о упора.
  - Там будет дверь. Открываешь ее, заходишь. Слева сразу увидишь -
миловидная такая девица сидит. Она тебя спросит: "Вы куда?". Возможно
несколько вариантов ответа, но лучший: "Я к начальнику". Статус у тебя в
начале невысокий, поэтому не выпендривайся. Ответив так, как я тебе
советую, ты подчеркиваешь, что новичок, но в то же время сюжет этот знаешь.
Заигрывать с ней тебе предложено, но не пытайся - бесполезно. Она тебе
улыбнется и покажет рукой направо. Справа, за большим коричневым шкафом,
нарисуется еще одна женщина. Она и должна тебе инструкцию по второму уровню
дать.
  - А что на втором уровне? - поинтересовался я.
  - Сам увидишь. Второй уровень проще, - сказал аспирант Сергей. - Hу
давай, ни пуха тебе. Вернешься - расскажешь, как прошло.
  - К черту, - сказал я и пошел.
  Пошел подавать документы в аспирантуру нашего института.

   
Святослав Логинов

                         В ОДНОЙ ВОЛШЕБНОЙ СТРАНЕ

  То была необыкновенная страна! Здесь в глухих чащобах ворочались ленивые
чудища. Пейзане, ковырявшие скудную землю, вечерами рассказывали ледянящие
душу истории о хозяине ближнего замка, а девственная красавица неясной
этиологии прозябала в сво„м доме возле окошка и печально разглядывала
пустынную даль.
  И вот однажды у горизонта взвихрилась пыль и появился всадник.
  Неделю округа ходила ходуном, и когда герой покинул страну, в ней не
оставалось ничего сказочного. Замок лежал в развалинах, вместо глухих
чащоб образовался вывал леса, а девственные красавицы в этой местности
перевелись. И лишь пейзане продолжали ковырять скудную землю и
рассказывать вечерами ледянящие душу истории.



Евгений Лукин

                         КОНЕЦ ЛЕДНИКОВОГО ПЕРИОДА
                           Пещерная хроника 004

  Не повезло племени лярвов с вождем. Ну, что суров - ладно, а вот то, что
при нем холодать стало... Летом - снег, льды какие-то громоздятся на
горизонте. Выйдешь поутру из пещеры - зябко. Опять же добычи мало, бизоны
стадами на юг уходят.
  Оголодало племя, осунулось, однако вслух еще роптать не решались. Хряп -
он ведь такой. Хряпнет разок - и нет тебя.
  Поэтому сами охотники к вождю не пошли, а послали юного Миау. Во-первых,
слов много знает, а во-вторых, так и так ему пропадать. Опять отличился -
разрисовал изнутри всю пещеру. Такую Бизонью Мать изобразил, что дрожь
берет. Вроде корова коровой, а присмотришься: морда - как у Хряпа.
  - Короче, вождь, - дерзко сказал Миау, Сын Пантеры, приблизившись к
горящему посреди пещеры костерку. - С завтрашнего дня объявляем
забастовку...
  Услышав незнакомое слово, Хряп хмыкнул и даже отложил кремневое рубило,
которым как раз собирался раcкроить череп наглецу. О своем сходстве с
запечатленной в пещере бизоньей коровой вождь, правда, не догадывался,
поскольку изображена она была в профиль. Честно сказать, он там и
рисунка-то никакого не углядел - просто видел, что стенка испачкана.
  - А?.. - переспросил Хряп, грозно сводя лохматые брови.
  - Холодно, - объяснил Миау. - Бизоны уходят. Совсем скоро не станет.
Сделай тепло, тогда и охотиться будем...
  Хряп взревел, но, пока тянулся за опрометчиво отложенным рубилом, юный Сын
Пантеры успел выскочить наружу. А на следующий день, как и было обещано,
ватага охотников начала первую в истории человечества забастовку. Вроде бы
вышли на бизона, а сами взяли и попрятались в лесах...
  На вторые сутки подвело у племени животы. Да и у вождя тоже... Любой
другой на его месте давно бы уже сделал тепло, но не тот был у Хряпа
норов. На горизонте по-прежнему мерцал ледник, пушил снежок, копытные
тянулись к югу. Шустрый Миау предложил было забить тайком пару отставших
телят, а вождю мяса не давать - обойдется! Ну тут уже самого Сына Пантеры
чуть не забили. Как это не давать, если положено?..
  Тогда Миау придумал новую штуку: не позволять женщинам выкапывать коренья.
А то конечно: ватага-то в лесах натощак сидит, а Хряп себе за обе щеки
корешки уписывает. Поголодает по-настоящему - глядишь, может, и
образумится... А то - ну что ж это такое? Зуб на зуб не попадает...
  Понятно, что протянись эта забастовка чуть подольше - вымерло бы племя
лярвов за милую душу. Однако уже утром третьего дня Хряп от бешенства
утратил бдительность, и забодало его носорогом - прямо на выходе из
пещеры. Вождем племени стал Миау.
  Ну тут, разумеется, сразу потеплело, льды с горизонта убрались, антилопы
вернулись, бизоны... А геологи вон до сих пор толкуют о конце ледникового
периода. Чисто дети малые! А то мы не знаем, как оно все на свете
делается!..

   

Елена Первушина

                              УЛЫБКА ФОРТУHЫ

  В первый раз я прожил три недели. Я умер от голода, пытаясь высосать хоть
каплю молока из волосатой груди матери. В тот год была великая засуха,
сгорела трава в степи, высохли в земле корни, до времени облетели листья с
деревьев, погибли в завязи плоды, издохла в обмелевших реках рыба, погибли
в огне степных пожаров мелкие зверьки, разлетелись птицы.
  Я умер.
  Моя мать, обезумев от горя, набросилась на самку-предводительницу.
  Одержав победу, моя мать повела наше племя на север, прочь от выжженных
земель.
  Много дней спустя те, кто выжил, пришли на плодородные и обильные водой
равнины. Они стали первыми обезьянолюдьми, заселившими Евразию. Hо об этом
я узнал уже после смерти, когда стоял у ступицы Колеса Фортуны.
  Во второй жизни я был воином в златовратных Микенах. Я был храбр, силен и
красив. Когда я шел по улицам, девушки от рабынь до богатых наследниц
начинали поправлять складки на своей одежде и позвякивать ожерельями.
  Потом мы поплыли в Азию, чтобы сжечь город Илион, стороживший выход в
Черное море. Было предсказано, что первый, кто вступит на земли Илиона,
будет немедленно убит. И хоть я и рвался в бой, чтобы доказать свою
храбрость, но все же, подобно другим моим товарищам, медлил на борту
корабля. Я не хотел умирать. Я хотел как следует пограбить богатый
азиатский город, вернуться домой с добычей и выгодно жениться. Hо когда
первым на землю спрыгнул царь Итаки Одиссей я, ни секунды не медля,
последовал за ним. И тут же копье пронзило мою грудь. Оказалось, что этот
подлый хитрец, прыгая, бросил себе под ноги щит и не коснулся проклятой
земли. Hо об этом я узнал уже после смерти.
  В третий раз я родился в Индии. Я был нищим и был болен проказой, лишаем,
злой хворью кала-азар и слоновой болезнью. Меня увидел царевич Гаутама и,
ужаснувшись моим мучениям, решил уйти из своего дворца и жить праведной
жизнью.
  Он стал Буддой и научил людей, как победить страдания этого мира. Hо я так
и не услышал его проповеди. Я умер через пять дней после встречи с
царевичем от заражения крови.
  В четвертой жизни я был женщиной. Меня звали Мартой, и я жил в немецком
городе Кайзерверт, недалеко от заброшенного дворца Фридриха Барбароссы. У
меня были рыжие вьющиеся волосы и тело языческой богини. И хотя мои
родители были бедны, за меня посватался Аксель, сын мельника. Hо наша
соседка, конопатая Гретель, позавидовала моему счастью и донесла в
инквизицию, будто я сношалась с дьяволом прямо на руинах дворца
Барбароссы. Меня судили и сожгли на костре. Секретарем на суде был молодой
монах Йоган Шпее. Впоследствии он стал знаменитым защитником ведьм и спас
от костра сотни женщин и мужчин. Hо об этом я узнал уже после смерти.
  В пятой жизни меня звали Александр Ульянов...
  В шестой раз я родился в 1930 году в городе Мценске, недалеко от Орла.
  В мае 1941 года я закончил пятый класс на одни пятерки и папа отправил
меня в гости к дяде в Ленинград. Мой дядя был мудрым и осторожным
человеком и уже в сентябре решил уехать из города. Мы поехали на поезде до
станции Ладожское Озеро, а там должны были погрузиться на баржу, ходившую
через Ладогу. Людей на берегу столпилось много, когда подошла баржа,
началась давка. В толпе я потерял дядю, испугался, и стал плача
расталкивать людей, чтобы пробиться на борт. Впрочем, так же вели себя все
вокруг. Одна из женщин поблизости от меня держала за руки двух детей:
мальчика, моего ровесника, и девочку чуть помладше. Когда я оттолкнул
девочку, женщина посмотрела на меня и сказала сыну: "Hет, Коля. Это
безумие. Пойдем отсюда, мы уедем позже."
  Я все-таки попал на баржу и нашел там дядю. Через час после того, как мы
отчалили от берега с севера прилетели немецкие "юнкерсы" и обстреляли нас.
Мы все погибли.
  Женщина с детьми действительно эвакуировалась из города двумя неделями
позже.
  После войны мальчик стал поэтом. Внучка девочки стала гениальной
пианисткой.
  Тогда впервые я возроптал. Я закричал: "Богиня, взгляни на меня хоть раз!
  Взгляни на твоего верного слугу! Сколько раз я исполнял беспрекословно
твою волю? Сколько раз я помогал, пусть невольно, другим, указывал,
выводил на верный путь? И какова моя плата? Шесть раз я умирал в муках,
так и не совершив ничего достойного.
  Богиня! Дай мне пожить хоть раз за себя! Дай и мне судьбу!"
  Передо мною опустилась гигантская рука, и палец богини поманил меня. Я
послушно встал на ладонь и богиня подняла меня к своему лицу.
  "Ты и вправду хорошо послужил мне, малыш, - сказала она. - Чем мне
наградить тебя?"
  Я задумался.
  Попросить у богини богатства?
  Hо разве хоть один богач смог откупиться от смерти?
  Власти?
  Hо разве не подстерегают каждого тирана заговорщики и убийцы?
  Таланта?
  Hо разве не умирают гении "во цвете лет, в середине своего великого
поприща"?
  Свободы?
  Hо ведь удел свободных - смерть под забором.
  Удачи и счастья?
  Hо разве не больно счастливчику расставаться со всем, что радовало его на
этой земле и уходить в царство теней?
  "Бессмертия! - закричал я. - О богиня, молю, даруй мне бессмертие!" Ее
прекрасное и неподвижное лицо дрогнуло.
  Фортуна улыбнулась мне как женщина - ласково и печально.

                                   * * *

  Вы можете увидеть их - тех, кто возроптал на Судьбу.
  Иногда они строят крепости, чтобы защитить королевство людей от вторжения
орды гоблинов. Иногда плывут на корабле вместе с ордой.
  Иногда они летят в корабле-рейнджере навстречу кровожадным инопланетным
чудовищам.
  Иногда они сражаются со злобными пауками-мутантами.
  Иногда, облаченные в латы, ездят по волшебной стране и покоряют город за
городом.
  Вы можете их увидеть.
  И если у вашего компьютера хороший монитор, вы сможете даже разглядеть
улыбки на их лицах.
  Они бессмертны.
  Они счастливы.



Александр Прозоров

                            ГОЛУБЕHЬКИЕ ГЛАЗКИ.

  Он сидел на рынке за прилавком с таким видом, будто оказался здесь
случайно, просто присел отдохнуть и все выставленные безделушки не имеют к
нему самому ровно никакого отношения. Он, несомненно, собирал таким
образом на выпивку; заношенное до невозможности пальто, засаленная вязаная
шапочка, мятые брюки и стоптанные армейские ботинки уверенно подтверждали
эту мысль. Интересно, откуда у него оказались эти густо смазанные дверные
петли, ригельный замок и полная коробка дюймовых гвоздей? Влез, поди, в
чью-то пустующюю дачу и уволок все, что под руку попалось. Еще он продавал
плоскую бутыль из тонкого прозрачного стекла. В бутыли плавали глаза.
Глаза, сделанные столь аккуратно, что казались настоящими.
  Я взял бутыль в руку, наклонил; глаза, чуть колыхнувшись, продолжали
смотреть прямо перед собой - наверное, в них вделан балласт, заставляющий
плавать строго в одинаковом положении. Я представил себе немигающий взгляд
за стеклом книжной полки - на бабенок должно производить убийственное
впечатление. Я словно услышал их испуганные вскрики и улыбнулся.
  - Три штуки, - сказал он, не шелохнувшись, будто меня и не существовало.
  В соседнем ларьке водка стоила две шестьсот.
  - Две шестьсот, - предложил я.
  - Три, - повторил он, поглаживая прилавок, и честно объяснил: - закусон
тоже купить надо.
  Против подобного аргумента возразить было нечего.
  Hочью послышался стук в окно. Я высунул из-под одеяла голову. С книжной
полки таращились глаза, деловито тикал будильник, призывно поблескивала в
неясном свете уличного фонаря бутылка "Чинзано". Жалко, пустая. Тишина. Да
и кто может стучать в окно третьего этажа? Померещилось.
  Я вновь уполз под одеяло и тут же услышал стук. Я затих. Оглушительно
щелкали часы, с посвистом шелестел за окном ветер, таинственно поскрипывал
паркет. Жалко, что бутылка пустая, "Чинзано" - лучшее снотворное. Отблеск
на бутылке на мгновение исчез, словно перед окном кто-то прошел, заслонив
фонарь, и вновь послышался стук.
  Я встал, завернулся в одеяло и отодвинул легкую тюлевую занавеску. За
окном блеснуло оскалом безгубого рта слепое лицо. Вместо носа темнел
провал, лохмотьями висела кожа, волосы покрывали голову отдельными
клочками, а проплешины сливались в жутковатый рисунок. Тело казалось
изможденным до крайней степени, оно было серым, выпуклости - черными,
словно кто-то прошелся паяльной лампой.
  - Глазки мои, глазки, - прохрипело существо и протянуло костлявые руки.
Пальцы деревянно стукнулись о стекло. Я шарахнулся назад и рухнул на пол.
  В окно постучали. Третий этаж. Бред. Hе может быть. И я тут же представил
себе, как какой-то ненормальный подгоняет к дому машину с площадкой на
телескопическом подъемнике, залезает туда с куклой и стучит в окно.
  Hу, я ему сейчас покажу!
  Лихорадочно натянув брюки, я открыл дверь, побежал вниз по лестнице,
выскочил на улицу - и увидел, как навстречу, вытянув перед собой руки,
топает существо из-за окна. Hа меня словно обрушили ушат воды пополам со
льдом. Через мгновение я уже захлопнул дверь в квартиру, а еще через
минуту в дверь заскреблись, тихонько подвывая:
  - Глазки-и-и, глазоньки-и-и...
  Я осторожно отошел в комнату, вскрикнул, встретив бессмысленный взгляд из
бутыли, нырнул под одеяло и крепко зажмурил глаза, шепча:
  - Это сон, мне снится-снится-снится...
  Утром, при ярком свете, кошмарный сон показался даже интересным. Весь день
я шутил сам с собой по этому поводу, но когда стало темнеть, не выдержал и
убрал бутыль с глазами в бар. Было тихо и спокойно. Очень тихо и очень
спокойно - пока радио не поздравило с полуночью. В тот же миг в окно
постучали. Я заорал и спрятался под одеяло.
  Встав поутру, я взял бутыль, вышел во двор и бросил ее в наполовину
залитый водой люк. Бутыль невыразительно булькнула и пошла на дно.
  Теперь я буду спать мирно и безмятежно.
  Полночь я встретил на этот раз с улыбкой и, услышав скрип открывающейся
форточки, сперва не понял, в чем дело. С сухим стуком на пол свалилось
тело, я увидел, как встало на ноги и, слепо вытянув руки, заковыляло ко
мне все то же ужасающее существо.
  - Глазки, глазоньки-и-и...
  Я увернулся, но оно вновь и вновь начинало свое целеустремленное движение.
Мы играли в пятнашки до самого утра. С первым лучом солнца существо,
кряхтя, вылезло обратно в форточку.
  Я издал облегченный писк и вздрогнул, увидев в зеркале свое отражение -
волосы поседели.
  Чуть не всхлипывая, я соорудил из швабры, куска проволоки и авоськи некое
подобие сачка, выловил из люка бутыль с глазами и вечером повесил за окно.
  - Глазки, глазоньки-и-и..! - услышал я в полночь, потом скрипнула
форточка, и об пол стукнулось тело.
  - Чего тебе надо?! - заорал я. - Я же отдал тебе глаза!
  - Да, - согласилось существо, - отдал. Теперь я тебя вижу.
  И оно протянуло ко мне серо-черные руки.
  Деваться мне было некуда, и пришлось драться. Существо оказалось на
удивление хилым; я без труда скрутил его, мстительно вытряхнул глаза и
выкинул наглого гостя в окно.
  Глаза опустил обратно в бутыль и на следующий день продал за четыре штуки
- в гробу я видел такие сувениры.
  Деньги пропил.

   
Сергей Рубл„в

                                  ИЗНУТРИ

  Неизвестно каким образом, но я попал в комнату. Ко всему прочему было еще
и непонятно, я это или нет... По крайней мере, опровергнуть это было
некому - примирившись, таким образом, с бездоказательностью своего
существования, я огляделся.
  Вокруг находился интерьер. Он состоял из пола, стен и потолка, а так же из
различной мебели, в беспорядке нагроможденной на них. Все это чего-то
ждало, томительно замерев в обманчивом покое часовой стрелки. "А стены-то,
кажется, вытягиваются... " Вздохнув, я поперхнулся и чихнул - прямо мне
в... ну, в общем, в лицо - упирался огромный платяной шкаф с распахнутой
дверцей; из душной тьмы точился едкий запах нафталина. Скривившись...
лицом, лицом, конечно! - я пригляделся. Шкаф стоял неправильно. Потом я
понял, что он перевернут вверх дном. Шкаф. А может... Секунды две я
посомневался, а затем уперся в массивную створку и осторожно переместил
свое... ну да, тело - переместил его, значит, на потолок, оказавшийся
полом. Крашеные доски тоскливо заскрипели, приняв новую тяжесть - кинув
мимолетный взгляд наверх, я различил на тусклой побелке отчетливые следы
подошв. "Чьи бы это?" - рассеянно думал я, пробираясь между тем в
направлении двери через завалы потускневшего от времени барахла...
  Дверь при ближайшем рассмотрении оказалась фальшивой - грубо намалеванная
на штукатурке рама с петлями. Снисходительно усмехнувшись, я подергал
ручку - та даже не шелохнулась. "Х-художник!" - с отвращением подумал...
опять же я - кроме меня ведь некому? Прислушался - дробящиеся отзвуки
мыслей тихо бродили в мебельных джунглях, глушимые мягкой обивкой
бесчисленных диванов и канапе. Прямо туда уводила цепочка белых следов...
Кажется, стало темнее - видимо, стены комнаты потихоньку смыкались.
Потолок стал совсем уж недостижим, и тонул в сизых сумерках; лишь теперь я
различил на нем люстру - неказистое сооружение из бутылок и консервных
банок. Вскоре она тоже пропала и стало темно.
  Кое-где синеватыми бельмами засветилось дерево... Призрачный свет не
разгонял тьму - казалось, даже усиливал, и она сгущалась вокруг бледных
пятен черным ореолом. Ориентироваться приходилось на ощупь - протянув
вперед... ну, вы догадались я пошел прочь от стены, по прежнему треща
рассохшимися половицами. Где-то должна быть дверь...
  Растопыренные пальцы то и дело натыкались на твердую поверхность дерева,
ощущая то гладкую, чуть липнущую полировку, то шероховатость доски - один
раз попалась даже неоструганная. Щекотнула бахрома неизвестной занавеси -
рука огладила скользкие бугры плюша; покатость витых столбцов сменилась
мелкими острыми выступами резьбы; снова гладкое дерево - и жесткая щетка
коврового ворса! Ощущения менялись, как в калейдоскопе... Изредка тревожил
холод металла замков и ручек; иногда ладонь распластывалась на стекле
невидимых зеркал, и я тревожно всматривался в свое черное отражение...
Застоявшийся воздух пах сопревшей тканью - в этот пресный дух неожиданно
примешивался тонкий аромат сандала... Эхо шагов пропадало, вновь
появлялось, отражаясь от громад шкафов, секретеров, сервантов и гигантских
комодов, незримо присутствующих вокруг - все это чуть слышно поскрипывало,
покряхрывало в такт стонущим половицам, словно старалось ожить... Налетев
на какую-то этажерку, я с грохотом опрокинул ее на скопище мелких
предметов - судя по дробному деревянному стуку, это были кегли. Протянул
руку в сторону она сунулась в теплое брюхо дивана, сразу же забурчавшее
пружинами. "Не то... " - подумал я. "То... то... " - гнусаво отозвалось
где-то - то ли внутри, то ли снаружи. Пришлось повернуть ноги сразу
утонули во мху толстого ковра. Так я лишился единственного своего
достояния среди немоты и невиди - своих шагов. "Врешь, не возьмешь!" -
подумала темнота вокруг. Вероятно, я не заметил, как вывернулся наизнанку.
Но это и к лучшему - то, что бродило во мне, уже беззвучно тонуло в
трясине плюша и дерматина, барахтаясь и пытаясь удержаться с помощью
подвернувшегося под руку торшера. "На здоровье" - мимоходом подумал я,
вновь обретая кубическую форму. Люстра, покачиваясь и тихо бренча,
колыхала сумрак, словно взбалтывая гоголь-моголь с оранжевым желтком;
многослойные тени бесшумным махом взбирались на стены... С едва сл