сказать,  покраснел  от  смущения  и
первым пошел в ресторан. На этот раз Зина села возле него. Она  потянулась
мимо него за солью и прошептала:
     - А как ты узнал, что кто-то был в грузовике?
     Горти поправил бумажный пакет у себя на коленях  и  увидел,  что  она
смотрит как он это делает.
     - О, - сказала она; и затем совершенно другим тоном, медленно: - О.
     У него не было ответа на ее вопрос, но он вдруг понял, что он  ему  и
не понадобится. Не теперь.
     - Как ты узнал,  что  там  кто-то  был?  -  спросил  Гавана,  занятый
бутылкой с кетчупом.
     Горти начал говорить, но Зина прервала его.
     - Я передумала, - сказала она вдруг. - Думаю,  карни  может  принести
малышу больше пользы, чем вреда. Это лучше, чем прокладывать себе путь вне
его.
     - Ну вот и здорово. - Гавана поставил бутылку и просиял.
     Банни захлопала в ладоши.
     - Здорово, Зи! Я знала, что ты это поймешь.
     Гавана добавил:
     - Я тоже знал. Я... также вижу кое-что еще.
     Он показал пальцем.
     - Кофейник? - тупо сказала Банни. - Тостер?
     - Зеркало, глупенькая. Видишь? - Он близко наклонился к Горти и обнял
его за шею, приблизив друг к другу лица его и Зины. Отражения смотрели  на
них - маленькие лица, оба коричневые, оба с серьезными глазами,  овальные,
черноволосые. Если бы  у  Горти  была  губная  помада  и  косы,  его  лицо
отличалось бы от ее - но очень незначительно.
     - Твой давно потерянный брат! - выдохнула Банни.
     - Моя кузина - я имею в  виду  девочка  кузина,  -  сказала  Зина.  -
Послушайте - с моей  стороны  вагончика  две  койки...  прекрати  хихикать
Банни; я ему по возрасту в матери гожусь и  кроме  того...  ой,  заткнись.
Нет, именно так это и надо сделать. Людоеду совершенно не нужно знать, кто
он. Все зависит от вас двоих.
     - Мы ничего не скажем, - сказал Гавана.
     Солум продолжал есть.
     Горти спросил:
     - Кто такой Людоед?
     - Босс, - сказала Банни. - Он когда-то был доктором. Он вылечит  твою
руку.
     Глаза Зины смотрели на что-то, чего не было в комнате.
     - Он ненавидит людей, - сказала она. - Всех людей.
     Горти вздрогнул. Это был первый намек на то, что этим странным  людям
было чего бояться. Зина, понимая, коснулась его руки.
     - Не бойся. Его ненависть не причинит тебе вреда.


     Они добрались до территории карнавала ранним утром,  когда  было  еще
темно и дальние холмы только начали отделяться от бледнеющего неба.
     Для Горти все  это  было  волнующим  и  таинственным.  Он  не  только
встретил этих людей, но и впереди было возбуждение и тайна, и то,  как  ее
надо было начать, играя, в которую он должен был сыграть,  слова,  которые
он никогда не должен был забывать. А теперь, на  рассвете,  сам  карнавал.
Широкая темная улица, посыпанная  древесными  стружками,  казалась  слегка
светящийся между рядами киосков и подмостков. Здесь темная неоновая трубка
создавала призраки случайных лучей света в наступающим рассвете; там  одна
из каруселей вытянула вверх голодные руки костлявым силуэтом.  Были  также
звуки, сонные, беспокойные, непонятные звуки; и это  место  пахло  влажной
землей, кукурузными хлопьями, потом и сладкими экзотическими испарениями.
     Грузовик пробрался за западный ряд центральных киосков и  остановился
возле длинного дома-трейлера с дверью с каждой стороны.
     - Дома, - зевнула Банни. Горти на этот раз ехал впереди с  девочками,
а Гавана свернулся калачиком сзади.
     - Выходим. И бегом прямо в ту дверь. Людоед  спит  и  тебя  никто  не
увидит. Когда ты выйдешь, ты будешь другим человеком и  тогда  мы  вылечим
твою руку.
     Горти встал на  подножку  грузовика,  огляделся,  а  затем  стремглав
бросился к двери трейлера и проскользнул внутрь. Там было темно. Он отошел
от двери и подождал пока Зина вошла, закрыла ее и задернула  занавески  на
маленьких окошках прежде чем включить свет.
     Свет показался очень ярким.  Горти  обнаружил,  что  он  находится  в
маленькой квадратной комнате. С каждой стороны находилась маленькая койка,
компактная кухонька в одном углу и то, что оказалось встроенным  шкафом  в
другом.
     - Хорошо, - сказала Зина, - раздевайся.
     - Совсем?
     - Конечно совсем. - Она увидела его удивленное лицо и рассмеялась.  -
Послушай, малыш. Я тебе расскажу кое-что о нас лилипутах. А -  сколько  ты
сказал тебе лет?
     - Мне почти девять.
     - Ну ладно, я  постараюсь.  Обычные  взрослые  люди  очень  осторожно
относятся к тому, что видят друг друга без одежды. Есть  в  этом  какой-то
смысл или нет, но они так устроены потому что существует  большая  разница
между взрослыми мужчинами и женщинами. Большая,  чем  между  мальчиками  и
девочками. Ну  а  лилипут  остается  похожим  на  ребенка,  в  большинстве
случаев, всю свою жизнь, кроме может быть пары лет. Поэтому большинство из
нас такие вещи не заботят. Что касается нас, тебя и меня, нам  надо  прямо
сейчас решить, что это не будет иметь никакого значения. Во-первых, никто,
кроме Банни и Гаваны и меня не  знает,  что  ты  мальчик.  Во-вторых,  эта
маленькая комната просто слишком мала, если в ней будут жить два человека,
которые собираются наклоняться и ежиться и прятаться друг от  друга  из-за
чего-то, что не имеет значения. Понятно?
     - Н-наверное.
     Она помогла ему снять одежду и он начал тщательное обучение искусству
быть женщиной от кожи и дальше.
     - Скажи мне кое-что, Горти, - сказала она, когда выдвигала  аккуратно
сложенный ящик, что бы подобрать ему одежду. - Что находиться  в  бумажном
мешке?
     - Это Джанки. Это попрыгунчик. Я имею в виду, был. Арманд разбил  его
- я говорил тебе. Потом этот человек в грузовике разбил его еще сильнее.
     - Я могу посмотреть?
     Натягивая на себя пару ее носков, он кивнул головой в  сторону  одной
из коек:
     - Давай.
     Она вытащила разбитые кусочки папье-маше.
     - Их двое! - воскликнула она. Она повернулась и посмотрела на  Горти,
как если бы он вдруг  стал  ярко-лиловым  или  у  него  вдруг  выросли  бы
кроличьи уши.
     - Двое! - снова сказала она. - Мне показалось, что  я  видела  только
одного там за обедом. Они действительно твои? Оба?
     - Это глаза Джанки, - объяснил он.
     - А откуда взялся Джанки?
     - Он был у меня до того, как меня усыновили. Полицейский нашел  меня,
когда я был ребенком. Меня поместили в Приют. Джанки появился у меня  там.
По-моему у меня никогда не было никаких родных.
     - И Джанки оставался с тобой - подожди, давай я  помогу  тебе  надеть
это - Джанки оставался с тобой с тех пор?
     - Да. Он должен был.
     - Почему должен?
     - Как это застегивается?
     Зина сдержала что-то похожее на порыв затолкать его в угол и  держать
его там, пока не добудет из него информацию.
     - О, Джанки, - сказала она терпеливо.
     - О. Ну, я просто должен иметь его возле себя. Нет, не возле себя.  Я
мог бы отойти на большое расстояние, если с Джанки все было бы  хорошо.  Я
имею в виду пока он мой. Я имею в виду, что даже если бы я  не  видел  его
целый год, это было бы нормально, но если бы кто-нибудь передвинул его,  я
бы знал, и если бы кто-то причинил ему боль,  мне  бы  тоже  было  больно.
Понятно?
     - Конечно понятно, - к его удивлению  сказала  Зина.  И  снова  Горти
почувствовал тот сладкий радостный шок; эти люди  похоже  так  хорошо  все
понимали.
     Горти сказал:
     - Я раньше думал, что у всех есть что-то  похожее.  Потеряв  которое,
они бы заболели. Мне даже приходило в голову спросить кого-нибудь об этом.
А потом Арманд, он дразнил меня Джанки. Он иногда прятал Джанки, что бы  я
волновался. Однажды он положил его в мусорную машину. Я так  заболел,  что
пришлось вызвать врача. Я продолжал кричать и звать Джанки пока доктор  не
велел Арманду достать мне  этого  Джанки  или  я  умру.  Сказал,  что  это
какой-то фикс. Ация.
     - Фиксация. Я знаю эту всю историю, - улыбнулась Зина.
     - Арманд был в бешенстве, но ему пришлось это  сделать.  Но  в  конце
концов ему надоело приставать к Джанки и он положил его на верхнюю полку в
шкафу и в основном забыл о нем.
     - Ты выглядишь как  настоящая  девочка  из  мечты,  -  сказала  Зина,
любуясь им. Она положила руки ему на плечи и серьезно посмотрела в  глаза.
- Послушай меня, Горти. Это очень важно. Это касается Людоеда. Ты  увидишь
его  через  несколько  минут  и  мне  придется  рассказать  ему   историю,
придуманную историю. А ты должен помочь мне. Он просто должен  поверить  в
нее, или ты не сможешь остаться с нами.
     - Я очень хорошо запоминаю, - сказал Горти  встревоженно.  -  Я  могу
запомнить все, что захочу. Только скажи мне.
     - Ладно. - Она на  минутку  закрыла  глаза,  задумавшись.  -  Я  была
сиротой, - сказала она спустя какое-то время. - Я стала жить с тетей  Джо.
После того как я обнаружила, что я буду карлицей я убежала с карнавалом. Я
была там несколько лет до  того,  как  меня  встретил  Людоед  и  я  стала
работать на него. Так... - Она облизала губы. - Тетя Джо снова вышла замуж
и у нее было  двое  детей.  Первый  умер,  а  ты  был  второй.  Когда  она
обнаружила,  что  ты  тоже  вырастешь  карликом,  она  стала  очень  плохо
относиться к тебе. И поэтому ты убежала.  Та  работала  какое-то  время  с
летней группой. Один из рабочих сцены - плотник - проявлял интерес к тебе.
Он поймал тебя прошлой ночью, затащил тебя в столярную мастерскую и сделал
с тобой ужасную вещь - такую ужасную, что ты не можешь  даже  говорить  об
этом. Понятно? Если  он  спросит  тебя  об  этом,  просто  плачь.  Ты  все
запомнил?
     - Конечно, - сказал Горти будничным тоном. - А какая койка будет моя?
     Зина нахмурилась.
     - Дорогой - это ужасно  важно.  Ты  должен  запомнить  каждое  слово,
которое я сказала.
     - О, я помню, - сказала Горти. И к ее явному удивлению он воспроизвел
все, что она сказала, дословно.
     - Ну даешь! - сказала она и поцеловала его. Он покраснел. - Ты быстро
запоминаешь! Это чудесно. Ну тогда хорошо. Тебе девятнадцать  лет  и  тебя
зовут - м-м - Гортензия. Это на тот случай, если ты однажды услышишь,  как
кто-то сказал Горти и Людоед увидит, что ты  оглянулся.  Но  все  называют
тебя Малышка. Запомнил?
     - Девятнадцать, Гортензия и Малышка. А-га.
     - Хорошо. Черт побери, дорогой, мне жаль, что  приходится  заставлять
тебя думать сразу о стольких  вещах!  Теперь  только  между  нами.  Прежде
всего, ты никогда, никогда не должен говорить Людоеду о Джанки. Мы  найдем
здесь для него место и я не хочу, чтобы ты когда-либо разговаривал с  ним,
только со мной. Обещаешь?
     Горти кивнул с широко раскрытыми глазами:
     - А-га.
     - Хорошо. И еще одна вещь, такая-же важная. Людоед вылечит твою руку.
Не волнуйся, он хороший доктор. Но я хочу, чтобы  ты  передал  мне  каждый
кусочек старого бинта, каждый кусочек ваты,  который  он  использует  так,
чтобы он не видел. Я хочу, чтобы ни одной капли твоей крови не осталось  в
его трейлере, понимаешь? Ни капли. Я собираюсь предложить ему убрать потом
- он будет рад; он терпеть не  может  это  делать  -  а  ты  поможешь  мне
насколько сможешь. Хорошо?
     Горти пообещал. Тут как раз постучали Банни  и  Гавана.  Горти  вышел
первым, держа руку за спиной, и они назвали  его  Зиной,  а  затем  танцуя
вышла Зина, смеясь, когда они таращили глаза на Горти. Гавана уронил  свою
сигару и сказал:
     - Ну-ну.
     - Зи, он красивый! - воскликнула Банни.
     Зина подняла крошечный указательный палец.
     - Она красивая, и не забывайте об этом.
     - Я чувствую себя очень странно, - сказал Горти, поправляя свою юбку.
     - А где, скажи, ты взяла эти волосы?
     - Две накладные косы. Нравятся?
     - А платье?
     - Я его купила и ни разу не одевала, - сказала Зина. - Оно мне  тесно
в груди... Пошли, ребята. Идемте разбудим Людоеда.
     Они пошли между вагончиками.
     - Иди более мелкими шагами, - сказала  Зина.  -  Так  лучше.  Ты  все
помнишь?
     - Да, конечно.
     - Это хорошо - хорошая  девочка,  Малышка.  А  если  он  задаст  тебе
вопрос, а ты не будешь знать, что ответить, просто улыбайся. Или плачь.  Я
буду рядом с тобой.
     Длинный серебряный  трейлер  был  припаркован  возле  тента  с  ярким
изображением человека в цилиндре. У него были длинные острые усы и из  его
глаз вылетали зигзаги молний. Ниже пылающими буквами было написано:

                            О ЧЕМ ВЫ ДУМАЕТЕ?
                            МЕФИСТОФЕЛЬ ЗНАЕТ

     - Его зовут не Мефистофель, - сказала Банни. - Его зовут  Монетр.  Он
был врачом, до того, как стал  работать  в  карнавале.  Все  называют  его
Людоед. Он не возражает.
     Гавана постучал в дверь.
     - Эй, Людоед! Ты что, собираешься спать до вечера?
     - Ты уволен, - прорычал голос из серебряного трейлера.
     - Ладно, - сказал Гавана спокойно. - Выходи и  посмотри,  что  у  нас
есть.
     - Если только вы не собираетесь включить это в ведомость на получение
зарплаты, - сказал сонный голос.  Внутри  послышалось  какое-то  движение.
Банни  подтолкнула  Горти  поближе  к  двери  и  махнула  Зине,  чтобы  та
спряталась. Зина прислонилась к стене трейлера.
     Дверь открылась. Человек, который стоял там был  высоким,  бледным  с
впавшими щеками и длинной синеватой челюстью. В раннем утреннем свете  его
глаза казались просто черными впадинами на лице, глубиной в дюйм.
     - Ну что?
     Банни показала на Горти.
     - Людоед, кто это?
     - Кто это? - Он всмотрелся. - Зина, конечно.  Доброе  утро,  Зина,  -
сказал он, его голос вдруг стал вежливым.
     - Доброе утро, - засмеялась Зина и танцуя вышла из-за двери.
     Людоед переводил взгляд с Зины на Горти и обратно.
     - О, мой худеющий счет в банке, - сказал он. - Выступление сестер.  И
если я не возьму ее, ты уволишься. И Банни с Гаваной тоже уволятся.
     - Ты телепат, - сказал Гавана, подталкивая локтем Горти.
     - Как тебя зовут, сестричка?
     - Папа назвал меня Гортензией, -  продекламировал  Горти,  -  но  все
называют меня Малышкой.
     - Я их не виню, - сказал Людоед добрым голосом. - Я тебе скажу, что я
собираюсь сделать, Малышка. Я собираюсь  назвать  это  блефом.  Убирайтесь
отсюда, и если всем остальным это  не  нравится,  вы  можете  отправляться
вместе с ней. Если я не  увижу  никого  из  вас  на  центральной  аллее  в
одиннадцать часов сегодня утром, я буду знать, что вы решили.
     Он закрыл дверь бесшумно и решительно.
     - О - ну вот! - сказал Горти.
     - Все в порядке, - заулыбался Гавана. - Он говорил это  не  серьезно.
Он увольняет всех почти каждый день. Когда он действительно  имеет  это  в
виду, он платит деньги. Иди позови его, Зин.
     Зина постучала костяшками пальцев по алюминиевой двери.
     - Мистер Людоед! - пропела она.
     - Я считаю ваше жалование, - сказал голос изнутри.
     - Ой-ой, - сказал Гавана.
     - Пожалуйста. На минуточку, - закричала Зина.
     Дверь снова открылась. В одной руке Людоеда была пачка денег.
     - Ну?
     Горти услышал, как Банни пробормотала:
     - Постарайся, Зи. Ну постарайся!
     Зина кивнула Горти. Он растерянно сделал шаг вперед.
     - Малышка, покажи ему свою руку.
     Горти  протянул  свою  искалеченную  руку.  Зина   снимала   грязные,
пропитанные кровью носовые платки один  за  другим.  Самый  нижний  прилип
намертво, Горти вскрикнул, когда она прикоснулась к  нему.  Однако  и  так
было видно достаточно, чтобы тренированный взгляд Людоеда увидел, что трех
пальцев совсем не было, а остальная рука была в плохом состоянии.
     - Как ты умудрилась сделать такое, девочка? - рявкнул он.
     Горти отпрянул, перепугавшись.
     - Малышка, пойди туда с Гаваной, угу?
     Горти отошел, с радостью. Зина начала быстро говорить, тихим голосом.
Он мог расслышать только часть того, что она говорила.
     - Страшный шок, Людоед. Никогда не напоминай ей об  этом,  никогда...
плотник... и отвел ее в свою мастерскую... когда она... а ее рука в тиски.
     - Не удивительно, что я ненавижу людей, - сердито  проворчал  Людоед.
Он задал ей вопрос.
     - Нет, - сказала Зина. - Она вырвалась, но ее рука...
     - Подойди сюда, Малышка, - сказал  Людоед.  На  его  лицо  надо  было
посмотреть. Кнут его голоса казалось исходил из ноздрей, которые вдруг  из
прорезанных щелочек превратились в раздувшиеся, круглые  отверстия.  Горти
побледнел.
     Гавана тихонько подтолкнул его.
     - Давай, Малышка. Он не злится, он жалеет тебя. Иди!
     Горти прошел вперед и стесняясь поднялся на ступеньку.
     - Заходи сюда.
     - Встретимся позже, - крикнул Гавана. Он и Банни ушли.
     Когда за ним и Зиной закрывалась дверь, Горти оглянулся и увидел, как
Банни и Гавана серьезно пожимают руки.
     - Садись там, - сказал Людоед.
     Внутри трейлер оказался удивительно  просторным.  У  передней  стенки
была кровать, частично закрытая занавеской. Там была чистая кухонька,  душ
и сейф; большой стол, шкафчики и  больше  книг,  чем  можно  было  ожидать
увидеть в таком маленьком пространстве.
     - Болит? - пробормотала Зина.
     - Не сильно.
     - Не беспокойся об этом, - сказал Людоед. Он поставил на стол  спирт,
вату и коробку со шприцем. - Я тебе расскажу,  что  я  собираюсь  сделать.
(Просто, чтобы не быть похожим на других врачей). Я собираюсь  блокировать
нерв во всей твоей руке. Когда я воткну в тебя иголку, будет  больно,  как
от укуса пчелы. Затем в твоей руке  будет  очень  странное  ощущение,  как
будто это воздушный шар, который надувают. А затем  я  почищу  твою  руку.
Больно не будет.
     Горти улыбался ему. В  этом  человеке,  с  его  пугающими  переменами
голоса, его изменчивым настроением, его добротой и его  аурой  жестокости,
было что-то, что очень привлекало мальчика. Его доброта была, как  у  Кей,
маленькой Кей,  которой  было  все  равно  ест  ли  он  муравьев.  И  была
жестокость, как у Арманда Блуэтта. По меньшей мере Людоед послужил бы  для
Горти связующим звеном с прошлым - во всяком случае на какое-то время.
     - Давайте, - сказал Горти.
     - Хорошая девочка.
     Людоед склонился над своей работой, а Зина,  зачарованная,  смотрела,
ловко убирая вещи, которые ему мешали, делая все, чтобы ему было  удобнее.
Он был так поглощен делом, что если он и собирался задать еще какие-нибудь
вопросы о "Малышке", он забыл о них.
     Затем Зина убирала.


     Пьер Монетр окончил колледж за три дня до того, как  ему  исполнилось
шестнадцать и медицинский факультет, когда ему было двадцать один. Человек
умер под его руками, когда он удалял простой аппендицит, и умер не по вине
Пьера Монетра.
     Но кто-то - может быть член попечительского совета госпиталя - как-то
намекнул на это. Монетр пошел  к  нему,  чтобы  выразить  свой  протест  и
остался, чтобы сломать  ему  челюсть.  Ему  немедленно  закрыли  доступ  в
операционную, и по слухам виной тому был только аппендицит.  Вместо  того,
чтобы доказать всему миру вещи, которые  по  его  мнению  не  нуждались  в
доказательствах, он ушел из госпиталя. Затем он начал пить. Он не  скрывал
от людей свое пьянство, так же как не скрывал свое дарование и умение - он
выставлял  его  вперед  и  в  центр,  и  пошли  они  к  черту  со   своими
комментариями. Комментарии о его  даровании  и  его  умении  помогали  ему
раньше. Комментарии о его пьянстве исключили его из общества.
     Он бросил пить; алкоголизм - это не болезнь,  а  симптом.  Существует
два способа покончить с алкоголизмом. Один - это  устранить  расстройство,
которое является его причиной. Другой  -  это  заменить  его  каким-нибудь
другим симптомом. Пьер Монетр выбрал второй путь.
     Он предпочел презирать людей, которые изгнали его,  и  позволил  себе
презирать остальное человечество, потому, что это были  родственники  этих
людей.
     Он наслаждался своим отвращением. Он построил себе башню из ненависти
и, стоя на ней, глумился над всем миром. Это обеспечило ему ту  высоту,  в
кот