е. Именно поэтому вы относительно  легко  избавились
от чувства горя, когда  поняли,  что  Патриция  жива.  Однако  последствия
нервного шока еще не устранены полностью.  -  Наступило  непродолжительное
молчание,  потом  Машина  вновь  заговорила,  и  в  ее  голосе  неожиданно
проскользнули нотки грусти. - Я - всего лишь неподвижный мозг, и не совсем
ясно представляю себе, что происходит в дальних уголках нашей планеты.  Вы
будете удивлены и  разочарованы,  но  я  могу  лишь  гадать,  какие  планы
вынашивают те или иные люди.
     - Но хоть что-нибудь вам известно? - спросил Госсейн.
     - Вы играете большую роль в осуществлении этих планов,  но  не  знаю,
какую именно. Я советую вам обратиться к психиатру и сфотографировать кору
головного мозга, иначе я не могу вынести никакого определения. Больше  мне
нечего вам сказать. До свидания, до завтра.
     Раздался щелчок, и дверь автоматически  открылась.  Госсейн  вышел  в
коридор, помедлил, потом направился  к  выходу,  пробираясь  сквозь  толпу
людей.
     Он оказался на мощеном бульваре. К северу, примерно в четверти  мили,
в геометрическом порядке стояли здания,  а  дальше  -  дворец  Президента,
окруженный деревьями и клумбами цветов.
     Он был невысок, и зеленый фон очень красиво оттенял  его  благородные
архитектурные линии. Но Госсейну было не до того.  Мозг  его  рассчитывал,
обдумывал,  сопоставлял  факты.  Там  жили  президент  Харди  и  его  дочь
Патриция, и их причастность к происходящему не вызывала сомнений.  Но  для
чего внушать ему, что он женат на покойнице? Это  казалось  бессмысленным.
Не подвернись Нордегг, все равно любой детектор лжи в отеле тут  же  вывел
бы его на чистую воду.
     Госсейн повернулся и пошел обратно в город. Он перекусят в  небольшом
ресторанчике у реки, попросил принести телефонный  справочник  и  принялся
листать пожелтевшие страницы. Он знал имя нужного ему человека и наткнулся
на него почти сразу же.

                     ЭНРАЙТ, ДЭВИД ЛЕСТЕР, психолог
                       709 Дом Искусства Медицины

     Энрайт написал насколько книг, которые рекомендовались для  прочтения
каждому желающему выдержать более чем десятидневное испытание Игр.  Читать
их было одним насаждением,  и  Госсейн  тут  же  вспомнил  ясность  мысли,
внимательное отношение к слову, широту интеллекта автора  и  то  понимание
неразрывной связи, полного единения  тела  и  мозга,  которые  сквозили  в
каждой строчке.
     Захлопнув справочник, Госсейн вышел  на  улицу.  Он  чувствовал  себя
легко и спокойно. В нем пробудилась надежда. Он не забыл книг Энрайта,  а,
значит, в амнезии не было ничего страшного. Знаменитый врач вылечит его  в
два счета.
     - Доктор Энрайт принимает только по предварительной записи, - объявил
секретарь в приемной. - Приходите через три дня, в 14:00. Я могу  выделить
вам один час, однако вы должны  заранее  оплатить  счет  в  двадцать  пять
долларов.
     Госсейн отсчитал деньги, взял расписку и ушел.  Он  не  огорчился:  к
хорошему врачу все еще трудно было попасть, так как  больное  человечество
только-только начинало постигать мир нуль-А концепции.
     Вновь очутившись на улице, он с любопытством  посмотрел  на  один  из
самых  мощных  автомобилей,  который  ему  когда-либо  доводилось  видеть.
Сверкая в лучах послеполуденного солнца, огромная машина пронеслась мимо и
остановилась футах в ста от поребрика. Человек в ливрее, сидевший рядом  с
шофером, быстро выскочил на панель и открыл заднюю дверцу.
     Из автомобиля вышла Тереза Кларк. Темное  вечернее  платье  почти  не
худило ее, но лицо казалось чуть  полнее  и  не  таким  загорелым.  Тереза
Кларк! Имя, потерявшее всякий смысл на фоне сверкающего великолепия.
     - Кто это? - спросил Госсейн стоявшего рядом мужчину,  заранее  зная,
какой последует ответ.
     Тот посмотрел на него, удивленно приподняв брови.
     - Патриция  Харди,  дочь  президента.  Насколько  я  понимаю,  полная
неврастеничка. Посмотрите на ее машину в форме огромного бриллианта...
     Госсейн  отвернулся,  перестав  слушать.  Он  совсем  не  хотел  быть
узнанным, пока не решит, как вести себя дальше. Нелепо было  предполагать,
что ночью она опять придет на заброшенную стоянку к совершенно незнакомому
ей человеку.
     Но она пришла.
     Госсейн спрятался в тени, задумчиво глядя на туманную фигуру девушки.
Он выбрал удачное место. Она стояла к нему спиной и даже не подозревала  о
его присутствии. Он допускал мысль, что  попал  в  ловушку,  хотя  заранее
тщательно исследовал весь квартал и не обнаружил  ничего  подозрительного.
Но он рискнул, не колеблясь ни  секунды.  Эта  девушка  была  единственной
ниточкой к тайне, которую он сам не мог разгадать, Госсейн с  любопытством
наблюдал за ней, насколько позволяла сгущающаяся темнота.
     Вначале она сидела, подоткнув под себя правую ногу. В течение  десяти
минут она переменила позу пять  раз.  Дважды  она  привставала  на  месте,
чертила на траве пальцем какие-то фигуры и одни раз вынула  портсигар,  но
тут же бросила его назад в сумочку, так и не закурив. Время от времени она
покачивала головой,  как  бы  споря  сама  с  собой,  пожимала  плечами  и
складывала руки на груди, вздрагивая от холода;  три  раза  она  явственно
вздохнула и примерно минуту сидела, не шевелясь.
     Прошлой ночью Тереза Кларк  так  не  нервничала.  Вернее,  совсем  не
нервничала, если не считать того эпизода, когда она прикинулась испуганной
преследующими  ее  бандитами.  Ожидание,  решил  Госсейн.   Она   привыкла
находиться в обществе и  управлять  людьми,  а  оставшись  в  одиночестве,
просто потеряла терпение.
     Что сказал о  ней  мужчина  сегодня  утром?  Неврастеничка.  Да,  вне
всякого сомнения. Кроме того,  в  детстве  она  явно  не  получила  нуль-А
воспитания, необходимого для  развития  определенных  умственных  навыков.
Почему это  могло  произойти  в  семье  такого  цельного  и  просвещенного
человека, как президент Харди, оставалось для Госсейна загадкой. Но как бы
то ни  было,  таламус  полностью  контролировал  ее  поступки.  Он  бы  не
удивился, узнав, что у нее бывают нервные срывы.
     Стало совсем темно, но он продолжал наблюдать за  ней.  Через  десять
минут она встала, потянулась, потом вновь уселась на землю. Сняв  туфли  и
повернувшись на бок, она легла на траву лицом к Госсейну. И увидела его.
     - Все в порядке, - мягко заверил ее Госсейн. - Это я.  Вы,  наверное,
услышали мои шаги.
     Он говорил, не думая, лишь бы успокоить девушку,  которая  вздрогнула
от неожиданности и подскочила на месте.
     - Вы меня напугали, - сказала она.
     Но голос ее был спокоен и тих, и он вновь подумал  о  том,  насколько
четко таламус контролирует ее эмоции. Он опустился рядом с ней  на  траву,
вдыхая в себя ароматы ночи. Вторые сутки Игр! Трудно поверить. Издалека до
него доносился городской шум: тихий, слабый, ничем не угрожающий. Куда  же
подевались грабители и воры? Может  быть,  годы  и  общая  образовательная
система уменьшили их число и от бандитов остались лишь страшные легенды да
несколько изгоев, которые грабили ночами беспомощных людей? Да  нет,  вряд
ли.  Преступников,  конечно,  стало  меньше,  и  когда-нибудь  они  вообще
исчезнут, но  мозг  оставшихся  пока  что  приспосабливается  к  структуре
изменяющейся вокруг Вселенной. И где-то строили планы насилия и  приводили
их в исполнение. Где-то? Может быть, здесь.
     Госсейн посмотрел на девушку. Затем мягко  заговорил.  Он  описал  ей
свое положение, рассказал, как  его  выгнали  из  гостиницы,  об  амнезии,
ложной памяти, нелепой уверенности в том, что был женат на Патриции Харди.
"А затем, - более резко добавит он, - выяснилось, что она не только  жива,
но к тому же еще и дочь президента".
     - Правда ли, - спросила Патриция, - что все психологи,  к  одному  из
которых вы собираетесь обратиться, выдержали испытания Игр, отправились на
Венеру, а потом вернулись практиковать обратно на Землю? И что  кроме  них
никто другой не может быть психиатром или врачом смежной профессии?
     Госсейн никогда не задумывался об этом.
     - А ведь верно, - ответил он. - Учиться, конечно, может каждый, но...
     Внезапно  он  почувствовал  неистребимое  желание  как  можно  скорее
попасть на прием к доктору Энрайту. Как много нового сможет он  узнать!  И
тут же понял, что ему следует  быть  крайне  осторожным,  ведь  совершенно
непонятно, почему она, никак не отреагировав на его рассказ, вдруг  задала
совершенно неуместный вопрос. Выражение ее лица невозможно было разглядеть
в темноте.
     - Вы хотите сказать, что даже не подозреваете, кто вы такой на  самом
деле? - вновь прозвучал ее голос. - И не помните, как очутились в отеле?
     - Я знаю, что ехал в автобусе из Кресс-Вилледж до аэропорта в Ноледи,
- сказал Госсейн. - И совершенно отчетливо помню себя на борту самолета.
     - Вас там чем-нибудь кормили?
     Госсейн задумался. Мир, в который он сейчас пытался  проникнуть,  был
вымышленным, не существовал более, канул  в  прошлое.  Но  хоть  память  -
понятие  абстрактное,  она  тесно  связана   с   конкретными   физическими
действиями, и если они не производились, вывод ясен: он не завтракал и  не
обедал, пока не очутился в городе.
     - И вы действительно не представляете себе, в чем дело? -  продолжала
говорить девушка. - У вас нет ни цели, ни планов. Вы просто  живете,  сами
не зная зачем?
     - Да, - ответил Госсейн.
     И стал ждать.
     Молчание было долгим. Слишком долгим.  И  нарушила  его  не  девушка.
Кто-то навалился на него, прижимая  к  траве.  Туманные  фигуры  появились
из-за кустов. Ему удалось вскочить на ноги, откинуть первого из нападавших
в сторону. Ужас, сдавивший горло,  заставил  бороться  даже  тогда,  когда
множество рук держало его с такой силой, что всякое сопротивление казалось
бессмысленным.
     - Порядок, - произнес мужской голос. - Сажайте их в машины и  поехали
отсюда.
     Его кинули на заднее сиденье  просторного  седана,  и  Госсейн  успел
подумать, появились ли они в ответ на сигнал девушки? Или он стал  жертвой
обычных бандитов?
     Автомобиль резко рванулся вперед, и временно это  потеряло  для  него
всякое значение.



                                    4

                          Наука - не что иное, как здравый смысл и логика.
                                  Станислав Лещинский, король Польши, 1763

     Автомобили мчались по пустым улицам: два  впереди,  три  -  сзади.  В
одном из них была Патриция Харди, но как он ни старался,  ему  не  удалось
увидеть ее сквозь ветровое стекло или зеркальце заднего  обзора.  Впрочем,
сейчас это не имело значения. Присматриваясь к своим похитителям,  он  все
больше убеждался, что они не простые бандиты.
     Он задал вопрос человеку, сидящему справа. Ответа не последовало.  Он
повернулся налево.  Прежде,  чем  Госсейн  успел  произнести  хоть  слово,
мужчина сказал:
     - Нам запрещено разговаривать с вами.
     "Запрещено!" Значит,  еще  ничего  не  потеряно.  Госсейн  облегченно
откинулся на спинку сиденья. Через некоторое время они  резко  свернули  в
тоннель и минут пять неслись с бешеной скоростью, включив фары. Неожиданно
впереди забрезжил свет, и мягко выкатившись  в  полукруглый,  закрытый  со
всех сторон двор, машины замедлили ход, останавливаясь у больших дверей.
     Захлопали дверцы. Госсейн увидел девушку,  выбравшуюся  из  головного
автомобиля и направившуюся к нему.
     - Чтобы все стало ясно, - сказала она, - меня зовут Патриция Харди.
     - Да, - ответил Госсейн. - Я видел вас сегодня утром.
     Глаза ее расширились.
     - Глупец! - воскликнула она. - Зачем же вы пришли?
     - Я должен знать, кто я такой на самом деле.
     Видимо, в голосе его прозвучало отчаяние,  потому  что  тон  Патриции
смягчился.
     - Бедный дурачок, - сказала она. - Ведь именно сейчас они готовятся к
решительному шагу, и все отели полны соглядатаев и шпионов. То, что сказал
о вас детектор лжи, было доложено в ту же секунду. А они просто  не  могут
позволить себе рисковать. - Она замолчала, потом, поколебавшись, добавила:
- Вам остается лишь надеяться, что Торсон вами не заинтересуется. Мой отец
пытается  убедить  его  произвести  тщательное   обследование,   но   пока
безрезультатно.
     Бросив на него быстрый взгляд, она пробормотала  "Простите  меня"  и,
резко повернувшись, направилась к двери, открывшейся при прикосновении  ее
руки. На какое-то мгновение он увидел  ярко  освещенную  гостиную.  Прошло
минут десять. Затем из входа напротив  вышел  огромного  роста  мужчина  с
ястребиным  носом.  Остановившись  рядом  с   Госсейном,   он   иронически
улыбнулся.
     - Значит, вот кто представляет для нас грозную  опасность?  -  сказал
он.
     Не  обращая  внимания  на  оскорбительный  тон,  Госсейн  внимательно
посмотрел на стоящего перед ним гиганта, и внезапно до  него  дошел  смысл
сказанного. Он был уверен, что его попросят выйти из  машины.  Теперь  же,
откинувшись на сиденье, он задумался над услышанным: его считала  опасным!
С  какой  стати?  Гилберт  Госсейн  прошел  курс   нуль-А   обучения,   но
деятельность его мозга была  нарушена  амнезией.  Даже  если  он  выдержит
тридцатидневное испытание Игр, то отправится  на  Венеру  в  числе  тысячи
точно таких же людей. Чем он отличается от них?
     - Ах, молчание, - протянул мужчина с ястребиным носом. - Насколько  я
понимаю, нуль-А пауза. В любой момент мы  можем  ждать,  что  кора  вашего
головного мозга начнет контролировать затруднительное положение, в котором
вы очутились, и из ваших уст польются умные речи.
     Госсейн с любопытством посмотрел на него. Ироническая  усмешка  почти
исчезла, выражение лица было не таким жестоким, поза - расслаблена.
     - Я могу лишь предположить, - сказал Госсейн с жалостью в  голосе,  -
что вы провалились на Играх по всем показателям  и  поэтому  смеетесь  над
ними. Бедняжка!
     Гигант рассмеялся.
     - Пойдемте, - сказал он. -  Вас  ждет  сюрприз.  Кстати,  меня  зовут
Торсон, Джим Торсон. Я не боюсь представиться, ведь у вас  нет  ни  одного
шанса рассказать кому-нибудь о нашей встрече.
     - Торсон! - как эхо повторил Госсейн.
     Повинуясь жесту, он молча выбрался из машины и прошел в резную  дверь
здания, где жили президент Харди и его дочь Патриция.
     Самым серьезным  образом  он  начал  обдумывать  возможность  побега.
Только не сейчас. Еще  рано.  Даже  странно,  что  узнать  правду  о  себе
казалось ему важнее всего на свете.
     Длинный мраморный коридор привел их к большой дубовой  двери.  Торсон
толкнул ее, пропуская  Госсейна  вперед  и  чему-то  улыбаясь.  Стражники,
следовавшие за Госсейном, остались снаружи.
     В комнате было трое  человек,  среди  них  Патриция  Харди.  Один  из
мужчин, лет сорока пяти и довольно приятной наружности, сидел  за  столом.
Внешность второго невольно привлекала к себе внимание.
     С ним  произошел  несчастный  случай,  и  видом  своим  он  напоминал
чудовищного монстра. Странно было смотреть на руку и ногу из пластика,  на
спину в полупрозрачной оболочке.  Череп  казался  сделанным  из  дымчатого
стекла, даже без признаков ушных раковин. Два человеческих глаза  сверкали
из-под гладкого высокого купола. Если можно было так сказать, в чем-то ему
повезло. От глаз и ниже он сохранил человеческие  черты  лица:  нос,  рот,
подбородок, шею. Об остальном можно было лишь гадать, а  в  данный  момент
Госсейн думал о другом. Он наконец пришел к выводу, как ему  следует  себя
вести: чем смелее, тем лучше, и, глядя прямо на инвалида, произнес:
     - Какого черта?
     Монстр хохотнул басом. Потом заговорил глубоким, низким голосом:
     - Давайте считать меня неизвестной величиной, "X".
     Госсейн перевел взгляд на девушку.  Патриция  не  опустила  пред  ним
глаз, но щеки ее покрыл легкий румянец. Она успела переодеться в  вечернее
платье и теперь ничем уже не напоминала Терезу Кларк.
     Как ни странно, ему куда неприятнее было смотреть  на  Майкла  Харди.
Мысль о том, что президент  Земли  является  самым  обычным  заговорщиком,
никак не укладывалась в сознании.
     Намечалось преступление, иначе невозможно  было  объяснить  поведение
Патриции и Торсона, эксперимент с его  мозгом.  Даже  Машина  намекала  на
планы какого-то заговора, в котором замешаны Харди.
     Колючий  взгляд  президента  и  его  тонкие  губы  скрашивала  улыбка
человека, привыкшего нравиться публике, но  умеющего  отдавать  приказы  и
четко следить за их исполнением, способного прервать или довести до  конца
любой самый неприятный разговор. Подняв голову, он произнес:
     - Госсейн, каждый из нас был  бы  обречен  на  крайне  незначительное
положение в обществе,  согласись  он  с  мнением  Машины  и  подчинись  ее
решению. Люди мы необычайно одаренные, способные на  многое,  но  в  самой
природе нашей заложены жестокость  и  безжалостность,  которые  в  обычных
условиях никогда  не  позволили  бы  нам  добиться  значительных  успехов.
Девяносто девять процентов истории человечества сотворили такие, как мы, и
можете не сомневаться, данный случаи - не исключение.
     Госсейн смотрел на него и  чувствовал,  как  тяжесть  сдавливает  ему
сердце. С ним говорили слишком откровенно. Либо  заговорщики  готовы  были
действовать, либо ему действительно угрожала смерть. Харди продолжал:
     - Я сказал  вам  все  это  лишь  для  того,  чтобы  в  дальнейшем  вы
неукоснительно выполняли  мои  распоряжения.  Госсейн,  несколько  человек
держат вас под прицелом, так что давайте без фокусов. Садитесь в кресло, -
он махнул правой рукой, - и  не  сопротивляйтесь,  когда  на  вас  наденут
наручники.  -  Он  повернул  голову.  -  Торсон,   принесите   необходимую
аппаратуру.
     Госсейн прекрасно понимал, что у  него  нет  ни  малейшего  шанса  на
побег, пока он находится в этой комнате. Усевшись поудобнее,  он  протянул
руки Торсону и с напряженным любопытством стал смотреть, как тот  подкатил
столик на колесах с небольшими, хрупкими на вид приборами.  Не  говоря  ни
слова, гигант начал прикреплять к телу Госсейна полукруглые,  напоминающие
маленькие чашечки, присоски; шесть - к голове и лицу,  шесть  -  к  горлу,
плечам и лопаткам.
     Подняв голову, Госсейн увидел,  как  Харди  и  "X"  горящими  глазами
наблюдают за происходящим. Девушка сидела в кресле, поджав под себя  ноги,
с сигаретой в руке. Она курила, не затягиваясь, нервно  выпуская  изо  рта
клубы дыма.
     Единственным спокойным человеком в комнате был Джим Торсон.  Закончив
последние подсоединения, он вопросительно посмотрел на Майкла Харди.  И  в
эту минуту Госсейн нарушил молчание.
     - Мне кажется, вы все-таки должны меня выслушать, - сказал он.
     Его захлестнула горячая волна отчаяния, перехватило дыхание,  сдавило
горло. "Что же это происходит? - подумал он. - Как можно подвергать такому
унижению  человека,  не  нарушившего  никаких  законов,  на  Земле,  давно
покончившей с войнами, в году 2560-м?"
     - Я чувствую себя как ребенок, попавший в сумасшедший дом,  -  сказал
он хриплым голосом. - Во имя самой логики, скажите, чего вы добиваетесь, и
я постараюсь сделать все, что в моих силах.
     - Естественно, - продолжал он, - я ценю свою  жизнь  больше,  чем  ту
информацию,  которую  вы  намерены  получить.  Я  заявляю  это  совершенно
открыто, потому что в нуль-А мире отдельная личность не  определяет  судеб
человечества, не является незаменимой,  какими  бы  способностями  она  ни
обладала. Самые гениальные изобретения никогда не нарушат равновесия сил и
не помогут, например, выиграть войну, если цивилизацию  защищают  отважные
люди. Это доказано историей. - Он вопросительно посмотрел на Майкла Харди.
- Может быть, так оно  и  есть?  Прежде  чем  потерять  память,  я  сделал
какое-нибудь важное открытие?
     - Нет, - басом проговорил "X". Заинтересованно посмотрев на Госсейна,
он добавил: - Любопытный случай. В