усло,  дикий облик планеты был
бы чудесно преображен.
     Ирина, пожалуй, не смогла бы объяснить, что побудило ее кинуться в этот
водоворот. Очевидно, укоренившаяся привычка  все проверять опытом,  а может,
вид Мимико и Патриции, деловито разгуливающих среди  толпы. Скорее же всего,
воспоминание о  "спектакле",  совсем  недавно разыгранном на этой  площадке:
маленькая  худенькая  девушка медленно пятится  от  обезумевшего  дикаря,  а
другая, сдерживая  дрожь в руках,  наводит  визир  мнемокамеры. Как бы то ни
было, Ирина отпустила дверцу, сделала несколько шагов,  и  тут же  ее сильно
толкнули в плечо. Она отлетела в сторону, размахивая  руками, чтобы удержать
равновесие, получила второй толчок, третий... Спасительная дверца безнадежно
отдалялась.   Вокруг   мелькали  возбужденные  лица,   пронзительные   крики
взрывались в ушах... Ирина чувствовала, что еще немного,  и ее собьют. Самое
страшное, что  ее просто не замечали. Аборигены были заняты своими делами, а
она не могла попасть в общий ритм.
     Сообразив это, она кинулась  за проносящимся мимо  такриотом,  стараясь
укрыться за его спиной. Это был плотный приземистый крепыш, будто отлитый из
бронзы.  Он  мчался,  нагнув  голову,  расшвыривая встречных. Так  пролетает
сквозь кусты, ломая ветки, выпущенный из пращи камень.
     Ирина неслась за ним классическим спринтом, резко взмахивая согнутыми в
локтях руками и регулируя дыхание. Но уже  через несколько минут поняла, что
этот "спорт"  не  для нее.  Людские  волны, разваливаемые  такриотом, плотно
смыкались за его спиной,  и  приходилось  снова их расталкивать. Впечатление
было такое,  будто  продираешься через летящий навстречу каменный водопад. К
счастью,  такриот  выскочил на  относительно свободное место, и  здесь Ирина
отстала от него, потирая синяки и облегченно вздыхая.
     Среди   этой  галдящей,  мечущейся,   толкающейся  толпы   расхаживали,
распоряжались, наводили порядок две девушки  в спортивных брюках и свитерах.
Не решаясь снова  лезть в  толчею, Ирина  отчаянно  замахала,  привлекая  их
внимание.
     --  Молодец,  что   прилетела!   --  обрадовалась  Патриция,  по-мужски
встряхивая  ей  руку.  -- Познакомься  с  доисторическим  бытом.  Красотища!
История  в  живом виде.  Может,  бросишь  своих  слюнявых пиявок и займешься
настоящим делом.
     -- Спасибо, я уже познакомилась... Что тут у вас за аврал?
     -- Где? --  Патриция  недоуменно оглянулась. -- Ах, это... Ну, это тебе
кажется с  непривычки. Самая  нормальная обстановка.  Все при деле.  Мужчины
отправляются на охоту, и  остальные обязаны помогать им собирать снаряжение.
Они, как водится,  капризничают: то не так, это не  так, потому  что  ночная
охота -- дело трудное и опасное, и иждивенцы должны помнить об этом, чтобы в
полной мере оценить  труд кормильцев. Что делать,  мужчины  всегда  немножко
хвастуны   и  любят  задирать  нос.  Женщины,  хотя  и  видят  их  насквозь,
подыгрывают им и усиленно демонстрируют рвение, чтобы не обидели при дележе.
Дети получают очередную порцию подзатыльников, привыкают к будущим жизненным
невзгодам. Это еще не шум. Вот когда охотники вернутся с добычей...
     -- Как же вы выдерживаете?
     Патриция пожала плечами.
     -- Приходится. Но мы хоть  регулярно  летаем  на  Базу,  а они ведь всю
жизнь... Представляешь, какие надо иметь нервы!
     Подбежала Мимико,  веселая  и  оживленная, и  кинулась обнимать  Ирину,
будто они не виделись сегодня утром.
     -- Как хорошо, что ты здесь! Я сегодня не пойду на охоту и все-все тебе
покажу!
     Патриция нахмурилась:
     -- Милая моя, это не честно.
     Мимико умоляюще сложила руки.
     -- Ну, Пат, ну один только раз! А знаешь что, давай вместе  не  пойдем.
Проанализируем, какие результаты с нами и без нас.
     -- Не спекулируй наукой в корыстных целях! -- рассердилась Патриция. --
"Проанализируем"! Скажи честно,  что  хочется  еще поболтать про Землю... Ну
так и быть, только из уважения к гостье, оставайся.
     Наконец, охотники  двинулись через перевал,  за  ними  гурьбой повалили
женщины  и  дети. Впереди  плясал и кривлялся  высокий  горбоносый  старик в
травяном балахоне, нелепо  болтавшемся на его тощем теле. Он высоко поднимал
какие-то каменные изображения, ударяя их друг о  друга, и угрожающе вопил. В
такт его выкрикам мужчины потрясали оружием, а женщины радостно визжали.
     -- Шаман, -- пояснила Мимико. -- Поражает каменным  топором изображение
оленя, за  что  получит  лучший  кусок.  Работа  не пыльная, зато  доходная.
Кстати, вот тебе наглядный пример, как религия  отстает от прогресса. Топоры
уже не в моде, мы помогли им "изобрести" лук.
     --  Мне непонятно,  как вы работаете, -- сказала Ирина. -- Вот вас двое
девчонок на всю эту орду...
     -- Вдвое больше, чем полагается. Ребята  живут в племенах поодиночке, а
мы  боимся. Так вот, как  мы работаем... -- Мимико задумчиво почесала бровь,
-- навряд ли смогу  вразумительно объяснить,  это  надо  прочувствовать.  Мы
должны заставить  себя опуститься почти до их уровня. Подчеркиваю: почти, но
не  переходить  последнюю  грань.  Это  очень  важно. Нужно  раствориться  в
племени, ощущать себя плоть  от  плоти и  кровь от  крови  его.  Чтобы,  так
сказать,  изнутри  пережить   проблемы,  возникающие  перед  эволюцией.   Но
одновременно  необходимо  оставаться  на  высоте  цивилизованного  человека,
видеть историческую  перспективу, чтобы решать  эти проблемы  правильно, без
ошибок.  Ошибки  всегда  дорого  обходятся.  Поэтому  надо  жить  как  бы  с
раздвоенным  сознанием, видеть  одно и то же  явление и изнутри и снаружи. А
это безумно трудно, особенно когда долго не являешься на Базу,
     -- Но это все теория, -- сказала Ирина.
     --  Конечно. --  Мимико  усмехнулась.  --  А  практически мы  руководим
такриотами через любопытство.
     -- То есть?
     -- Любопытство.  Они же как дети. Тянутся к каждой новой игрушке. Самое
трудное  --  это   заставить  их  понять,  что  игрушку  можно   рационально
использовать.  Ну например,  каждый  вечер мы разжигаем свой костер. Для них
это чудо: огонь возникает из ничего. Мы навели их на "изобретение" огнива. С
каким удовольствием  они били кресалом о кремень! Искры летят -- забавно! Но
только  через полгода до  них дошло, что  можно не брать на охоту  угольки в
обмазанной глиной корзинке.  Теперь им не  страшен никакой ливень, огниво не
зальешь. Но... костер в пещере горит не  переставая. Это не  тот огонь.  Они
еще не умеют обобщать. Костер в пещере в их сознании  не имеет ничего общего
с костром,  зажигаемым от огнива.  Раньше они  жарили  мясо прямо на  углях.
Кошмарная  вещь,  одна сторона  всегда обуглена. И  ничего не  поделаешь  --
давишься, а ешь. Понадобилось два года, чтобы научить женщин лепить из глины
горшки для  варки пищи.  Однако  на  охоту они  посуду не  берут,  на  охоте
положено закапывать мясо в угли. Положено -- и  хоть застрелись! Так  делают
боги, и попробуй им вдолбить, что боги просто  отстали  от жизни! А лук? Они
кувыркались  от  восторга,  когда  мы  с Пат за  восемьдесят  шагов поражали
оленя...  а сами  топали за добычей  с  каменным  топором.  Больше  года  мы
мучились, пока они стали употреблять  топоры,  только чтобы  добить раненное
стрелой животное. Трудно!  Каждую  мелочь  повторяешь миллион раз,  пока  не
осмыслят. Я уж не говорю про письменность...
     -- Как! Вы учите их грамоте? -- вскричала Ирина.
     Мимико, смеясь, покачала головой:
     -- Узелковое  письмо, один  из поворотных пунктов цивилизации. Полсотни
необходимых понятий, но  и это для них... -- Она махнула  рукой. -- Так и не
освоили.  Рано.  Между прочим,  дальние  племена,  где  работают  мальчишки,
гораздо  сообразительней.  Не  знаю, чем это объяснить, но  то, на что нашим
требуется год, те схватывают за восемь месяцев.
     --  Но это же ужасные сроки! --  возмутилась Ирина. -- Жизни не хватит.
Почему бы поактивней не подтолкнуть их?
     Мимико иронически прищурилась.
     -- Даже рай опротивеет, если в него  загонять  кнутом.  Это уж свойство
человеческой натуры.  Должна  быть  осознанная  необходимость того или иного
изменения  жизненного  уклада.  Но  и  когда  она  наступит,  нельзя  давать
готовеньким  какоелибо орудие, облегчающее  охоту,  или  другое  техническое
усовершенствование.  Они  должны   сами  "изобрести".  А  потом  обязательно
усовершенствовать.  В  этом -- суть. Главное, не открытие, главное -- поиск,
путь к нему. Чтобы мозги работали в нужном направлении. Иначе можно низвести
человека до  положения животного в зоопарке, ожидающего, когда  механическая
рука положит в его кормушку кусок мяса.
     Ирина хотела сказать, что в таком случае цивилизаторы просто герои, раз
кладут жизнь  на  дело,  результатов  которого  не  дождутся, но промолчала.
"Герои" -- это было не то слово.
     Проводив охотников, женщины и дети вернулись и подняли такой гомон, что
Ирина схватилась за голову. Оказывается,  раньше, в  присутствии мужчин, они
еще  помалкивали. Теперь  они были хозяевами.  Одни,  расстелив  на  гладких
камнях  сырые  шкуры,  остервенело  соскребывали  с  них  мездру  кремневыми
осколками,  другие  лепили  глиняную  посуду,  используя гладко обструганные
деревянные болванки вместо гончарного круга, третьи  плели травяные мешки. И
каждая поминутно бросала свою  работу, чтобы вмешаться в  действия  соседки,
поправить  ее,  поучить.  Они метались по  площадке, вырывали  друг  у друга
примитивные  орудия,  ругались,  злословили,  хохотали...  Орава   ребятишек
расшвыривала все,  что  попадалось под ноги, не  обращая внимания на  щедрые
подзатыльники. Ирина  несколько раз  замечала среди  них  свою воспитанницу.
Новенькая  одежда  девочки  превратилась  в  лохмотья.  Подопечные Мимико  и
Патриции вели себя сдержаннее: цивилизация пустила  уже  крепкие корни в  их
сознание.
     Свежее восприятие Ирины не могло  не поразить  это сосуществование двух
разных цивилизаций. Присутствие землян совершенно не  трогало  такриотов, не
мешало, не  раздражало их. Дело тут  было не в  привычке.  Они  воспринимали
появление  незнакомых  существ  так  же,  как незаметно выросшее  дерево или
камень, скатившийся  с горы.  Главное,  чтобы от нового не исходило  угрозы.
Дети природы -- для них любое явление было само собой разумеющимся.
     От  гомона  у  Ирины разболелась голова. Она вошла в  палатку  девушек,
проглотила таблетку.
     -- Покажи мне пещеры. Там, очевидно, спокойнее, -- попросила она.
     Мимико охотно согласилась.
     Стены и потолок первого зала были так закопчены за тысячи лет, что свет
терялся в  саже, словно всасывался внутрь, и в пяти шагах от костра уже было
темно.  Две мрачные старухи застыли возле него, по очереди подбрасывая сухие
ветки. Вспыхивающее пламя  освещало  их  лица. Старухи зорко следили друг за
другом,  чтобы ни одна не пропустила  очередь.  На девушек  они  не обратили
внимания.
     -- Если костер погаснет, их бросят в  муравейник, -- сказала Мимико. --
Только поэтому  мы  не  решаемся  "случайно" его погасить.  А пора  уже.  Из
поколения в  поколение привыкли  они связывать  существование племени с этим
костром. Это не просто костер, это фетиш -- домашний бог. Огонь возвысил  их
над силами природы, но  он же превратил их в рабов этих сил. Сейчас наступил
момент,  когда надо дать племени толчок. Пусть осознают, что  боги не так уж
всемогущи и не всегда ниспосылают ужасные наказания за людские проступки. Но
эти старухи... Мы не считаем себя  вправе поднимать человечество еще на одну
ступень за счет жизни двух его членов, пусть даже существование их  не имеет
никакого значения для племени, да и вообще висит на волоске.
     -- Это почему?
     -- В голодные годы от лишних ртов избавляются.
     Под  ногами  глухо  трещали кости. Колышущийся ковер  из костей.  Сотни
поколений  оленей,  медведей,   волков  перемешали  здесь  свои  останки  --
безмолвное свидетельство  яростной борьбы, которую вел  человек, чтобы стать
гомо сапиенс.
     -- Вот здесь они,  собственно, и живут, -- пояснила Мимико, подсвечивая
фонариком.  --  В  остальных  пещерах хранится  добыча  да обитают  боги. Не
считая, разумеется, той, где обосновался шаман.
     -- Вот это интересно! -- оживилась  Ирина.  -- Никогда не видела вблизи
служителя культа. Впрочем, и издали-то лицезрела только сегодня.
     Мимико усмехнулась.
     -- Пойдем,  полюбуешься. Правда, в его апартаментах женщинам появляться
запрещено, но нас  он  побаивается.  Имел возможность убедиться,  что с нами
лучше не конфликтовать. Он как-то попытался испугать нас жалкими допотопными
фокусами, так мы в  пику ему  такой спектакль устроили... Заставили  деревья
летать по воздуху, нагнали дождь и тут же прогнали тучи, соорудили роскошный
фейерверк, входили  в огонь  и выходили  невредимыми, организовали  громовой
"голос" богов и, наконец, "ниспослали" прямо  с неба две жирные оленьи туши.
Последнее, как ты  понимаешь,  доконало всех. Пришлось порядком повозиться с
техникой, зато  представление удалось на славу. Если бы женщинам разрешалось
быть шаманами,  тут  бы  старику и  крышка,  тем  более что  мы ему  интимно
намекнули, что ни с какими богами он не общается.
     Шаман  занимал   третью  пещеру  --  небольшое  помещение,  вдоль  стен
которого, подпертые деревянными колышками, бежали, подкрадывались  к добыче,
яростно  вставали  на  дыбы  или  тянулись  друг к  другу  чучела  различных
животных. Ирина ахнула: это был готовый зоологический музей.
     В отличие от  остальных пещер, здесь было окно -- неровно пробитая щель
в стенке горы. Шаман жил с удобствами.
     Он уже вернулся с проводов охотников и сидел у небольшого костра, латая
свою травяную одежду. Несмотря  на возраст, его  худощавое тело  топорщилось
буграми мускулов. Девушек он встретил хмурым колючим взглядом. Мимико что-то
властно сказала, и  шаман покорно опустил голову, только жиденькая бороденка
затряслась  от злости.  Ирина и не подозревала, что  ее  миловидная  подруга
обладает таким голосом.
     --  Между прочим,  он  не боится гасить  свой  костер  и  с  огнивом не
расстается, -- сказала Мимико. -- Умный старик, хотя и зловредный.
     Ирина  жадно  разглядывала  зверей,  поражаясь мастерству  первобытного
чучельника.  Неровный  свет  причудливыми  пятнами  выхватывал  из  полутьмы
ветвистые  рога оленей, оскаленные медвежьи пасти, страшные тигриные  клыки,
багровые в пламени костра. Казалось, с них капает свежая кровь. Были здесь и
мелкие  животные,  и двухголовые змеи --  второй, после пиявок, феномен этой
планеты, -- и даже гарпия распластала на стене острые крылья. В этом старике
жил художник.  Если бы он не умел препарировать зверей, он  бы рисовал их на
стенах.
     Ирина переходила от чучела к чучелу, трогала,  вертела, гладила жесткую
сухую шерсть, восхищалась. У шамана, исподтишка следившего за ней, смягчился
взгляд. И  вдруг...  Она машинально  оглянулась.  Нет,  все на  месте. Горит
костер, шуршит травинками шаман, Мимико задумчиво смотрит на перепархивающие
по углям синие огоньки... А на колышках, вбитых в  стену, разлеглись пиявки.
Три   высушенные  черные   колбаски.  Ирина   издала   какой-то   сдавленный
неопределенный звук и схватила их обеими руками.
     Мимико тоже была поражена.
     --  Я как-то не  обращала раньше внимания, потому что  не  люблю к нему
заходить, -- виновато  сказала она.  -- Но всех  этих зверей он убил  своими
руками. Мужественный старикан, ничего не скажешь.
     Она  что-то  приказала,  и  шаман  торжественно поднялся  во весь  свой
огромный рост.  Воздев руки,  он заговорил нараспев, принимая монументальные
позы. Мимико торопливо переводила.
     -- Он говорит, что такого великого охотника  еще не было с тех пор, как
основоположник всего сущего Тхитик плюнул в океан и образовалась Такрия. Он,
в смысле шаман, велик и могуществен,  и  с ним  лучше жить в мире. Не только
звери, но даже молнии и громы боятся  его, и у богов  он пользуется огромным
уважением...  Старый  хвастун,  долго  он еще  будет  молоть чепуху!..  Ага,
перешел к  делу.  Никто,  кроме него, не может  поймать  изрыгающих  гибель,
потому что они не  как  все звери. Даже  ужасные  гарпии  боятся их и потому
заключили с  изрыгающими  договор  о ненападении.  Он узнал  этот секрет  от
своего отца, великого  шамана, которому  в свою очередь рассказал его  отец,
тоже великий шаман. Только тот,  кому подчиняются изрыгающие, может общаться
с богами.  Иногда находятся безрассудные, но огненная смерть не дает им даже
подойти к  болоту. А  он  подходит... Кандидат  на должность  шамана  должен
поймать пиявку, а когда он погибает, старик идет и  приносит, утверждая свое
могущество.  Он  говорит,  что пиявок можно  ловить  только  перед  восходом
солнца. Сейчас покажет, как это делается. Покажет только для тебя, поскольку
ты любишь зверей. Но просит никому не открывать секрета. Я поручилась за нас
обеих.
     Шаман снял с колышка и  аккуратно натянул на себя одежду, сплетенную из
травы и  гибких веток. Это было  чтото вроде комбинезона, на  груди которого
ветки  образовывали  сложный "волшебный" узор. Потом  достал мелкосплетенный
мешок и, высоко поднимая ногя, зашагал по  пещере, сопровождая свои движения
отрывистыми восклицаниями.
     -- Подходит  к болоту, -- переводила Мимико. -- Входит в воду... Пиявки
лежат в  воде. Они  спят. Только солнце разбудит их.  Но  прикасаться к  ним
опасно. Он ловит их в мешок, не касаясь руками... Потом дважды столько дней,
сколько пальцев на  руках и ногах, держит мешок в темном месте. Только после
этого пиявки умирают и их можно взять в руки.
     Окончив демонстрацию,  шаман  разделся, повесил комбинезон  на колышек,
аккуратно расправив складочки, и опять занялся починкой  балахона. Очевидно,
у  него было две "спецовки" -- одна для ловли пиявок, другая для "разговора"
с богами.
     Ирина,  торопливо  записав этот  рассказ, выскочила  из пещеры в полном
смятении.  Шаман  одним  махом  перечеркнул  все ее  представления  об  этих
животных. Опомнившись, она вернулась, чтобы забрать чучела пиявок, но шаман,
в ужасе воздев руки,  загородил их  своим телом.  Он  трясся  от  страха, но
твердо решил скорее лечь костьми, чем допустить такое святотатство.
     -- Оставь его, -- с досадой сказала Мимико. -- Это священный инвентарь.
     Пришлось подчиниться.
     -- Возможно, я  буду вынуждена еще раз обратиться к нему,  -- задумчиво
сказала Ирина перед отлетом. -- Очень интересные факты.
     -- В любое время дня и ночи! -- торжественно заверила Мимико.
     Ирина  вернулась  на  Базу,  не  дождавшись  охотников. Ей  было не  до
этнографических  наблюдений.  Отмыла  Бубу,  уложила  ее спать  и неподвижно
просидела  у окна, пока  над  горами не  посветлело небо.  Тогда  она завела
мобиль и полетела к болоту.
     Шаман был прав: пиявки не шевелились. Ирина, включив мотор на форсаж, с
ревом пролетала  так низко, что  трава  застревала в  амортизаторах. По воде
метались беспорядочные волны. Пиявки никак не  реагировали. Они болтались на
поверхности, словно сухие сучья.
     На  мгновение Ириной  овладело отчаяние:  а что,  если  все  это просто
недоразумение?   Что,   если   нет  никаких  таинственных  пиявок,  а   есть
обыкновенные  инопланетные животные,  вокруг  которых  выросла красивая,  но
совершенно беспочвенная легенда? Оказались же ужасные драконы острова Комодо
обыкновенными варанами. Что  ж, и в этом случае дело надо доводить до конца.
В  науке  знаки  плюс  и  минус  имеют  одинаковое значение.  А свои  личные
переживания... Кому до них дело?
     Вернувшись  домой, она подошла к листу  на стене и,  жалобно усмехаясь,
вычеркнула  третий пункт:  "Убивают такриотов, но не трогают землян". Знания
ее о пиявках уменьшились ровно на одну треть.


ГИБЕЛЬ РОБОТА

     Мобиль  отчаянно  трещал, подпрыгивая  на  воздушных ухабах. Прозрачные
крылышки судорожно молотили по воздуху, мо