Зета.
   - А-а... Вот вы о чем!..  Но  представьте  себе,  шеф,  даже  во  время
операции в доме этого мальчишки половина нас была очень кстати. В то время
как Альф, Бет и  Гамм  всячески  способствовали  вашему  прибытию  на  эти
пустынные берега. Да еще волокли все сюда всеми правдами и неправдами...
   - Не обижайтесь на меня, друг Эпсилон!
   - Разрешите, шеф, заметить, что обидеть  меня  невозможно.  Почему  нас
много?.. Видите ли, мы, парни из "алфавита", не долгожители.  Вот  причина
этого "демографического взрыва". Двое из нас, заметьте, уже погибли.  Один
из-за этого рокового удельного веса. Да и плавать-то не умел...  Другой...
Честно сказать, удар, какой  нанес  молотком  Максим  Грахов  Дельту,  для
обыкновенного человека смертельным не мог  быть.  Мы  все  знали,  что  уж
кто-кто, а Дельт не долгожитель. Да и он это знал... Вся беда в  том,  что
скопирован он был без достаточно  продолжительной  экспозиции.  В  ужасной
спешке. Уж о какой там нормальной агрегации тела могла идти речь. Так вот,
Дельту надо было при помощи масс-голографа  восстановиться  хотя  бы  дней
через пять. Но все спешка, неотложные затеи,  дела,  дела...  Бедняга  все
грозился уйти в пустыню... А как получилось, что нас оказалось много?.. Ну
как! Вначале открытие: вот  оно  что  да  как!  То  да  се...  Потрясающие
возможности. Копирование чего угодно! Вначале копирование вещей, начиная с
алмазов и золота... Затем дерзновенный замах на живое.  Между  зеркалом  и
линзой посадил Зеро пичугу в клетке. А материалом для копии взял -  и  это
ли не дерзость! - обыкновенную воду в кубометровом целлофановом мешке.  Из
воды образовалась пичуга величиной с кондора. Зеро побежал, открыл большую
клетку. Птица выпорхнула и полетела, но метров  через  сто  рассыпалась  и
рухнула мгновенным дождем. То же и с большой клеткой. Растеклась она. Вода
плохо поддается структурированию... Дальше - волнительный соблазн  сделать
копию с себя. И появляется Альф. Но слишком короток и толст он. Установили
Зеро с Альфом линзу строго вертикально. Из другой  массы  появляется  Бет.
Тонок. Из-за бокового поворота линзы. Ночью  точно  по  образу  и  подобию
Станислава Юлиановича Кобальского был создан абсолютной схожести  двойник.
Разумеется, по имени Гамм. Так уж повелось. Но!.. Но!..  Но  оказалось,  к
немалому удивлению и огорчению  Зеро,  что  Гамм  немыслимо  самонадеянный
скептик, невыносимый спорщик. Он, видите  ли,  знает  больше  всех,  имеет
самые верные понятия о том, кому как жить. Этакая  морализующая  заноза...
По-моему, в голове Гамма занозой непогрешимого идеала засел опережающий из
телескопа. Вообще технология "новейшей генетики" постоянно дает какие-либо
крены... Конечно, о мертвых дурно не  говорят.  Но  этот  умник  Гамм  был
невыносим. Что было дальше?.. Имела место возмутительная выходка Альфа:  в
тайне от всех он создает копию с самого себя. И появляется  пройдоха  Зет.
Есть мнение, что Альф намерен был  расширить  эту  свою  самодеятельность.
Дабы при помощи своих будущих сателлитов в дальнейшем оттиснуть других  от
телескопа и прочих сокровищ. Вот как превратно и самонадеянно заговорили в
нем мысли и намерения самого Зеро. Разумеется, самодеятельность  эту  надо
было решительно пресечь. И  Зеро  учинил  Альфу  выволочку.  Замечательную
выволочку! Инцидент заставил Станислава-Зеро  отчетливо  увидеть,  что  он
одинок - ну едва ли не сирота среди неблагодарных подобий... Глядите: Альф
ершист;  Бета  не  поймешь,  странный...  Гамм  -  великий  умник;   Дельт
собирается  в  пустыню;  Зет  -   пройдоха,   плут.   Самовлюбленность   -
единственное, что их объединяет. Да, Зеро был один.  И  тогда  по  великой
необходимости появился подобный и верный ему - я, Эпсилон. То,  что  надо.
Человек, жизненно необходимый Станиславу-Зеро. И для любого алиби,  и  для
чего угодно!..
   - Да, трудно предвидеть последствия! - вздохнул нумизмат.
   - Это еще ладно!.. - махнул  рукой  Кобальский.  -  А  как  можно  было
предвидеть  то,  что  со  Станиславом-Зеро  произошло   в   песках   южнее
Хорезмского оазиса?.. Одно время он подвизался в группе, руководимой дядей
вот этого молодца - Станиславом Граховым. И там у них имела хождение  одна
странная, неопределенного возраста карта. На  этой  карте  значилось,  что
юго-западнее Хорезмского оазиса находятся развалины древнего  укрепленного
замка Шемаха-Гелин. Мы развалин не находили ни на новых картах, ни в самих
Заунгузских Каракумах. Тогда я старую карту как бы  потерял.  Ведь  я  мог
один найти засыпанные песком остатки замка Шемаха-Гелин  и  стать  автором
находки со всеми вытекающими  последствиями.  Я,  то  есть,  конечно,  мой
прототип... Станислав-Зеро,  искал  замок  точно  в  том  месте,  где  тот
когда-то и был. И он в конце концов нашел - нашел  не  то,  что  искал,  и
пережил ужас, какой редко кому выпадает в удел...



7

   Кое-что    из    подробного     и     темпераментного     повествования
Эпсилона-Кобальского запомнилось мне -  некоторые  яркие  картины  и  живо
звучавшие в его сумбурном признании куски  диалогов.  Врезалось  в  память
самое главное - то, чему я словно бы сам был свидетель...
   Однажды,  как  обычно  с  нехитрым  инструментом,  будучи  один   среди
барханов, Станислав Юлианович Кобальский-Зеро увидел, что попал в  зыбучие
пески. Его ноги медленно и верно стали погружаться в песок. Разумеется, он
сразу же попытался выбраться, но  лишь  упал  и  начал  тонуть  в  горячем
песке... Нет нужды описывать его переживания, о  которых  доподлинно  мало
что известно. Он целиком погрузился в песок,  стал  задыхаться  и  потерял
сознание... Вернулось сознание к Кобальскому после того, как он  ударился.
Спустя некоторое время он упал с высоты двадцати семи метров,  но  остался
не только жив,  но  и  совершенно  невредим,  потому  что  упал  на  склон
песчаного холма, а может быть, еще и потому, что  упал  в  бессознательном
состоянии. Придя в себя, он подумал, что находится в склепе. Что  еще  мог
подумать археолог-любитель! Здесь было почему-то довольно светло  -  точно
как в поздний пасмурный вечер. Никакого источника  света  нигде  не  было.
Приподнявшись на склоне небольшого песчаного холма, Станислав-Зеро увидел,
что находится в пустом  кубическом  помещении,  в  искусственном  гроте  с
какой-то ярко-желтой, не доходящей до потолка колонной посредине.
   Кобальский-Зеро сполз с песчаного холма, находившегося метрах в пяти от
стены. Еще не придя в себя от  недавнего  удушья  и  падения,  трепеща  от
мысли, что никогда не  сможет  выбраться  отсюда,  но  уже  и  восторгаясь
потрясающей находкой, он в некотором отдалении обошел колонну. Высотой она
была около восьми метров. Диаметр у основания три метра, вверху  не  менее
двух. Поверхность колонны  была  матовая,  ярко-желтая  -  очень  яркая  и
странно-холодная - почти  как  лед.  У  стены,  противоположной  той,  где
находился песчаный холм, Кобальский-Зеро увидел  три  истлевших,  иссохших
скелета. На двух еще сохранились остатки одежды.  На  взгляд  Кобальского,
один несчастный оказался заточенным здесь  лет  триста  назад,  другой  не
менее тысячи и третий лет семьдесят-восемьдесят назад. Очевидно, все,  кто
здесь  оказывался,  цепенея,  подумал  Кобальский,   отсюда   никогда   не
выбирались. Поспешая убедиться в противном,  он  несколько  раз  тщательно
обследовал стены, углы, пол... О, до потолка не дотянуться - серым светлым
прямоугольником он парил на высоте почти тридцати метров.  Установить,  из
какого материала построен этот монолитный грот, ему так и не удалось. Даже
лезвием бритвы не смог он оставить ни малейшего следа на стене. Прошло три
часа, а ему казалось, что всего лишь минут двадцать. Чтоб в дальнейшем  не
сбиться со времени, он уже раза три пытался  заводить  часы,  но  пружина,
конечно, была закручена До отказа.
   Прямо над ним в потолке зияла полуметровая, отсекающая угол  расщелина.
Почему  из  нее  песок  высыпался  лишь  едва,  а  Кобальский  упал,  пока
неизвестно. В принципе, может быть, это и легко  объяснить.  Ведь  странно
только на первый взгляд, что муха бегает по потолку,  а  водяной  паук  по
воде...
   На вторые сутки узника подземелья осенило:  может  быть,  под  колонной
есть ход? При помощи бритвенного  лезвия  он  установил,  что  колонна  не
монолитна с полом! Тогда под одну из сторон  этого  цилиндра  он  молотком
стал забивать некоторые бывшие при нем металлические предметы, начиная  от
скребка и вплоть до ножа и монет. А  потом  под  торец  принялся  набивать
песок. В результате его упорнейших усилий  цилиндр  наклонился  настолько,
что он мог его столкнуть на кучу песка.
   Никакого хода под ним не было.
   Но он увидел кое-что другое: в обоих торцах ярко-желтого цилиндра  были
мощные, как виделось, очень толстые стекла - с одной стороны выпуклое, а с
другой сильно вогнутое. Конечно,  Станислав  сразу  же  подумал,  что  это
какой-то оптический прибор, очевидно, телескоп, и одно из стекол,  диаметр
которого два метра, окуляр, а другое, трехметровое, объектив.
   Дело, однако, не в этом. Став  на  песчаном  холме  перед  двухметровым
окуляром и некоторое время  вглядываясь  в  него,  Кобальский-Зеро  секунд
через двадцать в глубине цилиндра увидел свое отражение - объемное, четкое
и  яркое,  контрастно   освещенное   невидимыми,   очевидно,   внутренними
источниками света. Кобальский-Зеро сразу почувствовал какую-то необычность
в  этом  своем  отражении.  Вначале  он  обратил  внимание  на   некоторую
асинхронность их движений. Через несколько минут уже  было  очевидно,  что
отражение все более и более опережает жесты самого Кобальского. Было такое
впечатление, что Кобальский-Зеро со все  большим  запаздыванием  повторяет
движения  своего  контрастного  отражения.  И  мало-помалу  Станислав-Зеро
совсем отстал от него.
   - А, черт!  -  ругнулся  Кобальский,  полагая,  что  так  превратно  он
воспринимает обыкновенное зеркальное отражение. -  Проклятая,  дьявольская
жажда... Вот и галлюцинации уже!
   Отражение издалека сказало:
   - Это, Станислав, не галлюцинации.
   - А?!. И не бред? Я тебя слышал?
   - И не бред. Надо подумать, как выбраться отсюда.  Не  следует  попусту
терять время, дружище.
   - Да, да, не следует терять время!.. -  торопливо  согласился  Зеро.  -
Ведь можно же что-нибудь придумать!
   - Конечно, можно! - воскликнуло отражение. - Это  только  кажется,  что
создалось абсолютно безвыходное положение. Пришло же тебе  в  голову,  как
свалить этот цилиндр! А те трое, у стены, так и погибли. А еще раньше  те,
что в углу...
   - Но те, что у стены и в углу, погибли! Что же я смогу?..
   - Подожди, не волнуйся, но и не теряй напрасно  времени,  -  остановило
Кобальского отражение.
   - Я не пойму, - сказал Станислав, - кто ты? Я, что ли?
   -  Да,  конечно.  Точнее  говоря,  твое,  тебя  опережающее  отражение.
Опережающее не просто во времени, но  и  на  векторе  твоих  положительных
возможностей. Многие из которых в тебе лежат только в потенции. То есть во
мне реализованы вероятные, в некотором будущем вполне осуществимые сильные
стороны твоей натуры. И пока что осуществлены они  во  мне  (не  просто  в
твоем зеркальном отражении,  а  в  содержательном  отображении)  благодаря
этому  телескопу.  Сам  же  ты  в  действительности  пока  что   остаешься
прежним...
   - Оставь, оставь!.. - махнул Зеро рукой.  -  Я  едва  понимаю,  что  ты
говоришь...
   - Да почему я?.. - улыбнулось отображение. - В сущности,  это  говоришь
ты. Просто ты пытаешься убедить себя, что не  понимаешь  моих  слов.  Тебе
лень думать. С годами твой ум стал празднолюбивым.
   - А твой? - с неприязнью спросил Зеро.
   - В том-то и все наше различие - в той мере,  с  какой  ты  и  я,  твое
отображение, стремимся  к  умственному  напряжению.  Но  заметь,  все  мои
основания лежат в тебе, в скрытых богатствах твоей натуры.  Согласись,  ты
всю жизнь во многом старался видеть прежде всего дурное, злое и вредное. И
поэтому слишком часто  сам  пользовался  недостойными,  в  конечном  счете
недейственными средствами: ведь рано  или  поздно  оказывалось,  что  твоя
очередная добыча - барахло, успех мнимый, а весь образ жизни ненормальный,
уродливый. И тебе иногда  становилось  жаль  себя...  По-хорошему,  просто
жаль. И ты  с  еще  большим  упорством  снова  принимался  хитрить,  грубо
одурачивать и деликатно облапошивать простоватых встречных и поперечных...
Вместо того чтоб свой образ жизни  построить  на  созидании  положительных
ценностей.
   - Это несправедливо! - конечно же, возмутился Зеро. - Почти все, что ты
говоришь, ложь!
   - Ты всю жизнь убеждал себя, что это ложь.
   - Довольно!.. Все ясно. Это какое-то хитромудрое надувательство!
   - Самого себя, - спокойно продолжало отображение. - Но  сейчас,  в  эти
критические часы, ловчить бессмысленно.  Не  перед  кем.  Здесь  ты  один.
Поэтому не теряй времени: привычно не ищи очередной легкий, даровой способ
достичь цели. Обманывать некого. Только обманешь себя.  Постарайся,  сумей
извлечь и призвать к действию те  качества  своего  ума,  которые  некогда
человека  сделали  человеком  и  которые  не   знают,   как   прислуживать
плутовству. Подумай! Времени так мало...
   -   Послушай,   отображение!..   -   вдруг   загорелся   Станислав-Зеро
неизвестным, а может быть, давно им забытым душевным огнем. - Значит, я не
так безнадежен, раз ты, мое отображение, так вот говоришь?..  И  из  всего
того правильного, что ты говорил, и мне кое-что принадлежит? А?..
   -  Почему  кое-что?  -  неожиданно  засмеялось   отображение.   -   Все
принадлежит тебе. Все твое!
   - Ну а почему же не я сам... - замялся Зеро, - почему  сам  не  мог  до
этого додуматься и сказать себе?
   - Да просто потому, что многое положительное, по-человечески ценное  ты
сам в себе с годами  завалил  хламом  собственных  хитроумных  уловок.  Но
человеческое  в  неодичавшем  человеке  никогда   не   умирает.   Как   ни
самозабвенно вытравлял ты в себе скромные богатства души и сердца, как  ни
отшвыривал  все,  что  не  было  вещественным  и  дорогостоящим,   искомое
благодушие не наступало. Потому что ты преуспел. Возделал в себе  пустыню.
Думать было некогда. Пустыню надо было чем-то заполнять. Отчего и пустился
ты еще давным-давно на лихорадочный  поиск  сомнительных  ценностей,  дабы
неустанно  заменять  то,  что  однажды  было  утрачено  как  будто  раз  и
навсегда... И вот этот удивительный цилиндр, неживой  молчаливый  барабан,
стремительно извлекает из тебя подспудный потенциал.  Все  лучшее,  что  в
тебе осталось.
   - Потрясающе!.. - возбужденно восклицал Зеро. - Совершенно необычно. Но
как отсюда выбраться? Не представляю! Расщелина вон где,  тридцать  метров
до нее... И неизвестно, какой толщины слой песка над ней и на какой высоте
барханы...
   - Только не впадай в отчаяние! - спокойно потребовало отображение. - Не
лишай себя способности трезво и продуктивно мыслить.
   - Ты слишком уж пилишь меня, - с тайной надеждой на участие,  а  скорее
на помощь, протянул Станислав-Зеро. - Это похоже на тиранию.
   - Это тирания восхождения, - заметило ему отображение. - Давай  обсудим
все. Итак, как можно из грота выбраться?
   - Да, да!.. Как же выбраться?!
   Эти бурные размышления - монолог ли, диалог ли?  -  продолжались  около
часу и ни к каким неожиданным открытиям не привели. Но зато  был  продуман
(возможность  такого  подхода  к  этой  области   труда   сильно   удивила
Кобальского) план размышлений и  намечен  поиск  характерных  особенностей
грота.
   Около часу, смертельно уставший от непрерывной работы мысли, пораженный
всем происходящим, пролежал  Станислав-Зеро  у  подошвы  песчаного  холма.
Выпил из фляжки остатки воды - всего глотка два. Настроение его все больше
ухудшалось, в состоянии подавленности он  больше  не  мог  себя  заставить
что-нибудь еще предпринять. Что же делать?!. Еще раз  -  в  двадцатый  или
тридцатый!  -  пристально  вглядываясь  в  монолитные,  идеально   ровные,
зеркально гладкие стены, обойти по периметру грот?..
   И вдруг его осенило: ведь у этого цилиндра  есть  еще  одно  стекло,  с
другой стороны!
   - Балбес! -  сказал  Зеро,  вскочил  на  ноги  и  бросился  к  другому,
трехметровому торцу. Стал перед стеклом.
   Через несколько секунд за толщей стекла  появилось  плоское  отражение.
Станислав сделал несколько неопределенных жестов и скоро увидел,  что  его
отражение все больше и больше отстает от его собственных движений.
   -  У  меня  только  что,  -  сказал  Станислав-Зеро,  -  был  диалог  с
опережающим отражением. Мы  продумали  план  размышлений.  И  главное,  не
следует впадать в панику и считать, что мое положение безнадежно.  Уверен,
что этот интеллектуальный усилитель поможет мне...
   - Кха! Усилитель!.. - после непонятной заминки выбросив над собой и тут
же в знак глубокого скепсиса и глубокого равнодушия ко всему происходящему
резко опустив полусогнутую руку, громко, сердито вскричало это отображение
Кобальского-Зеро. - Удивительный телескоп!..  Приемопередающее  оптическое
устройство!.. Оно поможет тебе. Убедит тебя, что положение  твое,  конечно
же, не безнадежное, что тебе просто повезло - неслыханно повезло! -  когда
ты бухнулся в этот каменный мешок. Ты и околевать тут будешь с улыбкой  на
лице, лепеча, что  выход  из  грота  есть.  Есть,  есть!..  Да  что  толку
болтать-то языком! - отончив губы, с презрением  выпалило  отображение.  -
Вон те трое уже выбрались на барханы. Кое-что усилили! Один несчастный уже
больше тысячи лет тут сохнет, а которые в углу, так их  трухе  черт  знает
сколько  тысячелетий.  И  какой  там,  к  дьяволу,   усилитель!   Да   еще
интеллектуальный!.. Скоро ты будешь лежать рядом  с  ними.  Скоро!..  Все.
Конец! Пойми ты это.
   - Подожди, подожди! - с трудом прервал  Станислав-Зеро  затяжной  порыв
грубых нотаций. - Что ты там взялся праздновать труса!
   - Что, уже наслушался того бодрячка? Приободрился!
   - Да, - твердо сказал Зеро, - я должен  выбраться  отсюда  прежде,  чем
потеряю способность здраво рассуждать. Поэтому нам необходимо в  ближайшие
часы продумать план...
   - "Продумать"!.. Что?! В какой угол лечь,  что  ли?  Ах,  тень  ты  моя
трехмерная, тень горемычная... Как ты еще скудоумна!  Знай  же:  мало  что
может быть иллюзорней трехмерного  пространства!  И  нет  ничего  реальней
плоскости! А еще реальней линия на плоскости! А еще...
   - Нет, - спокойно прервал его Зеро, - ты заблуждаешься. Не я твоя тень.
   - Да уж не я ли твоя?.. - захохотало отображение.
   - Ты мое отстающее отражение.
   -  Я  его  отстающее  отражение,  -  с  брезгливой  жалостью  протянуло
отражение. - Глядите-ка, я кость от его  кости,  да  только  он  опережает
меня! Это и видно. Опередил! В глупости несусветной. Заруби себе на  своем
трехмерном носу: из воображаемой замкнутой  фигуры  выбраться  невозможно.
Никогда!
   - Почему, плоскун, ты решил, - немного уже раздражаясь, спросил Зеро, -
что грот абсолютно замкнут?
   - Да потому хотя бы, - скривило рот отображение, - что ты, как голодная
крыса, давненько носишься по этой чудесной яме - о трех  измерениях!  -  и
все еще не выбрался. И не выберешься. Запомни  мои  слова!  Ладно.  Открою
тебе главный секрет... По причине, которая известна только мне  одному,  я
оказался в роковом затруднении, в совершенно безвыходном  положении.  Тебе
этого не понять. И вот эта-то моя безысходность для тебя, моей  трехмерной
тени,  и  представляется   не   чем   иным,   как   замкнутым   трехмерным
пространством, а именно в виде этого грота. Но если б ты хоть на  миг  мог
себе представить, как ясно уразумел я, что мне окончательная крышка, то по
твоей коже поползли бы мурашки.
   - Уже ползали, -  шмыгая  носом,  вытирая  с  лица  пот,  бодро  сказал
Кобальский. - Больше не поползут! Ну и что ж теперь делать? Ничего, да?
   Тот, не уловив перемены в тоне  собеседника,  с  прежним