го
раньше, чем сегодня.
     Стало темнеть. Барретт начал медленно подниматься вверх по  обрыву  к
лагерю. Через полчаса его догнал Рудигер:
     - Море подуспокоилось. Валя выбросило на берег.
     - Где он?
     - Несколько ребят несут его наверх,  чтобы  отслужить  службу.  После
этого возьмем его в лодку и устроим погребение.
     - Хорошо, - сказал Барретт.
     В лагере "Хауксбилль" был только один вид  погребения  -  похороны  в
открытом море. Копать могилы в скалистой породе было  невозможно.  Поэтому
Вальдосто предадут воде дважды. Выброшенного волнами его снова  вывезут  в
море и к телу привяжут груз, чтобы он покоился с  миром.  Обычно  панихиду
устраивали на берегу, но теперь, без лишних слов, уступая увечью Барретта,
тело Вальдосто подняли  наверх,  чтобы  не  заставлять  Барретта  еще  раз
спускаться к морю. Казалось бессмысленным таскать  туда-сюда  безжизненное
тело. "Было бы лучше, - подумал Барретт, - если бы  Валя  сразу  унесло  в
открытое море".
     Вскоре появились Ханн  и  еще  несколько  человек.  Они  несли  тело,
обернутое листом голубого пластика. Перед хижиной Барретта его положили на
землю. Служить панихиду было одной из обязанностей, которые он сам взял на
себя. Ему показалось, что только за последний год  он  произнес  пятьдесят
прощальных речей. Сейчас присутствовали около тридцати человек.  Остальные
либо были уже  безразличны  к  смерти  других,  либо  настолько  от  этого
расстраивались, что не могли посещать похороны.
     Церемония была простой. Барретт коротко рассказал о  своей  дружбе  с
Вальдосто, о днях, проведенных  вместе  с  ним  на  переломе  столетия,  о
революционной деятельности Вальдосто, подчеркнул некоторые его героические
поступки. О большинстве из них Барретт узнал из вторых рук, потому что сам
уже был узником лагеря "Хауксбилль" в те годы, когда Вальдосто покрыл себя
славой. Между 2006 и 2015  годами  Вальдосто  фактически  собственноручно,
один,  своими  убийствами  и  взрывами  настолько  сократил  число  членов
правительства, что на вакантные места подолгу не было охотников.
     - Они знали, кто виновник этого, - сказал  Барретт,  -  но  не  могли
найти его. За ним гонялись много лет и в конце  концов  поймали.  Началось
следствие - вам всем известно, какого рода  следствие  -  после  чего  его
выслали к нам, в лагерь "Хауксбилль". И еще много лет Вальдосто был  одним
из лидеров здесь. Но он не смог смириться с участью  заключенного.  Он  не
смог адаптироваться в мире, где ему не с кем было бороться. И  поэтому  он
надломился. Вы видели это, и, надо сказать, это было нелегко. А он страдал
еще больше. Да успокоится он в мире.
     Барретт сделал знак, носильщики подняли тело и двинулись  на  восток.
Большинство  присутствующих  последовали  за  ними.  Барретт  остался.  Он
смотрел вслед похоронной процессии, пока она не скрылась из вида, выйдя на
лестницу, спускающуюся к морю. Тогда он  повернулся  и  прошел  в  хижину.
Через некоторое время он уснул.
     Незадолго до полуночи он проснулся от звука  быстрых  шагов  снаружи.
Когда он сел, в дверь ворвался Нед Альтман.
     Барретт, моргая, уставился на него:
     - В чем дело, Нед?
     - Этот Ханн! - взорвался Альтман. - Он снова ошивается вокруг Молота!
Только что мы видели, как он вошел в здание.
     Барретт стряхнул дремоту, как стряхивают с себя воду вылезшие на сушу
тюлени. Не обращая внимания на непрекращавшуюся  боль  в  левой  ноге,  он
поднялся и схватил одежду. Он сильно испугался, и чтобы этого  не  заметил
Альтман, принял хладнокровное, невозмутимое, как  маска,  выражение  лица.
Если Ханн, болтаясь возле темпоральной аппаратуры, испортит Молот случайно
или намеренно, они уже больше не  получат  необходимых  запчастей  оттуда,
сверху. И это будет означать, что все их снабжение - если оно вообще будет
- станет приходить случайными партиями, которые могут материализоваться  в
прошлые годы и на значительном удалении от лагеря. Что же все-таки  затеял
Ханн с аппаратурой?
     Пока Барретт натягивал штаны, Альтман рассказывал:
     - Латимер не ложился спать, чтобы приглядывать за ним. Когда Ханн  не
вернулся в хижину, чтобы лечь в постель, у него появились подозрения и  он
поднял меня. Мы стали вместе искать Ханна. И нашли его  -  крутится  возле
Молота.
     - Что же он там делает?
     - Не знаю. Как только мы увидели, что он вошел в здание, я  сразу  же
побежал за тобой. Именно это я и должен был сделать, не так ли?
     - Так, - ответил Барретт. - Пошли.
     Он проковылял к выходу и напряг все силы,  чтобы  как  можно  быстрее
добраться до главного здания. Боль пронизывала всю  левую  половину  тела,
словно вместо крови по ней  текла  горячая  кислота.  Костыль  безжалостно
впивался под мышку всякий раз, когда он переносил на него весь  свой  вес.
Покалеченная нога, свободно болтаясь, будто горела холодным огнем.  Правая
нога, которой пришлось нести большую часть нагрузки, скрипела  и  гнулась.
Альтман, едва дыша, бежал рядом  с  ним.  Лагерь  казался  завороженным  в
оранжево-лиловом свете луны. В  это  время  в  нем  господствовала  унылая
тишина.
     Проходя мимо хижины Квесады, Барретт подумал, не разбудить ли  медика
и не взять ли его с собой, но решил, что не стоит.  Какие  бы  хлопоты  ни
собирался доставить им Ханн, Барретт  чувствовал,  что  сумеет  справиться
сам. В старом, изъеденном термитами стропиле все-таки было еще  достаточно
силы.
     Латимер поджидал их  у  входа  в  главный  купол.  Он  был  близок  к
состоянию паники и,  казалось,  стучал  зубами  от  страха  и  потрясения.
Барретт никогда еще не видел такого напуганного человека.
     Он положил свою большую ладонь  на  худое  плечо  Латимера  и  хрипло
спросил:
     - Ну что, где он? Где Ханн?
     - Он... исчез...
     - О чем это ты? Как исчез?
     Латимер застонал. Его угловатое лицо побелело.  Губы  дрожали,  и  он
никак не мог проговорить что-либо членораздельно.
     -  Он  взобрался  на  Наковальню...  -  наконец  выпалил  Латимер.  -
Появилось свечение, стало усиливаться... и тогда Ханн исчез!
     Альтман хихикнул:
     - Ну и придумал! Исчез! Раз - и прямо в машину! Так?
     - Нет, - произнес Барретт. -  Это  невозможно.  Машина  предназначена
только для приема. В ней  нет  передающей  аппаратуры.  Ты,  должно  быть,
ошибся, Дон.
     - Я видел, как он пропал!
     - Он прячется где-то в здании, - упрямо стоял  на  своем  Барретт.  -
Иначе быть не может. Закройте  эту  дверь!  Обыщите  здесь  все,  пока  не
найдете его!
     - Он, наверное, все-таки исчез, Джим, - спокойно возразил Альтман.  -
Если Дон утверждает, что он исчез...
     - Да, - сказал Латимер столь же спокойно. -  Пойми,  это  правда.  Он
залез прямо на Наковальню, затем вся комната озарилась красным  светом,  и
его не стало.
     Барретт сжал кулаки и сдавил костяшками  пальцев  ноющие  виски.  Его
череп словно прокололо раскаленным добела стержнем,  и  это  вынудило  его
почти позабыть о жгучей боли в ноге. Он теперь ясно видел свою ошибку.  Он
положился, организуя слежку, на двух людей, которые явно и несомненно были
сумасшедшими, да и сам он был, видимо,  не  в  своем  уме,  делая  это.  О
человеке можно судить по тому, как он подбирает себе  помощников.  Что  ж,
положился на Альтмана и Латимера, а теперь они снабжают его именно  такого
рода информацией,  на  какую  только  и  можно  рассчитывать  от  подобных
шпионов.
     - У тебя галлюцинация, Дон, - мягко проговорил Барретт,  обращаясь  к
Латимеру. - А ты, Нед, ступай разбуди Квесаду и веди его прямо  сюда.  Ты,
Дон, стань здесь у  входа,  и  если  покажется  Ханн,  я  хочу,  чтобы  ты
использовал всю мощь своих легких. Я же пойду поищу его в здании.
     - Подожди. - Латимер схватил Барретта за руку. Он, казалось,  пытался
овладеть собой. - Джим, ты помнишь, когда я спросил тебя, считаешь  ли  ты
меня сумасшедшим? Ты сказал, что не считаешь.  Ты  сказал,  что  доверяешь
мне.
     - Так что?
     -  Джим,  попробуй  доверять  мне  и  дальше.   Заверяю   тебя,   что
галлюцинации у меня не было. Я видел собственными глазами, что Ханн исчез.
Не могу этого объяснить, но я в достаточной  мере  в  здравом  уме,  чтобы
понимать то, что вижу.
     Барретт  пристально  поглядел  на  него.  Конечно  же,  верь   словам
сумасшедшего, когда он  говорит  тебе  тихим  спокойным  голосом,  что  он
здоров. Еще бы.
     - Ладно, Дон, - сказал он как можно мягче. - Может быть,  так  оно  и
есть. Я хочу, чтобы ты оставался у дверей. Проверка не займет у меня много
времени, я просто гляну, что к чему.
     Он вошел в здание, намереваясь совершить полный обход купола, начиная
с помещения, в котором установлен Молот. Все в этом  помещении,  казалось,
было на своих местах и в полном порядке. Не было видно  никакого  свечения
поля Хауксбилля, да и все остальное казалось нетронутым.
     В приемном помещении не было ни закоулков, ни шкафов, ни ниш, где мог
бы спрятаться человек. Когда Барретт тщательно осмотрел все,  он  вышел  в
коридор, заглянул в медпункт, в столовую, на кухню, в комнату для  отдыха.
Осмотрел все места, где можно было укрыться.
     Ханна не было. Нигде.
     Разумеется, в этих помещениях где-то все же можно  спрятаться.  Может
быть, он сейчас сидит в холодильнике  на  груде  замороженных  трилобитов.
Может быть, он где-то под аппаратурой в  комнате  отдыха.  Может  быть,  в
кладовой для медикаментов.
     Но Барретт сомневался в том, что  Ханн  находился  в  здании  вообще.
Весьма вероятно, что он, поддавшись  настроению,  спустился  к  воде  и  с
самого вечера даже близко не подходил к этому зданию. Вполне возможно, что
весь этот эпизод - всего лишь плод взбудораженного воображения Латимера  и
больше ничего. Зная, что Барретт  обеспокоен  интересом  Ханна  к  Молоту,
Латимер и Альтман заставили себя вообразить,  что  видели,  как  он  здесь
бродит, и им удалось полностью убедить себя в этом.
     Барретт завершил обход и вновь оказался у главного входа. Латимер все
еще стоял там на страже. К  нему  присоединился  заспанный  Квесада,  лицо
которого было покрыто шрамами и синяками после столкновения  с  Вальдосто.
Альтман, бледный и потрясенный стоял снаружи.
     - Что здесь происходит? - спросил Квесада.
     - Точно ничего не могу сказать, - ответил  Барретт.  -  Дону  и  Неду
взбрело  в  голову,  что  они  видели,  как  Лью   Ханн   крутится   возле
темпорального оборудования. Я обошел все  здание,  но  здесь  его,  скорее
всего, нет, так что они, наверное, ошиблись. Я попросил бы,  чтобы  ты  их
обоих отвел в медпункт и сделал им  уколы  чего-нибудь  успокаивающего,  и
тогда мы все попробуем пойти спать.
     - Я повторяю тебе, - умоляюще произнес  Латимер.  -  Я  клянусь,  что
видел...
     - Молчи! - Перебил его Альтман. - Слушайте! Слушайте! Что это за шум?
     Барретт прислушался. Звук был чистый и громкий -  шипение  ионизации.
Такой звук раздавался при включении  поля  Хауксбилля.  Барретта  прошибло
холодным потом.
     - Поле включено, - шепнул он. - Видимо, сейчас  мы  получим  какое-то
снаряжение.
     - В такой час? - спросил Латимер.
     - Откуда нам знать, который час там, наверху? Все оставайтесь  здесь.
Я пойду проверю Молот.
     - Может, мне пойти с тобой? - осторожно предложил Квесада.
     - Оставайся здесь! - громыхнул Барретт.  Остановился,  смутившись  от
собственной  вспышки  гнева.  Нервы.  Все  нервы.  Затем  произнес   более
спокойным  тоном:  -  Чтобы  проверить,  нужен  только  один  из  нас.  Вы
подождите. Я сейчас вернусь.
     Не желая прислушиваться к дальнейшим разногласиям, Барретт повернулся
и, хромая, пошел по коридору к помещению, где стоял Молот.  Отворил  дверь
плечом и заглянул внутрь. Свет включать было не надо: интенсивное  красное
свечение поля Хауксбилля освещало все помещение.
     Он остановился на пороге. Едва дыша, он  не  сводил  глаз  с  Молота,
следя  за  игрой  световых  бликов  на  его  валах,  силовых  стержнях   и
разрядниках.  Свечение  поля  постепенно  меняло  оттенок,   переходя   от
бледно-розового к густо-карминовому, а затем  стало  распространяться  все
дальше и дальше,  пока  не  охватило  всю  Наковальню.  Прошло  мгновение,
показавшееся Барретту бесконечным. Затем прозвучал чудовищный хлопок, и из
ниоткуда выпал Лью Ханн, да так и  остался  лежать  на  широкой  платформе
Наковальни, оправляясь после темпорального шока.



                                    13

     Барретта арестовали в один из погожих  октябрьских  дней  2006  года,
когда листья пожелтели и стали хрупкими,  воздух  был  чист  и  прозрачен,
безоблачное небо, казалось, отражало всю красоту  осени.  В  тот  день  он
находился в Бостоне, так же как  и  десять  лет  назад,  когда  арестовали
Джанет в его Нью-Йоркской квартире. Он шел по одной из центральных улиц на
деловое свидание, когда двое молодых людей с встревоженными  взглядами,  в
серых повседневных костюмах поравнялись с ним, метра три шли рядом,  затем
тесно зажали его между собой.
     - Джеймс Эдвард Барретт? - спросил тот, что был слева.
     - Верно. - Притворяться было не к чему.
     - Извольте пройти с нами, - сказал тот же человек.
     - И, пожалуйста, не сопротивляйтесь, - дополнил его напарник.  -  Так
будет лучше для всех нас. Особенно для вас.
     - Со мной у вас не будет никаких хлопот.
     Их автомобиль стоял за углом. Не отпуская ни на миг,  его  провели  к
машине и усадили в нее. Когда  закрыли  двери,  то  не  просто  защелкнули
замок, но еще включили дистанционную блокировку.
     - Можно позвонить по телефону? - спросил Барретт.
     - Извините, нельзя.
     Агент, что сидел слева от него, достал демагнетизатор и быстро сделал
неэффективным любое записывающее на магнитную  ленту  устройство,  которое
могло оказаться у Барретта. Агент, что сидел справа,  проверил  наличие  у
него аппаратуры связи, нашел телефон, вмонтированный за ухом, и ловко  его
снял.  Они  замкнули  вокруг  Барретта  микроволновое  сдерживающее  поле,
которое оставляло ему достаточную  свободу  движений,  чтобы  зевнуть  или
почесаться, но недостаточную, чтобы дотянуться до любого из сидевших рядом
с ним. После этого машина отъехала от тротуара.
     - Вот так, - вздохнув, произнес Барретт. - Я так долго ожидал  этого,
что мне начало казаться, что это никогда не случится.
     - Рано или поздно, но случается  всегда,  -  сказал  агент,  сидевший
слева.
     - Со всеми из вас, - добавил сидевший справа. - Только  каждому  свое
время.
     Время. Да. В восемьдесят пятом - восемьдесят седьмом годах, в  первые
годы движения сопротивления, юный Джим Барретт жил в  постоянном  ожидании
ареста. Ареста или даже хуже - лазерный луч мог мелькнуть  из  ниоткуда  и
пронзить его череп. В те годы он видел, что новое правительство  вездесуще
и агрессивно, и понимал,  что  постоянно  подвергает  себя  опасности.  Но
арестов было не так уж много, и со временем Барретт впал в противоположную
крайность, надеясь в душе, что тайная  полиция  его  не  тронет.  Он  даже
убедил себя в том,  что  они  решили  не  досаждать  ему,  что  его  щадят
преднамеренно, сохраняют как символ  терпимости  режима  к  инакомыслящим.
Когда канцлера Арнольда сменил  канцлер  Дантелл,  Барретт  утратил  часть
своей наивной уверенности в сопутствующей ему удаче. Но и тогда еще он  не
сразу понял, что его могут арестовать, пока не забрали  Джанет.  Никто  не
верит в то, что в него  может  ударить  молния,  пока  она  не  попадет  в
кого-нибудь рядом. А вот после этого человек ждет, что снова  разверзнутся
небеса, всякий раз, когда на горизонте появится туча.
     Аресты сыпались один за другим на протяжении всей середины девяностых
годов, но его так ни разу и не вызвали на допрос в полицию. Со временем он
стал снова понемногу верить, что обладает иммунитетом. Проживя под угрозой
ареста больше двадцати лет, Барретт просто отодвинул такую  возможность  в
самый дальний угол своего сознания и забыл о ней. И вот теперь  наконец-то
пришли и за ним.
     Он попытался определить свою реакцию в глубине души, и  был  поражен,
что единственное,  что  он  испытывает,  -  это  облегчение.  Долгие  годы
неопределенности закончились, оборвалось та лямка,  которую  он  тянул,  и
теперь он сможет отдохнуть.
     Ему  было  тридцать  восемь  лет.  Он  был  Верховным   Руководителем
Восточного подразделения Фронта Национального  Освобождения.  С  юношеских
лет он трудился над тем, чтобы приблизить свержение правительства, и  труд
этот состоял из миллионов крохотных  шагов,  с  помощью  которых,  тем  не
менее, удалось пройти весь необходимый путь. Из всех  присутствовавших  на
его первом подпольном собрании тогда, в 1984 году, остался только он один.
Джек Бернстейн, его  первый  наставник  в  революционных  делах,  давно  и
всецело переметнулся на сторону противника. Хауксбилль умер несколько  лет
назад в возрасте сорока трех лет от ожирения и воспаления  щитовидки.  Его
труд по созданию машины времени, как говорили, увенчался успехом.  Он-таки
соорудил работающую машину времени и передал ее правительству.
     Ходили слухи, что  правительство  проводит  какие-то  эксперименты  с
машиной   времени,   используя   в    качестве    подопытного    материала
политзаключенных.  Барретт  прослышал,  что  старик  Плэйель   был   среди
подопытных. Его арестовали в марте 2003 года, и после этого никто не знал,
что с ним случилось. Арест Плэйеля сделал Барретта не только  фактическим,
но и номинальным руководителем подполья всего восточного побережья. Однако
он не ожидал, что его тоже заберут так быстро.
     Вот так все они поуходили, эти революционеры  восемьдесят  четвертого
года: одни - в могилу или в неизвестность, другие - к противнику.  Остался
он один, и теперь его тоже либо убьют, либо предадут небытию. Странно,  но
у него почти не было  жалости  к  себе.  Он  готов  был  позволить  другим
выполнить отчаянно скучную задачу подготовки Революции.
     Революция так никогда и не наступит, с горечью подумал он. Революция,
которая потерпела поражение еще до  того,  как  началась.  Из  1987  года,
сквозь время выплыли слова Джека Бернстейна: "Мы потерпим поражение,  если
упустим  подрастающее  поколение.  Их  приберут  к  рукам  синдикалисты  и
воспитают так, что  они  будут  считать  синдикализм  единственно  верным,
справедливым  и  прекрасным  общественным  строем.  И   чем   дольше   это
продолжается, тем дольше это будет продолжаться. Это  самоподдерживающийся
процесс. На  всякого,  кто  захочет  возвращения  старой  конституции  или
исправления новой, будут смотреть как на опасного огнедышащего радикала, а
синдикалисты - это чудные, консервативные парни, которые всегда у нас были
и которых всегда мы желали видеть у власти. А с этим все заканчивается,  и
иначе быть не может".
     Да,  Джек  оказался  прав.  Фронт  увлек  за  собой  некоторую  часть
молодежи,  но  этого  оказалось  недостаточно.  Несмотря  на   еще   более
изощренную пропагандистскую кампанию, несмотря  на  искусное  переплетение
революционной агитации с массовыми развлечениями, несмотря  на  финансовую
поддержку сотен тысяч американцев  и  творческую  поддержку  многих  самых
выдающихся умов нации, Фронт так ничего и не достиг. Участники подполья не
смогли сдвинуть с места эту огромную пассивную массу  обывателей,  которых
устраивало правительство независимо от того, каким  оно  было,  и  которые
боялись раскачивать лодку сильнее, опасаясь, что эта лодка перевернется.
     "Зачем им меня арестовывать? - отметил про  себя  Барретт.  -  Я  уже
наработался. У меня больше нет ничего, что я  мог  бы  предложить  Фронту.
Внутренне я уже смирился с поражением, и если буду продолжать  работать  в
подполье, то отравлю молодежь своим пессимизмом".
     Это было правдой. Он перестал быть революционным агитатором много лет
назад. Теперь он стал  всего  лишь  бюрократом  революции,  перетасовщиком
бумаг, п