- Не знаю, право, было ли  у  него  больше,  чем  по  одной  таблетке
каждого вида. В коробке лежали четыре жестких листа, как страницы книги, и
каждый лист усеян рядами углублений с  таблетками.  По-моему,  шестнадцать
рядов вдоль и восемь поперек. Моррис, надо позвонить Луизе. Даже если  она
вчера видела меньше моего, то запомнила все равно больше.
     - Вы про  Луизу  Шу,  официантку?  Не  возражаю.  А  может,  она  еще
подтолкнет вашу память?..
     - Тоже верно.
     - Позвоните ей. Скажите, что мы ее встретим. Она ведь в  Санта-Монике
живет?
     Подготовился он основательно, ничего не скажешь.
     Луиза еще не успела снять трубку, как Моррис передумал:
     - Знаете что, попросите ее приехать в "Длинную ложку". И скажите, что
за беспокойство ей будет хорошо заплачено.
     Луиза подошла к телефону и заявила мне, что я ее вытащил из  постели,
а я ответил, что ей хорошо заплатят за беспокойство, а она  спросила,  что
это еще за дурацкий розыгрыш.
     Повесив трубку, я поинтересовался у Морриса:
     - Почему в "Длинную ложку"?
     - Мысль мне пришла. Я вчера ушел  из  бара  одним  из  последних.  И,
по-моему, вы вчера уборку не делали.
     - Я что-то чувствовал себя странновато. Вроде бы немножко прибрался.
     - Мусор из урн не выбрасывали?
     - Да мы этого  сами  и  не  делаем.  По  утрам  приходит  один  дядя,
протирает полы, выносит мусор и все такое. Но последние два дня он  болеет
гриппом и не выходит из дома.
     - Вот и славно. Одевайтесь,  Фрейзер,  поедем  в  "Длинную  ложку"  и
посчитаем, сколько там найдется оберток от "монашьих" таблеток. Их не  так
уж трудно будет найти. Тогда мы будем знать, сколько таблеток вы приняли.

     Я поневоле  заметил,  что,  пока  я  одевался,  в  поведении  Морриса
произошла еле уловимая перемена. У него появились замашки собственника.  И
он все время держался вблизи, как бы в постоянной готовности пресечь любую
попытку украсть меня, а равно любую мою попытку сбежать.
     Может, просто воображение разыгралось, только я уже начал жалеть, что
так много знаю о "монахах".
     Я задержался, чтобы перед уходом опорожнить кофеварку. Сила привычки.
Каждый день, уходя, я ставлю ее в посудомойку. Когда в  три  часа  утра  я
возвращаюсь домой, ее можно сразу же заправить снова.
     Я вылил остывшую жижу, помыл кофеварку и уставился вовнутрь неверящим
взглядом. Там лежал свежий кофе, чуть-чуть влажный от пара. Он еще не  был
использован.

     Под дверью на лестнице торчал еще один сотрудник секретной  службы  -
высокий, с зубастой усмешкой, по виду со Среднего Запада. Звали его Джордж
Литтлтон. После того, как  Билл  Моррис  познакомил  меня  с  ним,  он  не
произнес ни слова. Вероятно, мина у меня была такая, точно я собираюсь его
укусить. Я бы и укусил. Потому что мое чувство равновесия  вело  себя  как
больной зуб, ни на секунду не позволяя забыть о себе.
     Спускаясь  в  лифте  вниз,  я   буквально   физически   ощущал,   как
перемещается вселенная вокруг меня. Словно у меня в голове разворачивается
карта в четырех измерениях. В центре этой карты был  я,  а  вся  остальная
вселенная вращалась вокруг меня с различными переменными скоростями.
     Мы влезли в "линкольн-континенталь". За руль сел Джордж. Карта в моей
голове  стала  еще  раза  в   три   чувствительнее,   регистрируя   каждое
прикосновенние к тормозу и акселератору.
     - Мы зачисляем вас на ставку, - говорил Моррис, -  если  вас  устроят
наши условия. Вам известно о "монахах" больше, чем кому бы то ни  было  на
Земле. Оформим вас консультантом, будем платить вам тысячу долларов в день
и записывать все, что вы сумеете вспомнить о них.
     - С условием, что я смогу уволиться в тот момент, когда сочту, что из
меня уже выкачали все до донышка.
     - Договорились, - ответил Моррис. Но он лгал. Они собирались  держать
меня до тех пор, пока самим не надоест. Однако сейчас я с этим  ничего  не
мог поделать.
     Я не понимал, откуда во мне такая уверенность, и потому спросил:
     - А с Луизой как?
     - Насколько я помню, она, в основном, крутилась возле столиков.  Вряд
ли она знает что-либо существенное. Мы заплатим ей за первые два  дня,  по
тысяче за каждый. Во  всяком  случае,  за  сегодня  заплатим  обязательно,
независимо от того, знает она что-нибудь или нет.
     - Идет, - сказал я и попытался сесть поудобнее.
     - Ценность для нас  представляете  именно  вы,  Фрейзер.  Вам  просто
фантастически повезло. Эта их таблетка  с  языком  даст  нам  колоссальное
преимущество во всех контактах  с  "монахами".  Им  о  нас  еще  предстоит
узнать. А мы о них уже знаем. Слушайте, Фрейзер, как выглядят "монахи" под
своими сутанами?
     - Они не гуманоиды, - ответил я. - Сейчас они ходят выпрямившись лишь
для того, чтобы не смущать нас. С одного бока  сутана  у  них  вздувается,
будто под ней спрятано какое-то оборудование.  Никакого  оборудования  там
нет. Это часть их пищеварительной системы. Голова у "монаха" большая,  как
баскетбольный мяч, но наполовину пустая...
     - А что, обычно они бегают на четвереньках?
     - Да, они четверорукие и  очень  цепкие.  Животное,  к  которому  они
восходят, живет в лесах из растений,  похожих  на  гигантские  одуванчики.
Каждая из четырех рук способна  метать  камни.  Такие  звери  до  сих  пор
обитают на Центре - это родная планета  "монахов".  Однако  вы  ничего  не
записываете...
     - Я включил магнитофон.
     - Неужели? - мне просто захотелось подшутить.
     - Можете не сомневаться.  Нам  пригодиться  любая  мелочь,  какую  вы
только припомните. Мы ведь пока что  не  знаем  даже,  каким  образом  ваш
"монах" очутился в Калифорнии.
     "Мой монах" - вот смехотища...
     - Меня вчера проинструктировали, но бегло. Я вам еще не  рассказывал?
Я гостил у родителей  в  Кармеле,  как  вдруг  вчера  утром  позвонил  мой
начальник. Десять часов спустя я знал все, что известно о "монахах" любому
другому смертному, не считая, разумеется, вас.
     До вчерашнего дня мы полагали, что все "монахи", прибывшие на  Землю,
находятся либо в здании ООН, либо в  своей  шлюпке.  Наши  люди,  Фрейзер,
несколько опытных космонавтов  в  лунных  скафандрах,  заглядывали  в  эту
шлюпку. На Землю прибыли шестеро "монахов", если,  конечно,  остальные  не
попрятались где-нибудь в шлюпке. Но зачем бы им прятаться? Вам приходит на
ум какая-либо причина, по которой они могли бы так поступить?
     - Нет.
     - И никому другому тоже. И сегодня утром все шестеро были налицо. Все
в Нью-Йорке. Ваш тоже вчера вернулся домой.
     Эта новость поразила меня.
     - Как вернулся?
     - Откуда мы знаем, как. Пусть это заведомая глупость,  но  мы  сейчас
проверяем авиарейсы. Думаете, стюардесса могла  не  заметить  "монаха"  на
борту самолета? А заметив, не сообщить об этом газетчикам?
     - Наверняка сообщила бы.
     - Проверяем мы и все сообщения о летающих тарелках.
     Я рассмеялся, хотя его слова звучали весьма логично.
     Луизу мы встретили на грязной автостоянке у "Длинной ложки". Когда мы
подъехали, она как раз вылезала из своего "мустанга". Рука ее взметнулась,
как стрелка семафора, и она устремилась к нам, заговорив на ходу.
     - Пришельцы из космоса  в  "Длинной  ложке",  вот  смехотища,  -  это
словечко она переняла у меня. - Эд, я же всегда тебе  говорила,  что  твои
завсегдатаи не люди, а черт те кто. Привет, вы мистер Моррис? Я вас помню.
Вы у нас были вчера. За весь вечер всего четыре коктейля...
     Моррис улыбнулся.
     - Зато я не поскупился на чаевые. Зовите меня Билл, хорошо?
     Луиза Шу была жизнерадостной блондинкой. По выбору, а не по рождению.
В "Длинной ложке" она работала уже пять лет. Мало кто из моих завсегдатаев
знал по имени меня, зато ее звали Луизой все без исключения.
     У нее был смертельный враг - лишние двадцать фунтов веса, делающие ее
чуть полноватой на вид. Время от времени она садилась на диету.  Пару  лет
назад она взялась за это всерьез, перестала жульничать сама с собой  и  на
несколько месяцев стала  злюка  злюкой.  Героическими  усилиями,  едва  не
заморив себя, она довела свой вес до ста двадцати пяти фунтов. На радостях
решила как следует отметить свою победу и - сама впоследствии признавалась
- за один вечер вернулась к исходным ста сорока пяти.
     Но с лишними двадцатью фунтами или  без,  она  была  бы  превосходной
женой. Я и сам подумывал, не сделать ли ей предложение, но мой  предыдущий
брак оказался слишкою безрадостным, а развод причинил слишком много  боли,
и все это произошло слишком недавно. Да  и  алименты  к  тому  же.  Из.-за
них-то я жил в конуре, из-за них не мог  позволить  себе  жениться  снова.
Пока Луиза отпирала дверь, Моррис купил в автомате газету.

     В баре царил страшный беспорядок. Вчера мы с Луизой кое-как  протерли
столики,  собрали  грязные  стаканы  и  высыпали  содержимое  пепельниц  в
мусорные  урны.  Но  стаканы   так   и   остались   невымытыми,   а   урны
неопорожненными.
     Моррис принялся расстилать газету на полу.
     А я замер на месте, держа руки в карманах.
     Литтлтон вышел из-за стойки и вынес обе  урны.  Он  выпростал  их  на
газету и начал вместе с Моррисом сортировать мусор.
     Мои  пальцы  нащупали  в  кармане  обертку  от   таблетки   "монаха".
Совершенно верно, вчера под фартуком на мне были именно эти брюки...
     Какой-то инстинкт заставил меня умолчать о находке. Я вынул  руку  из
кармана  пустой.  Луиза  уже  помогала  агентам  копаться  в   мусоре.   Я
присоединился к ним.
     Наконец, Моррис сказал:
     - Четыре. Надеюсь, что это все. Но надо поискать и за стойкой.
     "Пять", - подумал я. И еще я подумал: "Вчера вечером я приобрел  пять
новых профессий. Не разумнее ли скрыть хотя бы одну из них?"
     Если  у  меня  хватило   ума   принять   телепортационную   таблетку,
предназначенную для каких-то многоглазых существ, то чего еще я мог  вчера
наглотаться?
     Может, я - стал рекламным агентом, может, вором высшей  квалификации,
а, может, дворцовым палачом, в совершенстве владеющим искусством пытки?  А
вдруг я напросился на  что-нибудь  еще  более  отвратительное,  что-нибудь
вроде профессии Гитлера либо Александра Македонского?
     - Здесь ничего нет, - сказал из-за стойки Моррис.  Луиза  подтвердила
его слова, передернув плечами.
     Моррис протянул четыре обертки Литтлтону и распорядился:
     - Отвези к Дугласу и позвони нам оттуда.
     - Мы подвергнем их химическому анализу, - объяснил он Луизе и мне.  -
Может сдаться, среди них попалась обычная обертка от конфеты. А может,  мы
пропустили одну или две. Но пока что будем  считать,  что  всего  их  было
четыре.
     - Ладно, - сказал я.
     - Ладно ли, Фрейзер? Может, все таки три? Или пять?
     - Не знаю. - Я действительно не мог вспомнить.
     - Четыре, так четыре. Две из них мы уже идентифицировали. Одна - курс
телепортации для каких-то инопланетян. Вторая - языковый курс. Так?
     - Похоже, что так.
     - Что он вам дал еще?
     В моей голове опять поплыли какие-то клочки  воспоминаний,  никак  не
желавшие разъединяться. Я пожал плечами.
     Моррис на глазах впадал в отчаяние.
     - Простите, - вмешалась Луиза. - Вы на службе пьете?
     - Да, - не колеблясь ответил Моррис.
     Поскольку для нас с Луизой  служебные  часы  еще  не  наступили,  она
смешала три джина с тоником и  принесла  их  в  одну  из  кабинок.  Моррис
раскрыл плоский чемоданчик, который на поверку  оказался  магнитофоном,  и
сказал:
     - Так мы ничего не упустим.  Луиза,  давайте  поговорим  о  вчерашнем
вечере.
     - Надеюсь, что смогу вам помочь.
     - Что здесь произошло после того, как Эд принял первую таблетку?
     - Ммм, - Луиза взглянула на меня искоса. Я не знаю, когда  он  принял
первую. Но около часа ночи я заметила, что он как-то странно  ведет  себя.
Подает очень медленно, путает заказы. Я вспомнила, что такое  приключилось
с ним прошлой осенью, когда он развелся...
     Я почувствовал, как у меня застыли мышцы  лица.  Воспоминание  о  том
случае  неожиданно  причинило  мне  боль.  Я  отнюдь  не   являюсь   своим
собственным лучшим клиентом, но год назад случился у меня один мучительный
вечер. Луиза сумела меня убедить, что нельзя одновременно пить и стоять за
стойкой. Поэтому я продолжал пить, а за стойку вернулся только после того,
как протрезвел.
     - Вчера вечером, -  рассказывала  Луиза,  -  я  подумала,  что  опять
возникнет та же проблема, и решила его  подстраховать.  Повторяла  заказы,
следила, как он смешивает коктейли, чтобы не дать напутать, В основном  Эд
был занят беседой с "монахом",  только  сам  он  говорил  по-английски,  а
"монах" испускал какой-то горловой шепот. Помните, на  прошлой  неделе  по
телевизору показывали, как "монахи" говорят? Вот и этот шептал  точно  так
же. Я видела, как Эд взял у него  таблетку  и  проглотил,  а  потом  запил
водой. - Она повернулась ко мне и коснулась моей руки. - Я  думала,  ты  с
ума сошел. Я пыталась тебя остановить.
     - Не помню.
     - В баре к тому времени уже почти никого не было. А ты  рассмеялся  и
сказал, что эта таблетка научит тебя ориентироваться и ты  больше  никогда
не  заблудишься.  Я,  конечно,  не  поверила.  Но  "монах"  включил   свою
переводящую машинку и повторил то же самое.
     - Лучше бы ты меня все-таки остановила, - сказал я.
     - Лучше бы ты не говорил мне этого, - ответила Луиза. - Я  ведь  тоже
приняла таблетку.
     Я чуть не захлебнулся. Я как раз поднес к губам джин с тоником.
     Луиза хлопнула меня по спине и, вероятно, помогла мне перевести дух.
     - Ты ничего не помнишь? - спросила она.
     - Я вообще почти ничего не помню с той  секунды,  как  принял  первую
таблетку.
     - Да? Но ты вовсе не казался нетрезвым. Во всяком случае, поначалу...
     В разговор вмешался Моррис.
     - Луиза, а что "монах" сказал о таблетке, которую дал вам?
     - Ничего. Мы говорили обо мне. -  Она  задумалась.  Потом,  удивляясь
самой себе, сказала: - Не знаю даже, как это понять. Ни с того, ни с  сего
начала выкладывать историю своей молодой жизни. И кому? "Монаху"!  Но  мне
почудилось, что он слушает меня с сочувствием.
     - "Монах"?
     - Да, "монах". Потом вдруг достал таблетку, дал ее мне и сказал,  что
она  мне  поможет.  Я  ему  поверила.  Не  знаю,  почему,  но  поверила  и
проглотила.
     - Были какие-нибудь симптомы? Появились какие-нибудь новые ощущения?
     Она покачала головой, обескураженно и несколько раздраженно.  Сейчас,
в холодном сером полуденном  свете,  вчерашний  поступок  представился  ей
чистой воды безумием.
     - Значит, так, - сказал Моррис. - Вы, Фрейзер, приняли три  таблетки.
Назначение двух из них нами установлено. Вы, Луиза, приняли  одну,  но  мы
понятия не имеем, чему она вас научила. - Он зажмурился.  Затем  посмотрел
на меня. - Фрейзер, если вы не  можете  вспомнить,  что  вы  приняли,  то,
может, хоть вспомните,  от  чего  отказались?  Предлагал  ли  вам  "монах"
что-либо такое...
     Он осекся, уловив выражение моего лица. Потому что его слова в  самом
деле мне кое-что напомнили...
     "Монах"  говорил  на  своем  языке,  говорил  своим  чужим  шепотком,
которому вполне достаточно быть шепотком, потому что  основные  его  звуки
просты и  легко  различаются  даже  человеческим  ухом.  "Это  обучит  вас
правильной технике плавания... Кхх... достигает скорости от шестнадцати до
двадцати  четырех...  кхх...  за  три  гребка...   Курс   включает   также
упражнения..."
     - Я отказался от таблетки, обучающей разумных рыб правильной  технике
плавания, - сказал я вслух.
     Луиза хихикнула.
     - Шутите? - спросил Моррис.
     - Нет. - И было еще кое-что. Сейчас мне уже не мерещилось, что я тону
в море бессчисленных и бессвязных фактов,  как  раньше.  Видимо,  все  они
постепенно раскладывались по полочкам у меня в голове, находя каждый  свое
место. - Я его расспрашивал об  инопланетных  формах  жизни.  Не  о  самих
"монахах" - это было бы невежливо,  тем  более  со  стороны  представителя
расы, не проявившей пока еще своих интеллектуальных способностей,  -  а  о
других инопланетянах, обустройстве их организмов. И "монах" предложил  мне
три курса рукопашного боя без оружия.  Каждый  из  них  включает  обширные
познания анатомии.
     - Вы их не приняли?
     - Нет. А  зачем?  Одна  из  таблеток  обучала,  как  убить  разумного
вооруженного червя, но она пригодилась бы мне только в том случае если  бы
я был разумным невооруженным червем. А я еще не настолько к  тому  времени
обалдел.
     - Найдутся люди, Фрейзер, которые отдали бы руку или ногу за любую из
таблеток, от которых вы отказались.
     - Ага. А пару часов назад вы заявляли, что  я  псих,  раз  согласился
глотать обучающие таблетки пришельцев.
     - Извините, - сказал Моррис.
     - Вы ведь всерьез решили, что они сведут меня с ума.  А,  может,  уже
свели, - добавил я, потому что мое сверхчувствительное равновесие все  еще
продолжало чертовски меня беспокоить.
     Но реакция Морриса обеспокоила меня еще больше. "Фрейзер того и гляди
начнет заговариваться. Надо поскорее выкачать из него все, что можно".
     Нет, на лице его ничего такого не отразилось. Неуж-то я превращаюсь в
параноика?
     - Расскажите-ка мне еще о таблетках, - попросил Моррис. - Похоже, что
они дают эффект замедленного действия. Долго ли придется ждать, прежде чем
появится уверенность, что на поверхность всплыло абсолютно все?
     - Он и вправду говорил мне что-то... - Я сделал усилие  и  постепенно
вспомнил.
     "Таблетки функционируют как память", -  нашептывал  мне  "монах".  Он
отключил переводящее устройство и нашептывал на своем языке - ведь  теперь
я его понимал. Трескотня "переводчика" раздражала его, потому-то он и  дал
мне первую таблетку. Но  шептал  он  тихо,  язык  его  был  для  меня  еще
непривычен, и приходилось слушать очень напряженно, чтобы понять,  что  он
говорит. Зато сейчас я отчетливо все вспомнил.
     "Информация, заложенная в таблетках, станет частью вашей  памяти.  Вы
не будете давать себе отчета в том, что усвоили новые знания, до тех  пор,
пока они вам не понадобятся. Тогда приобретенная  информация  всплывет  на
поверхность. Память работает по ассоциации", - сказал  он.  И  еще:  "Есть
вещи, которым нельзя обучиться за партой. Всегда существует различие между
знанием, приобретенным в школе, и  знанием,  почерпнутым  из  практической
деятельности".
     - Теория и практика, - пояснил я Моррису. -  Теперь  я  понимаю,  что
именно он имел в виду. Во всем свете нет  ни  одной  школы  барменов,  где
научат  не  класть  сахар  в  коктейль  "Старомодный"   в   часы   наплыва
посетителей.
     - Что, что?
     -  Это  смотря,   конечно,   какой   бар.   В   фешенебельных   барах
столпотворения никогда не бывает,  там  его  не  допустят.  Но  в  обычной
забегаловке каждьй, кто в часы пик заказывает  сложный  напиток,  получает
то, чего заслуживает. Он ведь сбивает бармена с темпа в самые  критические
минуты,  когда  каждое  мгновение  -  деньги.  Поэтому  бармен  и   подает
"Старомодный" без сахара. В  противном  случае  он  потеряет  больше,  чем
заработает.
     - Но ведь этот посетитель к нему больше не вернется.
     - Ну и что? Он же все равно не из завсегдатаев. Постоянные-то клиенты
знают, что к чему.
     Я невольно усмехнулся, так  был  потрясен  и  шокирован  Моррис.  Ему
открылось прегрешение, о котором он раньше и не подозревал. Я сказал ему:
     - Подобные трюки должны быть известны каждому бармену. Поймите: школа
барменов - профессиональное заведение. Там учат, как выжить за стойкой. Но
в рецепте указан сахар, поэтому на занятиях  вы  либо  кладете  сахар  как
положено, либо вылетаете с треском.
     Сжав губы, Моррис покачал головой. Потом ответил:
     - Значит, "монах" предупредил вас, что  вы  получаете  теорию,  а  не
практику.
     - Да нет же, совсем наоборот. Поймите, Моррис...