коротким броскам, которые я проделывал внутри подвала.
     Кроме того, с каждым метром пространства туннеля, оставленного позади, изменялся ритм смены миров. Теперь он удлинился. Каждая фаза длилась не меньше двух минут. Появилась надежда, что на каком-то отрезке пути миры разъединятся вовсе. Вот только было непонятно, в каком из них я останусь, когда эта свистопляска прекратится.
     Вскоре я заметил, что мое движение внутри туннеля все быстрее изменяет мое положение в пустыне. Сейчас каждый шаг перемещал меня едва ли не на километр пустынного пространства.
     Время каждой фазы также значительно удлинилось и занимало, наверно, не меньше получаса. Хотя мое представление о времени в этом мерцающем двойном мире сильно исказилось.
     Стоя под раскаленным солнцем, обливаясь потом и мучаясь от жажды, я мечтал о том, что, если выберусь из этой переделки живым, то выскажу метру Лаграну все, что о нем думаю. Предупреди он меня хотя бы о пустыне - я захватил бы с собой запас воды. Но сейчас я мог об этом только мечтать. Полчаса, проведенные на ярком солнце, позволяли зрению привыкнуть к резкой смене освещения, и теперь у меня появилась возможность присмотреться к окружающему.
     Я стоял уже у самого подножия плато и благодаря его наклонной поверхности мог рассмотреть на нем некоторые детали, не имевшие отношения к пустыне.
     Повсюду были щедро рассыпаны какие-то посторонние предметы, и хотя марево раскаленного воздуха, поднимавшееся от песка, мешало рассмотреть детали, я надеялся после следующего перемещения выяснить, что же это такое. Перемещение внутри пустыни явно было связано с моим движением внутри подвала, и, скорректировав его несколькими шагами в сторону одной из стен, я оказался после очередного "скачка" на плато, среди заинтересовавших меня предметов.
     Плоская, местами оголенная ветрами поверхность плато была завалена обломками доспехов, оружием и костями...
     Неведомые армии, состоявшие из незнакомых мне существ, скелеты которых не имели ничего общего с человеческими, сошлись здесь в яростном сражении и усеяли его своими останками.
     Похоже, сражения вспыхивали здесь неоднократно. Об этом можно было судить по различному состоянию останков, по ржавчине на обломках оружия, наконец, по тому, насколько сильно наносы покрыли следы сражений. Наверно, это плато занимало важное стратегическое положение или просто было удобным местом для того, чтобы противоборствующие армии могли развернуть здесь свои боевые порядки, не увязая в песках пустыни.
     В напластованиях этого поля смерти можно было определить даже различные эпохи. Среди полностью проржавевших доспехов, превратившихся в рыжую пыль, и костей, распавшихся в прах, я заметил и совсем недавние останки воинов, слегка подсушенные безжалостным солнцем, но все еще издававшие отвратительный смрад.
     К центру поля картина менялась. Там было больше почти нового оружия и доспехов странной формы, не приспособленных к человеческим телам...
     Неожиданно волна холода сковала меня в сердце этого смертоносного пекла.
     В сотне метров, ближе к границе плато, виднелась фигура поверженного рыцаря в серебряных доспехах, сверкавших на солнце так ярко, словно они лишь вчера покинули кузницу...
     Поразили меня не доспехи, а то, что очертания фигуры поверженного рыцаря, несмотря на его огромные размеры, были вполне человеческими...
     Две ноги, две руки, туловище трехметрового роста и лицо, прикрытое забралом... Песок, заметавший следы былых подвигов и поражений, уже сделал неразличимыми кисти рук и нижнюю часть головы, неприкрытую расколотым шлемом...
     Кто он, этот витязь? Откуда он здесь взялся? За какую правду сражался на этом поле брани, усеянном костями существ из иных миров?
     Эти вопросы показались мне настолько важными, . что я рискнул нарушить правило, которое неукоснительно соблюдал до сих пор, - не изменять свое местонахождение в пустынном мире до полного завершения цикла. Это было совершенно необходимо для того, чтобы мое положение внутри подвала после завершения цикла оставалось неизменным. Из-за узких стен подвала после перемещения, я мог оказаться замурованным в толщу породы или вообще не вернуться в свой мир.
     Я не знал, чем кончится для меня передвижение в мире пустыни. Произойдет ли после него обратный переход, или я погибну здесь, на этом поле брани под раскаленным солнцем, лишенный глотка воды...
     Несмотря на эти опасения, я сделал шаг, другой... И вскоре, отбросив все страхи и все предостережения, нашептываемые мне благоразумием, я уже шел к поверженному витязю, местами по колено увязая в песке и с трудом переставляя ноги. У меня был в запасе всего один час. Я точно знал, что если к концу цикла не успею вернуться на прежнее место, то лишусь последнего шанса на возврат. И все же я шел дальше.
     В конце концов, каждый из нас имеет право надеяться на то, что после гибели в бою люди, за которых он сражался, хотя бы узнают его имя... Таково одно из правил космического десанта. Есть и другое правило - не оставлять на поле брани павших непогребенными.
     До сих пор мне не представлялось случая проверить, насколько глубоко въелись эти правила в мою сущность, теперь я это узнал... Даже то обстоятельство, что этот рыцарь, возможно, лишь внешне походил на человека, ничего не меняло.
     Опустившись на колени перед серебряным гигантом, я подобрал кусок металла, похожий на наплечник, и, используя его в качестве ковша, стал отгребать песок вокруг головы и правой руки воина, вытянутой вперед, по направлению к видневшемуся невдалеке высокому холму.
     Наконец я преуспел в этом занятии настолько, что смог расстегнуть застежки забрала и откинуть защитную решетку.
     Прямо мне в душу глянули пустые глазницы человеческого черепа. Не знаю, что я ожидал увидеть, но это зрелище заставило меня без сил опуститься на песок. Что-то было во всей этой фигуре, в ее положений, в последнем повороте головы, в последнем движении руки величественное и трагическое одновременно.
     Чуть ниже, под нагрудником, блестел серебряный огонек амулета. Обычно именно в этом месте рядовые воины десанта носят свои опознавательные номера, и, возможно, это обстоятельство заставило меня снять амулет.
     Пять кабалистических знаков, выгравированных на серебряной пластинке, ни о чем мне не говорили. Если это было имя, написанное на незнакомом мне языке, то я выполню свой долг и доставлю его людям. Возможно, Лагран преуспеет в расшифровке этой надписи.
     - Я не знаю, с кем и за что ты сражался, витязь... - прошептал я, едва шевеля губами. - Прости, что не могу исполнить достойный тебя обряд погребения. Но, возможно, это и не так важно...
     - Зато важно другое... - прошептал незнакомый, сухой, как шелест песка, голос. - Холм, который ты видишь перед собой, всего лишь череп моего врага. Ты должен добраться до него и унести с собой мое оружие. Оно осталось там - в его голове...
     Голос смолк. Лишь ветер завывал среди обломков оружия и иссохших трупов. Мне показалось? Вой пустынного ветра накануне бури может напомнить голос близкого человека... Где-то я слышал эту легенду. Мне пора возвращаться, времени остается меньше получаса. Если я начну пробираться к холму, я не успею вернуться. Сейчас я как раз нахожусь на той черте, из-за которой уже нет возврата...
     Благоразумные мысли суетились в моей голове, но я уже шел вперед, туда, куда указывала правая рука витязя.
     До холма, о котором он говорил, было не так уж и далеко. Всего пару сотен метров разделяло нас. Если бы не жара, усиливающийся с каждой минутой ветер и сухой, сыпучий, засасывающий, как трясина, песок под ногами, я преодолел бы это расстояние за пару минут, теперь же минуты растягивались, превращаясь в бесконечность...
     Но даже тот, кто перешел безвозвратную черту, рано или поздно приходит к цели, из-за которой совершил свой безумный поступок.

Глава 23

     И цель эта вырастала передо мной, с каждым шагом заслоняя собой горизонт... Я уже не видел впереди ничего, кроме странного холма, который постепенно превращался в гигантский череп, отполированный ветрами и пустынным зноем.
     В первый момент мне показалось, что передо мной череп какого-то насекомого. Может быть, гигантского муравья или молдрома. Но потом я увидел пустые, человеческие глазницы. Да и вся его форма - широкая кость лба, пещера, над которой некогда находился нос, наконец, зубы верхней челюсти - необъятные в своей ширине, но все же вполне человеческие по форме.
     Казалось, в поперечнике черепа никак не меньше десятка метров, и было непонятно, как такого гиганта могла носить на себе земля. Вокруг, на абсолютно гладкой площадке, почему-то не затронутой вездесущим песком, я не заметил ни одной кости - только этот чудовищный череп.
     Было и еще кое-что... Ощущение холода... Словно ледяным ветром потянуло мне навстречу от этих мертвых костей. И это в пустыне, в которой солнце стояло в зените, а жара стала невыносимой. Стихло все вокруг, замерло. Казалось, даже небольшое облачко на горизонте прекратило свое движение.
     "Пора наконец остановиться! - подумал я, стараясь подавить в себе приступ несколько запоздавшего благоразумия. - Неужели ты не чувствуешь, чем все это закончится? Ты найдешь здесь лишь собственную гибель, и ничего больше!"
     Но ноги все еще продолжали нести меня вперед, действуя самостоятельно, независимо от моей воли, словно подчинялись некой, заложенной в них программе. И еще через пару шагов я заметил отблеск металла, сверкнувший высоко надо мной. Точно посередине между глазницами блестел какой-то посторонний предмет.
     Выходит, мне не послышался голос павшего витязя...
     Неужели мертвые, в особо важных случаях, могут общаться с нами?
     Я обернулся, стараясь рассмотреть место, где остался витязь в серебряных доспехах, но с возвышения, на котором лежал череп чудовищного великана, поле боя выглядело иначе.
     Мне показалось, что останков существ в черных доспехах стало меньше, зато мертвое воинство белого витязя словно бы увеличилось...
     Ветер усилился и нес над полем сражения песчаную поземку, скрадывавшую детали и придававшую неподвижным предметам иллюзорную вторую жизнь, заставляя двигаться мертвые тени... Конечно, это был мираж, вызванный жарой, безжалостным солнцем и ветром, но он становился все реальнее, словно кто-то прокручивал на гигантском природном проекторе эпизоды отшумевшей здесь некогда битвы.
     Вот из песчаных вихрей возникла кавалерия белых и пошла в атаку на холм, спиной к которому я теперь стоял. Казалось, пики призрачных кавалеристов нацелены прямо в мою грудь. Но всадники промчались сквозь меня, оставив после себя лишь порыв ледяного ветра и звуки... Скрежет металла, удары мечей, крики павших... Или это был всего лишь вой ветра, хранившего память о давней битве?
     И вот, наконец, появился он - великан на белом коне, в серебряных доспехах.
     Размахивая длинным мечом, он прорывался к холму сквозь круговерть призрачной битвы. Ряды черных витязей разлетались под копытами его коня, словно волны у подножия утеса, но их было слишком много, а белый витязь остался в одиночестве, после того как его кавалерия пошла на штурм холма. Я знал, что это не холм, я должен был обернуться, чтобы увидеть его. Но ужас, выросший у меня за спиной, не позволял увидеть того; кто превратил кавалерию белых в груду мертвых тел. Я слышал лишь его дыхание, похожее на вой урагана, и грохот доспехов, от которого содрогалась земля.
     И все же белому витязю удалось прорваться сквозь кольцо черного воинства и остаться один на один со своим врагом. Белый витязь занес над головой свой сверкнувший на солнце меч и ринулся вперед, в последнюю, завершающую атаку. Но тут из-за моей спины и сверху, словно удар черной молнии из высоко летевшей тучи, пал черный меч.
     Он был огромен, как башня, я видел, как его широкое лезвие вонзилось в грудь белого витязя и, сорвав с коня его тело, отшвырнуло далеко назад, туда, где он и лежал до сих пор.
     Казалось, все было кончено - битва окончательно проиграна. Но нет, она все еще продолжалась... Белый витязь, несмотря на чудовищную рану, разворотившую его грудь, в последний раз приподнялся над полем смерти. Его правая рука, в которой уже не было меча, сняла с пояса какой-то сверкающий круг и вытянулась вперед. Круглая стальная молния сорвалась с его боевой перчатки и пронеслась над моей головой.
     И вот тогда, преодолев свой страх и чувствуя себя ничтожной козявкой в этой битве титанов, я все-таки обернулся.
     Лучше бы я этого не делал. Вид черного великана, подпиравшего головой низко летевшие тучи, мог парализовать ужасом кого угодно.
     Но в награду за свою смелость я увидел, как белая металлическая молния ударила его между глаз, и услышал рев, от которого содрогнулись далекие отсюда скалы.
     Он пошатнулся, этот бессмертный великан, сила которого не знала себе равных во всех известных мне мирах. Он выронил свой чудовищный меч, и гигантское лезвие, плашмя ударившись о поверхность пустыни, взметнуло высокую волну песка.
     Он падал медленно, словно рушилась гора после землетрясения. Сначала он опустился на колени и, опершись руками о землю, еще раз попытался подняться, но это ему не удалось, и тогда тяжкий стон боли и отчаяния потряс пустыню. И шепот... Или, может быть, крики в беспорядке побежавших со всех сторон черных...
     - Пал Аристарх! Аристарх убит! Спасайтесь!
     Они бежали мимо меня, волна за волной, роняя оружие, срывая с себя доспехи. Их никто не преследовал. Некому было это делать - на поле смерти уже не осталось живых.
     Целую вечность я стоял неподвижно, скованный ужасом. Солнце всходило и садилось за горизонтом, превратились в прах тела погибших, в рыжую пыль обратилась сталь, а я все стоял, не в силах пошевелиться. Так вот как оно было... Теперь я знал. И когда наконец я вновь обрел способность двигаться - любопытство, это странное человеческое свойство, помогло мне преодолеть ужас и приблизиться к тому, что некогда было головой черного великана. Я хотел знать, что за волшебный предмет сокрушил эту неслыханную мощь, я хотел его видеть...
     Да и не осталось у меня теперь иной цели... Я давно перешел черту, за которой уже не было выхода из этого мира гибели.
     Мне было страшно прикоснуться к мертвым костям, и все же я заставил себя это сделать. Меня словно ударило разрядом ледяной энергии, движения замедлились, и боль медленно растекалась по всему телу, но я все еще полз вперед и вверх...
     Там был не меч и не топор - нечто другое. Оружие, которого я никогда не встречал. Пять или шесть коротких, сантиметров по сорок лезвий были соединены вместе своими рукоятками. Собственно, рукояток не было. Их заменила одна круглая пластина. Было непонятно, как таким оружием пользоваться. Но безумное желание завладеть этим волшебным предметом уже охватило меня. Он не должен был оставаться в этой мертвой пустыне. Не для того ковали его нечеловеческие руки в стенах золотого замка... Откуда я это знал? Почему до сих пор не бежал прочь? Чья воля, прорвавшаяся из-за пределов смерти, руководила мной? Этого я не знал, но, как в трансе, продолжал осуществлять свое безумное намерение.
     Оружие засело в черепе так глубоко, что, даже повиснув на нем всей тяжестью своего тела, я не смог расшатать его и уж тем более выдернуть его оттуда.
     Требовался какой-то инструмент. И мне не осталось ничего другого, как спрыгнуть вниз, подобрать валявшийся рядом обломок секиры и вновь проделать свой смертельно опасный путь к глазницам мертвого черепа.
     Ударов тока больше не повторялось, видимо, и одного было вполне достаточно. Я вспомнил о проклятье древних фараонов, погубившем всех исследователей, вскрывавших их гробницы. Здесь передо мной притаилось зло, масштабы которого были несравнимы с магией земных фараонов. Что, если проклятие черного витязя поразило меня вместе с этим странным ударом тока? Ведь зло такой силы не могло исчезнуть полностью, что-то должно было остаться... Я постарался отбросить эти мысли, забыть о них и яростно начал врубаться в череп, освобождая из векового плена оружие белого витязя.
     Вот когда слова старинной песни обрели для меня свой прямой роковой смысл... Мгновения... Они свистят, как пули у виска... Давно прошло время, когда я мог вернуться в свой мир, - я оставался в пустыне и теперь уже, похоже, навсегда...
     Но, несмотря на отчаяние, охватившее меня, на жару, на пот, застилавший глаза, на жажду, сжигавшую мои внутренности, на проклятие черного витязя, которое наверняка должно было покарать того, кто потревожит его могилу... Несмотря на все это, я лишь удвоил свои усилия, решив закончить дело, которое начал, вопреки судьбе, вопреки логике и здравому смыслу.
     Когда сверкающий круг лезвий наконец поддался моим усилиям и впервые покачнулся в своем костяном ложе, я услышал шорох, почему-то заставивший меня еще раз, несмотря на жару, покрыться холодным потом.
     Может быть, оттого, что звук шел извне и нес в себе смертельную угрозу, гораздо более реальную, чем жара, жажда и все иллюзорные картины битвы, восстановленные моим воображением. Наверно, это было предчувствие. Что-то обязательно должно было случиться. Тот, кто осмелился поднять руку на останки черного витязя, будет наказан. Здесь наверняка должны были остаться стражи, охраняющие его могилу... И наконец я их заметил.
     Четыре узкие, длинные тени приближались ко мне с разных сторон. В первое мгновение я принял их за собак. По размеру, во всяком случае, они напоминали именно собак. Но в следующее мгновение я увидел их длинные морды, похожие на морды муравьедов и заканчивавшиеся узкой и длинной пастью, утыканной мелкими острыми зубами. Их были сотни, этих зубов, расположенных в несколько рядов.
     Движение вертлявых узких тварей напоминало движение змей - их тела зигзагообразно извивались при каждом шаге шести пар коротких, приспособленных к песку лап. Я заметил их слишком поздно, - путь к отступлению был для меня уже отрезан. Впрочем, это не имело особого значения, я ни на секунду не сомневался в том, что на ровной местности они сразу же настигнут меня. Теперь же, по крайней мере, моя спина была защищена мертвой громадой черепа.
     Сжимая в руках свой инструмент, вновь превратившийся в оружие, я обреченно ждал нападения, собираясь подороже продать свою жизнь. Но твари почему-то медлили. Остановившись на расстоянии броска, они застыли неподвижно, пристально разглядывая меня бусинками блестящих глаз, расположенных вдоль верхней челюсти.
     И тут я это услышал... Конечно, это был не звук, а уже знакомый, похожий на шелест песка голос, звучавший у меня в мозгу.
     - Как ты думаешь, он съедобен?
     - Конечно, съедобен. Он пахнет человечиной.
     - Тогда почему он ковыряется в костях? Может быть, он питается костями, как лорхи? Лорхи несъедобны! Я ненавижу даже их запах!
     - Говорю тебе, он не пахнет лорхами!
     - Он не выглядит опасным.
     - Все же будьте осторожны, следите за его руками, он все-таки может оказаться опасным.
     Этот шепот несколько приободрил меня. Телепатические импульсы их простеньких мыслей сказали мне, что к мистическим стражам эти твари не имели отношения. Скорее всего, это были просто шакалы этого мира.
     Через секунду тела двух из них превратились в стремительно летящие ко мне тени. Две другие твари благоразумно ждали, чем закончится нападение их собратьев. Я сжался, стараясь стать как можно меньше и выставив перед собой обломок секиры и заржавленный меч.
     Как хотелось бы мне в эти последние мгновения остановить время, заставить его работать на себя, но ничего не происходило. Мои реакции не ускорились и остались реакциями обычного человека. Вместо того чтобы прислушаться к советам учителя, я отправился в эту экспедицию, на верную смерть.
     Додумать эту мысль мне помешала дикая боль. Одна из тварей, успешно избежав обоих лезвий, которыми я пытался прикрыться, вцепилась мне в плечо и повисла на мне, не разжимая намертво сомкнувшихся челюстей. Зато вторая, наткнувшись на секиру, рухнула на песок, и, каж