езинфицированные  и  освобожденные  области  будут  заселены   новыми
людьми,   необходимыми   для   обеспечения  деятельности  предприятий,
создание которых возьмет на себя наряду с вашими  правительствами  мой
концерн.  Я  согласен на равных правах с передовыми странами нести все
тяготы и расходы по освоению освобождаемых земель.
     В ближайшее  время  мне будут доставлены новые запасы фиолетового
газа,  достаточные  для   окружения   владений   коммунизма   сплошной
огненно-фиолетовой стеной...
     Эксперты испуганно смотрели на автора страшного  плача  "огненной
метлы", стремящегося создать сбыт своей продукции. А он продолжал:
     - Я понимаю,  что вы не  правительства  своих  стран.  Вы  только
военные   эксперты!   Но   через  вас  хочу  я  передать  политическим
руководителям ваших стран свой призыв к забвению споров между собой, к
отказу от политики умиротворения, к священной войне против коммунистов
- губителей частной собственности и цивилизации!  В моих руках  наука,
которая   может   отныне   повелевать   миром.  Я  играю  в  открытую,
джентльмены,  я показал вам свои товары,  которые правительства  могут
приобрести,   руководствуясь  величайшими  гуманными  целями  спасения
человечества.  Мало этого:  я  указал  вам  неисчерпаемую  область  их
применения.
     Я предлагаю тост,  джентльмены, за тот факел, который выжжет язву
коммунизма на нашей планете, тост за соединение наших идущих с востока
и запада огненных стен на Урале, тост за очищение от продуктов горения
органических  и  неорганических тел вновь освобождаемых земель будущих
колоний ваших держав! За мир на земном шаре!
     Мистер Вельт   осушил   свой   бокал  и,  словно  присматриваясь,
уставился своим прищуренным глазом на опустивших головы гостей.


 * ЧАСТЬ ВТОРАЯ. АРЕНИДА *



                             Жаль, что ученые слишком часто играют с
                             огнем, не понимая последствий этой игры
                             для человечества.


Глава 1. РЖАВЫЕ СКАЛЫ



     Любимец Вельта  и  его  доверенное  лицо  мистер Тросс,  одетый в
белоснежный костюм, стоял на палубе яхты и смотрел в море.
     Неподалеку от него болтали моряки.
     - Тысяча три морских черта! - проворчал просоленный и выветренный
бризами человек, переложив трубку из одного угла рта в другой. - Когда
я вижу твою чугунную сковородку, мне приходит на ум старая история!
     Негр-кок блеснул белыми зубами.  Два матроса подошли поближе. Еще
бы! Боцман опять хочет что-то рассказать.
     Старенькая яхта,   недавно   вышедшая  из  капитального  ремонта,
неслась в свой тихоокеанский  рейс,  как,  бывало,  на  увеселительную
прогулку  мистера  Вельта-старшего,  с  прежней  легкостью,  пиратской
скоростью и юным изяществом в дряхлом теле.
     - Расскажите нам, дядя Эд! - попросил матрос.
     - Когда же наконец мне надоест услаждать ваши дырявые раковины? -
заворчал моряк,  выколачивая трубку.  - Ну,  поверните свои уши на три
румба.
     Матросы и  кок  уселись  на  связки каната.  Теплый ветер изредка
доносил влажные брызги.
     - Пусть  кошка научится плавать,  если с того времени прошло мало
лет! - начал боцман.
     Ганс Шютте  вышел  из  своей  каюты.  Подражая истым морякам,  он
широко расставил ноги, похожие на бревна, облокотился о борт и с шумом
вдохнул в себя свежий воздух.
     Ветер фамильярно трепал его куртку, а Ганс Шютте смотрел на него,
если только на ветер можно смотреть,  и усмехался,  словно у него было
что-то на уме.
     Да, Ганс  Шютте  смотрел именно на ветер,  на воздух,  на морскую
смесь кислорода и азота, которую с легким гудением продолжал вдыхать.
     Вдоль палубы,   постукивая   косточками   пальцев  по  деревянной
обшивке, опустив голову с торчащей шевелюрой, шел невысокий человек.
     Шютте вытянулся и громоподобно приветствовал его.
     Тот поднял усталое  лицо  с  остренькой  черной  бородкой,  молча
кивнул.
     Удаляясь, он  продолжал  постукивать  пальцами  о  стенку.   Если
переборка  в  каком-нибудь  месте  кончалась,  он  не  обращал  на это
внимания, продолжая выстукивать свою дробь в воздухе.
     Когда, три раза обойдя палубу,  человек этот наконец заметил, что
у перил стоит не кто иной, как Тросс, он остановился.
     - О,  мистер  Тросс!  Не могу отделаться от ощущения нереальности
всего, что происходит со мной, с нами...
     - Тем не менее это вполне реально,  - отозвался Тросс. - И вполне
реально следом за нами идет караван кораблей во главе с "Голштинией" с
людьми и грузами. Через десять дней они будут здесь.
     - Я часто вспоминаю о нашем разговоре на закате... и стихи вашего
поэта. Почему вы сказали тогда: "В сто тысяч солнц закат пылал"?
     - Потому что,  профессор,  вижу  две  стороны  применения  вашего
открытия... Не только вездесущее топливо, но и вездесущий огонь...
     - Он не может быть вездесущим,  мистер Тросс,  пока я один владею
"воздушной  спичкой".  Меня не так-то легко заменить.  Ведь потому я и
здесь, в этой экспедиции, которую хочу контролировать.
     - Вы не сможете контролировать всех действий Вельта.  Если бы вы,
проф,  доверились мне,  я сумел бы укрыть и вас, и ваш секрет от любых
глаз.
     - Вы хотите, чтобы я открыл его вам?
     - О нет! Я не специалист.
     - Я бы очень хотел довериться вам, Тросс, но... мне нужно сделать
для этого последнее усилие. Ведь вы доверенное лицо мистера Вельта. Не
так ли?
     - Очевидно,  мистер  Вельт уже сделал то усилие,  которое вы лишь
хотите сделать.
     - И он доверился вам?
     - Потому я и беседую с вами на его яхте,  близ его острова, очень
далеко от него...
     - Но можем ли мы с мистером Вельтом доверять  одному  и  тому  же
лицу? - вкрадчиво спросил Бернштейн.
     - Вы сможете  это  сделать,  если  будете  знать  больше  мистера
Вельта.
     - Я бы этого очень хотел.
     - Поверьте для начала в то,  что у меня найдется средство сделать
вас недосягаемым для всех.
     - Для всех? Но я-то хочу служить всему человечеству!..
     - Человечеству вы и будете служить, это я вам гарантирую.
     - Как имя поэта, который писал о закате?
     - Маяковский.
     - Поляк?
     - Нет, русский.
     - Вот  как?  -  удивился  Бернштейн  и проницательно посмотрел на
Тросса, потом вежливо раскланялся с ним и снова пошел по палубе.
     Тросс настороженно  смотрел  ему вслед.  Профессор,  заложив одну
руку за спину,  другой задевая за все попадающиеся предметы, продолжал
свой путь, опустив в глубокой задумчивости лохматую голову.
     Ганс Шютте наблюдал за Бернштейном  и  Троссом,  который  остался
стоять на своем месте.
     - Обрабатываешь?  -  усмехнулся  Шютте.  -  Ну,   давай,   давай,
обрабатывай, обрабатывай. Это по твоей, а не по моей части.
     До Ганса Шютте донесся раскатистый хохот  матросов.  -  Он  резко
обернулся и прислушался.
     - Пусть проглочу я морского ежа и он начнет во  мне  кувыркаться,
если я не второй раз в жизни отправлюсь в такой проклятый рейс! Первый
раз моим единственным пассажиром тоже  был  профессор.  Он  нанял  мой
моторный  бот  в  Ливерпуле  для увеселительной прогулки.  Уплывали мы
очень весело, тайком, ночью... и увеселялись до самой Арктики...
     Ганс приблизился на несколько шагов:
     - Эй,  дядя Эд!  Что вы тут врете про  Арктику  и  ливерпульского
профессора?
     - Пусть язык мой заржавеет,  как старый якорь,  если вру,  мистер
Шютте!  Мне очень не хотелось отправляться в рейс с одним-единственным
пассажиром.  Я знал,  что у моего отца,  старого шкипера, именно такой
рейс  и  был  последним.  Однако  мистер  Вонельк  заплатил мне вперед
хорошую сумму,  на которую можно было купить не одну бочку рому. А я в
конце концов свободный моряк... свободный от лишних денег.
     - Вонельк? - переспросил Шютте. - Англичанин?
     - Нет,  американец.  Но он незадолго перед тем получил английское
подданство.  Кажется, как он говорил, это было нелегко. Будь я колесом
на ухабистой дороге,  если тут обошлось без дипломатических нот!  Этот
профессор Вонельк был ценной штучкой,  что-то он  знал  такое,  о  чем
стоило спорить дипломатам.  В конце концов его уступили, как племенную
лошадь.
     - Вонельк?  -  глубокомысленно  повторил  Ганс.  - Куда же вы его
прокатили на боте?
     - Я же вам говорю,  сэр,  в Арктику.  До первой хорошей льдины...
Пришлось ее искать на севере  Баренцева  моря,  чуть  ли  не  у  самых
берегов Земли Франца-Иосифа.  Там были уже советские воды,  и мне было
не по себе.  Но когда  мы  увидели  наконец  ледяные  поля,  тут-то  и
началось самое необыкновенное. Пусть у меня вырастут вместо рук ласты,
если мой пассажир не решил уподобиться тюленю!  Он потребовал, чтобы я
его  высадил  на  льдину.  Я  готов  был  лопнуть  от  изумления,  как
глубоководная  рыба  на  воздухе.  Он  забрал  радиостанцию,   которую
захватил  из Ливерпуля,  теплую палатку,  немного продуктов и все-таки
перебрался на наиболее симпатичную  льдину,  согнав  с  нее  огромного
тюленя. На обратном пути я видел на горизонте советский ледокол...
     - Словом,  с вашей помощью он удрал от своих боссов, - усмехнулся
Ганс.  -  У меня тоже был такой случай.  Только посмешнее.  Все затеял
шельма-японец!  Чтобы устроить побег одному слабоумному и  безобидному
человеку, он заставил меня с ним вместе вынести на носилках свинью...
     - Свинью, мистер Шютте? - заинтересовались матросы.
     - Ну,  это  было чуть не сто лет назад.  Только тогда этот японец
смог сыграть на жалости Ганса.  Теперь такой номер ни у кого не  вышел
бы!
     - Расскажите, мистер Шютте, про свинью.
     - Еще  чего захотели!  Не стану я с вами про свинство рассуждать.
Что вы тут расселись, лодыри? Развесили уши?
     Подошедший профессор обратился к Гансу:
     - Не скажете ли вы мне,  уважаемый  герр  Шютте,  какое  название
носит эта земля на горизонте?
     Все стали всматриваться.
     - Пусть  меня похоронят на суше,  если это не тот самый проклятый
остров, о котором рассказывал, мне еще отец! - сказал Эд.
     - Аренида, - сказал Ганс.
     - Аренида! - закричали матросы и кок.
     - Аренида! - прошептал профессор Бернштейн.
     Смотрел на остров и мистер Тросс, но не выражал своих чувств.
     Плеск разбивающихся  о  борт  волн и мерное дыхание судовых машин
стали необыкновенно  отчетливыми.  Люди  на  яхте  молча  смотрели  на
поднимающийся, из моря остров.
     Матросы смотрели с  любопытством,  кок  -  с  некоторым  страхом,
боцман - недоброжелательно,  профессор - с нетерпением, а Ганс Шютте -
с усмешкой.  Он подумал.  "Вот она,  та печка, откуда начнет танцевать
новая война!"
     О чем думал непроницаемый мистер Тросс, никто не знал.
     Через некоторое  время  дымчатые  контуры  начали  превращаться в
бесформенную массу, похожую на опухоль.
     По мере  приближения  яхты из воды стали медленно вырастать голые
скалы  желтовато-ржавого  цвета.  С  этих  скал  поднимался   странный
фиолетовый  дым.  Немного поодаль он стелился по морю,  сливаясь с его
синевой.
     - Там, должно быть, пожар... - сказал негр.
     - Да нет,  какой это пожар!  Там,  наверно, вулкан, - прервал его
один из матросов.
     - Этот дым,  парни, - единственное, что есть на острове, - сказал
Ганс Шютте.
     Вскоре стало заметно,  что  шершавые  скалы  покрыты  причудливой
сеткой глубоких трещин.  Отвесные каменные стены спускались к морю, не
обещая ни бухты, ни пологого спуска.
     Пристать к этим стенам,  уходившим на сотни метров вверх,  нечего
было и думать.
     Моряки качали головами.
     - Это словно проржавленные  борта  корабля,  севшего  на  риф,  -
говорил дядя Эд, поглядывая на торчащий из воды странный остров.
     Местами скалистый  берег  свисал  над  морем.  Похоже  было,  что
настоящий, нормальный остров где-то внизу, под водой, а на нем, словно
упав сверху, лежит этот кусок чужой породы - шершавый, потрескавшийся,
кое-где как будто оплавленный.
     Долго шла яхта вдоль неприветливых каменных стен,  тщетно пытаясь
отыскать место, где можно было бы пристать.
     Постепенно судно  перешло  на  подветренную   сторону,   и   люди
неожиданно почувствовали на себе, что такое фиолетовый газ.
     - Я задыхаюсь, мистер Шютте! - закричал кок и схватился за горло.
Белки глаз его покраснели, он стал хрипеть, на губах выступила пена.
     - Босс,  надо  повернуть  назад!  -  испуганно  сказал  один   из
матросов.
     - Молчи, рваная покрышка!
     Негр катался по палубе, корчась в судорогах.
     Все вокруг стало фиолетовым.
     Один матрос  нелепо вытаращил глаза,  опустился вдруг на колени и
тихо лег. Другой прислонился к перилам: его рвало.
     Вдруг яхта завиляла, словно потеряв управление, и помчалась прямо
на скалы.
     - Не иначе как это чертово дыхание задушило рулевого!  - закричал
боцман, бросаясь к мостику.
     В фиолетовой   дымке   появилась   низенькая   фигура  профессора
Бернштейна.  Он тоже направлялся к мостику.  Не видя его лица,  боцман
узнал  его  по растрепанной шевелюре.  Но когда фиолетовая толща между
ними стала меньше,  он отшатнулся.  Слезящимися глазами увидел он  под
шевелюрой профессора страшную звериную морду с чешуйчатым хоботом.
     Фигура со звериной мордой что-то протягивала боцману.
     - Никогда  не  думал  я,  что при жизни попаду в ад и встречусь с
живым чертом!
     Боцман, пролепетав это,  ухватился за поручни трапа,  ведущего на
мостик, и потихоньку стал сползать по ступенькам.
     По палубе,  свистя и фыркая,  ползло нелепое фиолетовое чудовище.
Фигура с хоботом продолжала протягивать боцману мягкий предмет,  потом
вдруг  бросилась к ползущему по палубе чудовищу и в течение нескольких
секунд возилась с ним.  После этого чудовище поднялось на задние лапы,
оказавшись гигантского роста, не меньше, чем Ганс Шютте.
     Боцман, теряя сознание,  почувствовал,  что ему натягивают что-то
мягкое на голову и твердым сапогом наступают на руку.
     Боцман вздохнул  и  сразу  пришел  в  себя.   Теперь   он   видел
пробегающего наверх Ганса и надвигающиеся на яхту скалы.
     Ганс Шютте,  придерживая хобот противогаза,  бежал к штурвалу. Но
там,  отбросив обмякшее тело рулевого,  уже стоял в противогазе мистер
Тросс.
     Если бы берега острова Аренида не уходили отвесно под воду,  яхта
погибла бы и  человечество,  может  быть,  не  пережило  бы  всех  тех
страшных потрясений,  о которых будет идти речь. Но мистер Тросс успел
повернуть  руль,  чем  неожиданно  для  себя  повернул  историю  нашей
планеты...
     Яхта шаркнула бортом о скалы.  Тросс не давал команды в  машинное
отделение, но почувствовал, что корпус яхты перестал вздрагивать и она
остановилась.
     "Молодец машинист!"   -  подумал  подошедший  Ганс.  Ему  страшно
захотелось чихнуть.  Но он был в противогазе и не  знал,  как  в  этом
случае  надо  орудовать платком.  Он вынул его из кармана и беспомощно
держал в руках.
     Наверх поднялся пришедший в себя боцман.
     У самого берега газа почти не было.  Фиолетовой,  спускавшейся на
море стеной он отгораживал остров от горизонта.
     Люди понемногу стали приходить  в  себя.  Видимо,  действие  газа
сказывалось   только  во  время  его  вдыхания.  На  многих  профессор
Бернштейн успел надеть противогазы.
     Около штурвала держали совет профессор, Ганс, Тросс и боцман.
     - Придется нам сознаться: опростоволосились мы с вами, профессор!
     - Да,  я  должен  с  вами  полностью согласиться,  уважаемый герр
Шютте.  Я никак не мог ожидать столь сильного действия  газа.  Дело  в
том,  что газ этот нигде не описан в литературе.  Мне же приходилось с
ним иметь дело в очень ограниченных дозах.
     - А вы, дядя Эд? Ведь вы сын человека, побывавшего в этих местах.
     - Отец мой давно утонул. А про удушье рассказывал - это верно!
     - "Рассказывал"?  - проворчал Ганс. - А мы все проморгали. Однако
не говорил ли ваш отец, где тут можно пристать?
     - Да  разве нет указаний,  где прежде приставали суда?  - спросил
профессор.
     - Капитан  плавающего  здесь прежде парохода обиделся,  что вы не
зафрахтовали его корыто,  и отказался что-нибудь сообщить.  А у  моего
отца не было карт.
     - Вы ведь знаете, проф, что мистер Вельт был категорически против
посторонних  лиц  в  этой  экспедиции,  - заметил молчавший до сих пор
Тросс.
     - О да,  конечно!  Вы предупреждали меня об этом, мистер Тросс! -
заверил Бернштейн.
     Яхта тихо покачивалась у самой стены.
     Ганс и Тросс спустились вниз и привели в чувство машиниста и  его
помощников.
     На яхте не было капитана.  Ганс с согласия Тросса высадил  его  в
одном  из  американских  портов  и обязанности его возложил на боцмана
Эдварда Вильямса, а официальным капитаном объявил самого себя.
     Для того  чтобы  решить,  как  же  быть  дальше,  опять собрались
вчетвером в просторной каюте,  когда-то отделанной по капризу  мистера
Вельта-старшего шерстью мамонта.
     Свисавшие со стен остатки шерсти постарели за  десятки  лет  куда
больше, чем за миллионы, пока хранились в вечной мерзлоте.
     Вильямс высказался за то, чтобы обойти весь остров:
     - Ведь  должно же быть место,  где приставали суда и два года,  и
много  лет  назад!  Тысячи  три  морских  черта,  не  могли   же   они
переправиться на остров на крыльях!
     - Если это и возможно было несколько лет назад, то немыслимо было
в условиях 1914 года, - серьезно сказал профессор.
     Решили обойти весь остров,  придерживаясь  как  можно  ближе  его
берегов.
     Вся команда не снимала противогазов.  Каждый тщательно, до боли в
глазах, всматривался в отвесный складчатый берег.
     Яхта шла тихим ходом: шкипер боялся наткнуться на рифы.
     В этот вечер люди были свидетелями странного, фиолетового заката.
Солнце, просвечивая сквозь пелену газа, садилось за горизонт.
     - В  одну  стосороковую  солнца  пылает здесь закат,  - загадочно
сказал Троссу профессор Бернштейн.
     Тросс ничего не ответил, только пожал ему руку выше локтя.
     Люди в  безобразных  противогазах  походили  на  существ   другой
планеты, осторожные, подозрительные в чужой, незнакомой им обстановке.
     Первым глубокую зияющую трещину в  острове  увидел  негр-кок.  Он
стал кричать и приплясывать. В это время и другие обратили внимание на
трещину.  Она оказалась достаточно широкой,  чтобы яхта могла пройти в
нее. В глубине трещина терялась в непроглядной тьме.
     Вильямс пробормотал что-то насчет преисподней, потом оглянулся на
Ганса Шютте. Тот, взглянув на Тросса, махнул рукой.
     Яхта повернула к расселине и осторожно  вошла  в  нее.  Там  было
мрачно и сыро.  Отвесные стены словно смыкались в вышине. Стало темно,
как ночью.
     - Придется зажечь фары, - решил Ганс.
     Матросы баграми  ощупывали  стены  и  промеряли   дно.   Яхта   с
зажженными огнями медленно пробиралась вперед.
     Трещина стала расширяться.  Вокруг посветлело.  Наконец  погасили
огни. Трещина оказалась входом в скрытую внутреннюю бухту.
     Здесь голые дымящиеся берега были не так высоки,  как со  стороны
океана.  Скалы  с  характерными  складками  походили  на  искусственно
высеченные лестницы.
     - Недурное  место  для  морской  базы!  -  сказал  Ганс  Шютте  и
подмигнул Троссу.
     Пытались бросить  якорь.  Дно  оказалось  скалистым,  как  и весь
остров.
     Бухта была  настолько  защищена  от  волнений,  что Вильямс решил
остаться в этой каменной чаше.
     Высокие стены отгораживали ее от океана и от всего мира,  надежно
скрывая этот очаг будущих мировых потрясений.
     Когда на  яхте зажгли огни,  а в небе высыпали поразительно яркие
звезды,  на  палубе  встретились  Тросс  и  Бернштейн.  Оба   были   в
противогазах,  и голоса их звучали приглушенно,  словно они старались,
чтобы их никто не услышал.
     - Вы упомянули как-то об Оппи,  о профессоре Оппенгеймере...  Как
вы относитесь к нему, создателю первой атомной бомбы? - спросил Тросс.
- Знаете ли вы его судьбу?