обоих  был  скучнее,  -  отозвался
Саммерли. - Заявляю вам, Челленджер, что всю жизнь буду зажимать уши, чуть
только при мне заговорят про буйволов или футбол.
   - Да ведь я сегодня ни слова не говорил про футбол! - негодовал я.
   Лорд Джон пронзительно свистнул, а Саммерли удрученно покачал головой.
   - Да еще в такой ранний час! - продолжал он. - Это в самом  деле  могло
вывести хоть кого из себя. В то время  как  я  сидел,  уйдя  в  задумчивое
безмолвие...
   - Безмолвие? - воскликнул лорд Джон. - Да ведь вы всю дорогу давали нам
представление в стиле варьете в качестве  имитатора  звериных  голосов,  и
были скорее похожи на взбесившийся граммофон, чем на человека.
   Сам мерли выпрямился. Он был больно задет.
   - Вам угодно быть безвкусным, лорд Джон, -  сказал  он  с  кислой,  как
уксус, физиономией.
   - Но черт побери совсем, это уже граничит с сумасшествием! - воскликнул
лорд Джон. - Каждый в точности знает, что делали другие, и никто не  может
вспомнить, что сам он выделывал. Начнем с самого начала. Мы  сели  в  купе
первого класса для курящих, ведь  это  несомненно,  не  правда  ли?  Затем
начался спор по поводу письма в "Таймсе" друга нашего Челленджера.
   - О, вы в самом деле поспорили из-за него? - гневно спросил наш  хозяин
и нахмурил брови.
   - Вы, Саммерли, сказали, что во всей этой истории нет ни слова правды.
   - Ого! - сказал профессор Челленджер и погладил себе бороду. - Ни слова
правды? Помнится, я уже слышал однажды эту фразу. Могу ли я узнать, какими
аргументами опроверг великий и знаменитый профессор  Саммерли  утверждения
той скромной личности, которая дерзнула высказать свое  мнение  о  научных
возможностях? Не снизойдет ли он все же до того, чтобы привести  некоторые
доводы в защиту своего противоположного мнения,  прежде  чем  окончательно
сразить это жалкое ничтожество?
   Он отвесил поклон, пожал плечами и раздвинул пальцы, произнося эту речь
с напыщенным и слонообразным сарказмом.
   -  Доводы  эти  весьма  несложны,  -  ответил  упрямый  Саммерли.  -  Я
установил, что если бы окружающий землю  эфир  был  в  одной  своей  части
настолько ядовит, чтобы вызывать опасные симптомы,  то  едва  ли  мы  трое
могли бы им быть пощажены во время нашего железнодорожного путешествия.
   Это заявление неописуемо развеселило Челленджера. Он хохотал без конца,
так что вся комната, казалось, начала дрожать и греметь.
   - Наш многочтимый Саммерли не вполне,  по-видимому,  охватил  ситуацию,
что, впрочем, случается с ним не в первый раз, - сказал он наконец и вытер
вспотевший лоб. - Джентльмены я вас лучше познакомлю с  положением  вещей,
если представлю вам  подробный  отчет  о  моих  собственных  поступках  за
сегодняшнее утро. Вам легче  будет  разобраться  во  всех  ваших  духовных
аберрациях, о которых вы рассказываете, когда я покажу  вам,  что  в  иные
мгновения я замечал как нарушалось даже мое духовное равновесие. У  нас  в
доме служит уже несколько лет экономка Сарра  -  запомнить  ее  фамилию  я
никогда  не   старался.   Это   чрезмерно   скромная   особа   суровой   и
непривлекательной наружности. Нрава  она  совершенно  безучастного,  и  мы
никогда, насколько помним, не замечали у нее каких-либо душевных движений.
Когда я сегодня утром сидел один за завтраком, - жена не выходит обычно из
своей комнаты по утрам, - то вдруг у меня мелькнула  мысль,  что  было  бы
забавно  и  вместе  с  тем  поучительно  проверить  границы  невозмутимого
спокойствия Сарры. Я избрал для этого столь  же  простое,  сколь  надежное
средство: опрокинул маленькую цветочную вазу,  которая  обыкновенно  стоит
посреди стола, позвонил и спрятался под стол.  Сарра  входит,  видит,  что
комната пуста, и думает, по-видимому, что я в кабинете. Как  я  и  ожидал,
она подходит ближе, наклоняется над  столом  и  хочет  поставить  вазу  на
место. Перед глазами у меня торчат шерстяной чулок и башмак на резинках. Я
высовываю голову и кусаю ее за икру.  Успех  превзошел  мои  самые  смелые
ожидания. Несколько секунд она тихо стояла, ошеломленная, и  рассматривала
сверху вниз мой череп. Затем пронзительно крикнула и бросилась из комнаты.
Я - за нею, чтобы успокоить ее немного, но она ничего  не  слышит,  скачет
галопом по дороге, и спустя несколько минут я вижу в бинокль, как  она  со
скоростью  курьерского   поезда   мчится   в   юго-западном   направлении.
Рассказывая вам этот анекдот, я воздерживаюсь от каких-либо объяснений.  Я
сею зерна в ваших мозгах и жду всходов. Не  озаряет  ли  вас  догадка?  Не
приходит ли вам нечто в голову по этому поводу? Что  вы  на  это  скажете,
лорд Джон?
   Лорд Джон глубокомысленно покачал головою.
   - Вы навлечете на себя большие неприятности, если не поостережетесь,  -
сказал он.
   - Не угодно ли вам, Саммерли, сделать какое-нибудь  замечание  на  этот
счет?
   - Вам следовало бы временно отказаться от  всяких  умственных  занятий,
Челленджер, и пройти трехмесячный курс лечения  на  каком-нибудь  немецком
курорте, - отозвался тот.
   - Поразительное глубокомыслие! - воскликнул Челленджер. - Ну, юный друг
мой, неужели мне ждать от вас  мудрого  прозрения,  после  того  как  ваши
предшественники так метко промахнулись?
   И мудрость эту изрек действительно, я. Говорю  это  со  всею  возможною
скромностью. Конечно, теперь, когда всякий в достаточной  мере  осведомлен
об этих происшествиях, вся эта история кажется ясной и понятной, ко  тогда
она, право же, не была так ясна вследствие своей новизны.  Как  бы  то  ни
было, меня вдруг осенила все объясняющая мысль.
   - Яд! - крикнул я.
   И в то время, как я выкрикивал это слово, мне припомнились все утренние
происшествия, рассказ лорда Джона  про  буйвола,  мой  истерический  плач,
вызывающее  поведение  профессора  Саммерли.  Вспомнил  я  также  странные
события в Лондоне,  волнение  в  парке,  бешеную  езду  шофера,  ссору  на
кислородном заводе. Теперь мне все стало ясным.
   - Разумеется! - воскликнул я еще раз. - Это яд. Мы все отравлены.
   - Совершенно верно! - сказал Челленджер и потер себе  руки.  -  Все  мы
отравлены. Наша планета попала в ядовитую эфирную зону и погружается в нее
все глубже со скоростью многих миллионов миль  в  минуту.  Наш  юный  друг
формулировал только что причину всех этих странных явлений  одним  словом:
яд!
   Все мы глядели друг на друга в немой оторопи.  Ни  у  кого  не  нашлось
возражений.
   - Посредством психического самовоздействия можно подавлять в  себе  эти
симптомы  и  наблюдать  их,  -  продолжал  Челленджер.  -  Но  я  не  могу
предположить, что эта способность развита у вас всех так же сильно, как  у
меня, так как тут сказывается различие наших дарований. Во  всяком  случае
свойство это наблюдается в изрядной степени  у  нашего  молодого  друга...
После короткой вспышки темперамента, которою я так напугал свою  служанку,
я сел и принялся обстоятельно рассуждать  сам  с  собою.  Прежде  всего  я
принял в соображение, что ни разу еще не испытывал  ни  малейшего  желания
хватать за икры кого-нибудь из моих домашних. Потребность эту  надо  было,
следовательно, признать ненормальной. И сразу же мне открылась вся истина.
Я несколько раз пощупал себе пульс и  констатировал  превышение  нормы  на
десять ударов и ускорение моих  органических  рефлекторных  движений.  Мне
удалось, - когда жена моя сходила по лестнице и я уже собирался спрятаться
за дверью, чтобы испугать  ее  диким  ревом,  -  мне  удалось,  говорю  я,
подавить в себе это желание и поздороваться с нею прилично и спокойно, как
всегда. Тем же способом удалось мне  совладать  со  странной  потребностью
загоготать гусем, и когда я позже  вышел  из  дому,  чтобы  велеть  подать
автомобиль, и застал Остина за его смазкой, то я во-время заметил, что уже
занес  кулак,  чтобы  сыграть  с  ним  такую  штуку,  от  которой  бы  он,
несомненно, последовал примеру экономки. Тогда я положил ему руку на плечо
и приказал во-время подать автомобиль, чтобы отвезти меня к вашему поезду.
Вот и теперь я чувствую непреодолимое желание ухватить профессора Саммерли
за его безвкусную, нелепую бороду и сильно дернуть  его  голову  вперед  и
вниз, а между тем - вы видите  -  я  способен  идеально  сдерживать  себя.
Берите с меня пример!
   - У меня это, по-видимому, выразилось в рассказе про буйвола, -  сказал
лорд Джон.
   - А у меня - в футбольном матче.
   - Вы, пожалуй, правы, Челленджер,  -  сказал  спокойно  Саммерли.  -  Я
должен  согласиться,  что  мое  призвание  -   скорее   критиковать,   чем
констатировать, и что меня не  так-то  легко  склонить  на  сторону  новых
взглядов, особенно когда они так нереальны и  фантастичны,  как  в  данном
случае. Однако, обдумывая как следует утренние события и вспоминая нелепое
поведение моих спутников,  я  готов  поверить,  что  тому  виною  какой-то
возбуждающий яд.
   Профессор Челленджер весело похлопал своего коллегу по плечу.
   - Мы делаем успехи, - сказал он. - Мы положительно делаем успехи!
   - А теперь, коллега, - спросил скромно Саммерли, - какого вы,  скажите,
мнения о данном положении вещей?
   - Если позволите, я скажу по этому поводу несколько слов.
   Он сел на свой письменный стол и, свесив свои  короткие  толстые  ноги,
стал покачивать ими.
   - Мы являемся свидетелями страшной катастрофы. На  мой  взгляд,  пришел
конец света.
   Конец  света!  Невольно  мы  обратили  взгляды   в   сторону   большого
полуциркульного  окна  и  увидели  прелестный  летний   ландшафт,   широко
раскинувшуюся цветущую долину, красивые виллы, уютные крестьянские дома  и
спортсменов на площадках для гольфа. Конец света! Как часто мы слышали это
слово! Что оно может претвориться в действительность, что оно означает  не
только совершенно неопределенный во времени момент, а  напротив  -  данное
время, наше "сегодня", - это была уничтожающая, отчаянная  мысль.  Все  мы
были словно парализованы и молча ждали продолжения речи Челленджера.
   Его необыкновенно внушительная личность и внешность сообщили его словам
такой вес, что мы на это время забыли всю его грубость и чудаковатость,  и
он в своем величии казался нам стоящим в стороне от обыкновенных смертных.
Затем вернулось - по крайней мерено мне - утешительное  воспоминание,  что
дважды с того времени, как мы вошли в комнату, он  корчился  от  смеха.  Я
подумал, что ведь и для психического  расстройства  должны  быть  пределы.
Катастрофа не могла быть столь грозной и столь близкой.
   - Представьте себе виноград, - сказал он, - покрытый  микроскопическими
вредными  бациллами.  И  вот  садовод  обрызгивает   его   дезинфицирующим
средством. Может быть, он хочет очистить виноград. Может быть,  ему  нужно
место для новой, менее  вредной  бациллы.  Как  бы  то  ни  было,  он  его
погружает в яд - и бациллы исчезают. Судьба так же поступает  с  солнечной
системой, и вскоре бацилла-человек, маленькое смертное насекомое,  которое
извивалось и корчилось на поверхности земной коры, будет удалено из  бытия
посредством стерилизации.
   Снова все стихло. Вдруг пронзительно зазвонил телефон.
   - Одна из наших бацилл пищит о помощи, - сказал он,  мрачно  смеясь.  -
Они начинают понимать, что  продолжение  их  существования  не  составляет
одного из основных условий бытия вселенной.
   Он вышел из комнаты на несколько минут.  Я  помню,  что  во  время  его
отсутствия никто не проронил ни слова.
   - Управляющий ведомством  здравоохранения  в  Брайтоне,  -  сказал  он,
вернувшись. -  Симптомы  сильнее  обнаруживаются  почему-то  в  приморских
местностях. Наше высокое местоположение, 700  футов,  представляет,  стало
быть, преимущество. Люди, по-видимому, поняли, что в этой области я первый
специалист. Вероятно, это результат моего письма в "Таймсе".  До  этого  я
говорил  с  мэром  одного  захолустного  городка.  Вы  ведь  слышали  этот
разговор.  Он,  по-видимому,  чрезвычайно  дорожит  своей  жизнью,  и  мне
пришлось поставить его на надлежащее место.
   Саммерли встал и подошел к окну. Его худые, костлявые руки  дрожали  от
волнения.
   - Челленджер, - сказал он настойчиво, - положение слишком серьезно  для
препирательств. Не думайте, что я сколько-нибудь  намерен  раздражать  вас
вопросами. Я вам их все же поставлю, потому что  в  ваши  предположения  и
доводы, может быть, все-таки  вкралась  ошибка.  Солнце  сияет  ясно,  как
никогда, в небесной синеве. Мы видим луга и цветы и слышим  птичий  щебет.
Люди развлекаются на площадках для гольфа,  а  работники  в  поле  молотят
хлеб. Вы утверждаете, что им и нам предстоит уничтожение, что этот  летний
день является, быть может, последним днем, которого  ждет  уже  так  давно
человечество. На  чем  же  вы  основываете  свое  чудовищное  утверждение?
Насколько  нам  известно,  -  на   незначительном   уклонении   от   нормы
спектральных линий, на слухах об эпидемии на  Суматре,  на  необыкновенном
возбуждении, которое мы как будто заметили один у другого. Этот  последний
симптом  обнаруживается  не  настолько  сильно,  чтобы  мы  не  могли  его
преодолеть силою  воли.  Вы  должны  объясниться  с  нами  по-товарищески,
Челленджер. Мы ведь однажды уже стояли вместе перед лицом смерти.  Скажите
же прямо, как обстоит с нами дело и каким рисуется вам наше будущее.
   Это была  хорошая,  сердечно  сказанная  речь,  и  в  ней  чувствовался
стойкий,  сильный  характер,  скрывавшийся  за  угловатостью  и  резкостью
старого зоолога. Лорд Джон встал и пожал ему руку.
   - Так думаю и  я,  -  сказал  он.  -  Теперь  вы  должны  сказать  нам,
Челленджер, какая судьба нас ждет. Мы не робкие трусы, как это вам  должно
быть известно.  Но  так  как  мы  приехали  с  намерением  немного  у  вас
погостить, а узнали, что на всех парах несемся навстречу  страшному  суду,
то это не мешало бы все же несколько пояснить. Какая грозит нам опасность,
как она велика и что мы сделаем, чтобы предотвратить ее?
   Прямой и стройный, освещенный солнечными лучами, струившимися  в  окно,
стоял он, положив руку на плечо Саммерли.  Я  лежал  в  кресле  с  окурком
сигареты в зубах и  находился  в  том  сумеречном  состоянии  духа,  когда
особенно отчетливо воспринимаются впечатления. Вероятно, и это было  новой
стадией  отравления;  все  безотчетные  импульсы  исчезли,  уступив  место
чрезвычайно тусклому и в  то  же  время  зорко  наблюдающему  психическому
состоянию. Я был только  зрителем.  Я  чувствовал  себя  так,  словно  все
происходящее вокруг нисколько меня не касается.  Я  находился  в  обществе
трех сильных, смелых мужчин, и наблюдать их поведение  было  необыкновенно
интересно.
   Челленджер нахмурил густые брови и погладил себя по бороде, прежде  чем
приступить к объяснению. Видно было, что он  тщательно  взвешивает  каждое
свое слово.
   - Каковы были последние  известия  при  вашем  отъезде  из  Лондона?  -
спросил он.
   - В десять часов я был в своей редакции, - ответил я.  -  Тогда  только
что пришла телеграмма агентства Рейтер из Сингапура  о  том,  что  болезнь
распространилась по всей Суматре и что поэтому не были даже зажжены маяки.
   - С тех пор положение значительно ухудшилось,  -  сказал  Челленджер  и
показал на кипу телеграмм. - Я все время поддерживаю связь как с властями,
так и с органами печати и поэтому знаю,  что  происходит  во  всех  частях
света. Все выражают настойчивое желание, чтобы я вернулся в Лондон. Но это
было бы, по-моему, совершенно бесцельно. Судя  по  сообщениям,  отравление
прежде всего выражается в психическом возбуждении. Насколько мне известно,
сегодня утром в Париже произошли весьма  крупные  беспорядки.  Если  можно
верить материалу, которым  я  располагаю,  то  вслед  за  этим  состоянием
возбуждения, которое принимает весьма разнообразные формы - в  зависимости
от расы и индивида, наступает  повышение  жизнедеятельности  и  обострение
духовных способностей, признаки чего я, кажется, наблюдаю теперь у  нашего
юного друга. Далее следует, после  довольно  долгого  промежутка  времени,
сонливость, ведущая к смерти. Думаю, что мои познания в токсикологии  дают
мне право прийти к заключению, что существуют известные растительные  яды,
которые действуют аналогичным образом на нервную систему...
   - Дурман! - вырвалось у Саммерли.
   - Превосходно!  -  воскликнул  профессор  Челленджер.  -  Ради  научной
точности, дадим название  этому  ядовитому  агенту,  а  именно:  "дурман",
"datura". За вами мой милый Саммерли, будет, - к несчастью, впрочем, после
вашей смерти,  -  признана  честь  установления  термина  для  разрушителя
вселенной, дезинфекционного средства, которым пользуется судьба. Итак,  мы
принимаем, что действия дурмана таковы, какими я их описал.  Для  меня  не
подлежит сомнению, что весь мир испытает их на себе и что  ни  одно  живое
существо не останется невредимым, ибо эфир заполняет собою  весь  мир.  До
сих пор явление это обнаруживалось непланомерно, но  различие  во  времени
выражается всего в нескольких часах, что может  быть  уподоблено  приливу,
который покрывает одну полосу земли за другой, струясь то сюда,  то  туда,
пока, наконец, залитым не оказывается все. Все эти явления, воздействие  и
распределение  дурмана,  управляются  определенными  законами,  установить
которые было бы чрезвычайно интересно, если бы мы только  располагали  для
этого  временем.  Насколько  мне  удалось  проследить,  -  он  заглянул  в
телеграммы, - менее развитые расы оказались первыми  жертвами.  Из  Африки
приходят очень тревожные сообщения, австралийские же туземцы, кажется, уже
истреблены  поголовно.   Северные   народы   пока   обнаруживают   большую
сопротивляемость, чем население юга. Вот это сообщение отправлено  сегодня
из Марселя в 9 ч. 45 м. Я прочитаю вам его от начала до конца:
   "Всю ночь во всем Провансе население в безумном возбуждении.  Внезапные
заболевания  с  последующей   сонливостью   наблюдаются   сегодня   утром.
Эпидемическая смертность. Множество трупов  на  улицах.  Жизнь  совершенно
замерла. Всеобщий хаос."
   Часом позже тот же осведомитель телеграфирует:
   "Нам угрожает полное уничтожение. Церкви и  соборы  переполнены  больше
мертвыми, чем живыми. Ужас и непостижимость! Смерть наступает, невидимому,
безболезненно, но быстро и неотвратимо."
   Такая же телеграмма пришла из Парижа. Индия и Персия, кажется,  вымерли
совершенно. Славянское население Австрии  охвачено  эпидемией,  германские
народности почти  не  затронуты  ею.  Насколько  я  могу  в  общих  чертах
установить на основании своей недостаточной информации,  жители  равнин  и
приморских областей скорее подпали воздействию яда,  чем  жители  гористых
стран. Всякая неровность почвы играет здесь роль,  и  если  в  самом  деле
кому-нибудь суждено пережить человечество, то такой человек должен был  бы
находиться на вершине горы, высокой, как Арарат. Даже небольшой  холм,  на
котором мы находимся, может на короткое время послужить островком спасения
в море гибели. Но при таком темпе через несколько часов будем затоплены  и
мы.
   Лорд Джон вытер себе лоб платком.
   - Я не в силах понять, как могли вы тут  сидеть  и  смеяться,  держа  в
руках эти телеграммы. Я уже довольно часто глядел в глаза смерти;  но  то,
что все обречено на смерть, это слишком страшно.
   - Что касается моей веселости, - сказал  Челленджер,  -  то  вы  должны
считаться с тем, что и я не остался в стороне от воздействия эфирного  яда
на человеческий мозг так же, как и вы. Что же до отчаяния, в которое  вас,
невидимому,  приводит  всеобщее  умирание,  то  я   считаю   это   чувство
преувеличенным. Если бы вас одного на совсем маленьком суденышке заставили
уплыть в  открытое  море,  то  у  вас  были  бы  все  основания  приуныть.
Неизвестность  и  одиночество  подавляли  бы  вас.  Напротив,   когда   вы
пускаетесь в плавание на большом корабле, когда вам сопутствуют близкие  и
друзья, то, несмотря на неопределенность  цели,  вы  черпаете  утешение  в
связанности и общении  с  ними.  Один