение забрать Горти у Кей; и что, больше всего  остального,  она  была
перед лицом ужаса и раскаяния теперь, когда ее долгая кампания  подошла  к
завершению.
     Она смотрела на  гордое  избитое  лицо  Зины,  губы,  которые  слегка
опустились вниз с одной стороны,  болезненно  наклоненную  голову,  плечи,
расправленные под просторным халатом, и она знала, что перед ней  картина,
которую она никогда не забудет. Человечество  -  это  понятие  близкое  не
таким как все людям, которые тоскуют  по  нему,  которые  утверждают  свою
принадлежность к нему со сбившимся дыханием,  которые  никогда  не  устают
протягивать к нему свои коротенькие ручки. В сознании  Банни  отпечаталась
эта искалеченная и мужественная фигура - символ и жертва.
     Их глаза встретились и Зина медленно улыбнулась.
     - Привет, Банни...
     Банни открыла рот и закашлялась, или  зарыдала.  Она  обняла  Зину  и
уткнулась подбородком в  прохладную  смуглую  шею.  Она  крепко  зажмурила
глаза, чтобы остановить слезы. Когда  она  открыла  их,  она  снова  могла
видеть. А затем она потеряла дар речи.
     Она увидела, через плечо Зины сквозь открытую кухонную дверь,  там  в
гостиной  огромную  худую  фигуру.  Его  нижняя  губу  отвисла,  когда  он
наклонился над кофейным столиком.  Его  ловкие  руки  вытащили  один,  два
кристалла. Он выпрямился, его серо-зеленое лицо послало ей  взгляд  вялого
сожаления и молча вышел.
     - Банни, дорогая, мне больно.
     - ЭТИ КРИСТАЛЛЫ ЭТО ГОРТИ, - подумала Банни. - А СЕЙЧАС Я  СКАЖУ  ЕЙ,
ЧТО СОЛУМ ЗАБРАЛ ИХ ОБРАТНО К ЛЮДОЕДУ. - Ее лицо и ее голос были одинаково
сухими и белыми как мел, когда она сказала: - Тебе еще не было больно...


     Горти вбежал по лестнице и ворвался в свою квартиру.
     - Я хожу под водой, - запыхался он. - Все к чему  я  тянусь,  у  меня
выхватывают. Что бы я ни делал, куда бы я ни пошел, либо слишком рано либо
слишком поздно либо... - Он увидел Зину в кресле, с открытыми и невидящими
глазами, и Банни сидящую у ее ног. - Что здесь происходит?
     Банни сказала:
     - Пришел Солум, когда мы были в  кухне,  и  забрал  кристаллы,  а  мы
ничего не могли сделать и с тех пор Зина не сказала ни слова,  а  я  очень
боюсь и я не знаю, что делать - у-у-у... - И она начала плакать.
     - О Боже! - В два шага он пересек комнату. Он  поднял  Банни,  быстро
обнял ее и усадил. Он стал на колени возле Зины. - Зи...
     Она не шевельнулась. Ее  глаза  были  сплошными  зрачками,  окнами  в
слишком темную ночь. Он поднял ее подбородок и посмотрел ей в  глаза.  Она
задрожала, а затем закричала, как если бы он обжег ее, начала извиваться в
его руках.
     - Не надо, не надо...
     - О, извини Зи. Я не знал, что тебе будет больно.
     Она откинулась назад и посмотрела на него, наконец-то его увидев.
     - Горти, у тебя все в порядке...
     - Да, конечно. Что тут с Солумом?
     - Он забрал кристаллы. Глаза Джанки.
     Банни прошептала:
     - Двенадцать лет она прятала их от Людоеда, а теперь...
     - Ты думаешь, что Людоед послал его за ними?
     - Должно быть. Наверное он выследил меня и ждал, пока ты  не  уйдешь.
Он зашел сюда и снова вышел так быстро, что  мы  смогли  только  повернуть
голову и посмотреть.
     - Глаза Джанки...
     Было время, когда он чуть не умер, в детстве, когда  Арманд  выбросил
игрушку. И другой раз, когда бродяга  раздавил  их  коленом,  а  Горти,  в
столовой в двухстах метрах, почувствовал это. А теперь Людоед мог бы... О,
нет. Это было слишком.
     Банни вдруг прижала ладонь ко рту.
     - Горти - я только что подумала - Людоед не послал бы Солума  самого.
Он хотел эти кристаллы... ты знаешь, какой  он  становится,  когда  что-то
хочет. Он не может ждать. Он должен быть сейчас в городе.
     - Нет. - Зина неловко  поднялась.  -  Нет,  Бан.  Если  только  я  не
ошибаюсь, он был здесь, а сейчас отправляется обратно в карнавал. Если  он
считает, что Кей Хэллоувелл это Горти, он захочет,  чтобы  кристаллы  были
там, где он сможет воздействовать на них и наблюдать за нею в то же время.
Я готова поспорить, что в  эту  минуту  он  мчится  по  дороге  обратно  к
карнавалу.
     Горти застонал.
     - Если бы я только не ушел! Может  быть  мне  удалось  бы  остановить
Солума, может быть даже добраться до Людоеда и... Черт побери! Машина Ника
в гараже; сначала мне нужно было найти Ника, чтобы одолжить  ее,  а  потом
нужно было убрать грузовик запаркованный напротив въезда в гараж, а  затем
оказалось, что в радиаторе нет воды, а - о, ну вы знаете. В любом  случае,
сейчас у меня есть машина. Она внизу. Я собираюсь ехать прямо  сейчас.  За
триста миль я должен догнать... как давно здесь был Солум?
     - Час или около того. Ты просто не успеешь, Горти. А о том, что будет
с тобой, когда он начнет работать с этими кристаллами, мне страшно думать.
     Горти вытащил ключи, подбросил их и поймал.
     - Может быть, - сказал он вдруг, - я не  уверен,  но  может  быть  мы
сможем... - Он бросился к телефону.
     Слушая, как он быстро говорит в трубку, Зина повернулась к Банни.
     - Самолет. Ну конечно!
     Горти повесил трубку, глядя на часы.
     - Если мне удастся добраться до  аэропорта  за  двенадцать  минут,  я
смогу успеть на дополнительный рейс.
     - Ты хочешь сказать "мы".
     - Ты не едешь. С  этой  минуты  это  моя  вечеринка.  Вы  ребята  уже
достаточно пережили.
     Банни натягивала свое легкое пальто.
     - Я возвращаюсь обратно  к  Гаване,  -  сказала  она  непреклонно,  и
несмотря на детские черты ее лица, оно выражало железную волю.
     - Одна я здесь не останусь, - сказала Зина  спокойно.  Она  пошла  за
своим пальто. - Не спорь со мной, Горти. Мне  нужно  о  многом  рассказать
тебе, и может быть много сделать.
     - Но...
     - Я думаю, что она права,  -  сказала  Банни.  -  Ей  надо  о  многом
рассказать тебе.


     Самолет выбирался на взлетную полосу, когда они прибыли. Горти выехал
прямо на летное поле, отчаянно сигналя, и он подождал. И после  того,  как
они уселись на свои места, Зина постоянно  говорила.  До  цели  их  полета
оставалось десять мину, когда она остановилась.
     После долгой задумчивой паузы Горти сказал:
     - Так вот кто я такой.
     - Таким быть совсем непросто, - сказала Зина.
     - Почему ты не рассказала мне об этом давным-давно?
     - Потому что было множество вещей,  которых  я  не  знала.  И  сейчас
есть... Я не знаю как много Людоеду удастся вытащить из  твоего  сознания,
если он попробует; я не знала, как глубоко должны  были  укорениться  твои
представления о себе. Все, что  я  пытался  сделать,  это  заставить  тебя
принять, без вопросов, мысль о том, что ты  человеческое  существо,  часть
человечества и чтобы ты вырос в соответствии с этой мыслью.
     Он вдруг повернулся к ней.
     - Почему я ел муравьев?
     Она пожала плечами.
     - Я не знаю. Может быть даже два кристалла не могут выполнить  работу
безупречно. Во всяком  случае  у  тебя  не  было  уравновешено  количество
муравьиной кислоты  в  организме.  (Ты  знал,  что  по-французски  муравей
называется "fourmi"? В  них  полно  этой  кислоты).  Некоторые  дети  едят
штукатурку, потому что им не хватает кальция. Некоторые любят  подгоревший
пирог, потому что им нужен углерод. Если в организме существует  дисбаланс
какого-то элемента, можно поспорить, что это будет серьезно.
     Закрылки были опущены, они почувствовали торможение.
     - Мы прибываем. Как далеко отсюда карнавал?
     - Около четырех миль. Мы сможем взять такси.
     - Зи, я собираюсь оставить тебя где-нибудь  вне  его  территории.  Ты
слишком много пережила.
     - Я иду с тобой вовнутрь, - твердо сказала Банни. - А Зи -  я  думаю,
что он прав. Пожалуйста останься в стороне пока - пока все не закончится.
     - Что ты собираешься делать?
     Он развел руками.
     - То, что смогу. Вытащу оттуда Кей. Помешать Арманду Блуэтту  сделать
те мерзости, которые он  собирался  делать  с  ней  и  ее  наследством.  И
Людоед... Я не знаю, Зи. Мне  просто  придется  играть  в  зависимости  от
обстоятельств. Но я должен сделать это. Ты сделала все, что  могла.  Давай
говорить откровенно; ты сейчас не можешь быстро ходить. Мне  придется  все
время присматривать за тобой.
     - Он прав, Зи. Пожалуйста, - сказала Банни.
     - О, будь осторожен, Горти - пожалуйста будь осторожен.


     "Никакой дурной сон не мог быть  страшнее  этого",  -  подумала  Кей.
Запертая  в  трейлере  с  перепуганным  волком  и  умирающим  карликом,  с
сумасшедшим и уродом, который должен был вернуться в любую  минуту.  Дикие
разговоры об отсутствующих пальцах, о живых кристаллах,  и  -  совсем  уже
дикость - о том, что Кей это не Кей, а кто-то другой.
     Гавана застонал. Она намочила тряпку и снова вытерла ему лицо.  Снова
она увидела, как его губы задрожали и зашевелились, но  слова  застряли  в
горле, забулькали и остались там.
     - Он что-то хочет, - сказала она. - О, если бы я знала, что он хочет,
если бы я знала, и могла бы побыстрее достать это...
     Арманд Блуэтт прислонился к стене возле окна, высунув туда один  свой
локоть в пальто. Кей знала, что ему там неудобно и что,  вероятно  у  него
болят ноги. Но он ни за что не хотел сесть. Он не хотел отходить от  окна.
А вдруг ему понадобится позвать на помощь.  Старый  мерзавец  вдруг  начал
бояться ее. Он все еще смотрел на нее маслянистыми глазами и пускал слюни,
но он был в ужасе. Ладно, ну его. Никому не нравится, когда  ему  говорят,
что он это другой человек, но в данном случае ее это устраивало.  Все  что
угодно, чтобы сохранять расстояние  равное  ширине  комнаты  между  нею  и
Армандом Блуэттом.
     - Ты  не  могла  бы  оставить  это  маленькое  чудовище  в  покое,  -
огрызнулся он. - Он все равно умрет.
     Она бросила на него недобрый взгляд и  ничего  не  сказала.  Молчание
продолжалось, прерываемое только болезненным шарканьем ног судьи. Наконец,
он сказал:
     - Когда мистер Монетр вернется с этими кристаллами, мы быстро узнаем,
кто ты такая. И не говори мне снова, что ты не понимаешь о чем идет  речь,
- рявкнул он.
     Она вздохнула.
     - Я не знаю. Я бы хотела, чтобы  вы  перестали  так  кричать.  Вы  не
можете вытащить из меня информацию, которой у  меня  нет.  А  кроме  того,
этому маленькому человеку плохо.
     Судья фыркнул и еще ближе подошел к окну. У нее возник порыв  подойти
к нему и зарычать. Наверное он пройдет прямо сквозь стену. Но Гавана снова
застонал.
     - Что ты хочешь, милый? Что ты хочешь?
     И тут она замерла. Глубоко внутри своего сознания  она  почувствовала
чье-то  присутствие,  концепцию  связанную  каким-то  образом   с   нежной
скользящей музыкой, с широким приятным лицом и с хорошей улыбкой. Как если
бы ей задан вопрос, на который она молча ответила:
     - Я здесь. Со мной все в порядке - пока.
     Она повернулась и посмотрела на судью, чтобы узнать было  ли  у  него
такое же ощущение. Он казался напряженным.  Он  стоял  положив  локоть  на
подоконник и нервно полируя свои ногти об отворот пальто.
     И тут через окно появилась рука.
     Это была изуродованная рука. Она поднималась в  трейлер,  как  ищущая
голова и шея водяной птицы, миновала плечо Арманда  и  остановилась  перед
его лицом. Большой и указательный палец были  нетронутыми.  Средний  палец
был отрезан наполовину; остальные два были просто бугорками шрамов.
     Брови Арманда  были  двумя  вытянутыми  полукружьями,  торчащими  над
выпученными глазами. Глаза были такими же круглыми, как и  раскрытый  рот.
Его верхняя губа загнулась вверх и назад, чуть ли не закрывая  ноздри.  Он
издал слабый звук, задохнулся, визгливо вскрикнул и упал.
     Рука в окне исчезла. Снаружи  раздались  быстрые  шаги  возле  двери.
Стук. Голос.