тетом  примерно  0,24.  И  будет  хуже.
Видите коричневую окраску слева?  Это  постепенно  разрушается  мускульная
ткань, в ней накапливаются яды. А месяца через четыре вас  наверняка  ждет
катаракта.
     Я не мог разглядеть  того,  о  чем  она  говорила,  но  сделал  такую
гримасу, как будто мог.
     - Но на это-то время его хватит?
     Она злорадно ухмыльнулась.
     - Вы  что,  ждете  гарантии  на  полгода?  Извините,  но  я  не  член
Венерианской Медицинской Ассоциации. Но если с  юридической  точки  зрения
это ни к чему не обязывает, я думаю,  с  уверенностью  могу  сказать,  что
такое время он - может быть - и прослужит.
     - Ну, в твоем положении нужно быть осторожным, ведь так?
     - Это не лишнее. Нам, будущим медикам, всегда следует опасаться исков
за недобросовестную работу. Нагнитесь, я вам его вставлю.
     - Я задавал себе вот какой вопрос: безопасно ли будет с  этим  глазом
отправиться в пустыню на четыре недели?
     - Нет, - тут же ответила она, и я ощутил груз разочарования.  -  Нет,
если вы отправляетесь один.
     - Понимаю. Но как ты думаешь, глаз выдержит?
     - Ну, конечно. Но вы - нет. Поэтому-то вы и собираетесь  принять  мое
заманчивое предложение и позволить мне быть вашим проводником в пустыне.
     Я фыркнул.
     - Ты так думаешь? Извини, но  это  будет  экспедиция  в  одиночку.  Я
планировал так с самого начала. Вот почему я и стал охотиться за  камнями:
чтобы побыть одному. - Я выудил из кармана электронную кредитную карточку.
- Ну а теперь, сколько я тебе должен?
     Она не слушала меня,  а  сидела  с  грустным  видом,  подперев  рукой
подбородок.
     - Он отправляется в путешествие, чтобы  побыть  одному,  ты  слышала,
Малибу? - Выдра взглянула на нее со своего места на полу.  -  А  взять,  к
примеру, меня; я-то знаю, что такое быть одной. Толпы и большие  города  -
вот чего я жажду. Так, старый приятель? - Выдра продолжала смотреть на нее
и, видно, готова была согласиться с чем угодно.
     - Наверное, да, - сказал я. - Сотня  устроит?  -  Это  была  примерно
половина того, что взял бы дипломированный медик; но, как я и  говорил,  с
деньгами у меня делалось туговато.
     - Вы не собираетесь позволить мне быть вашим  проводником?  Это  ваше
последнее слово?
     - Нет. Последнее. Послушай, дело не в тебе, просто...
     - Я знаю. Вы хотите быть в одиночестве. Денег не надо. Пошли, Малибу.
- Она встала и направилась к двери. Затем обернулась.
     - Увидимся, - сказал она и подмигнула.


     Для того, чтобы понять смысл этого  подмигивания,  много  времени  не
потребовалось. С третьего или четвертого раза я способен понять очевидное.
     Дело было в том, что для  людей  в  Просперити  оказалось  достаточно
забавным увидеть среди себя туриста. Во всем городе не было  ни  агентства
по прокату, ни гостиницы. Об этом я подумал, но  не  предвидел  того,  что
окажется чересчур трудным найти кого-нибудь, кто за  приемлемую  для  него
цену сдаст напрокат свой воздушный велосипед. Для этой цели  я  приберегал
порядочную сумму, на случай вымогательских запросов.  Я  был  уверен,  что
жителям явно захочется обобрать туриста.
     Но этого не произошло. Почти у каждого были велосипеды, и все, у кого
они были, не собирались сдавать его напрокат. В  них  нуждались  все,  кто
работал вне города - а это были все - и раздобыть их было трудно. Грузовые
рейсы были такими  же  случайными,  как  и  пассажирские.  И  всякий,  кто
отказывал мне, давал полезный совет. Как я и сказал, после четвертого  или
пятого такого совета я снова оказался на площади городка. Она сидела  там,
как и в первый раз, болтая ногами  в  бассейне  фонтана.  Малибу,  похоже,
водосток не надоедал никогда.
     - Да, - сказала она, не поднимая глаз. - Так  уж  получилось,  что  я
могу сдать напрокат воздушный велосипед.
     Я был разъярен, но приходилось сдерживаться. Она держала меня под тем
самым дулом из присловья.
     - А ты всегда слоняешься здесь? - спросил  я.  -  Люди  советуют  мне
поговорить о велосипеде с тобой, и искать тебя здесь, как будто твое имя и
фонтан пишутся через дефис. А чем ты еще занимаешься?
     Она уставилась на меня надменным взором.
     - Я чиню глаза глупым туристам. Кроме того, тела всем в городе - лишь
вдвое дороже, чем это обошлось бы им в Последнем  Шансе.  И  я  делаю  это
чертовски хорошо, хотя  эти  типы  будут  последними,  кто  это  признает.
Наверняка мистер Ламара из билетной кассы рассказал  вам  гнусную  ложь  о
моем умении. Им оно неприятно, поскольку я пользуюсь  тем,  что  иначе  им
пришлось бы тратить время и деньги для того, чтобы добраться до Последнего
Шанса и платить лишь вздутую цену, а не ужасающую, как мне.
     Мне пришлось улыбнуться, хотя я был уверен, что мне самому  предстоит
сделаться жертвой некоей ужасающей цены. Дельцом она была крутым.
     Я обнаружил, что спрашиваю ее: "Сколько тебе лет?" И чуть не прикусил
язык. Последнее, что захочется обсуждать гордому и независимому ребенку  -
это его возраст. Но она удивила меня.
     - В чисто хронологическом смысле - одиннадцать земных лет.  Это  чуть
больше шести ваших. А согласно настоящему, внутреннему  времени,  у  меня,
разумеется, возраста нет.
     - Разумеется. Так как насчет велосипеда?...
     - Разумеется. Но я уклонилась от вашего предыдущего вопроса. То,  что
я делаю помимо того, что сижу здесь, несущественно, поскольку, сидя здесь,
я созерцаю вечность. Я погружаюсь в собственный  пуп  в  надежде  познать,
какова истинная глубина женского лона. Короче, я делаю упражнения йоги.  -
Она задумчиво посмотрела на свою любимицу. - Кроме того, это  единственный
бассейн на расстоянии в  тысячу  километров.  -  Она  ухмыльнулась  мне  и
нырнула в воду. Она прорезала ее как  лезвие  ножа  и  помчалась  к  своей
выдре, которая от  счастья  залилась  лаем.  Когда  в  середине  бассейна,
неподалеку от струй и водопадов она вынырнула, я обратился к ней.
     - А как насчет велосипеда?
     Она  приложила  ладонь  к  уху,  хотя  между  нами  было  лишь  около
пятнадцати метров.
     - Я спросил, как насчет велосипеда?
     - Я не слышу вас, - продекламировала она. -  Вам  придется  добраться
сюда.
     Я вошел в воду, ворча про себя. Я понимал, что ее  цена  деньгами  не
ограничится.
     - Я не умею плавать, - предупредил я.
     - Не беспокойтесь, повсюду не намного глубже, чем здесь. - Вода  была
мне по грудь. Я брел по воде до тех пор, пока мне не  пришлось  встать  на
цыпочки, затем схватился за торчащий завиток фонтана, подтянулся и  уселся
на мокрый венерианский мрамор. По моим ногам стекала вода.
     Эмбер сидела у нижнего конца водостока, шлепая ногами  по  воде.  Она
опиралась спиной о гладкий камень. Вода,  которая  растекалась  по  камню,
образовывала дугообразную струйку над  ее  макушкой.  Капли  ее  падали  с
павлиньих перьев на голове Эмбер. И снова она  вынудила  меня  улыбнуться.
Если бы обаянием можно было торговать, она могла бы сделаться богатой.  Но
о чем я говорю? Все торгуют лишь обаянием, в том или ином смысле. Мне надо
было взять себя в руки, прежде чем она попытается продать мне  северный  и
южный полюса.  Моментально  я  смог  снова  видеть  ее  корыстной,  хитрой
маленькой побродяжкой.
     - Миллиард солнечных марок в час, и ни грошом  меньше,  -  произнесла
она своим милым маленьким ртом.
     Обсуждать такое предложение смысла не было.
     - Ты вытащила меня сюда, чтобы я услышал это? Ну, я  разочаровался  в
тебе. Я не думал, что ты любишь дразниться, совсем не думал. Я думал,  что
мы смогли бы поговорить по-деловому. Я...
     - Ну,  если  это  предложение  не  подходит,  попробуйте  вот  такое:
бесплатно - не считая кислорода, воды и пищи.
     Ну конечно, где-то должна была быть зацепка.  Во  взлете  интуиции  -
космического масштаба, достойном  Эйнштейна,  я  понял,  в  чем  она.  Она
увидела, что я понял, и что мне  это  не  понравилось,  и  ее  зубы  снова
сверкнули. Мне оставалось лишь задушить ее или ей улыбнуться. Я улыбнулся.
Я не знаю, как ей это удавалось, но она умела заставлять своих противников
испытывать к ней симпатию даже тогда, когда она их надувала.
     - Ты веришь в любовь с  первого  взгляда  -  спросил  я  ее,  надеясь
застать врасплох. Не тут-то было.
     - В лучшем случае, это сентиментальные иллюзии, - сказала  она.  Нет,
равновесия вы меня не лишили, мистер...
     - Кику.
     - Мило. Это марсианское имя?
     - Наверное, да. Я никогда об этом не думал.  Я  не  богат,  Эмбер.  -
Конечно, нет. Иначе вы не попали бы в мои руки.
     - Тогда почему тебя так тянет ко мне? Почему ты настолько  стремишься
отправиться со мной, хотя все, чего я хочу - это  нанять  твой  велосипед?
Если бы я был настолько очарователен, то наверняка бы это заметил.
     - Ну, я не знаю, произнесла она, подняв бровь. - В  вас  есть  нечто,
что я  нахожу  совершенно  завораживающим.  Даже  таким,  против  чего  не
устоять. - Она притворилась, что теряет сознание. - А ты не хочешь сказать
мне, что же это?
     Она покачала головой.
     - Пусть это пока что останется моей маленькой тайной.
     Я начал подозревать, что привлекают ее во мне очертания моей  шеи,  -
такие, что можно вонзить зубы и выпить кровь. Я решил  пока  оставить  эту
тему. Может быть, в последующие дни она расскажет  мне  больше.  Поскольку
похоже было на то, что таких совместно проведенных дней будет немало.
     - Когда ты будешь готова отправляться?
     - Я собрала  вещи  сразу,  как  только  починила  ваш  глаз.  Давайте
отправляться.


     Венера пугает. Я думал и думал о ней, и это лучший способ ее описать.
     Пугает она отчасти тем, как вы ее видите. Ваш правый глаз - тот,  что
воспринимает так называемый видимый  свет  -  позволяет  вам  видеть  лишь
небольшой кружок, освещенный вашим ручным фонариком. Иногда вдалеке  видно
зарево от расплавленного металла, но оно слишком тускло, чтобы  что-нибудь
разглядеть с его помощью. Ваш инфраглаз  пронзает  эти  тени  и  дает  вам
размытую картину того, что фонарик не освещает, но я едва ли не  предпочел
бы быть слепым.
     Четкого способа описать, как это различие  действует  на  ваш  разум,
нет. Один глаз говорит вам, что начиная с какой-то точки  все  в  тени,  а
другой показывает, что же находится в этой тени. Эмбер говорит, что  через
некоторое время ваш мозг может соединить эти две картины вместе с такой же
легкостью, как и при обычном бинокулярном зрении. Я этого так и не достиг.
Все время, пока я был там, я пытался согласовать эти две картины.
     Мне не нравится стоять на дне чаши диаметром в тысячу километров: это
то, что вы видите. Как бы высоко вы ни забрались и как бы далеко ни  ушли,
вы все еще стоите на дне этой чаши. Если  я  правильно  понял  Эмбер,  это
как-то объясняется искривлением лучей света в плотной атмосфере.
     А потом еще Солнце. Когда я был там, стояла ночь, так что Солнце было
сплющенным эллипсом, висевшим над самым горизонтом  на  востоке,  где  оно
село давным-давно. Не просите меня объяснить это. Все, что я  знаю  -  это
то, что Солнце на Венере никогда не  заходит.  Никогда  -  где  бы  вы  ни
находились. Оно просто сжимается в высоту и растягивается в ширину, до тех
пор, пока не растекается к северу или югу - в зависимости от того, где  вы
находитесь - становясь плоской яркой линией света до тех пор,  пока  снова
не начинает стягиваться к западу, где и взойдет через несколько недель.
     Эмбер говорит, что на экваторе оно на долю секунды делается кругом  -
когда оказывается буквально у вас  под  ногами.  Как  огни  на  чудовищном
стадионе. Все это происходит  на  краю  чаши,  в  которой  вы  находитесь,
примерно десятью градусами выше теоретического  горизонта.  Это  еще  одно
следствие рефракции.
     Вашим левым глазом вы  его  не  видите.  Как  я  уже  сказал,  облака
задерживают практически весь видимый свет. Оно видно вашему правому глазу.
Цвет его я назвал бы инфрасиним.
     Тихо. Вам начинает не хватать звука собственного дыхания и,  если  вы
слишком много об этом думаете, то начинаете задавать себе  вопрос,  почему
вы не дышите. Вы, конечно,  знаете;  за  исключением  ромбовидного  мозга,
которому это  совсем  не  нравится.  Вашей  вегетативной  нервной  системе
безразлично, что ваше венерианское легкое по крохам подает кислород  прямо
вам в кровь; эти нервные цепи не предназначены, чтобы  понимать  что-либо;
они примитивны и с большой опаской относятся  к  усовершенствованиям.  Так
что  меня  преследовало  чувство,   что   я   задыхаюсь;   наверное,   это
продолговатый мозг сводил со мной счеты.
     Я также порядком беспокоился насчет температуры и давления. Знаю, что
это глупо. Если бы на мне не было  костюма,  Марс  убил  бы  меня  так  же
успешно, и притом гораздо медленнее и болезненнее. А если  бы  мой  костюм
отказал здесь, я сомневаюсь, что почувствовал бы что бы то  ни  было.  Это
была  лишь  мысль  о  том  невероятном  давлении,  которое  удерживало   в
нескольких миллиметрах от моей непрочной кожи лишь силовое поле, которого,
физически говоря, там даже не было. Или  так  говорила  мне  Эмбер.  Может
быть, она пыталась вывести меня из  себя.  Я  имею  ввиду,  что  магнитные
силовые линии нельзя потрогать, но ведь они там были, разве нет?
     Я гнал эти мысли прочь. Со мной была Эмбер, а она эти вещи знала.
     А то, что она не могла мне удовлетворительно объяснить, так  это  то,
почему у воздушного велосипеда нет мотора. Я много думал  об  этом,  когда
сидел в его седле и изо всех сил крутил педали, а смотреть мне было не  на
что, кроме как на ягодицы Эмбер, скрытые под серебристого цвета костюмом.
     Ее велосипед был тандемом, так что на нем были  четыре  сиденья:  два
для нас и два для наших тянучек. Я сидел позади Эмбер, а тянучки  на  двух
сиденьях справа от нас.  Поскольку  они  копировали  движения  наших  ног,
прилагая в точности ту  же  силу,  что  и  мы,  у  нас  получалось  четыре
человеческих силы.
     - Мне нипочем не понять, - сказал я в первый день нашего путешествия,
- почему оказалось чересчур трудным поставить на  эту  штуку  двигатель  и
использовать для него часть лишней энергии из наших рюкзаков.
     -  Ничего  трудного  в  этом  не  было,  лентяй,  -  сказала  она  не
оборачиваясь. - Я, как будущий медик, тебе советую: для тебя  так  гораздо
лучше. Если ты будешь пользоваться своими мускулами, то проживешь  гораздо
дольше. Это поможет тебе чувствовать себя здоровее и избегать  лап  жадных
медиков. Уж я-то знаю. Половина моих трудов состоит в том,  чтобы  удалять
излишки жира с дряблых ягодиц и выковыривать варикозные вены из ног.  Даже
здесь ноги служат людям не больше двадцати лет, а потом их надо менять  на
новые. Это чистой воды расточительство.
     - Я думаю, мне следовало их поменять перед нашим путешествием. Я  уже
почти готов. Может быть, на сегодня хватит?
     Она хмыкнула, но нажала кнопку, чтобы выпустить часть  горячего  газа
из шара над нашими головами. Рулевые лопасти,  находившиеся  по  бокам  от
нас, опустились, и мы начали медленную спираль вниз.
     Мы приземлились на дне чаши - это было мое первое впечатление  такого
рода, потому что все остальное время я видел Венеру с воздуха и  это  было
не так заметно. Я стоял, смотрел на чашу и почесывал  голову,  пока  Эмбер
включала палатку и отключала шар.
     Венерианцы почти для всего используют нулевые поля. Вместо того чтобы
попытаться  строить  сооружения,  которые  выдержат  огромные  давление  и
температуру, они просто окружают все нулевым полем, и все. Шар  велосипеда
представлял собой лишь стандартное поле круглой формы  с  разрывом  внизу,
где устанавливался нагреватель воздуха. Корпус велосипеда  защищало  такое
же поле, что и нас с Эмбер - заканчивающееся на определенном расстоянии от
поверхности. Поле палатки было полусферой с плоским полом.
     Это многое упрощало. Например, герметичные тамбуры. Мы просто вошли в
палатку. Поля наших костюмов исчезли, когда их поглотило поле палатки. Для
того, чтобы выйти, нужно просто снова пройти сквозь  стену  и  вокруг  вас
образуется костюм.
     Я плюхнулся на пол и  попытался  выключить  свой  ручной  фонарик.  К
своему удивлению, я обнаружил, что выключать  его  нечем.  Эмбер  включила
костер и заметила мое изумление.
     - Да, это расточительно, -  согласилась  она.  -  В  венерианце  есть
что-то такое, что он просто не терпит выключать свет. На всей  планете  не
найти ни одного выключателя. Вы, может быть, не поверите, но несколько лет
назад я была просто ошарашена, когда о них узнала. Мысль о подобном мне  и
в голову не приходила. Видите, насколько я провинциалка?
     Слова эти совершенно были непохожи на нее. Я пытался прочесть  на  ее
лице причину, которая их вызвала, но не смог обнаружить ничего. Она сидела
перед костром с Малибу на коленях и перебирала свои перья.
     Я  жестом  указал  на  костер,  который  был  прекрасно   выполненной
голограммой - с потрескивающими, стреляющими поленьями, под  которыми  был
скрыт обогреватель.
     - Ну разве это не странно? Почему ты не захватила с собой причудливый
дом, вроде городских?
     - Мне нравится огонь. И не нравятся фальшивые дома.
     - А почему?
     Она пожала плечами. Думала она о чем-то другом. Я  попытался  сменить
тему.
     - А твоя мать не возражает  против  того,  чтобы  ты  отправлялась  в
пустыню с незнакомцами?
     Она бросила на меня взгляд, смысл которого я не понял.
     - Откуда я знаю? Я с ней не живу. Я эмансипирована. Думаю, что она  в
Венусбурге.
     Очевидно, я задел больное место, так что продолжал я с осторожностью.
     - Столкновение личностей?
     Она снова пожала плечами, не желая говорить об этом.
     - Нет. Ну, в каком-то смысле - да. Она  не  захотела  эмигрировать  с
Венеры. Я хотела улететь, а она - остаться. Наши  интересы  не  совпадали.
Так что мы обе пошли своей дорогой. Я зарабатываю себе на билет.
     - И насколько ты близка к цели?
     - Ближе, чем вы думаете. - Похоже, она  мысленно  взвешивала  что-то,
оценивая меня. Когда она изучала мое  лицо,  мне  казалось,  что  я  слышу
скрежет  механизма  и  звон  колокольчика  кассового  аппарата.  Затем   я
почувствовал, что снова заработало обаяние, как будто щелкнул один из этих
несуществующих выключателей.
     - Понимаете, я достаточно близка к тому, чтобы покинуть Венеру. Через
несколько недель меня здесь  уже  не  будет.  Как  только  мы  вернемся  с
несколькими лопающимися камнями. Потому что вы собираетесь удочерить меня.
     Я думаю, что начал привыкать к ней.  Потрясения  я  не  испытал,  ибо
ничего подобного не ожидал услышать. У меня были какие-то  мысли  об  этих
камнях. Она, как и я, найдет несколько  штук,  продаст  и  купит  билет  с
Венеры, так, что ли?
     Конечно, это было глупо. Для того, чтобы добыть эти камни,  я  ей  не
был нужен. Проводником была она, а не я, и велосипед  был  ее.  Она  могла
добыть столько камней, сколько хотела, и, вероятно, они у  нее  уже  были.
Так что в ее плане должно было быть что-то  связанное  со  мной  лично;  в
городе я знал об этом, но позабыл. Она чего-то хотела от меня.
     - Тогда почему тебе надо было отправляться со мной?  Что  за  роковое
увлечение? Я не понимаю.
     - Ваш паспорт. Я  влюблена  в  ваш  паспорт.  В  графе  "Гражданство"
написано:  "Марс".  В  графе  "Возраст",  скажем,   ну...   приблизительно
"Семьдесят три".
     Она ошиблась лишь на год, хотя выгляжу я лет на тридцать.
     - Ну так и что?
     - А то, мой дорогой Кику,  что  вы  находитесь  на  планете,  которая
нащупывает дорогу в каменный  век.  Средневековой  планете,  мистер  Кику,
которая установила, что совершеннолетие наступает в тринадцать лет - цифра
нелепая и произвольная,  как  вы,  я  уверена,  согласитесь.  Законы  этой
планеты указывают, что не  достигшие  этого  возраста  лишены  неких  прав
свободных  граждан.  Среди  них  -  свобода,  стремление  к