, будто невидимым лаком покрытые
матроны под  сотню  и  за сто...  Всех  объединяет настроение  уверенности и
независимости.   Женщины,  одетые  в  мешковатые  комбинезоны  с  застежками
вороненой стали или почти  нагие, запечатлены в разных сценах: они ухаживают
за  посевами,  возятся на фермах,  командуют  строительными машина, играют в
теннис, купаются,  объезжают норовистых лошадей... Амазонки! Пусть даже прав
Нгале, и  их воззвания, нередко  звучащие по всемирной информсети, редко кто
принимает всерьез -- но в этой общине, смело  занявшей лесостепные угодья по
обоим берегам Днепра,  ниже города-памятника  Киева, есть  некое очарование,
задор, свежесть грозового разряда... Кроме того, амазонки твердо знают, чего
хотят. И неразлучно держатся вместе, что для нынешних  землян, увы, изрядная
редкость...
     --  Прецедент!  Так  это  называлось  когда-то,--  морща лоб,  вздохнул
Вилар.-- Событие прошлого, подобное тому, что  происходит сейчас.  Пьер,  ты
знаешь исторические прецеденты этой общины?
     -- Прямых не знаю,-- ответил Петр, чувствуя, как Розке заранее пытается
переложить на него груз будущего решения.-- В том-то и сложность, что именно
мы,  мы  с  вами  должны  создать  прецедент.  Чтобы  было  легче  следующим
комиссиям...
     -- Э, пускай сами о себе заботятся! -- беспечно хохотнул Нгале.
     --  Извини, но ты ведешь себя  по-детски!  --  Роже сердито поставил на
стол  пустую  чашку,   и   она  исчезла,  чтобы  через  полминуты  вернуться
наполненной кофе.-- Если мы сейчас не справимся, в дальнейшем история станет
стихийной, неуправляемой!..
     -- А может, так и надо?--спросил Нгале.-- Самоорганизация, соревнование
любых инициатив?
     -- До поры до времени мы так и двигались,--  кивнул Петр.-- С того дня,
как  умерло  последнее государство.  Теперь,  наверное,  пора  искать  новые
способы управления. Беспрецедентные...

     ... Нет,--  они,  конечно, пытались решить проблему амазонок привычными
средствами. Например, объявив всемирный референдум.
     Координационный   Совет   Кругов   Обитания  отнюдь   не   был  мировым
правительством: он лишь  согласовывал и увязывал между собой  волеизъявления
групп или отдельных людей. Не было у Совета ни армии, ни полиции, ни  судей,
ни тюрем. До сих пор одной  только располагал  он властью:  через информсеть
узнавать  мнение  по  вопросу,  для  Совета  неразрешимому.  Если  миллиарды
опрошенных  приходили  к  единому  мнению,  Великий  Помощник  принимал  так
называемый  совокупный  импульс  и   выполнял  волю  человечества.   Впервые
проведенный  референдум  лет пятьдесят  тому  назад  торжественно  похоронил
проект  изменения  системы   океанских  течений  --  последний  из  "великих
преобразовательных  проектов".  Помощник   бесследно   уничтожил  чудовищную
энергоустановку...
     А  в году  нынешнем,  на  исходе  мая,  в  домашних  приемопередатчиках
ииформсети  -- видеоклубах -- сначала явилась образцово красивая дикторша  и
задала  вопрос  от  имени  Совета,  затем  тот  же вопрос  загорелся  яркой,
настойчиво мерцающей надписью: ЧТО ДЕЛАТЬ С ОБЩИНОЙ АМАЗОНОК?
     Дикторша  говорила  вроде  бы  неоспоримые  вещи.  Если  есть на  свете
неравенство,  то  это неравенство личных качеств: способностей,  интеллекта,
психозпергетики. Любая попытка вернуться к разделению по групповым признакам
-- национальным,  расовым, половым --  может воскресить глубоко схороненные,
позорные  для  разумных существ распри. Сегодня амазонки трубят о врожденной
нравственной  неполноценности  мужчин.  А  завтра  найдутся умники,  которые
"докажут",  опираясь  на  данные   этногенетики  или,  скажем,   ноосферного
резонанса, что  чернокожие эволюционноо ограниченны, а белые  созданы, чтобы
быть пионерами прогресса...
     Теперь зрители могли одним  четким мысленным представлением -- Великому
Помощнику слов не  требовалось --  навеки снять проблему амазонок. Вплоть до
крайнего решения: упразднить общину, рассеять  "мятежниц" по Кругам Обитания
и не дать им собраться вновь...

     В том, что после референдума наступит ясность, ни один из членов Совета
не сомневался.
     ... --  Нам предстоит решить не  один  вопрос,  а  два! --  с упорством
педанта сказал  Вилар.--  Первый  --  о судьбе общины:  быть  ли  ей вообще?
Второй: если мы не распустим амазонок, то позволим  ли  им создать внеземную
колонию?
     -- Прецедент  на  сто тысяч лет вперед!  --  весело воскликнул Нгале.--
Человечество начинает размножаться черенками? Я заранее согласен!
     --  Даже  если  из  черенка  вырастет  дерево  с  ядовитыми  плодами?--
язвительно спросил Роже.
     Петр,  любовавшийся дикой  красотой  скалы с притулившимся под  обрывом
ветхим  тибетским монастырем,  подумал: как  легко здесь читать чужие мысли!
Должно  быть,  в  этих  местах,  в  отстоявшейся  веками  ноосфере  высокого
отрешенного  духа,  легче  проявлялись  предельные  способности.  Сейчас  он
отчетливо видел ауру Роже, пронизанную желто-красными вспышками  смятения, и
даже смутно различал  картину, волновавшую сочлена комиссии... Целая планета
во  власти  технотронного   матриархата;  мужчины,  сведенные  к   положению
безгласных  рабов,  покорных  зачинателей  потомства.  А  что  дальше? Через
столетие, через пять, когда умножатся  звездные колонии -- "черенки" Кругов?
Флотилии звездолетов с женскими экипажами, утверждающие в Галактике принципы
высшей  женственности...  и, наконец, когда-нибудь -- прямое  столкновение с
"агрессивным миром мужчин". Пожалуй, Роже излишне сгущает краски. Но это все
же лучше, чем беззаботность Нгале...

     Настойчивые  призывы   по  информсети   пропали  втуне.  Референдум  не
состоялся. Подавляющее большинство  землян вообще не думало  о какой-то  там
шутовской  женской общине.  Те же немногие, кто хоть как-то  откликнулся  на
вопрос Совета, мыслили  однозначно и кратко:  "Оставьте их  в  покое,  пусть
делают, что хотят!"
     Наплевательское  молчание  миллиардов  лишний  раз   заставляло   Совет
прислушаться к  отчаянным призывам "школы распада". Ее  сторонники, жившие в
своеобразном   фаланстере[16]   под    Киото,   утверждали,   что
человечество  перестает   быть  единым   целым.  Да  и  что  сегодня   может
соединить... даже не народ, а десять или двадцать тысяч человек? Раньше люди
делали совместную работу, вынужденно сближала и жизнь в городах.  Теперь нет
разделения труда -- единая техноэнергосфера, подчиненная Великому Помощнику,
оставила  человеку  лишь  чистое  творчество,--  да  и  города  благополучно
скончались,  кроме памятных и заповедных... Живя  в самом глухом углу  вновь
одичавшей Земли,  можно получить какие угодно сведения, предметы, материалы,
энергию.  Поскольку  нормой  является созидание,--  большинство  "нетворцов"
попросту вымерло от  наркомании  и  других излишеств,-- люди используют свое
могущество исключительно в благих целях. Но личность, вырванная из  общения,
капсулируется:  возникает сверхиндивидуализм,  нечеловеческая  изощренность.
Люди  -- вселенные;  люди,  каждый  из которых  думает и  говорит на  языке,
понятном  ему одному, и  становится, по  сути, отдельным биовидом... Ни один
аскет-отшельник или индийский садху не были столь  отделены от мира, как наш
современник,  сидящий,   допустим,  во  льдах  Гренландии  и   ставящий  там
какие-нибудь опыты с расходом триллионов киловатт.  Ну разве что выберется в
свой любимый ресторанчик  на  берегу  Сены,  исторический заповедник  Париж,
съест там  порцию устриц и  луковый суп,  поболтает с парой-тройкой таких же
затосковавших  творцов-одиночек  (если поймут  друг друга),  послушает пение
видеофантома  Мориса  Шевалье,  завершит обед крепчайшим кофе -- разумеется,
уже в одной из кофеен Стамбула-Константинополя -- и скорее домой, скручивать
штопором  бытие...  Коллективы (кроме  временных,  ученических)  сохраняются
только в  десантных  лагерях да  на  орбитальных станциях  периферии Кругов.
Вместе  держатся театральные и  цирковые  труппы, оркестры,  некоторые школы
художников  -- но это капли  в море. Есть  попытки сознательно противостоять
распаду:   профессиональные  цехи  и  корпорации,   клубы,  движения  (вроде
"естественников" или "Второго  Ренессанса"), родоплеменные  поселки, Большие
Дома...  Однако их вес в масштабах  Кругов Обитания невелик, а  грядущее  --
смутно.

     ...-- Они уже хотя бы выбрали, где поселиться? -- спросил Нгале.
     Петра  все   больше  раздражало,  что  коллеги   по  комиссии  пытаются
спрятаться за его  спину.  Бессознательно,  но пытаются. Вон какие  световые
ручьи текут от его нимба к чужим! Сдержавшись, он сказал:
     --  Выбрали,  понятное  дело.  Для  этого  гоняли  два разведывательных
корабля. Координаты  у меня записаны:  планетка прелесть,  просто рай, вроде
Аурентины.
     -- А теперь, значит, заказали ковчег,-- не без одобрения кивнул Нгале.
     --  И ничего мы не сможем  с  этим  поделать! --  повысил голос Роже.--
Ни-че-го!  Надо  воскресить  вымершего   зверя,   называемого  "общественным
мнением"--  а  как   мы  этого   добьемся?  Как   раскачаем  этих   чертовых
эгоцент-риков?..
     Снова  Петр  взглянул  в  окно.  Скала  над крошечным, в два этажа, под
плоской  крышей монастырем, ржаво-коричневая, иссеченная трещинами, казалась
особенно  плотной,  резко-вещественной  на фоне сизых потусторонних хребтов.
Фиолетовой  каймой были очерчены  миллионнолетние снега. За  голыми корявыми
соснами ближнего отрога над вишневым морем заката медузами плыли  три  белых
призрачных пика.
     Нет, знали ламы,  где поселиться,  и  мы правы, поставив  тут  дом  для
собраний    комиссии   Совета.    Хорошо,    остро    думается   на    земле
Авалокитешвары[17]   ...    И   раздражение   куда-то   уплывает,
рассеивается, как отблески снежных  медуз при наступлении ночи. Выбрали меня
в качестве громоотвода -- ладно, пусть так и будет, значит, такова моя роль.
     -- Есть идея,-- сказал Петр.

     5. К радости  Николь, поездка от  речного  порта не разбудила  Сусанну:
девчушка  все так же спокойно  спала в своем мешке, притороченном за  спиной
матери.
     Николь  огляделась.  Конь  ее  стоял  на  вершине странного,  правильно
закругленного холма.  Холм  был покрыт мягкой,  не  знавшей покоса  травой и
сидел, будто нарочно насыпанный, среди пологого склона лесистой горы. Гряда,
синевшая  в  предвечернем мареве, подковой охватывала  зеленую  равнину, где
нарезанные квадратами поля сменялись кудрявой шкурой леса и блестели пруды.
     Если   верить  Помощнику,  Николь  была  в  пределах  владений  общины.
Оставалось лишь найти хозяек.  Заметив далеко внизу движущийся по лугу табун
и понадеявшись,  что при нем  должны  быть  пастухи, она  осторожно  тронула
Баярда шагом. Направляясь к утоптанному спуску, Николь задержала  копя перед
зеленым валом: бог знает кем и когда насыпанный, сытой змеей лежал он вокруг
холма, и росли на нем особенные махровые гвоздики.
     Пришлось  дать Баярду шенкеля. Конь с храпом  рванулся через насыпь, но
вскоре  копыта  увязли в  русле  ручья,  испуганный  Баярд  пошел  боком,  и
захныкала проснувшаяся Сусанна.
     --  Куда  торопишься,  малышка?  --  позвал  за  спиной слишком  хорошо
знакомый,  вяловато-небрежный   голос.  Когда-то  ей  очень  нравился  голос
Карла-Хендрика:  в  нем  чудилась  сдержанная  сила,  от  этой  мужественной
хрипотцы  просыпалось  желание.   Позднее  она   поняла,   что  Карл-Хендрик
кокетничает,  позирует... всю жизнь он,  мелочный и ленивый  человек,  носит
маску  этакого  расслабленного супермена.  К сожалению,  машина,  не умеющая
ошибаться, определила, что именно он -- отец Сусанны...
     Да, ее  первый сомуж стоял выше  по косогору, у опушки дубовой  рощи; и
Золтан,  конечно, вместе  с ним, они здорово сдружились за  последнее время,
Карл-Хендрик  совсем подмял горячего, наивного Золтана, развратил его  своим
цинизмом...  а поначалу Николь  казалось, что  прелесть этой  пары именно  и
состоит  в противоположности. Пылкий, юношески-порывистый  Золтан и  мудрый,
уравновешенный Карл-Хендрик.
     Оба  неторопливо  спускались к  ней  по траве, залитой  желтым  и белым
цветом.  Николь обругала  себя идиоткой: ведь  могла  же запретить  Великому
Помощнику  сообщать кому-либо ее маршрут! Эх, не привыкли мы секретничать...
Карл-Хендрик согнул перед грудью левую руку и  как бы  невзначай положил  на
нее  толстый ствол  парализатора. Он --  конструктор оружия  для межзвездных
экспедиций! Какая древняя  и мрачная профессия -- оружейник... Наверное, она
кладет печать на личность.
     ...Парализаторы не вредят живому, они лишь на несколько минут или часов
погружают  его  в  каменное  оцепенение.  Настоящее орудие убийства  Великий
Помощник не дал бы и поднять. А тут -- дело безнадежное. Я попрошу Помощника
защитить  меня от парализующего луча, они  (двое!) попросят  не защищать, их
совокупный импульс перевесит, Помощник умоет руки... э, ведь можно поступить
хитрее: для виду сдаться, позволить увезти себя домой  -- а там включиться в
информсеть и быстренько  созвать референдум.  Хотя бы  региональный. Или еще
проще  --  обратиться  к  суду   корпорации  оружейников...  Нет.  Противно.
Унизительно. Прятаться за спину Помощника, в домашнюю ссору вмешивать суды и
референдумы -- фу!..
     -- Ну, все, девочка,--  побаловались,  и  хватит!  -- уже  не  напрягая
связки, с десяти шагов сказал Карл-Хендрик. Золтан казался слегка смущенным,
прятал глаза и  норовил отстать от сомужа, но тот колючим  боковым  взглядом
возвращал его на место.-- Давай-ка, поворачивай домой. Сама поворачивай!..
     Он выразительно подкинул дуло парализатора -- и вдруг замер.
     Снизу извилистой тропой поднимались четыре  всадницы  в комбинезонах  с
застежками из  вороненой стали.  Первая  из  них остановила  коня и  властно
вскинула руку ладонью вперед, другие слаженно выехали из-за ее спины и стали
по сторонам  --  все,  как  одна,  рослые и  угрожающе  спокойные.  По  лицу
Карла-Хендрика пронеслось загнанное выражение, затем он снова обрел показную
удаль и крикнул:
     --  Здорово, подруги!  Так вы  и  есть те  самые  знаменитые  амазонки?
Наслышан о вас, наслышан!..
     -- Охотитесь  на зайцев?  -- с несколько зловещей  вежливостью спросила
передняя женщина. Длинные багряно-рыжие волосы лежали у нее на плечах, челка
прикрывала горбатую  переносицу.-- Для  собственного зоопарка  или в научных
целях?..
     --  Мы  не  обязаны  отчитываться!  --  набравшись  храбрости  и  сразу
мальчишески порозовев,  выкрикнул Золтан.-- На Земле  нет  запретных мест, и
если вы хотите поиграть в...
     Он запнулся,  не находя продолжения. Рыжая сказала все так же улыбаясь,
с хищной предупредительностью:
     -- О нет, мы  ни во что не играем! Но  если  уж на Земле  нет запретных
мест, то, наверное, нет и людей, лишенных свободы?
     --   Это  наша  сожена,  и  мы  хотим  вернуть  ее  домой!  --   заявил
Карл-Хендрик.-- Есть еще вопросы?
     --  Вернуть  таким  образом?  --  Амазонка  кивнула  на  парализатор.--
Приглашение более чем галантное...
     Сусанна,  пищавшая до сих  пор  за  спиной  Николь, примолкла,  видимо,
почуяв напряженность момента. Золтан, с пылающим  лицом, утирал слезы --  от
стыда,  от  злости,  от досады... Николь подумала, что могла бы  любить  его
одного... могла бы, если бы он не оказался таким озверелым собственником.
     -- Вы  всерьез  думаете,  что женщина может  быть  "вашей" помимо своей
воли? -- надменно с высоты седла спросила другая  всадница, юная блондинка с
персиковым румянцем и жестокими губами.
     -- Вы! -- чуть не  взвизгнул  Карл-Хендрик.-- Если уж вы так ратуете за
свободу, то почему вмешиваетесь в чужой семейный раздор? Вам не кажется, что
вы тем самым ограничиваете свободу двоих во имя каприза одной? Не слишком ли
это по-женски?!
     -- Возможно,-- сказала  старшая,  жестом останавливая готовую  вспылить
блондинку.--   Но   свобода  вершить  насилие  --  единственная,   достойная
ущемления...-- Затем она спросила, обращаясь к Николь: -- Милая, может быть,
вы хотите уйти с ними? Если так, то мы оставим вас.
     -- Ни  за  что! -- мотнула каракулевой  головой беглянка.-- Лучше пусть
они меня всю жизнь держат в параличе!
     --  Ах ты...-- Карл-Хендрик вскинул парализатор, по Золтан вдруг сильно
ударил  его по руке, и луч  ушел в землю, образовав  круг поникшей  травы --
клеймо осени на  нежной  щеке  июля.  Первый  сомуж, охнув и выронив оружие,
схватил  второго  за  шиворот;   Золтан  с  размаху   влепил  Карлу-Хендрику
пощечину...
     Ширк! Над головами  сомужей светлая полоса  прошла по дубовым ветвям,--
то  сворачивались,  показывали изнанку  листья.  Лист,  похожий на маленькую
гитару, будто в поисках убежища, прильнул к локтю Николь.
     -- Хватит,-- сказала рыжая амазонка, и все четыре наклонили к дерущимся
раструбы  стволов.--  Не  воскрешайте время ярости, столь любезное мужчинам.
Убирайтесь вон!
     Уходя, Карл-Хендрик не обернулся, а Золтан через плечо бросил умоляющий
взгляд на Николь. Но та была занята раскричавшейся Сусанной...
     Ее окружили амазонки на высоких, могучих конях.
     -- Вы  от  них --  или к  нам?  -- задорно спросила  рыжая, назвавшаяся
Клариндой.
     -- От  них -- к вам...-- несмело ответила  Николь, перетянув на грудь и
усердно  баюкая заходившуюся воплем дочурку. Тогда Кларинда коснулась лобика
Сусанны пальцами, подобными стали  в шелковой оболочке,  ласково  и уверенно
погладила девочке веки,  и та крепко уснула.  Николь счастливо  засмеялась и
схватила руку Кларинды, чтобы поцеловать, но амазонка не позволила.
     -- Брось,--  сказала она, держа беглянку за плечи и глядя в самую глубь
ее оленьих  глаз,  где еще искрами дрожал  испуг.--  Ты  в  краю  подлинного
равенства -- не по праву рождения, но по праву тех, кто рождает.
     Они поехали рядом  по тропе,  все  вниз да  вниз,  к видневшемуся среди
посевов  селению.  Сусанна спала,  словно  чувствуя  вокруг  себя  добрую  и
непоколебимую защиту... Десяти минут  не прошло, как Николь рассказала новым
подругам  нехитрую  свою  историю:   жизнь  в  старозаветной  парной  семье,
деспотичный  отец  и безвольная мать...  растущее год  от года желание иначе
построить свою  судьбу...  цепь  неудачных  увлечений,  затем  Карл-Хендрик,
поначалу страстно  влюбленный и бесконечно  предупредительный... возвращение
Золтана, первой  девчоночьей  любви Николь...  терзания, попытки разорваться
между двоими... наконец, встреча втроем и решение создать расширенную семью.
Казалось  бы, все прекрасно: у нее  два ласковых, преданных сомужа,  сразу и
семья, и компания  друзей. Но  Карл-Хендрик  скоро проявил  черствость, стал
домашним тираном... более молодой и внушаемый Золтан сделался  его копией...
то, что было едва  терпимо в одном, превратилось в пытку из-за удвоения... и
вот,  после  ужасной,  противоестественной  сцены,  которую  Николь не может
вспоминать без слез,  она схватила малышку, и...  Теперь  они здесь. Хорошо,
что  за  день до этого  Ннколь по какому-то наитию вывела на  принтер своего
видеокуба очередное воззвание амазонок!
     --  Многие  из  нас  пришли  сюда,  оскорбленные  мужским  зверством,--
ответила Кларинда, придерживая рукою низко нависшую ветку тополя и пропуская
всех вперед.-- Один  муж, два мужа; лебединая верность или ежедневная  смена
партнеров -- каждая женщина чувствует, насколько ее антипод грубее сработан,
чем она сама... Кстати, что ты умеешь делать?
     -- Боюсь, что ничего  полезного для  вас!  --  сказала  Николь, изрядно
смущенная  этим  неожиданным вопросом.--  Моя склонность годится для больших
орбитальных  станций.   Мы  жили  на   Кристалл-Ривьере,   и  я   занималась
гидропоникой и аэропоникой...
     Николь хотела добавить, что она -- известный человек в своем искусстве;
что  ее клубнику,  выращенную без земли и воды,  в среде питательных  газов,
велели скопировать Распределителю и подать на стол милл