рняка
выбрал такое, которое сделает все, что он хочет - а  он  хотел  не  просто
неподвижности. Ему нужна была еще и психическая стимуляция.
     Н_а_ш_е_л_!  Старый  проверенный  -  кокаин  гидрохлорид.  Антидот...
эпинефрин.
     "А теперь я должен стать аптекой", подумал он мрачно. Эпинефрин.
     Адреналин! Достаточно близко  -  и  очень  легко  получить  в  данных
обстоятельствах. Надо только открыть глаза и посмотреть  на  Людоеда.  Его
губы сложились в улыбку. Головокружение прошло. Сердце начало  колотиться.
Он контролировал  его.  Он  мог  чувствовать  как  его  тело  переходит  в
приближенное к нормальному состоянию.  Его  ноги  стали  покалывать  почти
непереносимо.
     - Ты тоже могла бы стать жертвой  сердечного  приступа,  -  задумчиво
говорил Монетр Кей. - Немного _к_у_р_а_р_е_... нет. Судьи для  одного  дня
достаточно.
     Глядя на спину Монетра Горти расслабил  свои  руки,  прижал  локти  к
бокам, пока его грудные мышцы не затрещали. Он  попробовал  встать,  снова
попробовал. Он чуть не упал, а затем  свобода  и  ненависть  объединились,
чтобы ускорить возвращение силы в  его  тело.  Он  встал,  сжимая  кулаки,
стараясь не дышать шумно.
     -  Ладно,  мы  как-нибудь  от  тебя  избавимся,  -   сказал   Людоед,
возвращаясь к  своему  столу,  разговаривая  через  плечо  с  перепуганной
девушкой. - И скоро - ах! - Он оказался лицом к лицу с Горти.
     Рука Людоеда протянулась и сжала кристаллы. - Не  приближайся  ни  на
пол-дюйма, - проскрежетал он, - или я раздавлю их. Ты свалишься как  мешок
гнилой картошки. Не двигайся, ну.
     - Зина действительно мертва?
     - Как дверной гвоздь, сынок. Извини.  Мне  жаль,  что  все  было  так
быстро, я хотел сказать. Она  заслужила  более  артистического  обращения.
Н_е _д_в_и_г_а_й_с_я_!  - Он держал кристаллы в  одной  руке,  как  орехи,
которые собирался расколоть. - Лучше отойди и сядь  там,  где  тебе  будет
удобнее. - Их глаза встретились, задержались.  Один  раз,  другой,  Людоед
послал Горти свою отточенную ненависть. Горти не  шелохнулся.  -  Чудесная
защита, - сказал Людоед одобрительно. - А теперь пойди и _с_я_д_ь_! -  Его
рука сильнее сжала кристаллы.
     Горти сказал:
     - Я знаю способ убивать человеческие существа,  тоже.  -  Он  подошел
ближе.
     Людоед отпрянул. Горти обошел стол и приблизился.
     - Ты сам напросился! - выдохнул Людоед. Он сжал свою костлявую  руку.
Раздался слабый звонкий щелчок.
     - Я назову этот способ по имени Гаваны, - сказал  Горти  глухо,  -  в
честь моего друга.
     Спина Людоеда прижалась к стене, его глаза  округлились,  лицо  стало
бледным. Он уставился на один нетронутый кристалл в своей  руке  -  как  и
грецкие орехи, раскололся только один, когда их оба сжали - взвизгнул  как
птица, уронил кристалл и раздавил его ногой. А затем обе руки  Горти  были
на его голове. Он повернул ее. Они вместе  упали.  Горти  обхватил  ногами
грудь Людоеда, еще раз схватил его за голову, и снова  повернул  изо  всех
сил. Раздался звук, как если бы пачку сухих спагетти разломали пополам,  и
Людоед обмяк.
     Темнота опускалась на  Горти  ниспадающими  потоками.  Он  отполз  от
неподвижной фигуры, его лицо почти столкнулось с лицом Банни.  Лицо  Банни
было обращено вниз и она смотрела мимо него и больше не была  безучастной.
Ее губы раздвинулись и стали видны зубы. Ее шея вытянулась и  стали  видны
напрягшиеся жилы. Нежная Банни... она смотрела на мертвого Людоеда, и  она
смеялась.
     Горти лежал неподвижно. Как он устал, устал...  усилие  было  слишком
тяжелым чтобы дышать. Он приподнял подбородок, чтобы  воздуху  было  легче
проходить через горло. Подушка была такой мягкой, такой  теплой...  Волосы
слегка коснулись его поднятого лица, легко погладили  его  закрытые  веки.
Это не подушка, это круглая рука, согнувшаяся под  его  головой.  Душистое
дыхание на его губах. Она была большая, теперь; обыкновенная  человеческая
девушка, какой она всегда хотела быть. Он поцеловал ее губы.
     - Зи. Большая Зи, - пробормотал он.
     - Кей. Это Кей, дорогой, мой бедный храбрый дорогой...
     Он открыл глаза и посмотрел на нее, его глаза были глазами ребенка  в
этот момент, полными усталости и удивления.
     - Зи?
     - Все в порядке. Теперь уже все в порядке, - сказала она  успокаивая.
- Я Кей Хэллоувелл. Все в порядке.
     - Кей. - Он сел. Там был Арманд  Блуэтт,  мертвый.  Там  был  Людоед,
мертвый. Там была... была... Он издал хриплый звук и  неуверенно  поднялся
на ноги. Он подбежал к стене и поднял Зину и осторожно положил ее на стол.
Места для нее было много... Горти поцеловал ее волосы. Он соединил ее руки
и позвал ее  тихонько,  дважды,  как  если  бы  она  пряталась  где-нибудь
поблизости и дразнила его.
     - Горти...
     Он не шелохнулся. Стоя к ней спиной он сказал глухо:
     - Кей, куда ушла Банни?
     - Она пошла сидеть с Гаваной. Горти...
     - Пойди побудь с ней немного. Иди. Иди.
     Она поколебалась, а когда вышла, побежала.
     Горти услышал стонущий звук, но услышал его не ушами. Он был у него в
голове. Он поднял глаза. Солум  стоял  там,  молча.  Стонущий  звук  снова
появился в голове Горти.
     - Я думал, что ты мертв, - охнул Горти.
     - Я думал, что ты мертв, - последовал молчаливый удивленный ответ.  -
Людоед раздавил твои кристаллы.
     "Они закончили  со  мной.  Они  закончили  все  много  лет  назад,  я
взрослый...  завершенный...  законченный,  и  это  с  тех  пор,  как   мне
исполнилось одиннадцать лет. Я только сейчас узнал. Зина не знала. Все эти
годы она... о. Зи, Зи!" - Спустя какое-то время Горти снова поднял глаза и
посмотрел на зеленого человека. - "А как ты?"
     "Я не кристалл, Горти. Я человек. Я оказался  принимающим  телепатом.
Ты нанес мне страшный удар в самое чувствительное место. Я не виню тебя  и
Людоеда за то, что вы подумали, что я мертв.  Я  сам  так  думал  какое-то
время. Но Зина..."
     Они стояли рядом над крошечным искалеченным телом и каждый думал свои
мысли.
     Потом они разговаривали.
     - Что будем делать с судьей?
     "Сейчас темно. Я оставлю  его  возле  центральной  аллеи.  Это  будет
выглядеть как остановка сердца."
     - А с Людоедом?
     "Болото. Я позабочусь об этом после полуночи."
     - Что бы я делал без тебя, Солум. Я чувствую себя таким - потерянным.
Я и был бы потерянным, если бы не ты.
     "Не благодари меня. Я бы до этого  не  додумался.  Она  сделала  это,
Зина. Она точно сказала мне, что делать. Она знала,  что  произойдет.  Она
также знала, что я человек. Она знала все. Она сделала все."
     - Да. Да, Солум... А что делать с девушкой? Кей?
     "О. Я не знаю."
     - Я думаю, что ей лучше вернуться туда, где она работала. Элтонвилль.
Я бы хотел, чтобы она забыла обо всем.
     "Она может."
     - Она - о, конечно. Я могу сделать это. Солум, она...
     "Я знаю. Она любит тебя, как если бы ты был  человеком.  Она  думает,
что ты человек. Она ничего этого не понимает."
     - Да. Я бы - хотел... Неважно. Нет, не надо. Она не - такая,  как  я.
Солум - Зина... любила меня.
     "Да. О, да... и что ты собираешься делать?"
     - Я? Я не знаю. Покончить со всем этим, наверное.  Играть  где-нибудь
на гитаре.
     "Кем бы она хотела тебя видеть?"
     - Я...
     "Людоед сделал много  зла.  Она  хотела  остановить  его.  И  вот  он
остановлен. Но я думаю, что может быть она бы хотела, чтобы исправил часть
зла, которое он  сделал.  Вдоль  всего  пути  нашего  карнавала,  Горти  -
сибирская язва в Кентукки, белладонна на пастбищах  по  всему  Висконсину,
африканские гадюки а Аризоне,  полиомиелит  и  цереброспинальный  менингит
Скалистых Гор в Аллеганских горах; он даже поместил муху це-це во  Флориде
со своими адскими кристаллами! Я знаю, где расположены некоторые  из  них,
но ты сможешь найти остальные даже лучше, чем он это делал.
     - О, Боже... и они мутируют, болезни, змеи...
     "Ну?"
     - Он был на три дюйма выше... длинные руки... узкое лицо... Я  думаю,
почему бы и нет, Солум. Я могу  сыграть  эту  роль  какое-то  время  -  по
крайней мере пока Пьер Монетр не завершит организационные дела по передаче
управления карнавалом "Сему Гортону", чтобы он мог отойти от дел. Солум, у
тебя светлая голова.
     "Нет. Она велела мне предложить это тебе, если ты  сам  до  этого  не
додумаешься."
     - Она... О, Зи, Зи... Солум, если ты не против,  я  хотел  бы  побыть
один какое-то время.
     "Да. Я уберу отсюда эту падаль. Сначала Блуэтта. Я просто положу  его
возле палатки первой  помощи.  Никто  никогда  не  задает  старому  Солуму
никаких вопросов."
     Горти погладил волосы Зины, один раз. Его взгляд прошелся по трейлеру
и остановился на теле Людоеда. Он внезапно подошел  к  нему  и  перевернул
лицом вниз.
     - Я не хочу, чтобы на меня смотрели... - пробормотал он.
     Он сел за стол, на котором  лежало  тело  Зины.  Он  пододвинул  стул
ближе, сложил перед  собой  руки  и  положил  на  них  подбородок.  Он  не
прикоснулся к Зине, его лицо было отвернуто от нее. Но он был _с  _н_е_й_,
близко, близко. Тихонько он заговорил с ней, используя их  старые  идиомы,
как если бы она была жива.
     - Зи?..
     - Тебе больно, Зи? У тебя такой вид, как будто тебе  больно.  Помнишь
котенка на ковре, Зи? Мы когда-то говорили об этом друг другу. Это  мягкий
ковер, да, и котенок вонзает  в  него  свои  коготки  и  потягивается.  Он
тянется вперед и назад, и он зевает! А затем он подворачивает одно плечо и
просто _р_а_с_п_л_а_с_т_ы_в_а_е_т_с_я_. И если поднять его  лапу  пальцем,
она повиснет, как кисточка и падает обратно - _б_а_х_! на пушистый  мягкий
ковер. И если ты будишь думать об этом  пока  не  увидишь  это,  все  это,
место, где  мех  немного  примялся,  и  тонкую  розовую  полоску,  которая
просвечивается сбоку потому что  котенок  слишком  расслабился,  чтобы  до
конца закрыть свой рот  -  тогда  ты  больше  просто  _н_е  _с_м_о_ж_е_ш_ь
чувствовать боль.
     - Ну так вот...
     - Тебе больно, потому  что  ты  не  такая,  как  все  люди,  да,  Зи?
Интересно знаешь ли ты сколько этого  в  каждом  из  них.  Странные  люди,
маленькие люди - в них этого больше, чем у большинства. А у  тебя  больше,
чем у любого из них. Теперь я знаю, _т_е_п_е_р_ь_ я знаю почему ты  хотела
и хотела быть большой. Ты притворялась, что ты  человек;  и  у  тебя  было
человеческое желание быть большой; и таким образом ты прятала от себя  то,
что ты совсем не человек. И именно поэтому ты так сильно старалась сделать
из меня самого лучшего  человека,  которого  ты  только  могла  придумать;
потому что ты должна была быть сама человеком, чтобы сделать все  это  для
человечества. Я думаю, что ты верила, действительно верила, что ты человек
- до сегодняшнего дня, когда тебе пришлось посмотреть правде в глаза.
     - Итак ты посмотрела правде в лицо, и ты умерла.
     - Ты полна музыки и смеха и слез и страсти, как настоящая женщина. Ты
умеешь делиться и ты знаешь как это, быть _с _к_е_м_-_т_о_.
     - Зина, Зина, кристалл видел действительно прекрасный сон,  когда  он
создавал тебя!
     "Почему он не закончил свой сон?"
     - Почему они не заканчивают то, что начинают? Почему эти наброски без
картин, эти аккорды без  мелодии,  эти  пьесы  оборванные  на  кульминации
второго акта?
     "Подожди! Шшш!.. Зи! Не говори ничего..."
     - А должна ли быть картина для каждого  наброска?  Надо  ли  сочинять
симфонию на каждую тему?  Подожди,  Зи...  У  меня  в  голове  одна  умная
мысль...
     - Она идет прямо от тебя. Помнишь все, чему ты меня  учила  -  книги,
музыка, картины? Когда я покинул карнавал, у меня был Чайковский и  Джанго
Рейнхарт; у меня был "Том Джонс, найденыш" и "1984". И  когда  я  ушел,  я
основывался на этих вещах. Я нашел  новые  красоты.  Сейчас  у  меня  есть
Барток  и  Жан-Карло  Менотти,  "Наука  и  психика"  и  "Сад  Плинка".  Ты
понимаешь, что я имею в виду, дорогая? Новые красоты... вещи, о которых  я
и не мечтал раньше.
     - Зина, я не знаю большая это или малая часть жизни кристаллов, но  у
них есть искусство. Когда они молодые - по мере взросления -  они  пробуют
свои навыки в копировании. А когда они спариваются (если  это  спаривание)
они создают что-то новое. Вместо копирования они берутся за живую  вещь  и
строят из нее, клетка за клеткой, красоту своего собственного изобретения.
     - Я собираюсь показать им новую красоту. Я собираюсь указать им новое
направление - нечто, о чем они никогда раньше не мечтали.
     Горти встал и подошел к двери. Он опустил жалюзи и запер их, и закрыл
засов. Вернувшись к столу он сел и  просмотрел  все  ящики.  Из  глубокого
ящика слева он вынул тяжелую шкатулку красного дерева  открыл  ее  ключами
Людоеда, и достал планшеты с кристаллами. Он с  любопытством  рассматривал
их при свете  настольной  лампы.  Не  глядя  на  этикетки  он  собрал  все
кристаллы в груду возле тела Зины и опустил свою голову на руки среди них.
Было довольно темно, горела только настольная лампа;  совсем  слабый  свет
пробивался сквозь завешенные овальные окна трейлера.
     Горти наклонился вперед и поцеловал гладкий, прохладный локоть.
     - Оставайся пока здесь, - прошептал он. - Я сейчас вернусь, дорогая.
     Он наклонил  голову  и  закрыл  глаза,  и  позволил  своему  сознанию
окунуться в темноту. Ощущение его присутствия в трейлере ускользнуло, и он
стал отрешенным, бродягой в темноте.
     Снова другое чувство заменило его зрение,  и  снова  он  почувствовал
присутствие других существ. На этот раз он  полностью  осознал  отсутствие
групповой атмосферы, кроме одной - нет  трех  пар  на  достаточно  большом
расстоянии. А все остальные были отдельными, изолированными,  не  имеющими
ничего общего, каждый преследовал эзотерические, сложные линии мысли... не
мысли, но чего-то на нее похожего. Горти остро  чувствовал  разницу  между
этими существами. Одно было сконцентрированным  величием,  достоинством  и
покоем. Аура другого была подвижной и высокомерной,  а  еще  одно  глубоко
прятало странные, пульсирующие, тайные серии идей, которые захватили  его,
хотя он и знал, что никогда их не поймет.
     Самой странной вещью было то, что он,  посторонний,  не  был  чужаком
среди них. Везде на земле, входя в клуб, или в аудиторию, или  в  бассейн,
посторонние в какой-то степени понимали, что они  здесь  чужие.  Но  Горти
ничего подобного не чувствовал. Он  также  не  чувствовал  себя  и  частью
сообщества. И не чувствовал,  что  его  игнорируют...  Он  знал,  что  они
заметили его. Они знали, что он наблюдает за ними. Он мог чувствовать это.
Никто здесь, как бы долго он с ними не оставался, не попытался общаться  -
он был уверен в этом. И никто не будет избегать этого.
     И внезапно он понял. Вся земная  жизнь  происходит  и  существует  из
одной команды: Выживай! Человеческий мозг не может действовать ни на какой
другой основе.
     У кристаллов была своя основа - и совершенно другая.
     Горти почти понял ее, но не совсем. Такая же простая, как "выживай!",
это была концепция настолько отдаленная от всего, что он когда-либо слышал
или читал, что она ускользнула от него. По этому признаку он  был  уверен,
что они сочтут его послание сложным и интригующим.
     Поэтому - он обратился к ним. Нет слов, чтобы  передать  то,  что  он
говорил. Он и не пользовался словами;  вещь,  которую  он  хотел  сказать,
вышла одним мощным толчком глубокого описания.  Содержащее  каждую  мысль,
которая спала в его сознании в течение двадцати лет, его книги  и  музыку,
его страхи и радости и удивления, и все его мотивы,  это  единое  послание
распространилось среди кристаллов.
     Оно рассказало о ее прекрасных белых зубах и ее  музыкальном  голосе.
Оно рассказало о том случае, когда она отослала  Хадди,  и  о  контуре  ее
щеки, и о глубине чувства, которое скрывалось в ее глазах. Оно  рассказало
о ее теле, и привело тысячу и один человеческий стандарт, по которому  она
была красива. Оно рассказало о говорящих шуршащих аккордах на ее маленькой
гитаре, и ее щедром голосе, и об  опасности,  перед  которой  она  стояла,
защищая вид  жизни,  от  которого  получил  ее  один  из  кристаллов.  Оно
нарисовало  ее  безыскусную  наготу  оно  оживило  сдавленный,  наполовину
спрятанный плач; уравновесило  ее  слезы  звуками  арпеджио  ее  смеха;  и
рассказало о ее боли и ее смерти.
     Подспудно  во  всем  этом  было  человечество.  При   этом   возникла
великолепная этика Выживания: "Высочайшая команда это выживание  вида,  за
ней следует выживание группы. И низшее из трех  это  самосохранение".  Все
добро  и  все  зло,  вся   мораль,   весь   прогресс   зависят   от   этой
последовательности основных команд. Сохранить  себя  ценой  группы  -  это
поставить под угрозу весь вид. Сохранить группу ценой вида - это совершить
самоубийство. В этом суть добра и жадности, и источник справедливости  для
всего человечества.
     И возвращаясь к девушке, отвергнутой. Она отдала свою жизнь за  чужую
касту, и сделала это подчиняясь ее самой благородной этике. Не  исключено,
что "справедливость" и "милосердие" родственные понятия; но ничто не может
изменить того факта, что ее смерть, после завоевания ею  права  на  жизнь,
это плохое искусство.
     И это вкратце,  все  отягощенное  неуклюжими  половинчатыми  словами,
описывает единую фразу его послания.
     Горти ждал.
     Ничего. Никакого ответа, никакого приветствия... ничего.
     Он вернулся обратно. Он почувствовал стол  под  своими  руками,  свою
ладонь на щеке. Он поднял голову  и  моргнул,  глядя  на  свет  лампы.  Он
пошевелил ногами. Они не затекли. Когда-нибудь ему надо будет  исследовать
аномалии восприятия времени в той атмосфере чужеродной мысли.
     Он испытал удар - от своего провала.
     Он закричал, хрипло, и протянул руки к Зине.  Она  лежала  совершенно
неподвижная,  совершенно  мертвая.  Он  прикоснулся  к   ней.   Она   была
окоченевшей. Окоченение подчеркнуло  кривую  улыбку  в  результате  травм,
которые нанес  Людоед  ее  двигательным  центрам.  Она  выглядела  смелой,
печальной и полной сожаления. Глаза Горти горели.
     - Ты выкопаешь яму, понимаешь, - проворчал он, - и ты опустишь в  нее
это, и засыплешь его. А затем что ты,  черт  побери,  делать  с  остальной
своей жизнью?
     Он почувствовал кого-то возле двери. Он вынул носовой платок и  вытер
глаза. Они все еще пекли. Он выключил настольную лампу и подошел к  двери.
Солум.
     Горти вышел, закрыл за собой дверь и сел на ступеньку.
     "Что, так плохо?"
     - Похоже, что да, - сказал Горти. - Я - пожалуй  не  думал,  что  она
останется мертвой до этого момента. - Он подождал минутку, а потом  сказал
хрипло: - Поговори со мной, Солум.
     "Мы потеряли примерно треть наших странных людей. Каждого  в  радиусе
двухсот футов от этого твоего удара."
     - Пусть упокоятся с миром.  -  Он  посмотрел  на  стоявшего  над  ним
зеленого человека. - Я действительно имею в виду, Солум. Я не  просто  так
сказал.
     "Я знаю."
     Молчание.
     - Я не чувствовал себя так с тех пор как меня выгнали из школы за то,
что я ел муравьев.
     "А зачем ты это делал?"
     -  Спроси  у  моих  кристаллов.  Когда  они  работают,  они   создают
чертовскую нехватку муравьиной кислоты. Я не знаю почему. Я не мог не есть
их. - Он принюхался: - Я чувствую их запах сейчас. - Он наклонился и снова
принюхался. - У тебя есть огонек?
     Солум дал ему зажигалку, зажег ее.
     - Я так и думал, - сказал Горти. - Наступил прямо на муравьиную кучу.
- Он взял оттуда щепотку и просеял ее на свою ладонь.  -  Черные  муравьи.
Маленькие  рыженькие  намного  лучше.  -  Медленно,  почти  неохотно,   он
перевернул руку и стряхнул мусор. Он отряхнул руки.
     "Идем в столовую, Горти."
     - Да. - Он встал. На его лице была растерянность. -  Нет,  Солум.  Ты
иди вперед. Мне нужно кое-что сделать.
     Солум грустно покачал головой и  пошел