прогрессом,  как  говаривал
Перуныч, что на Оке от мазута перекинулся. Пошли  на  бал.  Гай,  собираются
уже. Постараемся импортной нежити морду  набить,  тяжело  русскому  упырю  в
Европах, хоть волком вой... В случае чего я на тебя рассчитываю.
   Устроим переполох, чтобы душа из них вон...
   Они поднялись по неметенной отроду лестнице. У  двери  стоял  для  парада
мохнорылый  черт  в  ливрее,  успевший  уже  наклюкаться.  В  большом   зале
настраивали инструменты, и визготня струн доносилась сюда в вестибюль.
   Гости съезжались. Внутри было гораздо чище, сверкала позолота, ламбрекены
и тому подобная мишура. Весело болтая, прошли мимо три шотландские ведьмы  в
коротких платьицах, а следом, разглаживая усы,  торопился  солидный  грузин,
торговавший здесь апельсинами. Шушукались в углу приглашенные  для  большего
бардака     гомосексуалисты.     Бесшумно     проскользнули      исполинские
муравьи-кровососники, ставшие в последнее время трудами фантастов серьезными
конкурентами традиционным упырям. В другом углу  реготали  -  шайка  молодых
дипломатов из альтаирского посольства загнала в угол Еремея Парнова, стянула
с него штаны и полосовала прутьями по заднице за то, что он в инопланетян не
верил. Парной кричал, что  теперь  верит,  но  ему  резонно  возражали,  что
теперь-то теперь, а вот раньше-то? Грузин успел  уже  договориться  с  самой
блудоглазенькой  из  шотландочек  и  поволок  ее  в  одну  из   бесчисленных
комнатушек-сношальниц.
   - И сюда поналезли... - проворчал Савва Иваныч. - Ну погоди, сучий  прах,
я вам сегодня устрою Варфоломееву ночь...
   Музыканты играли мазурку, и несколько пар уже мчались по кругу. Всех этих
новомодных шейков и ча-ча-ча здесь по старинке не признавали, у  руководства
Всеадским Советом прочно стояли, сидели и лежали классики-консерваторы. Гай,
прислонившись к колонне, лениво озирался.
   Видно было, что назревает нешуточная драка - Савва Иваныч  демонстративно
курил махорку и плевал на пол, хотя и то и  другое  считалось  моветоном,  а
вокруг него постепенно смыкалось подкрепление, закаленная в  славянофильских
битвах  нежить:  известный  дебошир  леший  Сукин-Распросукин  Кот,  парочка
водяных, исподтишка поигрывавших кастетами, Лихо Одноглазое, без которого не
обходился ни один скандал, и домовой Федька Вырвипуп, оставшийся не  у  дел,
после того как в Пропойске снесли  церковь  Николы  Мирликийского,  мешавшую
какому-то там строительству.
   - Это ж просто скандал, -  подзуживал  Савва  Иваныч.  -  Славян  затерли
вконец, куда ни глянь -  тролли  да  гномы  с  прочими  кобольдами.  Где  же
жизненное пространство? Где боевой и сплоченный союз славянской нечисти?
   Или мы уже не в состоянии по  рылу  въехать?  Или  матушка-Русь  оскудела
талантами? О-го-го, мы еще способны...
   Любопытно,  что  в  быту  это  был  интеллигентнейший  человек  громадной
эрудиции, но, начиная интриговать,  он  каждый  раз  скатывался  к  лубочным
призывам.
   - А может быть, не надо так-то? - робко вмешался леший Полуэкт,  старичок
с чеховской бородкой. - Как-никак нечисть нечисти друг и брат...
   - Нечисть нечисти люпус эст, - небрежно отмахнулся Савва  Иваныч.  -  Ты,
Полуэкт, слишком долго при Кунсткамере проторчал, и эта развращенная Западом
интеллектуальная среда тебя погубила. Мы -  нечисть  из  глубинки,  истовая,
кондовая... ну, словом, по Блоку и Бушкову. Компромиссов  не  признаем,  так
что катись отсюда, старче, пока я тебе ненароком окуляры не расшиб...
   Публики прибывало.  Колыхались  огоньки  черных  свечей,  звенели  шпоры,
мелькали  крахмальные  пластроны,  ментики,   мантии,   остро   посверкивали
бриллиантовые перстни,  мотались  напомаженные  чертячьи  хвосты.  Проворные
вурдалаки рангом пониже в красных камзолах разносили шампанское  и  коктейль
"Чистилище". Звенел вальс Штрауса, и панна Юля Пшевская кружилась  с  бравым
вампиром с острова Мэн, первым секретарем мэнского посольства при резиденции
Дракулы. Ходили слухи, что Юленька - любовница Франкенштейна и  дуэль  будет
как два пальца, потому что этот  консульский  хлыщ  нагло  обхаживает  панну
вторую неделю, а Виктор - человек ревнивый. Не так  давно  все  эти  балы  и
сплетни всерьез интересовали  Гая,  но  он  успел  убедиться,  что  полезной
информации отсюда не выжмешь.
   Неподалеку умиротворенно слушал музыку и полизывал мороженое Брэм Стокер,
почетный  председатель  Всеадского  Совета,   удостоенный   за   заслуги   в
вампирологии Большого Креста Адского Пламени с марсианскими алмазами.
   Шайка Саввы Иваныча только и ждала повода, и  он  вскоре  представился  -
какой-то  англизированный  заморский  тролль  в  дымчатых   очках   наступил
Сукину-Распросукину Коту на ногу, которую леший специально и  подставил.  Не
размениваясь на  пошлую  перебранку,  Сукин  Кот  сгреб  обидчика  за  ворот
смокинга и с молодецким уханьем  принялся  молотить  кулачищем  по  чему  ни
попадя. Бросившихся на помощь соотечественнику кобольдов встретили кастетами
водяные, а сзади налетели с  разлапистыми  подсвечникам  Лихо  Одноглазое  и
Вырвипуп. По залу с гиком и гоготом, сшибая танцующих, покатился  клубок,  в
котором уже не разобрать было, кто кого лупит и чем.
   Остальные не обращали внимания,  танцы  продолжались,  оркестр,  заглушая
безобразный шум драки, заиграл полонез Огинского,  считавшийся  здесь  белым
танцем, и Гай поначалу не удивился, когда к нему  подошла  Юля  Пшевская,  с
готовностью щелкнул каблуками, но девушка схватила его за руку и потащила по
коридору. За спиной орали и ухали, матерились на разный лад, в драку, хватая
подсвечники, бросались опоздавшие лешие и тролли; оглянувшись в дверях.  Гай
успел увидеть, как Савва Иваныч неподражаемо колотит выхваченной у музыканта
виолончелью короля Коля, а кто-то зеленобородый торопливо  колдует  в  углу,
перебирая завороженные четки, но непонятно, на чьей  он  стороне,  очень  уж
космополитического облика...
   - Вздорная компания, - пожаловалась панна Юлька с милой гримаской.
   Была она русоволосая и голубоглазая, в кружевном бальном платье, духи  ее
пахли возбуждающе и загадочно. Пухлые детские губки,  невинное  личико,  но,
приглядевшись, отыщешь в нем что-то настораживающее...
   - Ты куда меня тащишь? - поинтересовался Гай.
   - Где не помешают, - пояснила она. - Вот сюда хотя бы.  Запирай  дверь  и
помоги мне снять эти кружева, ужасно застежки неудобные.
   За стеной могуче храпели с присвистом - там  отсыпался  после  вчерашнего
бронтозавр Гугуцэ.  Расстегнуть  эти  неудобные  застежки,  на  которые  она
жаловалась, оказалось неожиданно легко, оставалось  пробормотать  на  скорую
руку несколько бездарных  комплиментов,  чтобы  создать  видимость  глубокой
страсти,  едва  ли  не  любви,  тактично  убежало  сквозь  стену   ненароком
заглянувшее привидение, Юлькины  маленькие  груди  умещались  в  ладонях,  и
взбираться на высокую кровать с дурацким балдахином не было охоты,  так  что
пришлось опрокинуть ее прямо на смятые бальные кружева, кусая покорные губы,
запах расплавленного воска возбуждал, и она уже стонать не  могла,  едва  не
теряя сознание, и то, что Гай с ней делал, было уже форменным зверством,  но
он, с удивившим его самого ожесточением, вдыхая горьковатый аромат девичьего
пота, проникал все глубже, пока к  прежним  горячим  запахам  не  применился
голубой аромат крови. Тогда он опомнился, встал и стал собирать разбросанную
одежду. Юлька осталась лежать  на  измятом  бальном  наряде,  разгоряченная,
растрепанная и все равно красивая, кровь на ее ногах превратилась  в  стайку
алых бабочек, упорхнувших в каминную трубу.
   - Ну и ну, - сказала она,  повернув  голову  и  не  вставая.  -  Ты  меня
форменным образом  изнасиловал.  Гай.  Хотя  так  даже  интереснее.  Как  ты
думаешь, ребенок у меня будет?
   - А черт его знает, - проворчал Гай. Бежать, бежать отсюда,  наплевав  на
задание, дураку ясно, что  выполнить  его  не  удастся...  Что-то  пушистое,
неуловимо голубое смялось  в  его  душе.  Данута,  с  запоздалым  раскаянием
подумал он. Совсем  плохо.  Правда,  если  верить  авторитетам  вроде  Саввы
Иваныча,  даже  роковые  треугольники  в  наше   время   устарели,   роковой
двенадцатиугольник, не меньше...
   Когда они вернулись в  зал,  драка  почти  утихла.  Еще  утюжили  в  углу
джентльмена в импортной бороде  Сукин  Кот  и  Вырвипуп,  еще  Савва  Иваныч
доламывал о грузина сменивший виолончель контрабас, а  Лихо  уволакивало  ту
шотландскую ведьмочку, громогласно обещая на  деле  доказать  разницу  между
южным человеком и исконным славянином. Но было ясно, что это финал.
   Славянская нежить доказала, что она всегда  на  высоте.  Появились  новые
лица, оркестрантов сменили шестеро  смуглых  бородачей  в  чалмах,  свистели
флейты, и под булькающий зазывный ритм старинной восточной мелодии в  центре
зала танцевали черноволосые девушки в прозрачной кисее.  За  спинами  гостей
мелькнула длинная мизантропическая физиономия графа Дракулы.
   Гай взял с подноса бокал и жадно осушил его, не ощущая вкуса и  крепости.
Чувствовал он себя премерзко, хотелось незаметно ускользнуть домой. Юленька,
наоборот, улыбалась так невинно, словно  это  и  не  она  пять  минут  назад
изнемогала, хрипя, что ей больно  и  она  не  выдержит.  Шурша  платьем,  на
котором была еще заметна пыль комнаты, видевшей и не такое, она  направилась
в противоположный конец зала, увидев там, судя по улыбке, кого-то знакомого.
   Упала она неожиданно. Скорее всего, выстрел  был  бесшумным.  Алое  пятно
расплылось на кружевах, сотканных слепыми мастерицами в здешних подземельях.
Гай успел перехватить злобный взгляд мэнского дипломата.
   Бессмысленно было бы искать стрелявшего, наверняка это был Слепой Выстрел
- один из тех, что был сделан в какой-нибудь из сотен войн прошлого,  но  не
нашел тогда цели. Наиболее умелые колдуны способны притягивать  из  прошлого
такие выстрелы, копить их и направлять на свою жертву. Как сегодня.
   - Ты, Гай, особо не расстраивайся, - сказал Савва  Иваныч,  пробившись  к
нему сквозь толпу. Музыка и танцы не прекратились  ни  на  секунду.  -  Она,
стерва, под любого ложилась, одно название - фея. Не горюй, дружище.
   - Я и не горюю, - сказал Гай. - Слушай, давай напьемся?
   - Давай, - согласился Савва Иваныч. - Я тут знаю один новый кабак...
   Нюх на новые кабаки у него был несказанный.
   Рука об руку они прошли сквозь гомонящую толпу  разномастной  нечисти.  У
колонны еще плавала в воздухе кисть руки, сжимавшая вороненый наган, - так и
есть, Слепой Выстрел, мельком подумал Гай. Вышли на улицу и сели в  облезлую
"Победу"  с  откидным  брезентовым  верхом.  На  ее  капоте  росли   бледные
светящиеся поганки, крылья разъела Голубая Ржа, и кто-то спер левое переднее
колесо, но машина еще ездила, когда ее материли.
   Они медленно катили по  темным  улицам,  жившим  непонятной  и  отвратной
ночной  жизнью.  Серебристые  нетопыри  в  крохотных  золотых   коронах,   с
обведенными  черной  каймой  крыльями  бесшумно  кружили  вокруг   памятника
Неизвестному Подлецу.  Почетный  караул,  днем  еще  кое-как  притворявшийся
живым, ночью стал самим собой - четырьмя  скелетами  в  выцветших  мундирах,
сжимавшими ржавые винтовки.  Белые  фонарные  столбы  тоже  сбросили  маски,
превратились  в  толстых  пятнистых  удавов,  вросших  хвостами  в  асфальт,
изгибались медленно, истомно. Две команды чердачников играли  на  пустыре  в
футбол желтым человеческим мозгом. Знаменитый фонтан Лунных  Радуг  оказался
наполненным сметаной, в которой молча тонул, барахтаясь,  черный  гигантский
жук.
   - Реальность... - вполголоса говорил Савва Иваныч. - А нужна ли она нам -
вот вопрос вопросов. Почему, собственно, мы  считаем,  что  ирреальность  не
существует? Только потому, что за тысячи лет нашей сознательной истории  она
ничем не проявила себя? По меньшей мере наивно...
   - Не надо, - попросил Гай.
   - Надо, - мягко, но настойчиво сказал Савва Иваныч.  -  Чем  вас,  лично,
Гай, не устраивает Ирреальный Мир, в который вы попали?  Да,  разумеется,  в
нем существует большое число опасностей  и  ситуаций,  каких  вы  прежде  не
знали. Но ведь и там, по ту сторону Круга,  у  вас  есть  шанс  попасть  под
машину, наткнуться на нож хулигана или заболеть раком.  Зато  у  Ирреального
Мира есть весьма  заманчивое  отличие  -  здесь  нет  фальши.  Здесь  нельзя
подчинить людей ложному учению или ошибочной теории, здесь нет  места  дутым
авторитетам, здесь, по существу,  бессильны  начетчики,  подхалимы,  изрядно
напакостившие в свое время и продолжающие пакостить,  хотя  и  в  неизмеримо
меньших масштабах, идейные вожди... Те, кто послал вас  сюда,  уверены,  что
тут высадились какие-нибудь орионцы. А если нет? Если параллельные миры - на
самом деле Ирреальный Мир? Долго, очень долго он  прорывался  в  реальность,
иногда кое-где это удавалось, и  тогда  появлялись  алхимики,  изготовлявшие
золото  из  говна,  телепаты-провидцы,  колдуны,  Бермудские   треугольники,
летающие тарелки, люди, способные читать пальцами и превращаться в зверей...
Недаром люди так тянутся к ирреальному,  всегда  тянулись,  и  в  результате
возникали религии, общества сторонников летающих  тарелок,  клубы  любителей
фантастики...
   - Это гипотеза?
   - Да, - сказал Савва Иваныч. - Пожалуй, она и есть истина. Разумеется,  я
не  всезнающий  господь,  так  что  не  спрашивайте  меня,  каков   механизм
Ирреального Мира Круга и какие законы управляют им. Разве это так уж  важно?
Мы, по сути, до сих пор не знаем,  что  такое  электричество  и  откуда  при
определенных  условиях  берется   электромагнитное   поле,   однако   широко
используем и то и другое. Оставайтесь здесь,  Гай.  Вы  еще  молоды.  Вы  не
успели закоснеть. Что вас подстегивает уйти из Круга? Страх? А он ли?
   Долг? Но не все долги нужно платить. Профессия, быть может? Но  все,  что
вы еще напишете там, будет  всего  лишь  бледным  слепком,  меркнущим  перед
Кругом, и вы отлично знаете  это.  Идеалы?  Но  не  является  ли  вселенским
идеалом место, где никаких  идеалов  нет?  Задумайтесь  над  моими  словами,
хорошенько подумайте, Гай...
   Машина  остановилась  перед  стеклянным  фасадом,  над   которым   пылала
ало-голубая вывеска: "У сорванных  петлиц".  Перед  входом  высилась  статуя
Сталина из белого мрамора.  Великий  вождь  задумчиво  смотрел  вдаль,  и  у
квадратного постамента сиротливо лежал один-единственный миртовый веночек  с
надписью на ленте: "От Сивой Кобылы". Сама Сивая Кобыла бродила тут же  и  о
чем-то бредила вполголоса, постукивая копытами в такт.
   Они вошли внутрь, оглядываясь  с  любопытством.  Большой  квадратный  зал
напоминал обычную  столовую:  столики  на  металлических  ножках,  обтянутые
коричневым кожзаменителем стулья, из двадцати  люстр  горели  всего  три,  и
полумрак размывал четкие контуры предметов и вещей. Зал был пуст,  только  у
двери сидел молодой Подпоручик с золотыми гусарскими погонами  и,  пощипывая
струны гитары, тихо напевал:

   Сестричка госпитальная,
   Любовь моя печальная,
   Любовь моя кристальная,
   Прощальная...

   На его  френче  правее  солдатского  Георгия  алели  три  пятна,  лицо  с
лермонтовскими усиками было бледным.
   - Гражданская? - мимоходом поинтересовался Савва Иваныч.
   - Мазурские болота, - не  глядя  на  него,  ответил  Подпоручик.  -  Убит
наповал. - Он тронул струны и запел:

   С милой мы вчера расстались,
   В жизни все дурман.
   И с тобой вдвоем остались,
   Черненький наган...

   Хозяин возник за стойкой неожиданно, скорее всего, прямо из воздуха,  его
круглое носатое личико было профессионально гостеприимным, и на плече у него
сидел взъерошенный оранжевый воробей, заменивший традиционного попугая.
   - На кой черт у вас Сталин перед входом? - грубо  спросил  Савва  Иваныч,
снова пришедший в состояние лубка.
   - Как же иначе? - искренне удивился хозяин. -  Шутки  строите  с  бедного
еврея? Чтобы каждый, кому захочется, мог его разбить. Для того и держим.
   - Все для клиентов, - подтвердил воробей. - Вы, ребята, не  сомневайтесь,
он, - воробей хлопнул крылом хозяина по уху, - он не  из  Тель-Авива,  он  -
Абрам из анекдотов, так что тут все чисто.
   Они уселись неподалеку от Подпоручика - тот с застывшим  лицом  перебирал
струны, но ничего уже не пел. Кровь с его щеки текла на пол и превращалась в
голубых ежей, тут же убегавших куда-то  в  угол.  Опрокинули  по  стаканчику
водки, закусили залежавшимся до  печальности  минтаем.  За  окном  грохотали
Поезда, На Которые Ты Не Успел, было скучно и тягостно, слова не шли на  ум,
может быть, потому, что зал оказался донельзя  обыденным,  если  не  считать
Мертвого Подпоручика, и Гай вдруг поймал себя на том, что скучает  по  миру,
оставшемуся за дверью. По Ирреальному Миру.
   Выпили  по  второй.  Понемногу  все  вставало  на  свои  места  -  в  зал
прошмыгнула  сформировавшаяся  школьница,  подсела  к  Подпоручику  и  стала
выспрашивать, влияет ли смерть на половые способности. В углу заухал  филин.
Отдаленные столики украдкой шептались об эскапизме, суча ножками.
   На плече подпоручика пророс сквозь погон белый георгин.

   Эта рота
   Наступала в сорок первом,
   А потом ей приказали,
   И она пошла назад, -
   вновь  запел  Подпоручик,  не  обращая  внимания  на  шуструю   девчонку,
нырнувшую к нему под стол.

   Эту роту
   Расстрелял из пулеметов
   По ошибке свой же русский
   Заградительный отряд...

   И кто-то новый, успевший незаметно появиться в зале,  громко  подхватывал
припев:

   Лежат они все двести
   Лицами в рассвет.
   Им всем вместе
   Четыре тыщи лет.
   Лежат с лейтенантами,
   С капитаном во главе.
   И ромашки растут
   У старшины на голове...

   -  Черт  возьми,  какая  колоритная  страница  сорок   первого   года   -
заградительные отряды... - тихо, невидяще глядя в пространство и ни  к  кому
не обращаясь, говорил Савва Иваныч. - Вот о ком следовало бы написать пухлый
роман, ну почему у них не было своего Симонова... Ты со мной согласен, Гай?
   - Я со всем согласен, - сказал Гай.
   Они уже изрядно опьянели, мрачно и неожиданно, как умеют только славяне.
   - Слушайте сюда! - крикнул хозяин, тоже  успевший  изрядно  пригубить.  -
Начинается веселье! Похлопаем и поприветствуем  тени!  Наши  дорогие  гости,
прошу без чинов и званий, у вас их все равно отобрали!
   Он выбрался из-за стойки и бродил  по  залу,  шатаясь,  колотя  в  медный
поднос, а в зале, оказывается,  были  уже  заняты  все  столики  -  тени  со
звездами, ромбами, шпалами и прочей геометрией в петлицах, тени со  звездами
и полосками на погонах, тени в  штатском,  тени  в  платьицах  довоенного  и
послевоенного фасона, тени в спецовках,  просто  тени,  не  было  ни  одного
живого, и в тишине, под которую обычно плачут, вопил хозяин:
   - Да не будь я Абрам,  это  таки  стоит  обмыть!  Рахилечка,  еще  бокалы
дорогим гостям! Кто сказал, что евреев это обошло? Оно  их  таки  весьма  не
обошло! Весьма! Здравствуйте,  шалом,  шалом  и  прошу  без  чинов!  Василий
Константиныч, ваше здоровье! Сергей Мироныч! Товарищ Кронин, товарищ Крумин!
Товарищ Крестинский, товарищ Ломов! Кясперт! Комаров! Енукидзе!
   Ербанов! Постышев! Гамарник, Ян Борисович, вам повезло  больше  всех,  вы
пустили себе пулю в лоб,  когда  это  начиналось,  впрочем,  это  начиналось
гораздо раньше, Остапу Вишне в тридцать третьем влепили пятнадцать лет!
   Пливанов, великий русский лингвист, вашего  портрета  так  и  не  удалось
отыскать для посвященной вам конференции - уже потом. Но вы-то получили пулю
в тридцать восьмом, улыбнитесь из могилы энциклопедическим словарям!
   И самое скверное даже не то, что вас вывели в расход, хотя вы были славой
и гордостью! Самое скверное в том, что на каждого  пережившего  мы  начинаем
смотреть подозрительно - а что у  вас  в  прошлом,  мил-сдарь,  как  это  вы
уцелели? Он, конечно, объяснит вам, что при любом те