самонадеянным
упоением продолжал:
   - Сядь, тень, на иллюзорную песчаную кучу. Посиди с достоинством. И все
вспомни. Приведи в порядок свое прошлое. Пора! Ибо ситуация могильная.
   - Выход надо искать! - забыв, с кем говорит, вспылил Зеро. -  И  найти,
раз утверждают, что из любого затруднения человек  может  найти  выход.  И
довольно! Я не  желаю  копаться  в  твоих  примитивных  сомнениях.  Так  я
действительно погибну здесь. Прощай. И навсегда.
   - Зачем же так круто?
   - Видишь ли, такой субъект мне не по нутру.
   -  Ну  почему?..  -  искренне  удивилось  отображение.  -  Из-за   моей
правдивости, что ли?
   - Ты погряз в болоте. О том, как отсюда выбраться, ни единой  мысли.  У
меня нет времени, болтун. Уж  извини,  я  должен  действовать!  Но  ты  же
никогда этого не поймешь!..
   Тягостная, нудная беседа длилась еще  с  полчаса.  Зеро  никак  не  мог
отвязаться  от  прилипчивого  плоскуна.  Когда  же  он  почувствовал,  что
холодный как лед телескоп с  еще  большей  интенсивностью  начал  излучать
сковывающие волны, он стал пятиться от стекла. Странно  плотные,  медленно
плывущие волны легко пронизывали тело.  При  прохождении  очередной  волны
казалось, что  тело  на  несколько  мгновений  замораживается,  становится
ледяным. Каждая  волна  где-то  за  спиной,  далеко  за  пределами  грота,
разбивалась и бисерным эхом летела обратно. Еще  больше  дробясь  в  теле,
эхо-волна плотной рябью возвращалась в объектив телескопа.
   Ощущение было неприятное, и Станислав решительно отошел в сторону.  Еще
минуты две вдогонку ему неслись потоки упреков и оскорблений.
   Он лег на теплый склон песчаной кучи. Пора  было  отдохнуть,  прийти  в
себя от впечатлений, разобраться во всем. Не пролежал и минуты -  вскочил,
подошел к окуляру телескопа,  потому  что  без  опережающего  трудно  было
привести мысли в порядок да и чтоб, как съязвил он про себя,  "поплакаться
в жилетку" опережающему,  сказать,  с  каким  паникером  и  гробокопателем
только что имел жестокую схватку, и,  кажется,  выстоял,  оставив  того  в
растерянности и полном одиночестве...
   Опережающий  Станислава  Юлиановича  Кобальского-Зеро  появился  секунд
через  двадцать.  На  этот  раз  не  просто  в  некоем  ярко   освещенном,
неопределенном пространстве, а в небольшом  светлом  зале,  перед  широким
открытым окном, за которым свисала зеленая  ветка,  и  дул  ветер,  и  был
летний полдень... Зал Кобальскому был  странно  знаком,  так  знаком,  что
щемило сердце, но он не мог точно вспомнить, где и при каких таких светлых
обстоятельствах  давным-давно  его  видел.  Впрочем,   в   данный   момент
особенно-то вспоминать было и некогда.
   Да и возможно ли вспомнить состоящие из одного лишь света свидетельства
далекого детства или улыбчатые приметы ранней юности?
   Без обиняков опережающий спросил:
   - Полагаешь, отстающий остался в полной растерянности?
   - Ну, не ручаюсь... - слегка  смутившись,  признался  Зеро.  -  Зато  в
одиночестве. Навсегда.
   - Э  нет,  единородный!  -  выставив  перед  собой  ладонь,  словно  бы
преграждая доступ всем сомнительным суждениям Зеро, сказал опережающий.  -
Оставлять его нельзя. Ни на час,  ни  на  минуту.  Ни  на  секунду  нельзя
забывать о нем.
   - Нельзя? - поперхнулся Зеро, - оставлять...
   - Понимаешь ли, его не выбросить из головы, не спихнуть, не спровадить,
не забыть! - хоть махни на него рукой, хоть бейся головой об стенку...  Но
боюсь, если мы не избавимся от него, мы не останемся в живых.
   - Так как же избавиться?!
   - Ты должен его победить.
   - Я??. Да он сведет меня с ума! Нет, это пытка... Так ты возьми его там
в оборот, опережающий!
   - Плоскуна нельзя оставлять наедине  с  собой.  Единородный,  здесь,  в
телескопе, я не смогу с ним встретиться.
   - Никак не можешь?
   - Только через тебя.
   - Ну, ну... Понимаю. Но я не смогу с ним сладить!.. - Кобальский-Зеро в
изнеможении сел на пол. Опершись на выпрямленные, выставленные назад руки,
тупо глядел в светлый, обширный окуляр, за  которым  легко,  непринужденно
стоял опережающий.
   - Когда осилишь его, - твердо сказал опережающий, - я буду полон сил. И
уж тогда мы непременно найдем выход из грота. Главное вот что...
   - Ну, ну!..  -  часто,  глубоко  дыша,  облизывая  пересохшие  губы,  с
нетерпением потребовал Зеро дальнейших разъяснении.
   - Твои разговоры с  отстающим  отображением  не  должны  быть  долгими.
Каждая следующая - все короче. В долгой беседе он тебя  может  "затянуть".
Понимаешь? Когда начинается озноб, отойди  на  мгновение  и  обдумай  свои
аргументы. От слишком долгой беседы отстающий растет и крепнет.  Разговоры
с ним должны быть короткими и интенсивными. Но  без  эмоций!  Главное  для
тебя - доводы разума. Синтез - вот в чем зерно твоей победы.
   Немного стесняясь непривычных в его употреблении слов, Зеро сказал:
   - Значит, в диалоге с плоскуном надо сводить мысль к пафосу  созидания?
Выбраться из грота - цель. Цель требует  созидания.  Конкретного  синтеза.
Все должно быть подчинено цели - ясной, полной  задаче.  Самому  главному,
любой степени трудности. Даже, казалось  бы,  невозможному.  Прежде  всего
непоколебимая уверенность, что цель будет достигнута!
   - Прекрасно! - сказал опережающий. - Итак, к созидательной преамбуле  -
и все больше сокращай разговоры с ним. Чтоб льдина под ним таяла.
   - Но, - тяжело вздохнул Зеро, - на таких высотах я с ним не потяну.  От
его изобретательных, цветистых выплесков ум за разум заходит.
   - Не забывай, единородный, о своем времени, которое в этом гроте  летит
слишком быстро. Победи своего отстающего. Важно, чтоб он от тебя  отставал
все меньше и меньше.
   - Теперь я вспомнил этот зал, - сказал Зеро, - зал, где ты  находишься.
Это было очень давно. В то время я впервые был по-настоящему влюблен...  В
тот день в этом зале ждал ее... С человеком, который спас ей жизнь...
   Сколько бесед провел Кобальский-Зеро с отстающим, он не помнил -  может
быть,  семь,  может,  одиннадцать...  Плоскун   был   повержен,   как   ни
изворачивался, к каким хитроумным уловкам и художественным силлогизмам  ни
прибегал. Когда Кобальский с победным видом, с нескрываемой уверенностью в
себе появился перед объективом телескопа в  предпоследний  раз,  отстающий
попросил пощады, умолял оставить  его  в  покое.  Через  некоторое  время,
физически  обессиленный,  Кобальский  подошел  к  объективу  еще  раз.  Но
отстающий вообще не появился... Довольно  долго  в  глубине  телескопа  он
видел бессловесную полупрозрачную тень.
   Многого  ли  добился  Кобальский,  победив  отстающего?  Казалось   бы,
одержана "победа над ветряной мельницей". Но это было не так.
   Он приобрел ранее неизвестную ему уверенность в себе  и  уверенность  в
том, что ход из грота должен быть.
   С методическим  упорством  и  тщанием  ученого,  с  целостным  видением
художника он принялся за работу.
   Дециметр за дециметром, сантиметр за сантиметром он исследовал пол - ни
единого штриха. То же самое и там, где была песчаная куча (весь песок  уже
был перенесен  в  другое  место).  Он  стал  исследовать  стены.  И  после
изнурительнейших, едва  ли  не  микроскопических  осмотров  на  монолитной
плоскости южной стены обнаружил тончайшую вертикальную линию -  разрез.  А
через два часа в полутора метрах от первой нашел  вторую.  Он  стал  между
линиями и плечом попытался вдавить эту часть стены. Его попытки оставались
тщетными. Мало-помалу он стал понимать и их  бессмысленность.  Нажимать-то
плечом и руками на стену?!. Отчаяние и убежденность, что  это  единственно
верное действие - таким оно казалось, может быть, потому, что он не  знал,
что еще предпринять, - снова и снова заставляли его возвращаться к той  же
попытке... И вот прямоугольная  часть  стены  легко  стала  углубляться  в
монолитное целое! (Как потом оказалось, непрерывное усилие должно  длиться
не  меньше  восьми  секунд.)  Не  помня  себя  от  радости,   упираясь   в
прямоугольник руками, Зеро медленно входил в углублявшуюся нишу. Он прошел
около  трех  метров,   как   вдруг   продвижение   прямоугольника   вглубь
прекратилось.  Узник  прилагал  отчаянные  усилия,  чтоб  сдвинуть  его  с
места... Он глянул вверх и  увидел,  что  над  прямоугольником  образуется
проем - прямоугольник медленно опускался. Пол под ногами Зеро быстро пошел
вверх. Станислав хотел было броситься обратно, но вовремя  сообразил,  что
неизвестность более для него перспективна, чем ставший привычным  каменный
мешок. Секунд через пять Зеро увидел, что поднимается на чаше неких весов.
Другая чаша перед ним опускалась. Когда плоскости поравнялись, он  перешел
на ту, которая опускалась. Еще несколько секунд, и поднимавшийся за спиной
параллелепипед закрыл собой вход в грот. Остановился  и  тот,  на  котором
стоял Зеро. Вправо уходил  светлый  прямоугольный  подземный  ход...  Надо
сказать, что для того, чтобы проникнуть в грот,  где  находился  телескоп,
необходимо воспользоваться другим принципиально  таким  же  ходом,  как  и
первый. Они рядом. Но найти второй значительно трудней... Туннель ведет на
юг. В четырехстах метрах от первого, глубоко под  барханами,  есть  другой
грот. Он раз в тридцать больше первого. Пол его расчерчен на двадцать семь
больших цветных квадратов и прямоугольников.  На  каждом  стоит  один  или
группа предметов. И пока что точно неизвестно, что они собой представляют.
Но, конечно,  довольно  точно  известно,  чем  является  двадцать  седьмая
установка,  которая  стояла  на  голубом  прямоугольнике,  где-то  там  на
окраине, в углу Большого грота. Понятно, речь идет о  масс-голографическом
множителе... Кое-что стало известно и о двадцать шестом объекте.  Это  был
большой  подвижный  клубок  словно  бы  дождевых  капель,   висевших   над
желто-зеленым квадратом. Этакий подвижный рой объемом примерно в  четверть
кубометра...
   Кое-какие представления сложились у Кобальского-Зеро и о двадцать пятой
установке. На белом квадрате  находится  большой,  ослепительно  белый  по
краям, матовый диск с толстым, туманным столбом посредине.  Боковые  грани
этого неопределенного цвета столба пространно расплывчаты - чем  дальше  к
краю, тем становятся прозрачнее, светлеют и сходят на нет.  Диаметр  диска
около тридцати метров.  Определить  его  можно,  только  глядя  извне,  со
стороны... Станислав-Зеро, как обычно,  соблюдая  наивысшую  осторожность,
сначала со всех сторон исследовал край диска,  раз  десять  обошел  вокруг
него. Абсолютно ничего примечательного. Оставалось взглянуть  на  туманный
столб поближе, "потрогать руками" - пройти  сквозь  него  и  заодно  точно
измерить диаметр диска. Зеро  закрепил  один  конец  измерительной  ленты,
разулся и босиком направился к другому краю. Вскоре тридцатиметровая лента
кончилась. Зеро оглянулся и увидел, что находится довольно далеко от  края
диска, а туманный  столб  оставался  на  прежнем  расстоянии  от  него.  С
нетерпением исследователь побежал к столбу. По  сторонам  все  мало-помалу
отдалялось. Он оглянулся - все далеко, за белым  горизонтом...  Он  быстро
шел к столбу еще часа три, но ни на йоту не приблизился к  нему.  По  мере
продвижения к центру диска воздух  становился  все  разреженней,  а  столб
темнее. Наконец Зеро остановился, с минуту  вглядывался  в  неопределенную
глубину столба. Взгляд его потерялся и... он испытал сильнейшее чувство  -
"ужас бесконечности".  И  Зеро  повернул  обратно,  поспешил  к  горизонту
обширного, почти бескрайнего белого поля...
   Из Большого грота подземный ход длиною около семи  километров  ведет  к
развалинам малоизвестного мазара Урбекир-Баба.  В  конце  подземного  хода
есть водоем. В нем отвратительнейшая, но совсем  безвредная  вода...  А  в
развалинах Урбекир-Бабы  есть  заброшенный  колодец  с  такой  же  вонючей
водой...  Из  водоема,  который  находится   в   конце   семикилометрового
подземного  хода,  довольно  легко  можно  перенырнуть  в  колодец.  Ну  и
обратно...



8

   О   злоключениях   Станислава   Юлиановича   Кобальского-Зеро   Эпсилон
рассказывал часа три.
   Словно сожалея о том, что он с таким жаром и подробностями все  выложил
нам и не оставил ни малейшей тайны,  Эпсилон-Кобальский  глядел  на  море.
Сидел, обхватив колени руками, сопел и молчал. И все  думал,  думал  и  по
временам вздыхал. Очень ему хотелось рассказать, и он рассказал. А  зачем?
Ну это еще ладно: рассказал... А вот как рассказать о  всей  долгой  жизни
Кобальского, которая была и его прошлой жизнью и  которую  он  помнил.  За
которую он вроде бы и в ответе, хотя сам, лично Эпсилон, тогда и не жил. А
прожито не так, совсем не так... И не вернуть и не переладить все.  Вот  и
выпалил про этот грот, и сил не стало, пусто...
   Может быть, он совсем о другом думал. Но, по-моему, об этом...
   Георгий-нумизмат тоже молчал, только изредка менял  позу,  лениво,  как
старый волк, глядел по  сторонам;  лежа  на  боку,  что-нибудь  трогал  на
"трапезном ковре". Жевал.
   В глаза друг другу мы не глядели, будто  совершили  какой-то  постыдный
поступок. Только раз перехватил я взгляд нумизмата, открытый, пристальный.
   Я нарушил молчание:
   - Лучше нам всем вернуться. И вам ни к чему лететь  куда-то  и  увозить
то, что не продается.
   Они оба продолжали молчать.
   Через минуту я спросил:
   - Станислав Юлианович, а что это такое все-таки, ледяной телескоп?
   Не сразу, нормально, по-человечески он сказал:
   -  Станислав-Зеро  считает,  что  это   своеобразная   телепортационная
установка... - скромно прокашлялся. - Некогда на Земле были  инопланетяне,
которые при помощи этого телескопа в виде сигналов улетели обратно к  себе
домой. Понятно, там у них, на планете, при помощи такого же телескопа (или
подобного   устройства)   сигналы   преобразуются   в   живые   физические
структуры... А опережающее  и  отстающее  отображения  -  это  всего  лишь
эпифеномен, частное следствие  одного  из  свойств  телескопа,  а  именно:
совершать информационные преобразования...
   - Вашей эрудиции можно позавидовать, - сказал я Кобальскому.
   - Эрудиция - ерунда! - снова оживляясь, убежденно ответил  он.  -  Весь
разум человека - вот это драгоценность! А одна  эрудиция...  -  Он  лениво
махнул рукой. - Вот тот крепкий фанерный ящик мы везем... В  нем  что?  Не
знаете? В нем тот рой, о котором я упоминал. Правда, штука удивительная!..
Станислав-Зеро от того роя капель - а это вам не  какие-нибудь  вульгарные
капли! - научился почерпывать  такие  знания!..  Все  зависит  от  первого
вопроса. Ответ роя тоже и ответ, на который у тебя  обязательно  возникнет
несколько вопросов. И тебе надо выбрать - задать один, а не сыпать  градом
вопросов. Потому что обязательно получишь такой ответ, который  вызовет  у
тебя слишком много вопросов. И трудно будет  выбрать  один...  Тут  всегда
задача - углубиться в проблему, свести диалог с роем  "в  клин",  то  есть
быстрее получить однозначный ответ...  Главное,  что  все  потом  помнишь!
Конечно, прежде чем занимать внимание роя, самому надо кое-что знать.  Или
надо иметь проблему, загвоздку. Если бы не этот рой, Станислав-Зеро так  и
не понял бы, что это такое - я имею в виду масс-голограф -  и  как  с  ним
работать.
   - Рой, значит, что-то вроде ледяного телескопа? - спросил я.
   - Дудки! - сердито обернулся он ко мне. - От телескопа эрудированным не
станешь. Хоть сто лет перед ним стой. Так,  по-человечески  умней,  мудрей
будешь... А рой дает эрудицию колоссальную! Особенно если  самому  кое-что
подчитывать.
   - Да, - сказал я, - есть такие орешки,  которые  и  ледяному  телескопу
будут не по зубам.
   - Ты это что имеешь в виду? - зло  насторожившись,  тихо  спросил  меня
Кобальский.
   -  Я  хочу  сказать,  что  если  б  Станислав-Зеро  махнул   рукой   на
опережающего, он давно уже околел бы в гроте.
   - Максим считает, что он среди нас опережающий, - глядя мимо меня,  как
будто бы совершенно равнодушно  проговорил  нумизмат.  -  А  мы  "орешки",
которые все еще заблуждаются.
   - Я считаю, Георгий Николаевич, - сказал я, - что  в  гроте  Кобальский
кое-что понял. Но его упорно и  умело  сбивают  с  толку.  Как  только  он
выбрался из грота...
   - То есть? - резко спросил он.
   - То есть?.. А то и есть, что побег и вывоз не выгорят.
   - Почему же?
   Я засмеялся.
   - А-а!.. Все Кобальские  кое-что  поняли.  А  я  теперь  одинок.  Ну  и
хитер!.. - предельно сдержанно протянул нумизмат.
   - Не понял... - сказал Кобальский.
   - Льет воду... Разве ты, Станислав, не чувствуешь, как он  гладит  тебя
по голове.
   - Меня гладить - руки отсохнут! - возмутился Кобальский.
   - Боюсь, он всех вас собьет с толку.
   - Так надо разрядить атмосферу. Ну и что ты тут нам объяснял, гражданин
опережающий, а?..
   - Я хотел сказать, - равнодушно проговорил я, - что Станислав Юлианович
Кобальский-Зеро сюда не приедет: в свое время опережающий  оставил  в  нем
неизгладимый след.
   - Да мы с ним две капли воды! - объявил Эпсилон.
   - Ну... две не две... - покачал нумизмат головой. - А терять голову  не
стоит. Она вам, Эпсилон, еще пригодится. Все те объекты из Большого  грота
надо  вывезти  как  можно  быстрее.  Сегодня  увезем  масс-голографическую
установку, телескоп и рой... Вы, Максим, знаете все. Не лететь с нами  вам
теперь ну... никак нельзя! Стоят все эти вещи баснословные  деньги.  И  вы
обделены не будете. Обещаю...
   - Захватывает дыхание, - восторженно вдруг зашептал мне  Кобальский,  -
лишь стоит хотя бы  смутно  представить  себе  все  невероятное  богатство
хранилища!  Слишком  всего  много!..  Что-то   можно   оценить   хотя   бы
приблизительно: что сколько миллиардов стоит. А сколько, скажи, стоит  тот
белый диск на белом квадрате?.. На том диске, если  угодно,  располагается
"модель" бесконечности!.. Цена всем вещам баснословная!
   Пришел Бет с чаем. Налил нумизмату и мне. Поставил бутылку с пуншем.
   - Не нравится мне  это  сибаритское  чаепитие!..  -  недовольно  сказал
Кобальский. - Вон там опять вертолет летит. Засекут нас тут с  телескопом.
Все отберут.
   - Запомните! - предупредил нумизмат, наливая в  чай  пуншу.  -  Все  мы
астрономы.   Спецы   по   солнечным   пятнам.   Главное   -   смелость   и
самоуверенность! Ясно?.. И не чудить! - повернулся он ко мне.
   "Мешанина в голове у Эпсилона, - сидел и думал я. - То  верно  понимает
ценность человеческого разума. То словно бы  сам  теряет  разум,  твердит:
сколько же миллиардов стоит телескоп..." А нумизмат  был  непоколебим:  не
подошел ни к объективу, ни к окуляру телескопа. Боялся.



9

   По  отлогому  берегу,  по  бездорожью  на  ревущем  мотоцикле   к   нам
приближался какой-то человек.  Заглушил  мотор,  положил  мотоцикл  набок,
подбежал к нам.
   Это был... дядя Станислав!
   - Дядя!.. - крикнул я и вскочил на ноги, но тут же осекся,  потому  что
хорошо знал, да только на миг забыл, что "дядя" всего лишь плут Зет.
   - Поди прочь, щенок! - злобно огрызнулся он и решительно  направился  к
Кобальскому, то есть к Эпсилону.
   - Спокойно!.. - сказал "дяде" шеф.
   - Ты почему не дождался меня  у  глиняного  холма?  -  коротко  спросил
"дядя" у Кобальского.
   - А ты мне сказал?!. - отворачивая лицо, спросил тот.
   "Дядя" сильно ударил Кобальского в висок. Тот упал.  Тяжело  подымаясь,
закричал:
   - Альф, на помощь! Бет!.. - и "дяде": -  Что  ж  ты  сразу  с  нами  не
поехал?!.
   - А кто бы дома  замел  следы?  А?..  Все  бросили!  Набрали  кое-каких
сокровищ - и хватит?
   - Сам  же  собирался  прикатить  к  берегу...  -  нагловато  возмущался
Кобальский. - А сам...
   На шум подбежал Бет, потом Альф.
   - За что ты его? - спросил Альф "дядю".
   - За то, что глуп!
   Альф ударил "дядю" по лицу. Тот пошатнулся, но на ногах устоял, тут  же
развернулся и коротким ударом Альфа сшиб.  Альф  упал  лицом  вниз  и  так
остался лежать, лицом вниз.
   Бет побежал к лодке.
   - Верн