Станислав Лем.
    Сказка о трех машинах-рассказчицах короля Гениалона

   -----------------------------------------------------------------------
   Stanislaw Lem. Bajka о trzech maszynach opowiadajacych
   krola Genialona (1967). Пер. с польск. - К.Душенко.
   "Собрание сочинений", т.6. М., "Текст", 1993.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 11 April 2001
   -----------------------------------------------------------------------



   Однажды явился к Трурлю чужак, по обличью которого, едва успел он выйти
из фотонного паланкина, сразу было видать, что персона это особенная и  из
дальних сторон, ибо там, где у прочих  имеются  руки,  у  него  лишь  веял
благовонный зефир, там, где у прочих ноги, у него лишь дивно играло сияние
радужное, и даже голову заменяла ему драгоценная шляпа; говорил же  он  из
самой середки, ибо являл собою шар, идеально выточенный, наружности весьма
привлекательной, опоясанный плазменным богатым  шнуром.  Поздоровавшись  с
Трурлем, он объяснил, что его тут двое,  а  именно:  полушарие  верхнее  и
полушарие нижнее; первое звать Синхронии,  второе  же  Синхрофазий.  Такое
искусное конструкторское решение разумного существа привело  в  восхищение
Трурля, и он признался, что никогда еще не доводилось  ему  видеть  особу,
сработанную  столь  тщательно,  с  манерами  столь  прециозными  и   таким
брильянтовым блеском. Пришелец в свой черед похвалил конструкцию Трурля  и
после такого обмена любезностями рассказал, что его сюда  привело;  будучи
другом и верным слугою славного короля  Гениалона,  прибыл  он  к  Трурлю,
чтобы заказать ему три машины-рассказчицы.
   - Король и господин мой  давно  уж  не  царствует  и  не  управляет,  -
объяснил он,  -  а  к  двойному  этому  отречению  привела  его  мудрость,
глубочайшее постижение мировых дел. И вот, покинув  свое  королевство,  он
поселился  в  пещере,  сухой  и   прохладной,   чтобы   там   размышлениям
предаваться. Однако ж порою снедает его меланхолия либо отвращение к  себе
самому,  и  тогда  ничто  не  способно  его  утешить,   кроме   совершенно
необычайных историй. Ни те, кто сохранил ему верность и  не  оставил  его,
когда он сложил корону, давно  уже  рассказали  все,  что  сами  знали.  А
потому, не видя иного способа, мы просим  тебя,  конструктор,  помочь  нам
рассеять монаршью тоску - при помощи машин, которые ты искусно построишь.
   - Это можно, - ответил Трурль. - Но зачем вам целых три?
   - Мы бы хотели, - сказал Синхрофазий, слегка покачиваясь то вправо,  то
влево, - чтобы одна рассказывала истории замысловатые, но утешные,  другая
- хитроумные и лукавые, а третья - бездонные и берущие за душу.
   - То есть одна для упражненья ума, другая для развлеченья, а третья для
назидания? - подхватил Трурль. - Понятно. О  плате  сразу  уговоримся  или
потом?
   - Когда построишь машины, потри этот перстень, - отвечал пришелец, -  и
перед тобою появится мой паланкин; ты сядешь в него вместе  с  машинами  и
мигом примчишься в пещеру Гениалона, а там уже выскажешь все желанья свои,
которые король по мере возможности безусловно исполнит.
   С  этими  словами  он  поклонился,  подал  Трурлю  перстень,   сверкнул
ослепительно и закатился в паланкин; тотчас  же  паланкин  овеяло  светлое
облако, что-то бесшумно сверкнуло, и Трурль остался  один  перед  домом  с
перстнем в руке, не слишком довольный случившимся.
   -  "По  мере  возможности"!  -  бормотал  он,  переступая  порог  своей
лаборатории. - Ох, и не люблю же я этого! Дело известное:  едва  наступает
срок платежа, как всяким учтивостям, церемониям да экивокам приходит конец
и начинаются хлопоты, которые часто не дают ничего, кроме шишек...
   В ту же минуту сияющий перстень в руке у него дрогнул и отозвался:
   - "По мере возможности"  объясняется  тем,  что  король,  отрекшись  от
королевства,  стеснен  в  средствах;  однако  он  обратился  к   тебе,   о
конструктор, как мудрец к мудрецу, и  не  ошибся,  как  вижу,  коль  скоро
говорящий перстень тебя нимало не  удивил;  не  удивляйся  же  и  бедности
королевской, ибо плату получишь щедрую, хотя, быть может, не  золотом.  Но
золотом не всякий утоляется голод.
   - Что ты мне тут плетешь,  перстенек?  -  отвечает  Трурль.  -  Мудрец,
мудреца, мудрецом, а электричество, ионы, атомы  и  всякие  драгоценности,
употребляемые для постройки машин, влетают в копеечку.  Я  люблю  договоры
ясные, подписанные, с параграфами и печатями; я не падок на всякую мелочь,
но золото я люблю, особенно в изрядных количествах, и не  стыжусь  в  этом
признаться! Его блеск, его желтый отлив, его милая сердцу тяжесть  таковы,
что стоит мне высыпать на пол один-другой мешочек дукатов и  под  приятный
их звон по ним покататься, как вмиг светлее  становится  на  душе,  словно
кто-то внес туда солнышко и зажег. Да, я  люблю  золото,  черт  побери!  -
закричал он, ибо собственные слова слегка его распалили.
   - Но к чему тебе золото, получаемое от других? Разве ты не  можешь  сам
его изготовить, сколько душа пожелает? - спросил, сверкнувши от изумления,
перстень.
   - Не знаю, насколько мудр твой король, - отвечает на это Трурль,  -  но
ты, как я погляжу, совершенно необразованный перстень! Это что же,  я  сам
себе должен золото делать? Да где это видано?! Разве сапожник  живет  тем,
что себе сапоги тачает? Разве повар стряпает для себя, а  солдат  за  себя
воюет? А производственные издержки? Ты о них когда-нибудь слышал? Впрочем,
золото золотом, но еще я люблю поворчать. А теперь помолчи, мне  пора  уже
за работу браться.
   Бросил он перстень в жестянку старую и взялся  за  дело.  Построил  три
машины в три дня, не выходя из  дому,  а  после  задумался,  какую  бы  им
придать форму, ибо любил простоту и функциональность.  Стал  он  пробовать
всевозможные кожухи; поскольку же перстень то и дело подавал  из  жестянки
голос, Трурль прикрыл ее, чтобы неуместные замечания не мешали работе.
   Под конец он покрасил машины - первую в белый цвет, вторую в лазоревый,
а третью в черный, затем  потер  перстень,  погрузил  машины  в  паланкин,
который немедля явился, сам в нем уселся и стал ждать, что  будет  дальше.
Засвистело, загудело, пыль взметнулась, осела, и  Трурль,  выглянув  через
окошко паланкина, увидел, что находится  в  просторной,  посыпанной  белым
песочком  пещере;  сперва   он   заметил   несколько   деревянных   лавок,
прогибавшихся под старыми фолиантами, а потом ряд  шаров,  сияющих  дивным
блеском.  В  одном  он  узнал  чужеземца,  что  заказывал  ему  машины;  в
центральном же шаре - тот был побольше и от старости покрыт сетью  царапин
- Трурль распознал короля, поклонился ему и  вышел  из  паланкина.  Король
сердечно с ним поздоровался и сказал:
   - Мудрость бывает двух видов: одна дает средства действовать, вторая от
действий удерживает. Не кажется ли тебе, достославный Трурль,  что  вторая
выше?  Ведь  лишь  безмерно   дальнозоркая   мысль   способна   предвидеть
отдаленнейшие  последствия  наших   деяний,   побуждающие   усомниться   в
разумности оных. А потому совершенство может проявляться в неделании  -  и
мудрость тем-то от разума и отличается, что видит такого рода различия...
   - С разрешения Вашего Величества замечу, - отвечал Трурль, -  что  вашу
речь можно истолковать двояко. Либо это деликатный  намек,  имеющий  целью
преуменьшить  мой   труд,   то   деяние,   что   вызвало   к   жизни   три
машины-рассказчицы, лежащие там, в паланкине. Такое толкование было бы мне
не по сердцу, поскольку свидетельствовало бы о скрытом желании  уклониться
от платежа. Либо имеется в виду лишь доктрина неделания, противоречивая по
природе  своей.  Чтобы  иметь  возможность  не  действовать,  нужно  иметь
возможность действовать, ведь тот, кто воздерживается  от  переворачивания
горы из-за отсутствия средств, а утверждает, что выбрал неделание, ибо так
велит ему мудрость, лишь выставляет себя на посмешище  дешевой  видимостью
философствования. Неделание надежно, и это все, что можно  сказать  в  его
пользу.  Делание  ненадежно,  и  в  этом  его  красота;  что  же  касается
дальнейших тонкостей этой проблемы, я, если Ваше Величество того пожелает,
построю особую машину для диспутов.
   - Вопрос об оплате  оставим  на  самый  конец  той  счастливой  оказии,
которая привела тебя к нам, - молвил король, слегка покачиваясь от скрытой
веселости, которую в нем возбудила речь Трурля. - Теперь же,  конструктор,
сделай милость, будь моим гостем и соблаговоли усесться за  этим  скромным
столом, на лавке, между верных моих товарищей, и поведай о  своих  деяниях
либо об отказе от таковых.
   - Прошу меня извинить, государь, - ответил Трурль, - но  боюсь,  что  я
недостаточно  красноречив;   впрочем,   меня   превосходно   заменят   три
привезенные мною  машины;  это  будет  вполне  уместно,  а  заодно  мы  их
испробуем.
   - Будь по-твоему, - согласился король.
   Тут все уселись в позах,  выражающих  любопытство  и  надежду  услышать
необычайное, а Трурль достал из паланкина железный корпус,  выкрашенный  в
белый цвет, нажал  на  кнопку  и  сел  по  правую  руку  от  Гениалона.  И
заговорила первая машина:
   - Если не знаете истории  о  множественниках,  их  короле  Мандрильоне,
Советчике его Совершенном и Трурле-конструкторе, который сперва  Советчика
создал, а потом погубил, то послушайте!


   Держава множественников знаменита своими жителями, кои тем  отличаются,
что  их  там  много.  Однажды  конструктор  Трурль,   бороздя   шафрановые
окрестности созвездья Делиры, сбился несколько с курса и  увидел  планету,
которая словно бы вся шевелилась. Снизившись, понял он, что причиной этому
толпы, ее покрывавшие, и  приземлился,  не  без  труда  отыскав  несколько
квадратных метров сравнительно свободного грунта. Мигом набежали  отовсюду
туземцы и окружили его, подчеркивая, как много их тут; поскольку,  однако,
голосили они все разом и  наперебой,  Трурль  довольно  долго  не  мог  их
понять. Поняв же, спросил:
   - Неужто взаправду так вас много?
   -  Взаправду!!  -  заверещали  они  с  неслыханной  гордостью.   -   Мы
неисчислимы.
   - Нас тут что маковых зерен!
   - Что звезд на небе!
   - Что песчинок! Что атомов!
   - Допустим, - ответил Трурль. - Вас много - и что с того? Может, вы без
устали пересчитываетесь и тем себя тешите?
   А они ему:
   - Необразованный  ты,  чужеземец!  Знай  же:  стоит  нам  топнуть  -  и
сотрясаются горы, стоит нам дунуть - и ветер деревья валит, как спички,  а
ежели мы разом усядемся, никто не двинет ни рукой, ни ногой!!
   - А зачем это надо, чтобы горы дрожали, страшный ветер деревья ломал  и
никто не двигал ни рукой, ни ногой? - удивился Трурль. - Не лучше ли, если
горы стоят спокойно, ветра нет и каждый чем хочет, тем и двигает?
   Страшно они возмутились пренебрежением Трурля к  великому  их  числу  и
численному величию; топнули они, дунули и уселись, чтоб ему показать,  как
много их и что  из  этого  следует.  Тотчас  земля  затряслась  и  рухнула
половина деревьев, придавив сидевших под ними; поднявшийся  вихрь  повалил
остальные и расплющил в лепешку  еще  семьсот  тысяч  народу;  а  те,  что
остались в живых, ни рукой, ни ногой шевельнуть не могли.
   - Боже мой! - ужаснулся Трурль, как кирпич  в  стене  застрявший  среди
туземцев. - Вот горе-то!
   Но оказалось, что этим он оскорбил их еще сильнее.
   - Дремучий  ты,  чужеземец!  -  загремели  они.  -  Что  значит  потеря
нескольких сот тысяч для множественников, коих никто исчислить не в силах!
Да можно ли  вообще  считать  потерею  то,  чего  и  заметить  нельзя?  Ты
убедился, сколь могущественны мы притопом, дутьем и присядом, а то ли  еще
было бы, возьмись мы за дела поважнее!
   - И в самом деле, - заметил Трурль, - не думайте, будто образ  мышления
ваш мне непонятен. Уж так повелось: все огромное и многочисленное вызывает
к себе уважение.  К  примеру,  прогорклый  газ,  вяло  блуждающий  по  дну
полусгнившей бочки, ни у кого не в  почете;  но  пусть  его  наберется  на
Галактическую Туманность - и все приходят в изумление и восторг. А это все
тот же прогорклый и зауряднейший газ, только что очень много его.
   - Речи твои не по нраву нам! - закричали они. - Не желаем мы слушать  о
каком-то прогорклом газе!
   Трурль огляделся в поисках полицейских, но давка была такая, что они не
могли протолкнуться.
   - Любезные множественники! - сказал он тогда. - Позвольте мне  покинуть
вашу страну, ибо не разделяю я веры в великолепие  многочисленности,  если
за нею только и есть, что число.
   Они же, переглянувшись,  ударили  палец  о  палец,  чем  вызвали  такое
завихрение атмосферы, что Трурля подбросило под облака и  долго  летел  он
там, кувыркаясь, пока не упал на землю. Тут он  увидел,  что  находится  в
саду королевского замка и прямо к нему направляется Мандрильон Наибольший,
владыка множественников; король, наблюдавший за полетом и падением Трурля,
заговорил:
   -  Я  слышал,  ты,  чужестранец,  не  оказал  надлежащего  уважения   к
бесчисленному моему народу. Отношу это на счет твоей мозговой темноты.  Не
постигая,  однако,  высоких  материй,  ты,  говорят,  приобрел   кое-какую
сноровку в материях менее важных; оно  и  к  лучшему,  ибо  я  нуждаюсь  в
Совершенном Советчике, а ты мне его построишь!
   - А что должен уметь Советчик и что я получу за него? - спросил Трурль,
отряхиваясь от пыли и глины.
   - Он должен уметь все: отвечать на любые вопросы, решать любые  задачи,
давать советы наилучшие из возможных, словом, предоставлять к моим услугам
наивысшую мудрость. За это  я  подарю  тебе  сто  или  двести  тысяч  моих
подданных - лишняя сотня тысяч не в счет.
   "Как видно, - подумал Трурль, - чрезмерная численность разумных существ
небезопасна, уподобляя их простому песку; и легче этому королю  расстаться
с тьмой своих подданных, чем мне с изношенным башмаком!" Вслух же сказал:
   - Государь, мой дом невелик, и я не знал бы, что делать с сотнями тысяч
невольников.
   - Простодушный мой чужестранец, есть у меня консультанты, они тебе  все
разъяснят. Уйма невольников доставляет тьму удовольствий. Можно одеть их в
разноцветное  платье  и  расставить  на  площади  в   виде   мозаики   или
назидательных надписей  на  любой  случай;  можно  связать  их  пучками  и
подбрасывать кверху; из пяти тысяч можно соорудить молот  и  еще  из  трех
тысяч - его рукоять, скажем, для раздробленья скалы или для лесоповала; из
них можно вить канаты, сплетать искусственные лианы и бахрому, а  те,  что
свисают  над  самой  пропастью,  уморительными  изгибами  тела  и   визгом
доставляют сердцу утеху, а глазу  усладу.  Поставь-ка  десять  тысяч  юных
невольниц на одной ноге и вели им правой  рукой  восьмерки  выписывать,  а
левой - прищелкивать пальцами, и ты с трудом оторвешься от этого  зрелища,
по себе знаю!
   - Государь! - отвечал Трурль. - Леса и скалы я покоряю машинами; что же
до надписей и мозаик, не в моем обычае  делать  их  из  существ,  которые,
возможно, предпочли бы иное занятие.
   - Так чего же, самонадеянный чужестранец, ты требуешь за Советчика?
   - Сто мешков золота, государь!
   Жаль было Мандрильону расставаться с золотом;  но  его  осенила  весьма
хитроумная мысль, которую он затаил, а Трурлю сказал:
   - Хорошо, будь по-твоему.
   - Желание Вашего Величества постараюсь исполнить, -  ответил  Трурль  и
направился в замковую башню, отведенную королем  под  лабораторию.  Вскоре
оттуда послышалось пыхтение мехов,  удары  молота  и  скрежет  напильника.
Посланные королем соглядатаи вернулись в большом удивлении, ибо Трурль  не
Советчика строил, но множество  всяких  машин  -  кузнечных,  слесарных  и
электроботных,  -  а  после  уселся  и  начал  гвоздиком  длиннющую  ленту
дырявить; составив таким манером подробную программу Советчика,  он  пошел
прогуляться, а машины до глубокой ночи стучали в башне; к утру же все было
готово. В полдень Трурль ввел в дворцовую залу махину на двух  ногах  и  с
одной малюсенькой ручкой и заявил  королю,  что  это  и  есть  Совершенный
Советчик.
   - Посмотрим, чего он  стоит,  -  сказал  Мандрильон  и  велел  посыпать
мраморный пол  корицею  и  шафраном  -  от  Советчика  разило  раскаленным
железом, а местами он даже светился, будучи только что вынут из печи. - Ты
же пока ступай, - добавил король. - Вечером  возвращайся,  и  увидим,  кто
кому должен и сколько.
   Трурль удалился, размышляя о том, что последние  слова  Мандрильона  не
предвещают особой щедрости, а может, даже таят в себе какой-то  подвох,  и
был очень рад,  что  ограничил  универсальность  Советчика  маленькой,  но
существенной оговоркой, занесенной в программу, а именно: чтобы тот ни при
каких обстоятельствах не мог погубить своего творца.
   Оставшись наедине с Советчиком, король спросил:
   - Кто ты таков и что можешь?
   - Я Совершенный Королевский Советчик, - ответил тот голосом глуховатым,
как бы доносящимся из пустой бочки, - и могу давать советы,  наилучшие  из
возможных.
   - Прекрасно, - сказал Мандрильон,  -  а  кому  ты  обязан  верностью  и
послушанием, мне или тому, кто построил тебя?
   - Верностью и послушанием я обязан  единственно  Вашему  Величеству,  -
прогудел Совершенный Советчик.
   -  Отлично,  -  буркнул  король.  -  Для  начала...  значит...  того...
слушай... я бы не хотел, чтобы первое  же  мое  пожелание  выставило  меня
скупцом... но все же неплохо бы, в некотором  роде...  исключительно  ради
принципа... смекаешь?
   - Ваше Величество еще не соблаговолило  Поведать,  что  ему  угодно,  -
ответил Советчик, выдвинул сбоку третью ногу, поменьше, и подперся ею, так
как временно потерял равновесие.
   -  Совершенный  Советчик  должен  читать  мысли  своего  господина!   -
проворчал сердито король.
   - Разумеется, но только по приказанию, дабы не показаться нескромным, -
возразил Советчик; затем отодвинул заслонку на животе, повернул  маленький
ключик с надписью "Чтец-телепатор", весь просиял и  воскликнул:  -  Вашему
Величеству угодно ни гроша не платить Трурлю? Понятно!
   - Если ты кому-нибудь скажешь об этом, я велю тебя бросить в  громадную
мельницу, жернова которой вращают триста тысяч моих подданных! - пригрозил
Мандрильон.
   - Никому не скажу! - заверил Советчик. - Вашему Величеству,  угодно  не
платить за меня - это проще простого. Когда Трурль вернется, объявите ему,
что золота никакого не будет, и пусть убирается.
   - Да ты, видно, олух, а не Советчик! - разъярился король. - Я  не  хочу
платить, но виноват пусть окажется Трурль! Мол, ему  ничего  не  положено!
Понял?
   Советчик  включил  аппарат  для  чтения  государевых   мыслей,   слегка
покачнулся и глухо сказал:
   - Вашему Величеству угодно также прослыть справедливым, свято  блюдущим
законы и свое государево слово, а Трурля выставить  плутом,  прохвостом  и
негодяем... Отлично. Тогда, с Высочайшего Вашего соизволения, я брошусь на
Вас и начну Вас душить и давить, а Ваше  Величество  соблаговолит  кричать
"караул", да погромче...
   - Ты, верно, спятил, - сказал Мандрильон, - чего это  ради  ты  станешь
меня душить и зачем мне кричать "караул"?
   - А чтобы обвинить Трурля в покушении на цареубийство моими  руками!  -
лучась, ответил Советчик. - И когда, по Высочайшему  повелению,  он  будет
наказан плетьми и сброшен с крепостной стены в ров, все сочтут  это  актом
небывалого милосердия, поскольку таковое  злодейство  карается  отсечением
головы,  предваряемым  жестокими  пытками.   Меня   же   Ваше   Величество
соблаговолит совершенно помиловать, как невинное в  руках  Трурля  орудие,
что вызовет общее восхищение королевской добротою и снисходительностью,  и
августейшее Ваше желание исполнится в точности.
   - Ну, так души, да поосторожней, мошенник! - согласился король.
   Как Совершенный Советчик задумал, так  оно  все  и  случилось.  Правда,
король хотел, чтобы сбрасыванию со стены предшествовало вырывание ног,  но
до этого не дошло. Сам он решил, что из-за неразберихи;