щей на палубу. Будучи не в состоянии  подняться  по
этой лестнице обыкновенным способом, я пополз на четвереньках  и,  достигнув
палубы, крепко уцепился за крюйсель.
     Суши  не  было  видно.  Кругом  виднелось  только  небо  да  море,   на
поверхности которого вздымались свинцовые волны. "Грейт-Истерн" шел, спустив
паруса,  и  его  немилосердно  качало.  Мачты,  подобно  стрелкам  огромного
компаса, описывали в воздухе дугу.  Килевая  качка  была  незначительна,  но
боковая - положительно  нестерпима.  Держаться  на  ногах  не  было  никакой
возможности. Вахтенный офицер, ухватившись за мостик,  раскачивался  как  на
качелях.
     Кое-как я добрался до бортов правой стороны корабля. Вследствие  тумана
на палубе было ужасно сыро и скользко. Только  я  хотел  пристроиться  около
стойки мостика, как вдруг к моим ногам скатилось какое-то тело.
     Это был доктор Питферж. Привстав на колени и глядя на меня, он сказал:
     - Так и есть, боковые стены корабля описывают дугу в сорок  градусов  -
то на двадцать градусов ниже горизонтальной линии, то на  двадцать  градусов
выше.
     - Неужели? - воскликнул я,  смеясь  над  условиями,  при  которых  было
сделано это замечание.
     - Уверяю вас, - ответил доктор. - Во время такой качки стены движутся с
быстротой метра ста сорока четырех  миллиметров  в  секунду.  Менее  широкое
судно черпало бы воду обоими бортами.
     -  Такое  быстрое  возвращение  корабля  в  перпендикулярное  положение
доказывает значительную его устойчивость.
     - Этого корабля - да, но не его пассажиров, которые, как я  вам  только
что доказал, приводятся в горизонтальное положение гораздо скорее,  чем  они
этого желали бы.
     Довольный своей остротой, он поднялся, и мы добрались до  скамейки,  на
ходу помогая друг другу. Дэн Питферж отделался несколькими легкими  ушибами,
с чем я его и поздравил, так как, падая с лестницы, он мог сломать себе шею,
     - О, это еще не все, - сказал он, - подождите немножко, и  вы  увидите,
что с нами непременно случится какое-нибудь несчастье.
     - С нами?
     - С кораблем, а следовательно и с нами, и со всеми пассажирами.
     - Если вы так думаете, то зачем же поехали?
     - Чтобы посмотреть, как все это  случится.  Я  ничего  не  имею  против
кораблекрушения.
     - Вы в первый раз едете на "Грейт-Истерне"?
     - Нет. Я уже несколько раз путешествовал на нем просто из любопытства и
всегда с нетерпением ждал какой-нибудь катастрофы.
     Смеялся он, что ли, надо мной? Я положительно  но  мог  его  понять,  а
потому попробовал заставить его высказаться откровеннее.
     -  Доктор,  -  сказал  я,  -  по-моему,  ваши  печальные  предположения
относительно "Грейт-Истерна" ни на чем не основаны. Ведь он уже раз двадцать
благополучно пересекал Атлантический океан.
     - Ну так что ж, - возразил Питферж. - Тем не менее корабль  этот  очень
несчастливый. Все это  знают  и  относятся  к  нему  недоверчиво.  Вспомните
только, каких трудов стоило инженерам спустить его на воду! Мне кажется, что
Бруннель, построивший его,  умер  "от  последствий  операций",  как  говорят
врачи.
     - Доктор, да неужели же вы так суеверны? - спросил я, смеясь.
     - Прежде чем смеяться, вы выслушайте меня, "Грейт-Истерн"  разорил  уже
многих предпринимателей. Предназначенный для перевозки эмигрантов и  товаров
в Австралию, он никогда там не был.
     - Из этого только следует...
     - Позвольте, позвольте, - прервал меня доктор.  -  Один  из  опытнейших
капитанов этого парохода, умевший прекрасно  управлять  им  во  время  бури,
погиб.
     - Это очень печально, но все-таки это ничего не доказывает.
     - Кроме того, - продолжал Дэн Питферж, стараясь меня убедить, - об этом
корабле рассказывают всевозможные истории. Говорят, что  на  нем  заблудился
человек, которого так нигде и не нашли.
     - Вот так удивительный случай, - сказал я с иронией.
     - Еще рассказывают,  что  при  постановке  котлов  нечаянно  запаяли  в
паровике механика.
     - Это бесподобно! Запаянный механик! И вы этому верите? - воскликнул я.
     - Я твердо верю в то, что наше путешествие,  так  печально  начавшееся,
должно плохо кончиться.
     - Но ведь "Грейт-Истерн" так прочно построен, что  ему  нечего  бояться
самых страшных бурь.
     - Да, он очень прочный, но не дай Бог, если он повалится набок,  -  ему
уж не подняться. Это колосс, нет слов, но  сила  его  непропорциональна  его
величине. Машины для  него  слишком  слабы.  Вы  ничего  не  слыхали  о  его
девятнадцатом путешествии от Ливерпуля до Нью-Йорка?
     - Нет, ничего.
     - Ну так  слушайте.  Мы  выехали  из  Ливерпуля  десятого  декабря,  во
вторник. Пассажиров было очень много. Все шло хорошо, пока ирландские берега
защищали нас от  бокового  волнения.  Не  было  ни  качки,  ни  больных.  На
следующий день та же тишина. На море то же восхищение пассажиров. Но к  утру
двенадцатого декабря ветер стал усиливаться, поднялось боковое  волнение,  и
нас стало качать. Мужчины, женщины и дети - все спрятались по своим  каютам.
В четыре часа поднялась буря. Мебель заплясала. Ваш покорный слуга, войдя  в
зал, вдребезги разбил зеркало  своей  собственной  головой.  Посуды  как  не
бывало. Крутом был ужасный шум! Волны  сорвали  с  крюков  и  унесли  восемь
плашкотов. Положение становилось  опасным.  Машину,  приводящую  в  движение
колеса, пришлось остановить, так как огромный свинцовый слиток, сдвинутый  с
места качкой, чуть не попал в ее механизм.
     Некоторое время работал один винт. Остановили колеса и стали  двигаться
с помощью винта, а буря между тем все усиливалась.
     Вдруг "Грейт-Истерн" лег набок и,  не  будучи  в  состоянии  подняться,
остался в этом положении. К рассвету от оковки на полосах не было  и  следа.
Распустили паруса, чтобы поставить корабль; но не успели  их  натянуть,  как
они были сорваны. Началась страшная суматоха. Кабельтовые цепи,  сорвавшись,
с грохотом перекатывались от одного борта к другому. В помещении  для  скота
буря сорвала загородку, и корова упала сквозь люк  в  дамское  отделение.  К
несчастью,  еще  обломился  руль  и  управлять  кораблем  не  было   никакой
возможности. Суббота прошла среди всеобщего ужаса. Корабль все лежал набоку.
В  воскресенье  ветер  стал  стихать.  Между   пассажирами   оказался   один
американский инженер, которому удалось  прикрепить  к  рулю  цепи,  и  после
нескольких попыток корабль наконец поднялся.  Таким  образом,  мы  пришли  в
Квин-Таун только через неделю по выходе из Ливерпуля. Бог знает,  милостивый
государь, где-то мы еще будем через неделю.


       ^TГЛАВА ДЕВЯТАЯ^U

     Рассказ доктора привел бы в ужас пассажиров, если  бы  им  удалось  его
подслушать. Я никак не мог понять, шутил он или же говорил серьезно. Неужели
он действительно путешествовал на "Грейт-Истерне" с  целью  быть  свидетелем
катастрофы? От эксцентричного человека можно всего ожидать, особенно если он
англичанин.
     Между тем "Грейт-Истерн",  качаясь,  как  челн,  продолжал  свой  путь.
Невыносимая морская болезнь, которая действует так заразительно, все более и
более распространялась. Некоторые пассажиры с осунувшимися лицами,  бледные,
измученные, все-таки оставались на палубе, чтобы подышать  свежим  воздухом.
Большинство  негодовало  на  злополучный  корабль  и  возмущалось  рекламами
общества, гласящими, что морская болезнь неизвестна на "Грейт-Истерне".
     Около девяти часов утра в трех  или  четырех  милях  от  нас  показался
какой-то предмет. За дальностью невозможно было определить, был ли то корпус
корабля или же туловище кита. Группа пассажиров, собравшихся  на  палубе,  с
любопытством следила за движущейся массой.
     Все бинокли были направлены в  одну  сторону,  и  между  англичанами  и
американцами стали  уже  завязываться  пари.  Среди  самых  ярых  я  заметил
господина высокого роста с  плутовской  физиономией.  Глубокие  вертикальные
морщины на лбу, дерзкий и вместе с тем рассеянный  взгляд,  сжатые  брови  и
вздернутые плечи - все говорило о том, что господин этот  отличается  редкой
дерзостью и замечательным бесстыдством. Кто  он  такой,  я  положительно  не
знал, но чувствовал к нему глубокую антипатию. Говорил он  громко  и  резко.
Подобные ему лица восхищались его плоскими шутками.  Этот  господин  уверял,
что движущаяся масса не что иное, как  остов  кита,  и  предлагал  по  этому
поводу большое пари, на которое быстро отыскались охотники.
     Впоследствии оказалось,  что  это  было  корабельное  днище,  и,  таким
образом, он проиграл несколько сотен  долларов.  Мы  быстро  приближались  к
останкам трехмачтового судна. Оно лежало  набоку,  и  с  бортов  его  висели
оборванные цепи.
     Всех интересовала участь экипажа, так как на  корабле  ничего  не  было
видно. В течение нескольких минут я пристально  смотрел  в  бинокль,  и  мне
казалось, что  кто-то  движется  по  передней  части  корабля,  но  потом  я
убедился, что это был остаток фок-мачты, движимый ветром.
     Подойдя на расстояние полумили, мы увидели, что судно это совсем  новое
и прекрасно сохранилось. Его груз,  вероятно,  был  сорван  ветром  и  своей
тяжестью завалил его на правый бок. Очевидно, судно находилось в критическом
положении и должно было пожертвовать своими мачтами.
     Давая знать о своем присутствии многократными свистками,  "ГрейтИстерн"
обошел вокруг корабля, но тот оставался безмолвным, и кругом ничего не  было
видно. На разбитом судне не оставалось ни одной шлюпки.
     Экипаж, вероятно, спасся, но едва ли ему удалось добраться  до  берега,
до которого было триста  миль;  к  тому  же  маленьким  лодкам  трудно  было
бороться с волнами, которые так страшно качали "ГрейтИстерн". Возможно  было
и то, что катастрофа произошла гораздо западнее, а ветер и течение  принесли
эти останки сюда.
     Когда "Грейт-Истерн" повернулся  к  корме  погибшего  корабля,  я  ясно
прочел там слово "Лерида" - это было его название. По конструкции и  отделке
матросы признали в нем американский корабль.
     Торговое или военное судно непременно взяло бы на буксир  этот  корпус.
Вместе с грузом оно представляло значительную ценность; а всем известно, что
спасший корабль получает треть стоимости спасенного.  Но  "Грейт-Истерн"  не
мог этого сделать, так как должен был торопиться доставить своих  пассажиров
в Америку. Как ни жалко было матросам  расставаться  со  своей  добычей,  но
пришлось все-таки идти дальше, и вскоре останки корабля только черной точкой
обозначались на горизонте. Толпа пассажиров рассеялась. Одни  отправились  в
залы, другие в свои каюты; звуки трубы, призывавшие  к  завтраку,  не  могли
разбудить измученных морской болезнью путешественников.
     Около полудня капитан Андерсон приказал поставить два  шкунных  фока  и
фок-бизани; судно укрепилось и стало меньше  качаться.  Матросы  попробовали
было поставить бригантину  по  новой  системе,  но  система  эта  оказалась,
вероятно, еще слишком новой, потому что ею не воспользовались ни разу за все
путешествие.


       ^TГЛАВА ДЕСЯТАЯ^U

     Несмотря на  сильную  качку,  жизнь  на  корабле  устанавливалась.  Для
англосаксонца путешествие - самая обыкновенная вещь. Он  чувствует  себя  на
всяком судне как дома, тогда  как  француз  в  такой  обстановке  непременно
выглядит путешественником.
     Когда не было сильного ветра,  пассажиры  отправлялись  на  "бульвары".
Прогуливавшиеся во время  качки  походили  на  пьяных,  которых  бросало  из
стороны в сторону. Дамы, не желавшие подниматься на палубу, сидели  в  своих
каютах или же в общих залах, где раздавались звуки фортепиано.  Играть  было
чрезвычайно трудно, так как от качки получались пропуски или в мелодии,  или
в аккомпанементе. Из всех  игравших  выделялась  высокая  худая  дама.  Она,
должно быть, была хорошая музыкантша.
     Во время этого концерта присутствовавшие просматривали  книги,  которые
лежали на столах, и, если кому-нибудь случалось встретить интересное  место,
он тотчас прочитывал его вслух, вызывая одобрение со стороны слушателей. Под
диваном валялось несколько английских журналов, которые отличаются тем, что,
не будучи еще разрезаны, уже имеют потрепанный вид. Это  происходит  оттого,
что существует обычай читать журналы, не разрезая их. Однажды у меня хватило
терпения прочесть таким образом весь "Нью-Йорк Геральд", где я наткнулся  на
следующий столбец: "М. X. просит прелестную мисс  Л.,  которую  он  встретил
вчера в омнибусе на Двадцать пятой улице, зайти к нему завтра в  семнадцатый
номер гостиницы Святого Николая для переговоров  о  брачном  союзе".  Судите
сами, могло ли меня интересовать, как поступила прелестная мисс  Л.  в  этом
случае;  понятно,  что  подобная  статья  не  вознаградила  меня   за   труд
переворачивать большие неразрезанные листы.
     Все  послеобеденное  время  я  провел   в   большом   зале,   занимаясь
наблюдениями и разговорами с Дэном Питфержем, сидевшим рядом со мной.
     - Ну, как вы себя чувствуете после падения? - спросил я у него.
     - Великолепно, - ответил он. - Только вот что-то тихо двигаемся.
     - Кто тихо двигается? Вы?
     - Нет, не я, а корабль. Винтовые  котлы  плохо  действуют,  и  давление
слишком слабое.
     - Вам, видно, хочется скорее приехать в Нью-Йорк?
     - Нисколько! Я просто высказываю мнение с точки  зрения  механика!  Мне
здесь отлично, и я очень пожалею, когда придется расстаться со  всеми  этими
оригиналами, которых случай собрал на корабле для моего развлечения.
     - Оригиналы! - воскликнул я, рассматривая входивших в зал. - Но где  вы
их нашли? Здесь все так похожи друг на друга.
     - Ах, - сказал доктор, -  видно,  что  вы  их  не  заметили.  Взгляните
повнимательнее вон хоть  на  ту  группу  мужчин,  которые  так  бесцеремонно
растянулись на диванах, нахлобучив шляпы.  Это  типичнейшие  янки,  умные  и
деятельные, но в высшей степени невоспитанные люди. Да, милостивый государь,
это настоящие саксонцы, жадные к деньгам и мастера на все. Заприте двух янки
в одну комнату, и через час они непременно выиграют друг у друга  по  десяти
долларов.
     - Скажите, кто этот господин маленького роста в  длинном  сюртуке  и  в
коротких панталонах, который постоянно с ними?
     - Это бывший министр, важная персона из Массачусетса. Он едет за  своей
женой,  бывшей  учительницей,  сильно  скомпрометированной   одним   большим
процессом.
     - А этот господин с мрачным видом, как  будто  погруженный  в  какие-то
вычисления?
     - Вы не ошиблись, он вечно занят вычислениями.
     - Решением математических задач?
     - Нет, он просто считает и пересчитывает свои деньги. Во  всякое  время
он может определить свое состояние с точностью до  одного  цента.  Он  очень
богатый человек. Целый квартал в Нью-Йорке выстроен на его  земле.  Четверть
часа тому  назад  он  имел  миллион  шестьсот  двадцать  пять  тысяч  триста
шестьдесят семь долларов с  половиной,  но  теперь  у  него  только  миллион
шестьсот двадцать пять тысяч триста шестьдесят семь долларов с четвертью.
     - Почему же произошла эта разница?
     - Потому что он только что выкурил сигару в тридцать су,
     Своими остротами доктор положительно развеселил меня, и, чтобы  вызвать
его снова на разговор, я указал ему на группу в противоположном конце зала.
     - Это, - сказал он  мне,  -  люди  далекого  Запада.  Самый  высокийэто
директор банка в Чикаго. Он постоянно носит при себе альбом с лучшими видами
родного города. Он гордится им, и не  без  основания;  город,  заложенный  в
тысяча восемьсот тридцать шестом  году  на  пустынном  месте,  теперь  имеет
четыреста тысяч жителей, считая и его. Рядом с ним сидит супружеская пара из
Калифорнии. Жена прелестная, изящная женщина, муж приобщился  к  цивилизации
только теперь, прежде он  был  пахарь,  но  в  один  прекрасный  день  нашел
самородок.
     - Это человек с весом, - сказал я.
     - Конечно, - ответил доктор, - ведь он обладает миллионным состоянием.
     - А этот длинный господин, который  все  качает  головой,  как  негр  в
стенных часах?
     - Это знаменитый Кокбурн из Рочестера, всемирный статистик, который все
взвесил, измерил и высчитал. Поговорите с этим маньяком, и он  сообщит  вам,
сколько хлеба съел пятидесятилетний человек в течение  всей  своей  жизни  и
сколько кубических метров воздуха он поглотил за это время. Кроме  того,  он
может сказать, сколько томов инкварто займет речь адвоката из Темпель-Буи  и
сколько миль ежедневно проходит почтальон, разнося только  любовные  письма.
От него вы можете  узнать  число  вдов,  проходящих  в  течение  часа  через
Манданский мост, и какой  вышины  пирамиду  можно  построить  из  сандвичей,
уничтожаемых в год его согражданами. Он вам может еще...
     Разговорам доктора на эту  тему  не  было  бы  конца,  но  вот  в  зале
появились  новые  пассажиры,  и   он   поспешил   ознакомить   меня   с   их
характеристикой.  Сколько  разнообразнейших  типов  было   в   этой   толпе!
Большинство пассажиров переселялись с одного континента на  другой  с  целью
обогатиться на американской почве.
     Между  этими   искателями   приключений,   изобретателями   и   людьми,
находящимися в постоянной погоне за счастьем,  Дэн  Питферж  указал  мне  на
одного господина как на соперника доктора Либиха.
     Господин  этот  был  ученый-химик.  Он  уверял,  что  изобрел  средство
сконцентрировать питательные элементы целой бычьей  туши  в  мясной  лепешке
величиной в пятифранковую монету.
     Другой изобретатель отправлялся в Новую Англию с целью получить  премию
за изобретение паровой лошадиной силы, помещенной  в  ящичке  для  карманных
часов. Наконец, еще один, француз с улицы Жапан, вез тридцать  тысяч  кукол,
произносящих слово "папа" с чисто американским акцентом и  был  уверен,  что
успех ему обеспечен.
     Кроме этих господ было еще много разных оригиналов, но цель путешествия
и  дальнейшие  намерения   их   оставались   неразгаданными.   Может   быть,
какой-нибудь беглый кассир, ничего не подозревая, подружился  на  корабле  с
агентом сыскной полиции, который только и ждал прибытия  в  Нью-Йорк,  чтобы
арестовать его. Но вот в зал вошла молодая парочка,  поразившая  меня  своим
скучающим видом.
     - Вы не знаете, кто это? - спросил я доктора.
     - Это перуанцы, - сказал он. - Они недавно поженились  и  провели  свой
медовый месяц в путешествиях по всему свету. Выехав из Лимы в день  свадьбы,
они отправились в Японию; там они еще обожали друг друга;  в  Австралии  они
уже только любили, но Франции еще того менее - только выносили друг друга, в
Англии поссорились, а в Америке, конечно, разведутся.
     - А кто этот господин с таким надменным видом? По тщательно закрученным
черным усам его можно принять за офицера.
     - Это мормон, некий господин Хатч, один из лучших проповедников  города
Святых. Какой красивый мужчина! Обратите внимание на этот гордый взгляд,  на
это благородное лицо, на эти манеры, так резко отличающие его  от  янки.  Он
возвращается из Германии и Англии, где успешно проповедовал мормонизм. Секта
эта имеет в  Европе  массу  последователей,  которым  разрешает  подчиняться
законам их страны.
     - Еще бы не разрешать, когда многоженство запрещено в Европе.
     - Без сомнения, запрещено, но вы напрасно думаете, что оно  обязательно
для мормонов. Брикгам Юнг имеет гарем,  потому  что  это  ему  нравится,  но
последователи его на берегах Соленого озера в этом отношении  ему  вовсе  не
подражают.
     - Неужели! А мистер Хатч?
     - У  него  только  одна  жена,  и  он  находит,  что  этого  совершенно
достаточно. Впрочем, мы  скоро  познакомимся  с  его  учением,  так  как  он
собирается в один из вечеров прочесть нам лекцию.
     - Зал, наверное, будет переполнен, - сказал я.
     -  Да,  если  игра  не  отвлечет  многих;  ею  ведь  на  корабле  очень
увлекаются. Здесь есть англичанин с  антипатичнейшей  наружностью,  котор