книги... На внешней стороне портрет автора, к сожалению, далеко не полный.
Можно видеть лишь небольшую часть облысевшей или обритой головы... Тут  же
несколько слов текста. Аннотация или рекламная  врезка...  Цена  оборвана,
если она, конечно, была указана, зато сохранился год издания - две  тысячи
одиннадцатый...  Установить  автора   книги   по   обрывку   портрета   не
представляется    возможным,    но    сохранившийся    текст    достаточно
информативен... - Председатель негромко, не поднимая головы, процитировал,
- "...и  теперь  эдик  стоит  над  городом,  как  великое  и  вечное  _н_е
п_р_о_с_т_и_,  завещанное нам классиком мировой  литературы,  прозаиком  и
эссеистом Ильей Петровым..."
     Председатель поднял голову:
     - К сожалению... или к счастью... это все.
     И не удержался, моргнул изумленно:
     - Одно можно утверждать точно: кто-то из наших друзей, я не знаю кто,
- он поморгал на обоих писателей, - останется широко известным и  в  конце
будущего века!
     И замолчал.
     Осознал проблему, порожденную таким оборотом дел.
     Зато заговорил Илья Петров (новосибирский).
     - Эта аннотация, этот ее обрывок... Он действительно  информативен...
Речь идет о некоем эдике, о литературном герое,  столь  же  нарицательным,
сколь и отрицательным... Похоже, и впрямь кто-то из нас, я тоже не знаю  -
кто, создал такой типаж,  что  ужаснул  наконец  окружающих,  заставил  их
обратить свое внимание на эдиков... Вина моя кажется легче, когда я  думаю
так. Вина моя кажется легче, когда я думаю, что чем-то мы все  же  помогли
людям Будущего. Биомасса Земли, а значит, биомасса  Вселенной,  взята  там
под надежную охрану. Они даже научились возрождать погибшие виды!
     Новгородец тоже сказал:
     - Странен парадокс возможного  авторства...  Но,  смею  заметить,  не
столь уж важно, кто именно  из  нас  написал  указанную  книгу...  В  моем
варианте эдик не столь монументален... Боюсь,  подсказка  из  Будущего  не
столь уж полезна для моей предстоящей работы... В этом  смысле  я  огорчен
результатами нашего эксперимента...
     - А соавторство? -  быстро  спросил  Председатель.  -  Такой  вариант
исключен?
     - Полностью! - вмешался я.
     Я не хотел прощать Илью, будь он хоть классиком трех столетий.
     - Во-первых, - сказал я, - в аннотации указан один автор,  во-вторых,
наши друзья не могут работать в соавторстве...
     Я  уверен,  что  это  так.  А  случись  иначе,  герою   рукописи   не
позавидуешь.
     В самой первой главе, пиши ее мой друг, Эдик вполне бы  мог  выменять
за пару матрешек и десяток  химических  карандашей  самый  большой,  самый
красивый минарет знаменитой стамбульской мечети Ени Валиде, известной  еще
под именем новой мечети Султанши-матери,  но  во  второй  главе,  пиши  ее
новгородец, Эдик непременно бы раскаялся и все оставшееся  до  возвращения
домой время провел в корабельной библиотеке, занявшись, скажем,  проблемой
славян на Крите; в третьей главе, пиши ее мой друг, Эдик Пугаев в  грозном
приступе  рецидива  получил  бы  в  свои  нечистые   руки   знаменитый   и
таинственный фестский диск, но тут же бы обменял его на килограмм дешевого
белого золота и бочонок вина, которое он, Эдик, в четвертой главе, пиши ее
новгородец, без  всякого  душевного  смятения  слил  бы  в  лазурные  воды
Средиземного моря, спасая в себе уже почти погибшего человека...
     - Мне тоже не нравятся подсказки, - пыхтел Илья.  -  Моя  рукопись  в
работе, я собирался закончить ее в этом году, но теперь мне трудно сказать
об этом определенно. Слишком грандиозную фигуру  следует  писать,  слишком
большая ответственность ложится на исполнителя.
     Он спросил сам себя:
     - Смогу ли я?..
     В зале воцарилась тишина.
     Председатель поднял голову. Он больше  не  улыбался.  Волевая  синева
затопила его глаза.
     - Не будем спешить, коллеги, - сказал он. - И не надо думать, что наш
эксперимент  принес  только  отрицательные   результаты.   А   праздничная
атмосфера Будущего? Разве вы ее не ощутили? А это  убедительное  торжество
над  эдиком?  А  возрождение  видов,  к  гибели  которых  мы  сами   имели
причастность?.. Доверимся времени. Будем работать еще более тщательно, еще
более кропотливо,  тем  более  что  с  данного  момента  все  маршруты  МВ
закрываются полностью и вплоть до две  тысячи  одиннадцатого  года,  когда
выйдет в свет... - он поколебался, но все же  произнес:  -  ...книга  Ильи
Петрова.
     И замолчал.
     Сидел, полузакрыв глаза, счастливый, но усталый, весь уйдя в  сложные
размышления. А мне почему-то казалось: думает он об одном -  кто  все-таки
написал ту книгу?



                                    12

     Вы вправе задать этот вопрос и мне, хотя я, как  и  Председатель,  не
могу на него ответить.
     Ответить могут только сами Петровы  -  результатом  своего  труда.  А
времени они не теряют. Мы не видим их новых произведений, но они над  ними
работают, мы не держим в руках их новых книг, но они над ними  думают.  Им
действительно есть над чем подумать, им есть что искать.  Им  нужны  очень
верные, очень емкие слова, такие слова, чтобы даже люди Будущего, прочитав
их, могли их понять, им поверить. А так должно произойти, я  это  знаю.  Я
ведь видел  праздник  возрожденного  куличка,  дышал  счастливым  воздухом
Будущего.
     Итак, я уполномочен сообщить следующее:
     Все слухи об уходе от практической литературной деятельности как Ильи
Петрова (новосибирского), так и Ильи Петрова (новгородского)  основаны  на
недоразумении. Оба писателя живы и здоровы, оба активно занимаются любимым
делом, оба с удовольствием шлют свои наилучшие пожелания  всем  участникам
нашего форума!
     Каждое утро за стеной, в  квартире  моего  друга,  гремит  будильник,
каждое утро за стеной, в квартире моего  друга,  стучит  пишущая  машинка.
Иногда заходит ко мне сам Петров. Он ходит из угла в  угол,  проборматывая
вслух  приходящие  в  голову  фразы,  а  то  вдруг   начинает   показывает
фотографии, полученные из Новгорода. "Смотри! - пыхтит он недовольно. -  Я
работаю, а этот чертов Илья из Новгорода благополучно лысеет. Если дело  и
дальше так пойдет, я начну наголо бриться!"
     Однажды он рассказал мне притчу о лисе и коте.
     Хитрая лиса знала тысячи самых  разных  уловок,  простодушный  кот  -
только одну: при первой опасности он сразу взбирался на высокое дерево.
     Лиса посмеивалась над котом, но когда однажды рядом завыли,  зарыдали
злобные охотничьи псы, лиса на мгновение растерялась:  какой,  собственно,
воспользоваться уловкой?
     А кот - он уже сидел на дереве.
     Если считать работу единственной достойной уловкой,  то  оба  Петрова
давно сидят на дереве.
     Вы возразите: две тысячи одиннадцатый год! Мы хотели бы видеть  книги
Петровых сейчас!
     Но любовь к шедеврам подразумевает терпение.
     Человек, заглянувший в Будущее, спешить никогда не будет. Время течет
быстрей, чем нам кажется, оно течет медленней, чем хотелось  бы  Петровым.
Но человек, побывавший в Будущем, действительно теряет  право  на  спешку.
Может, он и не подглядел там ответов на свои  многочисленные  вопросы,  но
спешить он уже не будет.
     Это сближает.







                            Геннадий ПРАШКЕВИЧ

                                 СОАВТОР



                                        Любое несовпадение людей и событий
                                        является чистой случайностью.




     Шкиперу Шашкину было плохо.
     Самоходная баржа медленно шла вниз  по  Оби  и  давно  бы  полагалось
Солнцу опуститься  за  неровную  щетку  темного  леса,  затянутого  то  ли
предгрозовой дымкой, то ли сухим туманом, но шел уже одиннадцатый час, час
в сущности сумеречный, а Солнце, сплющенное, как яичный желток, продолжало
висеть над лесом. Круглое, багровое, совершенно обычное. Во всем  обычное.
Кроме одного. Заходило оно не на западе, то есть там, где ему и  следовало
заходить, а на востоке, над редкими огоньками большого села.
     "Где-то там... -  горько  думал  шкипер,  рассматривая  темнеющий  по
берегам лес, - на базе отдыха... с  корешами...  мой  Ванька  мается...  -
Шкипер сделал большой глоток уже  из  почти  пустой  бутылки.  -  Сынок...
Ученый... Разбил под  сосной  палатку,  взгрел  кофеек,  рыбу  с  корешами
глушит... Отца вот только стесняется, прост у него отец... Мало я стервеца
в детстве драл, мало просил, на  колени  падал  -  к  ремеслу  прибивайся!
Ремесло,  оно  как  спасательный  круг!  А  на  бумажках  твоих  жизнь  не
сделаешь!.. Не послушался Ванечка, живет  теперь  на  оклад,  а  оклады  у
ученых какие?.. -  Шкипер  мутно  глянул  на  багровое,  садящееся  не  по
правилам Солнце и выбросил опустошенную бутылку в темную Обь. - Не сумел я
Ванечку поднять до себя... Простым ученым стал Ванечка..."
     Шкипер Шашкин твердо знал, понимал ясно - Солнце обязано заходить  на
западе. Но столь же ясно он видел - сегодня Солнце пытается опуститься  за
горизонт не где-нибудь, а на  востоке.  Маясь  головной  болью,  занюхивая
корочкой плохой спирт, он тщетно пытался примирить происходящее в  природе
со своими собственными о ней представлениями.
     Ничто не сходилось.
     "Ванечку бы сюда...  -  думал  шкипер  в  отчаяньи.  -  Пусть  Ванька
неуважителен, но все же ученый... Мало я его в  детстве  порол,  не  сумел
довести до человека... Чтобы не стыдно там, ну и все такое... Ведь разбуди
его, подлеца, в любой час ночи - вот чего дескать, Ванечка, подлец, больше
всего тебе хочется? - ведь он не задумываясь, не открывая глаз, ответит  -
на батю не походить!"



                                    1

     Гроза шла со  стороны  Искитима.  Небо  там  -  заплывшее,  черное  -
сочилось влагой, но над базой отдыха Института геологии Солнце  пока  даже
не  затуманилось.  Стояла  плотная,  ясная,  _г_р_а_ф_и_ч_е_с_к_а_я_,  как
определил ее про себя Веснин, тишина.
     Подоткнув под  голову  свернутый  спальник,  Веснин  лежал  на  тугом
надувном матрасе и  удрученно  рассматривал  сосну,  опутанную  растяжками
палатки.  От  обнаженных  плоских  корней,  густо  и  во   многих   местах
пересекавших тропинку, до нижних причудливых  толстых  сучьев  сосна  была
сильно обожжена - то ли  неудачно  жгли  под  нею  костер,  то  ли  молния
постаралась.
     "Чувствует ли дерево боль?.. - Веснин поежился. - Как  это  вообще  -
ощущать лижущее тебя пламя и не  иметь  возможности  уклониться,  заорать,
броситься в воду, если даже вода плещется прямо перед тобой?.."
     Он вздохнул.
     Он-то, Веснин, мог сбежать от огня, он бы выпрыгнул из огня,  случись
такое, но вот от мыслей... От мыслей, действительно, не убежишь...
     Повернув голову, он  хорошо  видел  палатки,  разбитые  по  периметру
большой поляны, больше того, он видел почти всех еще не съехавших  с  базы
людей - аккуратного  математика  Ванечку  Шашкина,  лениво  бренчащего  на
гитаре, рослого неудачника Анфеда, геофизика  и  спортсмена,  и,  наконец,
дуру Надю.
     Нет - упаси Господь! - Надя, конечно,  не  была  дурой,  просто,  без
всякой, кстати, злости, так ее определил Анфед. А сама по себе Надя больше
походила на балерину - прямая,  точеная,  ноги  сильные,  длинные,  из-под
распущенных рыжих волос,  схваченных  выше  лба  кремовой  лентой,  всегда
беспечально посверкивают глаза,  но  вот  инстинкт  самосохранения...  Как
правило, Надя сперва смораживала какую-нибудь  глупость,  и  только  потом
спохватывалась.
     Веснина  на  базе  встретили  с  интересом   -   писатель   все-таки.
Писатель-фантаст... Прошел слух, что он и есть  один  из  двух  знаменитых
братьев, но этому все же не поверили - с чего вдруг кто-то  из  знаменитых
братьев поедет в Сибирь, да еще осенью, да еще на  базу  отдыха  Института
геологии, а не на какие-нибудь там обкомовские дачи? Хотя никто,  конечно,
за базу не переживал. Тут все в порядке,  хоть  Станислава  Лема  привози.
Бывали тут, кстати, польские минералоги, бывал болгарский поэт, называвший
комаров москитами, да мало ли кто тут еще бывал, преимущества в общем  для
всех одни: утром свежий деревенский творог, раз в неделю - чистые вкладыши
для  спальных  мешков.  Это  только  Ванечка  Шашкин  требовал  на  прокат
торпедный катер - топить самоходные  баржи,  будившие  его  по  утрам,  но
Ванечке в торпедном катере отказали. Что ж это будет, начни каждый  топить
на Оби суда?
     Когда на базе узнали, что Веснин вовсе не брат и даже не имеет брата,
расстроился один Анфед. Но это никого не  удивило.  Все  знали:  даже  при
росте своем и спортивности Анфед все равно неудачник. Гирю  пудовую  одной
левой жмет,  всегда  поддержит  любую  компанию,  замечательно  на  гитаре
играет, в голове мысли водятся, а все одно - неудачник. Жена от него ушла,
на переаттестации чуть не  загремел  в  лаборанты,  новый  дорогой  костюм
прожег сигаретой в первый же день рождения... И последний случай: дирекция
Института сочла нужным именно Анфеда оставить на базе  вместо  того  чтобы
отпустить в поле. Оно понятно, кому-то все равно надо помогать  начальнику
базы Кубыкину, но почему именно Анфед?..
     "Опять я не о том, - вздохнул Веснин. -  Мне  не  об  Анфеде,  мне  о
рукописи надо думать. Ведь специально выбрался на базу - осень,  безлюдье.
Гуляй по лесу, собирай моховики, сиди над Обским морем,  все  работает  на
тебя, думай!.. А я об Анфеде... Анфед совсем из другой оперы, при этом  не
из космической. Да и не возьмут в космос такого как Анфед. Он по  присущей
ему непрухе врежется в первый же астероид... К черту!"
     Думай, Веснин.
     Но сосредоточиться он не мог. Мешала  гитара  Ванечки,  постанывающая
жалобно, слабо, мешала приближающаяся, никак не могущая разразиться гроза,
воздух,  напитанный  электричеством,  неопределенностью,  тяжкой  духотой.
Говорят, вспомнил Веснин, грозы здесь бывают такие, что хвосты  у  лошадей
торчком стоят.
     "Посмотрим..." - неопределенно решил  Веснин,  хотя  понимал,  скорее
всего ничего такого он не увидит.
     Серов, черт побери, Серов! - вот кто был нужен  Веснину,  вот  в  ком
было все дело. Серов - физик, умница, старый друг, человек,  читавший  все
его рукописи, придира, циник, насмешник. Ну, в самом деле, зачем  Джордано
Бруно взошел на  костер?  Если  во  Вселенной  мы  действительно  одиноки,
поступок Джордано  был  лишен  смысла,  а  если  окружены  многочисленными
разумными мирами... Ну и так далее...
     Серов  всегда  раздражал  Веснина,  но,  в  сущности,  Веснин   давно
ориентировался именно на реакцию Серова. Вдруг мы и впрямь одиноки?  Вдруг
только человек и несет  факел  разума?  Вдруг  весь  наш  образ  мышления,
рассчитанный на неведомого собеседника, ложен?.. Не пора  ли  пересмотреть
основы философии?..
     С таких вот вопросов и начинается путь к поповщине, усмехался  Серов.
Язвительная улыбка кривила его тонкие узкие  губы,  дьявольски  вспыхивало
треснувшее стекло очков. Может  и  твои  проблемы,  Веснин,  упираются  во
вселенское одиночество. Может ты просто  боишься  по-новому  взглянуть  на
давнюю проблему совести... Ладно, пришельцы, это я могу понять. Но  почему
ты и земных героев пишешь красавцами?  Они  же  одиноки  как  Космос.  Это
должно их преображать. Они иными должны  быть!  Иными...  Придумывай,  что
тебе угодно, пусть Космос  будет  угрюм,  тревожен,  но  человек-то!..  Ты
оглянись вокруг!  Пиши  человека  таким,  какой  он  есть.  Читатель  ждет
сравнений. Пусть не все  сравнения  будут  не  в  его  пользу!..  Господи,
Веснин, как надоели стандартные красавцы из  книжек.  Должно  же  в  твоем
герое быть какое-то  _о_б_ы_ч_н_о_е_  волшебство  или  хотя  бы  мускусный
запах! Не приключения идей, Веснин, а приключения человека! Человека с его
странным неясным опытом!..
     Веснин раздраженно ворочался на матрасе, а гроза все не приходила,  а
душный воздух становился все плотней и плотней.
     Соавтора бы тебе! - вспомнил он язвительную усмешку Серова. Не физика
и не химика, не космонавта и не шпиона, а самого  обыкновенного  бомжа  из
подвала,  чтобы  даже  гнусным  дыханием  своим  он   не   позволял   тебе
проваливаться в  романтику.  Мы  же  интересны  друг  другу  только  своим
непосредственным личным опытом, тем, чего нет ни у  кого  другого.  Только
непосредственный опыт имеет значение,  все  остальное  -  лажа.  Плюнь  на
воображаемые миры, зачем тебе все эти выдуманные мутанты, летящие к нам то
с Альдебарана, то с Трента? И, кстати, почему с Трента? Что это вообще  за
Трент, что за дурацкое название?
     Название как название.
     - ..._с_в_е_т_.
     Веснин вздрогнул.  Это  кто-то  сказал?  Кто-то  неслышно  подошел  к
палатке?
     Приподнявшись, он выглянул из палатки, но никого рядом не увидел.
     Дело не в пустом придумывании, подумал он. Дело в сомнениях,  которые
никто не может назвать пустыми. Ну да,  ну  ладно,  там  впереди,  в  веке
тридцатом, скажем, страсти животные уступят наконец место  страстям  чисто
человеческим, там мы даже физически будем выглядеть иначе, но почему, черт
возьми, описывая то, чего еще нет, я должен пользоваться только  тем,  что
уже создано?  Зачем  тогда  человеку  воображение?  Разве  не  воображение
является двигателем прогресса?..
     Духота, выдохнул он. Какая, к черту, работа?
     И услышал голос Кубыкина.



                                    2

     Голос у начальника базы был замечательный. Редкого безобразия  голос,
то срывающийся на фальцет, то гудящий, как труба, которую, даже  не  зная,
что это такое, смело можно назвать иерихонской.
     - Тама вот! -  ревел  Кубыкин,  трясущимся  толстым  пальцем  тыча  в
сторону речки, впадающей в море рядом с кухней. - Тама  вот!  Молния!  Как
ручей огненный, а потом в шар свернулась! Я прямо так и подумал -  Солнце!
Ведь не бывает молний таких... И к берегу! К  берегу!  Вот,  думаю,  может
рыбки нам наглушило, а там... Ничего! - голос Кубыкина  взвился,  зазвенел
как струна, окончательно теряя какую бы то ни было связь с его  громоздким
тяжелым телом. - Ну ничегошеньки там! Хоть хрен точи!
     Ванечка лениво отозвался:
     - Как шар говоришь? А диаметр?
     - Ну... С метр!
     - Анфед! Посчитай, - попросил Ванечка.
     - Я уже посчитал, -  меланхолично  отозвался  Анфед.  -  Диаметром  с
метр... Таких не бывает.
     - Слышал? - спросил Ванечка. - Не бывает таких,  Кубыкин,  Анфед  уже
посчитал.
     Кубыкин обиделся:
     - У-у-ученые!
     И побагровел, налился предгрозовым нехорошим раздражением:
     - А вот веники! А вот ломать! По  пять  штук  с  каждой  души,  иначе
никого с базы не выпущу!
     Конечно, можно было спросить: а зачем, собственно, веники, если через
неделю базу  все  равно  закрывают  на  зимний  сезон,  но  Кубыкин  столь
откровенно ждал вопросов и  возражений,  что  никто  спрашивать  не  стал.
Только Веснин, выбравшись  из  палатки  и  подойдя  к  Кубыкину,  пообещал
негромко:
     - Наломаем.
     Кубыкин нехорошо обрадовался:
     - А территорию?
     - Что территорию?
     - Территорию кто уберет? Загадили.
     - Да мы и уберем, - примирительно заметил Веснин.
     Кубыкин растерялся:
     - А тряпка на кустах... Чья?
     - Это не тряпка. Это кухонное полотенце. Я уберу.
     - Полотенце... - протянул, смиряясь Кубыкин. - Ну, убери. Проверю.
     - Давайте чай пить, - предложила Надя. Редкий  случай,  вовремя  и  к
месту.
     Перед Анфедом и Ванечкой Надя ничуть  не  стеснялась,  разгуливала  в
купальнике, но Кубыкин ее пугал - она накинула на плечи  халатик.  Ванечка
даже откинулся, по-новому оглядывая Надю, но почему-то так получилось, что
он откинулся как бы от наклонившегося к нему Анфеда, и Веснин усмехнулся -
ну как же, неудачник. А неудачники, они заразны...
     Уж не писать ли людей будущего с Ванечки, к чему толкает его Серов?
     Веснин  глянул  на  маленькое  кругленькое  личико  Ванечки,  на  его
аккуратные, тонкие, почти птич