ый,
как мне кажется, руководит всеми игроками. Это  отвратительный  человек,  со
скверной репутацией. Вы его заметили?
     По описанию доктора я узнал, что это был  тот  самый  субъект,  который
утром предложил такое безумное пари по поводу остова корабля. Я не ошибся  в
его характеристике.
     Дэн Питферж сообщил мне, что господина этого зовут Гарри Драке. Он  был
сын калькуттского негоцианта, игрок,  развратник  и  дуэлянт.  Прокутив  все
состояние, он отправляется в Америку в качестве искателя приключений.
     - Подобные личности, - прибавил доктор, - легко  находят  себе  друзей;
так и около Гарри Драке собрался уже целый кружок таких же негодяев; в числе
последних я заметил одного маленького человека с круглым  лицом  и  толстыми
губами; он выдает себя за доктора, но я уверен, что это немецкий  еврей  без
определенного положения и ничуть не лучше Драке.
     В это время мимо нас проходил молодой человек, лет двадцати двух,  ведя
под руку семнадцатилетнюю барышню.
     - Верно, новобрачные? - спросил я.
     - Нет, это жених и невеста, - смягченным голосом сказал доктор.  -  Они
уже обручены и обвенчаются тотчас по возвращении в  Нью-Йорк.  С  разрешения
родителей они вместе объехали всю Европу и убедились в том, что созданы друг
для друга. Славные молодые люди. Приятно на них посмотреть. Они часто  стоят
у машинного люка и считают повороты колес, которые, по  их  мнению,  слишком
медленно двигаются.
     - Да, если бы наши паровые котлы были так же  горячи,  как  их  сердца,
давление бы значительно увеличилось.


       ^TГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ^U

     В половине первого на дверях  большого  зала  было  вывешено  следующее
объявление:

     Широта 51o15' Долгота 18o13' Расстояние: Фастенет, 323 мили.

     Это означало,  что  в  полдень  мы  были  в  323  милях  от  Фастенета,
последнего ирландского маяка на 51o15' северной широты и на 18o 13' западной
долготы от Гринвичского меридиана.
     С этих  пор  пассажиры  ежедневно  находили  на  этом  месте  сообщение
капитана и таким образом могли проследить по карте весь  путь,  по  которому
шел "Грейт-Истерн". Он сделал только 323 мили в 36 часов. Быстрота эта  была
недостаточна, так как хороший пароход должен проходить не менее 300  миль  в
сутки.
     Расставшись с доктором, я провел остальную часть дня с Фабианом.  Мы  с
ним отправились на заднюю часть корабля,  которую  Питферж  называл  "местом
загородных прогулок". Опершись о борт, мы смотрели  на  безбрежное  море.  В
воздухе чувствовался острый запах морской воды, волны были покрыты пеной,  в
которой в виде радуги отражались преломленные  лучи  солнца.  Внизу  работал
винт, свирепо разбивая волны своими сверкающими медными ветвями.
     Море казалось беспредельной массой расплавленного изумруда. Бесконечный
след корабля, беловатой полосой выделявшийся на поверхности моря, походил на
громадную кружевную вуаль, наброшенную на голубой фон. Белокрылые чайки то и
дело проносились над нами.
     Фабиан пристально смотрел на волны  и  молчал.  Что  рисовало  ему  там
воображение? Может быть, перед ним  промелькнул  какой-нибудь  милый  образ,
послав ему прощальный привет? Он был грустнее обыкновенного, но  у  меня  не
хватало духу спросить о причине его грусти.
     Продолжительная разлука поселила  между  нами  какую-то  отчужденность,
из-за которой он не решался доверить мне свою тайну, а я,  в  свою  очередь,
спрашивать его о ней. Он рассказал мне о своей службе в Индии, об  охоте,  о
различных приключениях, но ни словом не обмолвился о том, что его  волновало
и заставляло так сильно страдать. Очевидно, Фабиан не  принадлежал  к  числу
людей, которые облегчают свои страдания, рассказывая о них другим.
     - Посмотрите, - промолвил Фабиан после долгого молчания, - как  красива
полоса, которая остается за нами. Иногда мне кажется, что  струйки,  бегущие
со всех сторон, выводят на ней буквы. Вот "Л", а вот "Е"!  Неужели  это  мне
кажется? Нет, нет! Я ясно вижу буквы! И все одни и те же!
     Вероятно, его больное воображение рисовало на воде то, что ему хотелось
видеть.
     Но что могли означать эти буквы? Какое воспоминание  они  пробуждали  в
нем? Он снова молча стал всматриваться в воду, потом вдруг почти вскрикнул:
     - Уйдемте, уйдемте отсюда! Эта бездна манит меня!
     - Что с вами, друг мой? - спросил я, схватив его за руку.
     - Если бы вы знали, как мне тяжело, - воскликнул он,  -  эти  страдания
убьют меня!
     - Вы страдаете? Но разве нет возможности избавиться от этих страданий?
     - Это невозможно, - сказал он и быстро пошел в свою каюту.


       ^TГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ^U

     На следующий день, в субботу 30 марта, погода была чудная.  Дул  легкий
ветерок,  море  было  спокойно.  Винт   делал   36   поворотов   в   минуту.
"Грейт-Истерн" шел со скоростью более двадцати узлов в час.
     Ветер  дул  с  юга.  Помощник  капитана  велел  поставить  фок-шкуны  и
фок-бизани, и корабль, поддерживаемый ими, не поддавался ни малейшей  качке.
Небо было ясное, солнце ярко светило, и все пассажиры вышли на палубу.  Дамы
появились в легких туалетах, дети снова принялись за свои  игры,  прерванные
качкой два дня тому назад; то и дело галопом пробегали мальчуганы,  игравшие
в лошадки.
     В три четверти двенадцатого капитан  Андерсон  появился  на  мостике  в
сопровождении двух офицеров. Погода была благоприятна для наблюдений, и  они
привали, чтобы определить меридианальную высоту солнца. Каждый из них держал
по секстанту.
     - Полдень, - сказал капитан.
     Шкипер тотчас же передал это посредством  колокола  пассажирам,  и  все
присутствующие поспешили поставить свои часы по солнцу.
     Полчаса спустя было объявлено следующее наблюдение:

     Широта 51o10' Долгота 24o 15' Курс 227 миль. Расстояние 550.

     Итак, мы сделали в сутки двести двадцать  семь  миль.  В  это  время  в
Гринвиче было час и сорок  девять  минут.  "Грейт-Йстерн"  находился  в  ста
пятидесяти пяти милях от Фастенета.
     Весь этот день я не видел Фабиана.  Встревоженный  его  отсутствием,  я
несколько раз подходил к его каюте и убеждался, что он все еще там.
     Эта пестрая толпа на палубе не могла ему нравиться, он,  видимо,  искал
уединения. Повстречавшись с капитаном Корсиканом, я подошел  к  нему,  и  мы
разговорились о Фабиане. Я передал ему разговор, происшедший накануне  между
мной и капитаном Мак-Эльвином.
     - Да, - сказал Корсикан, не стараясь скрыть своего волнения, - два года
тому назад Фабиан думал, что будет  счастливейшим  человеком,  а  теперь  он
очень несчастлив.
     Затем  он  рассказал  мне  в  нескольких  словах  о  том,  как   Фабиан
познакомился в Бомбее  с  прелестной  молодой  девушкой,  мисс  Годжес.  Они
полюбили друг друга. Ничто, казалось, не препятствовало их браку, как  вдруг
к ней посватался сын одного негоцианта  из  Калькутты.  Годжесотец,  человек
практичный  и  бессердечный,  находясь  в  денежном   отношении   в   полной
зависимости от своего  калькуттского  корреспондента,  пожертвовал  счастьем
своей дочери и, для исправления дел, выдал ее за сына последнего. На  другой
день после свадьбы молодые уехали.  С  тех  пор  Фабиан  никогда  больше  не
встречался с девушкой,  которую  так  безумно  любил  и  разлука  с  которой
принесла ему нестерпимые страдания.
     Выслушав до конца этот рассказ, я понял, что причина страданий  Фабиана
была действительно серьезна.
     - Каково имя этой молодой девушки? - спросил я.
     - Елена Годжес, - ответил он.
     - Елена!
     Я понял теперь, почему Фабиану вчера мерещились в волнах  буквы  "Е"  и
"Л".
     - А как имя ее мужа?
     - Гарри Драке.
     - Драке! - воскликнул я. - Но ведь он здесь, на корабле!
     - Здесь, на корабле? - повторил Корсикан, схватив меня за руку.
     - Да, здесь. Я его знаю.
     - Дай-то Бог, чтобы они не встретились! К счастью, они  не  знают  друг
друга, по крайней мере Мак-Эльвин никогда не  видел  Гарри  Драке.  Впрочем,
одно имя этого господина, произнесенное в присутствии Фабиана, может вызвать
целую бурю.
     Я передал Корсикану все, что слышал от доктора о Гарри Драке. Во  время
нашего разговора последний, как нарочно, прошел мимо нас, и  я  показал  его
капитану. Глаза Корсикана вспыхнули, и он рванулся вперед,  но  я  остановил
его.
     - Да, - сказал он, - по физиономии видно, какой это негодяй. Но куда же
он едет?
     - Говорит, в Америку. Он думает, вероятно, что случай  пошлет  ему  то,
чего он не хочет добывать трудом.
     - Несчастная Елена, - промолвил капитан.
     - Где же она теперь?
     - Может быть, он ее уже бросил.
     - А вдруг она на корабле? - спросил Корсикан.
     Мысль эта поразила меня, но я тотчас же успокоился. Нет, Елены не  было
на корабле. Питферж, при своей наблюдательности, заметил бы ее.
     - Драке, вероятно, не взял ее с собой в Америку.
     - Хорошо, если это так, - сказал капитан. - Один  вид  этой  несчастной
жертвы нанес бы ужасный удар Фабиану. Кто знает,  что  могло  бы  случиться.
Мак-Эльвин, мне кажется, был бы способен убить Драке, как собаку. Во  всяком
случае, мы, как друзья Фабиана, должны стараться не терять его  из  виду,  и
если что-нибудь случится, мы должны встать между ним и  его  соперником.  Вы
понимаете, конечно, что дуэли не должно быть между ними,  так  как  ни  одна
женщина в мире не пойдет за  убийцу  своего  мужа,  хотя  бы  этот  муж  был
отъявленным негодяем.
     Я был согласен с Корсиканом. Какое-то предчувствие  волновало  меня.  А
что если Драке своим задорным видом привлечет на себя внимание Мак-Эльвина?
     - Скорее бы уж приехать в Америку! Расставаясь с Корсиканом, я пообещал
ему следить за нашим общим другом, он же, в свою очередь, решил не терять из
виду Гарри Драке. Затем он крепко пожал мне руку, и мы расстались.
     Вечером поднялся туман. Из  ярко  освещенных  залов  раздавались  звуки
вальсов, неизменно сопровождаемые аплодисментами; когда же некий Т., большой
весельчак, усевшись за фортепиано, стал насвистывать разные песенки, публика
пришла в такой восторг, что стала кричать "ура".


       ^TГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ^U

     На другой день, 31 марта, было воскресенье, и меня очень  интересовало,
как пройдет у нас на корабле этот первый праздничный день.  В  Америке  и  в
Англии в этот день  повсюду  прекращаются  работы  и  закрываются  магазины,
церкви  же  переполняются  молящимися.  Мне  казалось,  что  и  здесь  будет
что-нибудь в этом роде. Я не  ошибся.  Несмотря  на  великолепную  погоду  и
попутный ветер, капитан Андерсон не отдавал приказания поднять паруса, чтобы
не нарушать воскресного отдыха матросов. Хорошо еще, что винту и колесам  не
препятствовали продолжать их будничную работу. Весь экипаж был при параде, и
меня бы нисколько не удивило, если бы мне сказали, что кочегары в этот  день
работают во фраках. Офицеры и инженеры были  в  новых  мундирах  с  золотыми
пуговицами. Сапоги их блестели, как зеркало, как  бы  стараясь  перещеголять
клеенчатые фуражки. Но наряднее  всех  были  сам  капитан  и  его  помощник.
Застегнутые на все пуговицы, в свежих перчатках, блестящие и надушенные, они
прогуливались по палубе, ожидая начала богослужения.
     Море сверкало под первыми весенними лучами. Ни один парус  не  появился
на горизонте. "Грейт-Истерн" парил на беспредельном водном  пространстве.  В
10 часов раздался  протяжный  звон.  Шкипер,  одетый  тоже  по-праздничному,
исполнял должность  звонаря  и  с  таким  искусством  ударял  в  корабельный
колокол, что воображение невольно рисовало сельскую  колокольню,  с  которой
несся благовест, призывавший всех на молитву.
     Пассажиры группами выходили  на  палубу,  которая  все  более  и  более
покрывалась нарядной толпой. С молитвенниками в  руках,  все  молча  ожидали
начала богослужения. Но вот принесли груду Библий и разложили их по столам в
храме, или, вернее, в большой столовой, которая должна была  заменить  собой
храм. Я вошел туда. За столами уже сидело много  народу.  Глубокое  молчание
царило в храме, главную часть которого занимали офицеры вместе  с  капитаном
Андерсоном. Дэн Питферж поместился рядом со мной и внимательно  рассматривал
присутствовавших. Мне казалось, что он пришел сюда  скорее  из  любопытства,
нежели из религиозного чувства.
     В половине одиннадцатого капитан поднялся со своего места и стал читать
по-английски десятую главу книги "Исход". После каждого стиха,  прочитанного
им, присутствующие шепотом произносили следующий стих. Тонкие детские голоса
смешивались с меццо-сопрано женщин и с  баритоном  мужчин.  Этот  библейский
диалог продолжался с полчаса. Капитан  Андерсон,  руководивший  ими,  внушал
уважение даже самым легкомысленным людям. Но вот он закрыл Библию и  уступил
свое место какому-то оратору,
     Это был маленький, подвижный янки,  один  из  тех,  которые  пользуются
огромным  влиянием  в  Штатах  Новой  Англии.  Проповедь  его   была   давно
приготовлена, и вот ему представился случаи воспользоваться ею.  Я  взглянул
на доктора Питфержа, Он глаз не сводил  с  оратора  и,  казалось,  собирался
стойко выдержать его ораторский огонь.
     Между тем проповедник застегнул свой черный  сюртук,  положил  на  стол
шелковую шляпу и, окинув взглядом всех присутствовавших, начал так:
     "В шесть дней Бог сотворил Америку, в седьмой  же  он  отдыхал  от  дел
своих".
     После этих слов я вышел из комнаты.


       ^TГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ^U

     За завтраком Дэн Питферж сообщил мне, что проповедник очень старательно
развил свою тему. Чего только  не  было  в  его  речи!  Там  фигурировали  и
башенные корабли,  и  тараны,  или  стеноломы,  крепости  и  даже  подводные
электрические скаты - и все это сводилось к  тому,  чтобы  доказать  величие
Америки.
     Вернувшись в общий зал, я прочел следующее объявление:
     Широта......50o8'
     Долгота......30o44'
     Курс........255 миль;
     Итак, мы прошли только тысячу сто миль, включая сюда  и  триста  десять
между Фастенетом и  Ливерпулем,  что  составляло  около  трети  всего  пути.
Офицеры, матросы и пассажиры отдыхали в  течение  всего  дня,  как  "отдыхал
Господь после сотворения Америки". В залах было  тихо  благодаря  тому,  что
никто не садился за рояль. Игорный зал был совершенно пуст, так как  в  этот
день не разрешалось играть ни в карты, ни в шахматы. Мне представился случай
познакомить  доктора  Питфержа  с  капитаном  Корсиканом,   которому   очень
понравились рассказы его нового  знакомого,  относящиеся  к  тайной  хронике
"Грейт-Истерна".  Доктор  уверял,  что  с  кораблем  неизбежно  должно  было
приключиться какое-нибудь несчастье. Легенда о запаянном в паровике механике
чрезвычайно понравилась капитану, который, как истый шотландец, очень  любил
все таинственное, но, впрочем, не мог удержаться от улыбки во время рассказа
доктора.
     - Я вижу, капитан, - сказал Питферж, - что вы не очень-то верите  таким
легендам?
     - А нужно, чтобы я "очень" верил!  Вы  слишком  многого  хотите!  Может
быть, вы не поверите и тому, что на пароходе ночью показывается привидение?
     - Привидение! - воскликнул капитан. -  Да  неужели  вы-то  сами  в  них
верите?
     - Да, я верю всему, что мне рассказывают лица,  заслуживающие  доверия.
Вахтенные офицеры и  матросы  единогласно  заявляют,  что  в  глубокую  ночь
какая-то тень расхаживает по кораблю. Никто не знает, откуда она  появляется
и куда исчезает.
     - Ради Бога, подкараулим ее! - воскликнул капитан.
     - Сегодня ночью? - спросил доктор.
     - Прекрасно, сегодня ночью. Может быть, и вы составите нам компанию?  -
спросил меня капитан.
     - Нет, - сказал я, -  мне  не  хотелось  бы  нарушать  инкогнито  этого
призрака. К тому же я уверен, что доктор шутит.
     - Я совсем не шучу, - настаивал доктор.
     - Послушайте, - сказал я  ему,  -  неужели  же  вы  серьезно  верите  в
выходцев с того света, разгуливающих по палубе кораблей?
     - Я твердо верю в воскресающих мертвецов, - ответил он. - Вас, конечно,
главным образом удивляет то, что такие вещи говорит медик.
     - Медик! - воскликнул, отступая, Корсикан, как будто это слово испугало
его.
     - Не  беспокойтесь,  капитан,  -  сказал,  улыбаясь,  доктор,  -  я  не
практикую в дороге.


       ^TГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ^U

     На следующий день было первое апреля. Атлантический океан, зеленый, как
луг, освещенный первыми лучами  весеннего  солнца,  был  великолепен.  Волны
весело  разбегались,  а  в  молочно-белом   кильватере,   подобно   клоунам,
кувыркались морские свинки.
     Встретившись с Корсиканом, я узнал,  что  привидение  на  этот  раз  не
пожелало появиться. Вероятно, ночь была для него недостаточно темна. Тут мне
пришло в голову, что Питферж просто хотел обмануть нас с первым апреля,  как
это  принято  в  Англии,  Америке  и  Франции.  То  и  дело  слышался   смех
обманывающих и выражения неудовольствия обманутых. Местами даже завязывалась
драка, но, к счастью, она не приводила ни к  каким  серьезным  последствиям,
так как у саксонцев кулачный бой никогда не кончался боем  на  шпагах.  Всем
известно, что дуэль в Англии строго преследуется; даже офицеры и солдаты  не
имеют права драться ни при  каких  условиях.  Виновник  подвергается  самому
строгому и тяжкому наказанию, и мне помнится даже, что  доктор  называл  мне
одного офицера, который десять лет тому  назад  был  сослан  на  каторгу  за
убийство противника во время дуэли. Понятно, что при такой строгости законов
дуэль не входит в обычай у англичан.
     В этот ясный, солнечный день капитану легко удалось составить следующее
объявление:
     Широта ,..........48o 47'
     Долгота...........36o48'
     Расстояние же только 250 миль.
     Инженер объяснил  слабость  давления  недостаточной  вентиляцией  новых
печей. Мне же казалось, что это  зависело  от  колес,  диаметр  которых  был
слишком мал.
     Около двух часов, однако,  корабль  пошел  скорее.  Я  узнал  об  этом,
взглянув на жениха и невесту, которые, стоя на правом борте, заметно чему-то
радовались и хлопали в ладоши. Улыбаясь, смотрели они на едва заметный белый
пар,  поднимавшийся  из  труб  парохода   и   доказывавший,   что   давление
увеличивалось. Молодые люди были в эту минуту так же счастливы, как Папин  в
то время, когда стала подниматься крышка его знаменитого котла.
     - Дымится, дымится! - воскликнула молодая девушка.
     - Пойдемте скорее к машине! - сказал жених, увлекая ее за собой.
     Дэн Питферж подошел ко мне, и мы отправились за влюбленной парочкой.
     - Какое счастье быть молодым! - сказал он.
     - И любимым, - прибавил я. Остановившись около люка винтовой машины, мы
заглянули туда!
     В   глубине   этого   огромного   колодца   работали   четыре   длинных
горизонтальных поршня, при каждом движении смазываясь маслом.
     Молодой человек вынул часы и стал считать обороты винта, в то время как
невеста его следила за секундной стрелкой.
     - Минута! - воскликнула она.
     - Тридцать семь оборотов, - отвечал он ей.
     - Тридцать семь с  половиной,  -  заметил  доктор,  тоже  следивший  за
винтом.
     - Даже с половиной! Слышите, Эдуард? - сказала она жениху.
     Затем, повернувшись к  доктору  Питфержу,  она  промолвила  с  ласковой
улыбкой:
     - Благодарю вас, милостивый государь.


       ^TГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ^U

     При входе в зал я увидел афишу следующего содержания:

                               ПРОГРАММА

                                I отделение

     Ocean Time ................................... Mr. Mac-Alpine
     Songs: Beatiful of the sea ................... Mr.Ewing
     Reading ...................................... Mr. Affelcet
     Piano solo: Chant du Berger .................. Mrs.Alloway
     Scotsh song .......... ....................... Docteur T...

                              Антракт 10 минут

                                II отделение