й раз, уверял, что  он  никогда
не видел ничего подобного. "Грейт-Истерн" выдержал эту  бурю  и  не  лишился
возможности продолжать путь только благодаря своей великолепной постройке  и
двойному корпусу.
     Но как бы ни был вынослив и крепок корабль, подвергать  его  опасности,
вступая в борьбу с ураганом, все-таки безрассудно. Ничего  нет  позорного  в
отступлении перед силой стихии, и капитан должен помнить, что  он  не  имеет
права рисковать жизнью людей для удовлетворения своего самолюбия.


       ^TГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ^U

     Во время бури на "Грейт-Истерне" образовалось целое озеро морской воды;
насосы  усердно  работали,  возвращая  ее  океану.  Дождь   перестал,   небо
прояснилось, но ветер все дул с возрастающей силой. Несмотря на поздний час,
мне не хотелось уходить с палубы. Каюты и залы были  ярко  освещены.  Вокруг
корабля царила глубокая тьма. Впереди шумели колеса, а  надо  мной  слышался
лязг рулевых цепей.
     Подойдя к окнам зала, я увидел в нем  массу  публики.  Аплодисменты  не
смолкали. Очевидно, все ужасы этого дня были забыты,  никто  и  не  думал  о
раненом или, быть может, умирающем матросе. Публика с удовольствием  следила
за представлением труппы корабельных "Ministrels". Так называются темнокожие
странствующие певцы, переходящие из одного английского города в  другой.  На
корабле их изображали матросы или  слуги,  вымазанные  сажей.  На  них  были
надеты какие-то старые тряпки, украшенные пуговицами из морских  сухарей,  и
каждый держал в руках бинокль, сделанный из двух связанных  вместе  бутылок.
Они потешали публику пением веселых куплетов,  шутками  и  каламбурами.  Чем
больше им аплодировали, тем больше они кривлялись. Представление закончилось
неподражаемой пляской одного из матросов. Несмотря,  однако,  на  интересную
программу, далеко не все пассажиры собрались на  это  представление.  Многие
толпились вокруг карточных столов в переднем зале.  Там  шла  крупная  игра.
Одни  играли  с  целью  увеличить  свой  выигрыш,  другие  же  просто  желая
отыграться. Все волновались и  кричали.  Выкрикивания  банкомета,  проклятия
проигравшихся, звон золота и шелест бумажных денег - все смешивалось в общий
шум. Какая-нибудь отчаянная ставка приводила толпу в оцепенение, и на минуту
все замолкало; но как  только  результат  игры  выяснялся,  все  принимались
кричать больше прежнего.
     Я редко заглядывал в этот зал, так как вообще терпеть не могу карточной
игры. Это, по моему мнению, очень грубое и вредное удовольствие.  Страсть  к
игре непременно влечет за собой разные пороки, а иногда даже и преступления;
к тому  же  и  общество  игроков  большей  частью  бывает  самое  смешанное.
Доминирующим лицом в игорном  зале  был,  конечно,  Гарри  Драке.  Несколько
подобных ему авантюристов окружали его.
     Случайно попав в этот конец корабля, я решил пройти мимо игорного зала,
как вдруг оттуда раздались страшные крики, проклятия  и  брань.  Я  невольно
остановился и прислушался. Среди общего  шума  я  совершенно  ясно  различил
голос Фабиана и, не теряя ни минуты, бросился в зал. Посреди толпы  игроков,
лицом к лицу, стояли Фабиан и Гарри Драке. Последний  оскорбил  Мак-Эльвина,
который, в свою очередь, замахнулся, чтобы ударить его, по Корсикан  схватил
своего друга за руку, и удара не последовало.
     - Надеюсь, вы признаете за  оскорбление  эту  неудавшуюся  пощечину?  -
насмешливо спросил Фабиан Гарри Драке.
     - Да, - ответил тот, - и вот моя карточка.
     Итак, несмотря на все принятые нами предосторожности,  судьба  все-таки
столкнула этих двух врагов, и дуэль была неизбежна. Взглянув на Корсикана, я
заметил, что он был более огорчен, нежели взволнован.
     Между тем Фабиан взял карточку  Драке,  которую  тот  бросил  на  стол.
Корсикан побледнел. Сердце  мое  усиленно  забилось.  Держа  карточку  двумя
пальцами, как бы боясь запачкать о нее руки, Фабиан прочел: "Гарри Драке".
     - Так это вы! Вы! - диким воплем вырвалось у него из груди.
     - Да, капитан Мак-Эльвин, это я, - спокойно ответил соперник Фабиана.
     Предположение  наше  оправдалось,  Драке  отлично  знал  о  присутствии
Фабиана на "Грейт-Истерне".


       ^TГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ^U

     На следующий день я встал с рассветом и побежал разыскивать  Корсикана.
Встретив его в большом зале, я узнал, что  он  всю  ночь  не  расставался  с
Фабианом, который был страшно потрясен неожиданным открытием.  Догадался  ли
он, что Елена была на корабле? Думал ли он, что несчастная сумасшедшая  была
та самая женщина, которую он любил  столько  лет?  Корсикан  ничего  не  мог
сообщить мне по этому поводу, так как в  продолжение  всей  ночи  Фабиан  не
сказал ему ни слова.
     Корсикан, горячо любивший Мак-Эльвина, был в полном отчаянии.
     - Я слишком поздно вмешался в эту ссору, - сказал он, -  мне  следовало
ударить этого негодяя прежде, чем Фабиан замахнулся на него.
     - Это было бы бесполезно, - ответил я. - Гарри Драке давно искал  ссоры
с Фабианом, от вас же он не принял бы вызова.
     - Вы правы, - сказал  капитан.  -  Гарри  Драке,  очевидно,  знает  все
прошлое, всю историю любви нашего друга. Может быть, Елена, не желая  ничего
скрывать от своего будущего мужа, еще до  свадьбы  рассказала  ему  о  своей
любви к Фабиану. И вот теперь он, встретившись  с  Мак-Эльвином,  пользуется
случаем, чтобы излить на нем всю свою злобу. Мне кажется, что  этот  негодяй
должен быть опасным дуэлянтом.
     - Да, - отвечал я, - мне говорили,  что  он  убил  троих  или  четверых
противников.
     - В смысле дуэли я не боюсь за Фабиана; он ведь не из  трусливых,  и  к
тому же прекрасный стрелок. Но меня беспокоят  последствия  этого  поединка.
Убив Драке, Фабиан навсегда потеряет Елену, потому что она  не  простит  ему
смерти мужа, как бы гадок ни был этот последний.
     - Что бы из всего этого ни вышло, мы можем желать для Елены  и  Фабиана
только одного: смерти Драке. Я надеюсь, что справедливость  будет  на  нашей
стороне.
     - Все это так, но тем не  менее  я  готов  пожертвовать  жизнью,  чтобы
избавить Фабиана от предстоящего поединка.
     - Послушайте, капитан, - сказал я, пожав руку этого преданного друга, -
не будем отчаиваться. Ведь секунданты Драке еще не являлись.
     - Вы, может быть, придумали, как помешать этому поединку?
     - Пока нет. Но дело в том, что дуэль произойдет, вероятно, по  прибытии
в Америку, а пока мы до нее доберемся, случай, породивший это дело, может  и
расстроить его.
     Капитан Корсикан недоверчиво покачал головой, как бы желая сказать, что
он не верит в помощь случая. В это время Фабиан  поднимался  по  лестнице  в
конце палубы. Он был чрезвычайно бледен. Его сердечная рана открылась, и  он
невыносимо страдал. Мы с капитаном издали следили за ним, боясь  обеспокоить
его своим обществом, но он сам подошел к нам.
     - Это была она!.. Сумасшедшая!.. Это  была  Елена!..  Не  правда  ли?..
Бедная Елена!.. - отрывисто произнес он и ушел, не дождавшись нашего ответа.


       ^TГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ^U

     Было двенадцать часов, а секунданты Драке еще не  являлись  к  Фабиану.
Между тем эта предварительная церемония должна  была  уже  окончиться,  если
Драке решил требовать удовлетворения. Может быть, он вовсе и не  намеревался
драться, думал я. Ведь у людей различные понятия о вопросах чести, к тому же
я знал, что англичане почти не признают дуэли.  Поединки  у  них  не  только
преследуются законом, но против них даже и общественное мнение. Впрочем, тут
были совсем другие условия; оскорбление как  бы  искусственно  было  вызвано
пострадавшим, и все говорило за то, что дуэль между Фабианом и  Гарри  Драке
была неизбежна.
     На палубе толпился народ. Был праздничный день; богослужение только что
окончилось, и из церкви выходили пассажиры, офицеры и матросы.
     В половине первого появилось следующее объявление:

     Широта 40o33' Долгота 66o21' Курс 214 миль.

     "Грейт-Истерн"  находился  всего  в  348  милях  от   мыса   Санди-Гук,
расположенного у входа в Нью-Йоркский фарватер. Итак, мы скоро  должны  были
войти в американские воды.
     За завтраком Фабиана не было на его обычном месте, но  Драке  сидел  за
столом. Хотя этот негодяй, по обыкновению, шумел и смеялся,  но  я  все-таки
заметил, что он был встревожен. Несколько раз он искоса поглядывал на меня и
чрезвычайно много пил.
     Не дождавшись конца завтрака, он быстро встал из-за стола  и  вышел.  Я
тотчас побежал за ним, но он спустился в свою каюту и запер за собой дверь.
     Я поднялся на палубу. Море было совершенно спокойно, и  в  нем,  как  в
зеркале, отражалось лазурное, безоблачное небо. Доктор Питферж  при  встрече
сообщил мне, что раненому  матросу  хуже  и  что  трудно  надеяться  на  его
выздоровление.
     В четыре часа, за несколько минут до обеда, с  левой  стороны  появился
корабль, и лейтенант сказал мне, что это должен быть "The  City  of  Paris",
один из самых больших пароходов компании Инман, но он ошибся: когда  пароход
подошел ближе, оказалось, что это была "Saxonia". Пассажиры  этого  парохода
высыпали на палубу и,  поравнявшись  с  нами,  приветствовали  нас  громкими
криками "ура".
     В пять часов на горизонте показался другой корабль,  но  он  прошел  на
очень далеком расстоянии от нас,  и  названия  его  нельзя  было  разобрать.
Вероятно, это и был "The City of Paris".
     В шесть часов  мы  встретили  еще  корабль,  это  была  "Philadelphia",
предназначенная для перевозки эмигрантов из  Ливерпуля  в  Нью-Йорк.  Частые
встречи с пароходами доказывали, что суша уже близко.
     Поджидали еще пароход  "Europe",  перевозящий  пассажиров  из  Гавра  в
Нью-Йорк, но он, вероятно, прошел севернее нас.
     Около половины восьмого уже стемнело, и  на  небе  показалась  луна.  В
большом зале происходила духовная беседа, устроенная  капитаном  Андерсоном.
Чтение Библии, прерываемое псалмами, продолжалось до девяти часов вечера.
     День прошел, а секунданты Гарри Драке не являлись.


       ^TГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ^U

     На следующий день, в понедельник 8 апреля,  погода  была  великолепная.
Солнце ярко светило. Гуляя по палубе, я встретил доктора. Он подошел ко  мне
и сказал:
     - Наш  бедный  раненый  умер  ночью.  А  доктор  ведь  ручался  за  его
выздоровление. Ох уж эти доктора! Ничего-то они не знают! Со дня отъезда  из
Ливерпуля уже пятый покойник.
     - Бедняга, - сказал я. - Что теперь будет с его женой и детьми?
     - Что же делать, все умрем, таков уж закон природы. Надо уступать место
другим. Ведь умирают только потому, что занимают место,  на  которое  другой
имеет право; таково по крайней мере мое  мнение.  А  знаете,  сколько  людей
умрет за всю мою жизнь, если я проживу шестьдесят лет?
     - Представить себе не могу.
     - А между тем рассчитать это очень просто. Шестьдесят лет  заключают  в
себе двадцать одну тысячу девятьсот дней, что  составляет  пятьсот  двадцать
пять тысяч шестьсот часов, или тридцать один миллион пятьсот тридцать  шесть
тысяч минут или же, наконец, миллиард, восемьсот восемьдесят  два  миллиона,
сто шестьдесят тысяч  секунд.  Для  круглого  счета  скажем,  два  миллиарда
секунд. За все это время умрет два миллиарда людей, занимавших чужие  места,
а когда очередь дойдет до меня, то и я умру,  уступая  место  другому.  Весь
вопрос в том, чтобы как можно позднее сделаться лишним.
     Долго еще говорил доктор на эту тему, я молча слушал его.  Прогуливаясь
по палубе, мы увидели плотников, которые усердно работали на передней  части
корабля. Очевидно, капитан Андерсон  хотел,  чтобы  ко  времени  прибытия  в
Нью-Йорк на "Грейт-Истерне" не оставалось и  следа  повреждений,  нанесенных
ему бурей. По спокойным водам корабль шел чрезвычайно быстро.  Веселые  лица
жениха и невесты доказывали, что ход его был вполне удовлетворителен. Колеса
делали одиннадцать оборотов в минуту, и корабль шел  со  скоростью  тридцати
миль в час.
     После завтрака, когда я прогуливался по палубе, ко мне подошел  капитан
Корсикан. По его озабоченному виду я догадался, что он  хочет  сообщить  мне
какую-то новость.
     - Секунданты Драке только что были у Фабиана, -  сказал  он.  -  С  его
стороны будем я и вы, если вы ничего не имеете против этого.
     - Я согласен, капитан. Значит,  нет  никакой  надежды  расстроить  этот
поединок?
     - Никакой.
     - Но, скажите пожалуйста, из-за чего, собственно, произошла эта ссора?
     - Из-за карт. Но это, конечно, был только предлог. Драке  отлично  знал
Фабиана и воспользовался первым удобным случаем, чтобы вызвать  на  дуэль  и
убить ненавистного ему человека.
     - А кто такие секунданты Гарри Драке? - спросил я.
     - Один из них, - ответил капитан, - этот шут...
     - Доктор Т.?
     - Он самый. Другой же какой-то янки.
     - Когда они должны прийти к вам?
     - Я сейчас ожидаю их здесь.
     Действительно,  вскоре  появились  оба  секунданта  Гарри  Драке;   они
направлялись к нам. Доктор Т. громко смеялся, разговаривая с янки.
     Подойдя к нам, он важно поклонился; Корсикан слегка кивнул в  ответ  на
его поклон.
     - Милостивые государи, - торжественно начал доктор Т., - наш  уважаемый
друг Гарри Драке поручил нам условиться с вами как с  секундантами  капитана
Мак-Эльвина  относительно  одного  весьма   щекотливого   дела.   Как   люди
благовоспитанные, мы, конечно, легко сговоримся.
     Мы молчали, предоставляя этому господину полную возможность  изощряться
в красноречии.
     - Милостивые государи, - продолжал он, -  виноват,  бесспорно,  капитан
Мак-Эльвин. Он без всякого повода заподозрил Гарри Драке в нечестной игре  и
нанес  ему  такое  оскорбление,  которого  не  простит  ни  один  порядочный
человек...
     Приторное фразерство доктора вывело наконец из терпения Корсикана.
     - К делу, милостивый государь, - резко сказал он доктору. - Не  тратьте
лишних слов, все и так ясно.  Капитан  Мак-Эльвин  замахнулся  на  господина
Драке,  ваш  друг  признал  это  за  пощечину.  Он   оскорблен   и   требует
удовлетворения. Выбор оружия остается за ним.
     - А что выбирает капитан Мак-Эльвин?
     - Ему безразлично.
     - Наш друг Гарри Драке предлагает шпагу.
     - Прекрасно. Поединок состоится, конечно, по прибытии в НьюЙорк?
     - Нет, на корабле.
     - На корабле?.. Хорошо. Когда же?
     - Сегодня, в шесть часов вечера, за большим  залом.  В  это  время  там
никого нет.
     - Хорошо, - сказал Корспкан и, взяв меня под руку, повернулся спиной  к
доктору Т.


       ^TГЛАВА ТРИДЦАТАЯ^U

     Развязка драмы приближалась.  До  поединка  оставалось  лишь  несколько
часов. Что означала эта поспешность? Почему Гарри Драке не хотел драться  на
суше? Уж не решил ли он во что бы то  ни  стало  отделаться  от  Фабиана  до
прибытия в Америку?
     - Как вы думаете, - спросил я Корсикана, - не попросить ли мне  доктора
Питфержа присутствовать на дуэли в качестве врача?
     - Это было бы великолепно.
     Расставшись с Корсиканом, я пошел к Фабиану. В  это  время  на  корабле
раздался звон. Я не мог понять, почему звонили в такое  неурочное  время,  и
обратился с этим вопросом к штурману. Он сказал мне, что  колокол  призывает
всех к погребению умершего ночью матроса.
     Действительно, публика тотчас же  начала  собираться  на  эту  грустную
церемонию.  Погода  стала  хмуриться.  На  юге  показались  огромные   тучи.
Пассажиры толпились у правого борта корабля. На палубе выстроились свободные
от дежурства офицеры, матросы и кочегары.
     В два  часа  в  конце  палубы  появилась  группа  матросов.  Они  несли
покойника, тело которого было зашито в холст и привязано к  доске.  В  ногах
было прикреплено пушечное ядро. Британский  флаг  покрывал  труп.  Покойника
провожали товарищи. Шествие медленно двигалось вперед, все  присутствовавшие
стояли с обнаженными головами.
     Не доходя колеса, носильщики остановились и положили труп  на  площадку
лестницы.
     На барабане колеса, впереди всех, стоял  капитан  Андерсон,  окруженный
старшими офицерами. В руках у него был молитвенник. Сняв шляпу, он громко  и
внятно прочел  заупокойную  молитву.  В  воздухе  чувствовалось  приближение
грозы. Кругом царила полная тишина; только  некоторые  пассажиры  вполголоса
повторяли за капитаном слова молитвы. По  знаку  капитана  труп  опустили  в
море. На минуту он всплыл, затем перевернулся и навсегда исчез в волнах.
     В это время сверху раздался голос сторожевого матроса.
     - Земля! - прокричал он.


       ^TГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ^U

     Вдали стал вырисовываться длинный остров из невысоких  дюн  с  большими
песчаными отмелями.  Местами  его  оживляла  растительность,  которую  можно
встретить по американскому берегу между Монтауком и Бруклином. Вдоль  берега
стояло множество парусных лодок, хорошенькие виллы виднелись со всех сторон.
Это было любимое местопребывание жителей Нью-Йорка.
     Пассажиры "Грейт-Истерна" радостно приветствовали желанную  землю.  Все
бинокли были направлены  на  этот  образец  американского  континента.  Янки
радовались ему как своей родине, южане смотрели  на  эту  северную  землю  с
некоторым презрением  и  со  скрытой  завистью  побежденных  к  победителям,
канадцы - как люди, которым стоит сделать только один шаг, чтобы  попасть  в
граждане Штатов, мормоны - с гордым видом и  с  презрительной  улыбкой  едва
поглядывали на песчаные берега; мысли их неслись гораздо дальше, к  Соленому
озеру и к городу Святых. Для жениха и невесты остров  этот  был  Обетованной
землей.
     Небо между тем становилось все мрачнее и  мрачнее.  Вся  южная  сторона
горизонта была покрыта тучами. В воздухе было так душно, как в самый  жаркий
июльский день. "Неужели мы еще  не  покончили  со  всеми  несчастьями  этого
бесконечного путешествия?" - думал я.
     - Хотите я вас удивлю? - сказал доктор Питферж, подходя ко мне.
     - Удивите, доктор.
     - Сегодня будет гроза.
     - Гроза в апреле! - воскликнул я.
     - Для "Грейт-Истерна"  времена  года  не  играют  никакой  роли,  и  вы
увидите, что будет сильнейшая гроза, специально  для  него  предназначенная.
Взгляните на эти тучи! Они похожи на допотопных животных и скоро пожрут друг
друга.
     - Действительно, - сказал я, - горизонт  принимает  угрожающий  вид,  и
будь теперь июль, я бы разделил ваше предположение о  грозе,  но  сегодня  я
никак не могу согласиться с вами.
     - Уверяю вас, - упорствовал доктор, - что через несколько  часов  будет
гроза. Я это чувствую,  как  "Storm-glass".  Вы  посмотрите  только  на  эти
сгущенные облака; на  барометр,  наконец,  который  вдруг  упал  на  семьсот
двадцать один миллиметр. К тому же теперь югозападный ветер,  а  вы  знаете,
что он всегда приносит грозу зимой.
     - Может быть, вы и правы, - сказал я, не желая совсем сдаться, -  но  я
положительно не знаю ни одного случая грозы в  это  время  года  и  на  этой
широте.
     - Тем не менее такие случаи бывали, особенно в теплые зимы. Если бы  вы
жили в тысяча семьдесят втором году или даже  в  тысяча  восемьсот  двадцать
четвертом, то вам бы удалось услышать гром в феврале в первом  случае,  и  в
декабре - во втором. В январе тысяча восемьсот тридцать седьмого года молния
ударила недалеко от Драммена, в Норвегии, и произвела сильное опустошение, а
в прошлом году, в феврале, на Ла-Манше гроза  уничтожила  лодки  рыбаков  из
Трепорта. Как видите,  я  основываю  свои  предположения  на  статистических
данных.
     - Ну вот, мы посмотрим, что будет. А вы не боитесь грозы?
     - Я! Что вы! Гроза - это мой друг, или, вернее, мой врач.
     - Ваш врач?
     - Ну конечно! В тысяча восемьсот шестьдесят седьмом  году  правая  рука
моя была парализована и не поддавалась никакому лечению. Я был в это время в
Кью, недалеко от Лондона. Тринадцатого июля над городом разразилась  ужасная
гроза. Я лежал в постели, как вдруг молния ударила прямо в меня, и