олоченной
    двери,  и,  когда  появился  солдат  с  похлебкой, один из них поднялся,
    отодвинул   засов.   Второй,   вооруженный   большим   топором  с  двумя
    асимметричными  лезвиями,  встал  за  его  спиной.  Солдат зашел внутрь,
    наклонился,   поставил  горшок  на  пол  и  хотел  было  выйти,  но  его
    остановили  голоса  изнутри.  Солдат с топором рассмеялся, видно то, что
    там происходило, показалось забавным.

    И тогда я услышал голос лесника.

    -Дурачье,  -  сказал он, - русским же языком говорят, как хлебать будем,
    если руки связаны?

    Лесник  будто  догадался, что я рядом, будто хотел показать мне, где его
    искать. Я пришел. Но не мог пока сказать об этом.

    Я  не  планировал  никакой боевой акции, да и любое планирование вряд ли
    имело   смысл.   Надо   было   все   сделать   как  можно  скорее,  пока
    обстоятельства  мне  благоприятствовали.  Солдат, который принес горшок,
    расстегнул  кирасу  и  достал из-за пазухи стопку неглубоких плошек. Его
    товарищи   захлопотали,   видимо,   стараясь   разрешить  проблему,  как
    накормить пленников, не развязывая.

    Наконец  придумали: из темноты выволокли двоих - лесника и Кривого. Руки
    у  них были связаны за спиной. Двое стражников навели на них копья, один
    -  тот,  что  с  топором,  - зашел сзади, еще один развязал им руки. При
    этом  солдаты  покрикивали  на  пленных,  толкая их, всячески выказывали
    свою  власть  и  силу,  что  исходило скорее от неуверенности в ней и от
    привычки самим подчиняться толчкам и окрикам.

    Лесник  с  трудом  вытащил  из-за  спины  затекшие  руки  и поднял кисти
    кверху,  шевеля  пальцами,  чтобы  разогнать кровь. Момент был удобным -
    как  раз  разливали  по мискам. Я был совершенно спокоен, - может, очень
    устал  и  какая-то часть мозга продолжала упорствовать, полагая, что все
    происходящее  не  более  как  сон. А раз так, то со мной ничего не может
    случиться.

    -  Ироды  железные,  фашисты,  -  негромко  ворчал лесник. - Вас бы сюда
    засадить. Доберусь я еще до ваших господ...

    Солдат прикрикнул на него, толкнул острием копья в спину.

    -  Сам  поторопись,  -  ответил  лесник.  Разговаривал  он с ними только
    по-русски. Будто ему было безразлично, поймут ли его.

    -  Ну  вот,  -  продолжал  он,  поднимая  с пола плошку, - даже ложку не
    придумали. Что я, как собака, лакать должен?

    Вопрос  остался  без  ответа. Солдаты смотрели на него с опаской, как на
    экзотического зверя.

    -  Нет,  такой  мерзости  я еще не пробовал, - сказал лесник. - Так бы и
    дал тебе...

    И я понял эти слова как сигнал.

    - Давай! - крикнул я

    Мой   голос  отразился  от  внутренних  стенок  шлема  и  показался  мне
    оглушительным.

    Лесник  услышал.  Реакция  у  него  была отменной. Он не потерял ни доли
    секунды.  И  лишь  когда плошка с похлебкой полетела в незащищенное лицо
    нагнувшегося  к нему солдата, а вторая плошка вылетела из рук Кривого, я
    понял,  что  они  это  сделали  бы  и  без меня. Не надеялись они на мою
    помощь  - Кривой понимал по-русски, и последние слова лесника относились
    к нему.

    В  следующую  минуту  было  вот  что:  почему-то я не стрелял - как-то в
    голову  не пришло. Я бросился на стражников сзади, размахивая ружьем как
    дубинкой,  и  эта  атака была совершенно неожиданной как для стражников,
    так  и  для  лесника  с  Кривым  -  я-то  забыл,  что вместо лица у меня
    железное  муравьиное  рыло.  Ложе  ружья  грохнуло  о шлем солдата, шлем
    погнулся,  солдат  отлетел к стене, сбил с ног другого стражника, а мной
    овладело   желание   немедленно   заполучить   двойной   топор,  которым
    размахивал  солдат, правда, угрожая более своим, чем чужим. Я вцепился в
    древко  топора  и  рванул  его  к  себе  - ружье мне мешало, но солдат с
    перепугу  отпустил топор, и я, оказавшись обладателем двух видов оружия,
    выключился  из  битвы  за  перевооруженностью. Но психологический эффект
    поднятой   мной  суматохи  был  значительным.  Пока  стражники  силились
    понять,  что за гроза обрушилась на них с тыла, Кривой свалил ближайшего
    к  нему  противника,  еще с одним справился лесник и отнял у него копье.
    Остальные сочли за лучшее обратиться в бегство.

    Я  с  ружьем  и  топором бросился к леснику, и мои возгласы, заглушаемые
    шлемом,  испугали  Кривого, который встретил меня выставленным навстречу
    копьем.  Но  Сергей  соображал  быстрее.  Я  полагаю,  что он узнал свое
    ружье, а потом и страшилище в муравьином шлеме и разорванных джинсах.

    -Спрячь пику! - крикнул он Кривому. - Это моя интеллигенция. Братишка мой!

    - Это я ...

    -Давай ружье, - сказал Сергей Иванович - Что пули берег?

    -Какие пули? - не понял я.

    Кривой уже в камере, резал веревки на руках пленников.

    -  Сейчас  они вернутся, - сообщил я леснику. Я не ждал, что он согласно
    правилам  игры  бросится мне на шею с криком. "Ты мой спаситель!", но уж
    очень он был деловит и сух.

    - Знаю, - сказал он - Ружье в порядке? В реке не купал?

    - В порядке.

    -  Ну  где там люди? - крикнул лесник в темноту камеры. В конце коридора
    зародились крики и топот.

    -  Ты  никого  не  прихлопнул? - спросил лесник, срывая со стены факел и
    придавливая сапогом. Сразу стало темнее.

    -Нет.

    -  И  не  должен  был.  Не  в характере, - сказал лесник - Шлем случайно
    подобрал?

    - Почти.

    Как  будто  я был мальчишкой, обязанным отчитываться перед дядей. Неясно
    было, одобряет ли он мое миролюбие или нет.

    Кривой  выгонял  остальных  из  камеры.  Делал он это бесцеремонно, не у
    всех  даже  были  развязаны  руки,  он на ходу пилил путы, покрикивал на
    шатающиеся  тени.  Он  даже  бил  их.  Мне не хотелось, чтобы Кривой бил
    своих  товарищей,  хотя,  наверно,  для него такой этической проблемы не
    возникало.

    -  Пойдешь за ними, Николай. У тебя топор, прикроешь. Да и защищенный ты
    больше чем другие. Я задержусь.

    - Я с вами.

    -Хватит,  неслух,  - сказал лесник - Ведь случайность, что ты нам помог.
    Скорее  всего  должен  был  и  сам погибнуть и нам не помочь. Ясно? Хоть
    теперь слушайся.

    И  я  пошел  за  узниками,  которые трусили к выходу из горы. Они успели
    разобрать оружие, брошенное солдатами.

    Кривой  обогнал  толпу и бежал впереди, вырывая из стены редкие факелы и
    топча  их.  Я  оглянулся.  Маленький  силуэт  лесника,  затянутый дымом,
    виднелся у стены.

    Вдруг  гулко  раскатился  выстрел.  Ему  ответил  далекий  крик.  Силуэт
    лесника сдвинулся с места - он бежал к нам.

    ...Я  не  сразу  догадался,  что  мы вышли на склон - ночь стала темной,
    луна  зашла, и только по внезапной волне свежего воздуха я понял, что мы
    покидаем гору.

    Я  остановился.  Мимо  пробегали  остальные. Поглядел на небо и подумал,
    что верно никогда больше не увижу этих звезд.

    14.

    Мы  шли  очень медленно. Мне хотелось припуститься вперед - ведь впереди
    была  еще  река,  потом  открытая  пустошь.  А  приходилось  идти  сзади
    плетущихся пленников - ничего иного не оставалось.

    Мне  казалось, что я давно, много дней, месяцев, иду по этому миру - и в
    сущности,  какая разница, параллельный он или фридмановский, заключенный
    в электрон. В нем живут, мучают и даже убивают. И я в нем живу. И лесник.

    В  кустах  произошла  заминка  -  пленники  не  решались ступить в воду.
    Сквозь  листву  угадывался  мост,  и по нему уже бежали черные фигурки -
    нас могли отрезать от леса.

    - Тут глубоко, в этой протоке, - сказал я - За островом мельче.

    -  Знаю,  -  сказал  лесник  -  У нас многие плавать не умеют. Говорил я
    Кривому,  чтобы  к  мосту  бежать. Сбили бы караул. Ты, может, эту каску
    снимешь? А то перевернет тебя, как корабль в бурю.

    Кривой,  ругаясь,  размахивая  руками,  загонял  беглецов в воду. Лесник
    присоединился  к  нему.  От  горы  уже подбегали солдаты - стрелы начали
    ложиться среди нас.

    - Топор не бросай! - крикнул мне лесник. - Если тяжело, отдай Кривому.

    - Не тяжело.

    -  Тогда плыви впереди. Если кто из сукров на тот берег прибежит, круши,
    не стесняйся.

    Я  прыгнул  в воду, ухнул по пояс, потом по грудь. Но на этот раз мне не
    надо  было  беречь  ружье,  и я знал, что через пять шагов, будет мелко.
    Когда  я  выбрался  на берег острова, в затылок ударила стрела - я так и
    клюнул  головой  вперед,  муравьиный  шлем  меня  спас.  Я оглянулся. На
    середине  протоки  несколько  голов. Лесник, по грудь в воде, загоняет в
    глубину последних беглецов. Я поспешил дальше.

    Первым  после меня на берегу появился Кривой, он нес в одной руке копье,
    другой  поддерживал совершенно обессилевшего человека. Человек попытался
    сесть  на  траву,  но Кривой зашипел на него, сунул в руку копье и снова
    побежал к воде, чтобы помочь еще одному беглецу.

    К  тому  времени,  когда  до  берега добрался лесник, - а он замыкал наш
    отряд, - сюда перебралось человек шесть-семь.

    Впереди  белела  стена тумана - густого, спасительного. Но нас настигали
    стражники, бежавшие по берегу.

    Не  знаю,  убил  ли  я  кого-нибудь,  ранил ли в той короткой схватке на
    берегу  и  потом на пути к пустоши. Я махал топором, бежал, снова махал,
    был  треск  металла,  крики,  но люди в муравьиных шлемах, возникавшие и
    пропадавшие  в  ночи,  казались  фантомами,  безликими,  бестелесными  и
    неуязвимыми.

    До  леса  нас  добралось четверо - Кривой, лесник, я и еще один парень с
    разрубленным  плечом,  которое  лесник  перевязал  своей  голубой майкой
    (порванную гимнастерку он потом натянул на голое тело).

    Мы  скрылись  в  глубине леса, в густом подлеске. Уже светало. На ходу я
    несколько  раз  засыпал,  но  продолжал  идти,  в дремоте различая перед
    собой  широкую спину Кривого, даже видя короткие сбивчивые сны, действие
    которых  происходило  в  лаборатории.  В  них  я  доказывал  Ланде,  что
    свободная   энергия  поверхности  планеты,  сконцентрированная  в  точке
    искривления   пространства,   способна  создать  переходный  мост  между
    мирами, но шеф не слушал, а повторял: "Тихой жизни захотел? Тихой? Да?"

    Мы  сидели  в  густом  ельнике.  Где-то  неподалеку  контрабасами зудели
    трубы: муравейник переполошился.

    - Мальчик погиб, - сказал я. - Курдин сын.

    - Врешь!

    -  Тетя  Агаш послала его со мной до леса. Я его у леса потерял, а потом
    нашел. Мертвого.

    Лесник выругался.

    - Не надо было мне его с собой брать, - сказал я.

    Я  ждал  опровержения.  Он  должен  был  сказать:  "Без  тебя  нам бы не
    выбраться..."

    Но он сказал:

    - Весь наш род перебили. Никого не осталось.

    - Вы же не виноваты.

    -  Не  виноват,  -  сказал лесник твердо. - Их бы и так поугоняли. Как в
    других  деревнях.  Сукрам  теперь железо нужно, нужнее хлеба. С соседями
    воевать собрались. Пока хлеб был нужнее - люди кое-как жили.

    Он отмахнулся от комара и вздохнул.

    - Папиросу бы сейчас.

    Я  пожал  плечами.  В позапрошлом году на Памире у нас кончилось курево.
    Мы решили сгонять на газике в Хорог и попали под камнепад. Чудом пронесло.

    -  Я,  знаешь,  что думал, - продолжал лесник. - Вот бы всех к нам через
    дверь перетащить, всю деревню. А вот нет деревни...

    Трубы  гудели  все  ближе. Дальше раненый идти не мог. Мы спрятали его в
    дупле  громадного  дерева  со  сбитой  молнией  вершиной.  Но мы ушли не
    сразу.  Как-то неловко было, что мы-то сами целы и мы можем уйти. Парень
    молчал.  Я представил себе, как страшно ему оставаться. Может, взять его
    с собой? Дотащим как-нибудь до шалаша...

    Лесник вскинул ружье на плечо.

    -  Не переживай, Коля, - сказал он. - Не дотащить нам его. Сами погибнем
    и  его  не  спасем.  А  Кривой  травы знает. Здесь травы, можно сказать,
    волшебные.  Почище  наркотиков.  Заснет  парень на неделю - а там и раны
    затянутся.

    Сергей  угадал мои мысли, потому что думали мы об одном и одинаково. Или
    почти  одинаково.  Если можешь угадать чужую мысль - это, наверно, шаг к
    пониманию.  А  не  пора ли нам научиться читать мысли, мой милый очкарик
    Ланда? Сколько мы с тобой сжевали соли за десять лет? Нет, за двенадцать...

    - Пошли, - сказал лесник. - Пора.

    Кривой  вывел нас к зарослям, оттуда лесник знал тропку домой. В деревню
    возвращаться  нельзя,  там  наверняка ждут. Кривой уходил в дальний лес.
    На  прощание он начал просить ружье. Лесник не дал. Отговорился тем, что
    нет патронов. Кривой насупился. Лесник сказал по-русски:

    -Ты раненого парня не забудь. Он из чужого рода, никого у него не осталось.

    - Не забуду, - буркнул Кривой. Он был обижен.

    - Я скоро вернусь, - сказал лесник.

    - Куда? Некуда тебе возвращаться. Агаш я с собой уведу.

    Мы попрощались.

    Я  шел  за  лесником по узкой тропке, он отводил ветки, чтобы не стегали
    по лицу.

    -  Дай  ему ружье, - ворчал лесник. Сам как без него обойдусь? А они все
    равно стрелять не умеют. Да и патронов нет...

    Лесник оправдывался перед самим собой. Я молчал.

    -А  возвращаться мне сюда и в самом деле не к кому. До дальнего леса три
    дня  ходу.  Я  там и не бывал. А здесь все опустошенное... Неудачный для
    тебя выход получился.

    Солнце  уже  поднялось,  в  шлеме было жарко, но лесник сказал, что если
    нас увидят, лучше мне быть в шлеме. Топор оттягивал плечо.

    - Долго идти? - спросил я.

    - Через час будем. Пить хочется.

    -  Знаете, Сергей, - сказал я неожиданно для самого себя. - Я передумал.
    Никуда я не уйду.

    - Не понял.

    - Из института не уйду.

    - А почему ты уходить должен?

    -  Долго  объяснять...  У  меня  такое  впечатление,  словно  сместились
    масштабы. Что казалось важным, стало маленьким...

    Он обернулся ко мне. К моему удивлению, он улыбался.

    -  Сместились? Зарядку, значит, получил? Ничего, это полезно. Вот только
    бы добраться до дому. А потом знаешь, что? Вернусь я сюда.

    -Не спешите, - сказал я. - Надо подумать. Порой, синица в руках...

    -  На  что  нам  с тобой синицы? Ладно, обмозгуем. Видишь же, домой иду.
    Маша  там  с  ума  посходила.  Вторые  сутки...  Вернусь.  А то ведь как
    бараны,   ну,  честное  слово,  как  бараны.  Вчера-то  из-за  чего  все
    получилось?  Решили  гору  штурмовать.  А  тех  -  из дальнего леса - не
    дождались. Куда это годится?

    И  он  пошел  быстрее,  словно  спешил  обернуться  поскорее  и заняться
    здешними делами всерьез.

    - А Маша? - спросил я.

    - Машу тебе оставлю, - сказал лесник. - Не бросишь?

    Когда мы проходили открытой поляной, увидели слева столб дыма.

    -  Деревню жгут, - сказал лесник. - Как бы не нашу. Кривой-то тетку Агаш
    вывести должен.

    Я  представил  себе,  как  загораются  сухие  хижины.  Каждая коническая
    соломенная  крыша  становится  круглым  костром. И если займется тын, то
    пострадает и сад.

    -Вы там в саду были? - спросил я лесника.

    -Где?

    -В маленьком саду, за одним из домов.

    -  Окстись,  -  сказал  лесник.  - Там на всю деревню одно дерево, чтобы
    меня подвесить, и то сухое.

    Далеко,  метрах в ста, дорогу перебежал некул. Я успел хорошо разглядеть
    его крепкое горбатое тело на длинных, как у борзой, тонких ногах.

    - Видели?

    - Стрелять не хочу без нужды, - сказал лесник. - Услышат.

    - Вы думаете, что они могут нас здесь подстерегать?

    -  Вряд  ли.  Но  чем  черт  не  шутит?  Последнее дело других дурачками
    считать. Они же знают, с какой стороны я в деревню приходил.

    Эта  мысль  казалась мне почти нелепой, принадлежащей к другому слою сна
    -  к ночной части кошмара. Здесь не должно быть стражников, они исчезают
    утром.  Стоит ли думать о них, когда впереди столько дел - и у меня, и у
    лесника.

    15.

    Мы попали в засаду у самой двери в наш мир.

    Стражники  не осмелились к нам приблизиться, только окликнули издали: не
    были  уверены,  кто  я  такой.  Мы  побежали.  До раздвоенной сосны было
    метров  триста,  но  лесник  вел  не  прямо  к  ней, а кустами немного в
    сторону. Даже успел крикнуть:

    - К нам не выведи, путай их!

    Стражники  стреляли  из  луков.  Стрела  вонзилась  в  спину лесника. Он
    продолжал   бежать,   плутая  между  стволов,  а  оперенье  стрелы,  как
    украшение,  покачивалось  за  спиной.  Когда  Сергей упал, стражники уже
    потеряли нас из виду; в чащу они не пошли.

    - Что с вами?

    Он лежал, прижавшись щекой к выгоревшей желтой траве.

    Я  дотронулся  до стрелы, хотел выдернуть ее, но вспомнил, какие у стрел
    зазубренные, словно у гарпунов, наконечники.

    -  Глубоко  сидит,  -  прохрипел  лесник - Глубоко, до самого сердца - В
    углу рта показалась капелька крови - Не тяни, обломай.

    Кто  то  вышел  на  полянку  Я обернулся, шаря рукой по земле - там, где
    обронил  топор,  -  но не успел Тяжелый удар пришелся по шлему и плечу Я
    не  потерял  сознания,  но упал, и боль была такой, словно я никогда уже
    не  смогу  вдохнуть  Мне  показалось,  что  я все таки поднимаюсь, чтобы
    защитить лесника, потому что нельзя нам погибать здесь, в шаге от дома.

    И  тут  я  увидел,  что  над  лесником, отбросив тяжелый сук, склонилась
    Маша.  Она  гладила  его по щеке, шептала что то не по-русски, и, еще не
    сообразив,  что  это она ударила меня, приняв за стражника, я решил, что
    Сергей умер - столько горя было в ее плечах.

    Почему  то,  прежде  чем подняться, подойти к ней, я принялся стаскивать
    муравьиный  шлем, чуть не оторвал себе ухо - но все это было не важно, и
    неважно  было,  что  не  слушается  рука и кружится голова. Маша мельком
    взглянула на меня и отвернулась.

    - Луш, - сказал я, - надо уходить.

    Я  не  хотел  думать, что лесник умер, - понимание этого отступало перед
    необходимостью  как  можно скорей перенести его обратно, домой - если мы
    это сделаем, то все обойдется.

    - Уходить - повторила Маша.

    Я  обломал  стрелу  у  самой  гимнастерки,  горячей и мокрой от крови Мы
    тащили  Сергея  лицом  книзу,  ни  у  меня, ни у Маши не было сил, чтобы
    поднять  его.  Нам  пришлось  раза  два  останавливаться, чтобы отыскать
    дверь.  Когда мы, выбившись из сил, упали у самого шалаша, лесник сказал
    тихо, но четко.

    - Ружье не оставляй.

    - Господи, - ахнула Маша - Какое ружье, какое еще ружье...

    А  я  заставил  себя  подняться, пробежать по смятой траве к тому месту,
    где  упал  лесник,  нашел  ружье,  подхватил  зачем  то  и топор с двумя
    лезвиями,  а когда вернулся, Маша уже наполовину втащила Сергея в шалаш,
    и  я  неловко,  стараясь  не  упасть,  помог  ей протолкнуть его и самой
    втиснуться  в  черную завесу, бесконечную и краткую, и возвратить Сергея
    к себе, к болоту, соснам.

    Я  знал,  что,  если  все  это  не  сон,  то там, у себя, я уже не смогу
    сделать  ни шага и Маше одной придется бежать по лесу, потом к дороге, к
    больнице, к врачу, и она может не успеть...

    "Химия и жизнь", 1976, ‘ 3 -6.