абы стали погружаться в  губительную  стихию.  Я  не  знал,  что
сделать, я хотел бежать к ним, указать им путь к  нам,  я  что-то  говорил
Сеате. Но она остановила меня, властно положив мне руку на плечо.
   - Останься здесь. Если бы ты и привел их сюда, все равно их гибель была
бы неотвратима. Челнок сделан лишь для двоих, ибо Звезда  знала,  что  нас
будет двое. Не пытайся бороться с велениями Звезды, мы  слишком  ничтожны,
наша участь - покориться.
   Я упал ничком у края площадки и впился  взором  в  ужасающую  трагедию,
совершающуюся где-то в глубине. Вода подступила к груди рабов,  постепенно
поглощая их. Матери поднимали грудных детей над головой, более  сильные  в
животном ужасе взбирались на плечи других, иные пытались взобраться  вверх
по гладкой стене, но тотчас  обрывались,  некоторые,  обезумев,  бросались
сами в пучину. Вода повышалась со стремительной быстротой.  Я  видел,  как
волны стали окатывать головы  самых  высоких.  Я  видел  мгновение,  когда
поднятая рука исчезла в пене прибоя. На  поверхности  виднелось  несколько
тел, боровшихся еще со смертью. Но никто из погибающих  не  умел  плавать.
Через несколько минут все было  кончено.  Ничто  постороннее  не  нарушало
более серой пенистой глади.
   Когда я приподнялся, помертвелый от  ужаса,  Сеата  все  еще  стояла  в
прежнем положении со взором, устремленным куда-то вдаль, прочь от земли.
   - Все кончено, - хрипло сказал я.
   Сеата обратилась ко мне.
   - Мой милый, -  промолвила  она,  впервые  называя  меня  так,  -  надо
принести сюда челнок.
   Я повиновался.



25

   Гора  опускалась  медленно.  В  полдень  исчезла  под  волнами  терраса
третьего этажа. Солнце уже клонилось к горизонту,  когда  волны  дошли  до
края  котловины.  В  то  же  время  и  вершина  Горы  уже  почти  касалась
поверхности воды. За этот день мы едва ли  обменялись  с  Сеатой  десятком
слов. Она сидела на груде  камней,  выбитых  мной  вчера  из  площадки,  и
загадочным взором смотрела на водную поверхность. Иногда мне казалось, что
она наслаждалась этим новым для нее зрелищем. Иногда я  начинал  понимать,
что за безумная тоска давит ей сердце.
   Я работал над лодкой, сколько мог приспосабливая ее для путешествия. На
Сеату смотрел я даже с некоторой робостью. Однажды я сказал ей, утешая ее:
   - Мы скоро увидим с тобой новую землю и  новое  человечество.  Думай  о
будущем.
   Она ответила мне:
   - Мы с тобой величайшие убийцы на земле.
   Я содрогнулся.
   В другой раз мне пришла странная мысль в голову, и я опять обратился  к
ней:
   - Сеата, а как ты думаешь, не мог ли кто-нибудь из рабов  проникнуть  в
Царство Тайны? Может быть, они еще и теперь таятся там. Не пойти ли к ним?
   Сеата холодно посмотрела на меня и сказала:
   - Нет, надо, чтобы они погибли все.
   И я содрогнулся снова.
   Когда вода подошла к нам на расстояние двух саженей, я спустил лодку  в
море: я боялся водоворота, который должен был  бы  возникнуть,  когда  пик
Горы погрузится в пучину. Лодка веревками была привязана к камням,  бывшим
на середине площадки. По этим веревкам я спустился в лодку и  ждал.  Когда
расстояние между лодкой и площадкой еще уменьшилось, я быстро помог  сойти
Сеате, перерубил веревки своим лэтейским мечом,  оттолкнулся  от  стены  и
всей силой налег на весла, спеша уйти от тонущей Горы.
   Через несколько минут вершина Горы с  каким-то  свистом  погрузилась  в
пучину. Некоторое время мне приходилось бороться с волнами водоворота,  но
наконец мы могли считать себя в безопасности, и я огляделся.
   Котловины уже не существовало. Вода перелилась через край  и  затопляла
Проклятую пустыню, не переставая прибывать, грозя превратить всю Африку  в
дно морское. Течение несло нас от центра, и весла были не нужны.
   Я посмотрел на Сеату, Сеата смотрела на меня.
   - Мой милый, - сказала она мне, - нас двое во всем мире. Мы первые люди
и последние люди. С нами кончается жизнь Земли. Нам надо умереть.
   Я пытался ее успокоить:
   - Земля велика еще. Есть много-много людей в  мире.  Ты  найдешь  новую
родину, ты найдешь то, что искала.
   Сеата молчала, устремив взор  за  нашу  корму,  туда,  где  возвышалось
недавно Царство Горы. Теперь со всех сторон от  нас,  куда  только  хватал
взор, были небо и вода.  Ярко-красное  солнце  закатилось  в  обагрившиеся
волны. Настала ночь и прохлада. Я хотел подкрепить силы. С нами было очень
немного  маису,  но  совсем  не  было  воды.  Со   страхом   и   горестным
предчувствием  зачерпнул  я  воду  за  бортом.  Увы!  Худшие  предчувствия
исполнились.  Вода  была  горько-соленая,  негодная  для  питья,  поистине
морская.
   Весь ужас нашего положения ясно представился мне.  Предстояло  проехать
или снова пройти всю ту же Проклятую пустыню, по которой мы шли с Мстегой,
почти не имея ни малейшего запаса воды. Я ничего не сказал Сеате,  но  она
все поняла.
   - Не пугайся, милый, - сказала она, - для меня  теперь  ясно,  что  все
создано волей Звезды. Я прежде смеялась над суевериями  отцов,  но  теперь
понимаю, как была я безумна. Позволь мне принести мольбу Звезде.
   Она стала на колени, обратив свое лицо  к  Красной  Звезде.  И  я  тоже
преклонил колени рядом с ней, молился впервые после многих и многих лет. И
в молчании пустыни наш утлый челнок уносил нас в неведомую даль...



26

   Ночью я греб, направляясь по звездам. Под утро утомление одолело  меня.
Проснувшись, я увидел, что Сеата лежит на дне лодки с закрытыми глазами. В
испуге я наклонился к ней. Она взглянула на меня и слабо улыбнулась.
   - Я очень слаба, мой милый, - сказала  она  мне,  -  мне  кажется,  это
смерть.
   Я был так потрясен последними днями, что эти слова  не  ужаснули  меня.
Только слезы полились из моих глаз. Я прикоснулся губами к ее руке.
   Не лишения, не трудности пути губили Сеату. Зной также  не  был  силен,
так как воздух был полон водяными парами. В полдень  мне  удалось  поймать
орла, спасшегося от потопа, но теперь упавшего в воду. На  время  мы  были
спасены от голодной смерти, могли даже утолить жажду его свежей кровью. Но
Сеата не хотела ни пить, ни есть. Внутренняя скорбь  убивала  ее.  Днем  я
продолжал грести, придерживаясь того направления, которое я  дал  лодке  с
вечера, но далеко не был убежден, что мы плывем верно.  Разве  можно  было
определить  направление  в  этом  океане  без  берегов?   Вода   перестала
прибывать. Волнение утихло. Сквозь прояснившуюся воду мне было видно дно -
поверхность каменистой пустыни. Глубина  нового  моря  была  всего  аршина
полтора. Я мог достать веслом до солончака. Весь день Сеата лежала  как  в
забытьи. Несколько раз я смачивал ей губы кровью убитой птицы, но, приходя
в себя, она не хотела пить. К вечеру она совсем очнулась и позвала меня:
   - Мой милый! Мой дорогой! Нам осталось  немного  говорить  с  тобой.  Я
умираю.
   - Сеата! Полно! - в тоске сказал я. - Зачем же  умирать?  Разве  ты  не
хочешь увидеть мою землю, моих братьев?
   - Полно, друг! Это несбыточная мечта. Я и не могла  бы  жить  без  моей
страны, после гибели моего народа. Теперь я сознаюсь тебе во многом, в чем
не решалась сознаться и себе. Напрасно мечтала я о других мирах, моя  душа
все же была прикована к этому. Я очень любила свою страну как родину,  как
родную землю. Я очень любила тебя. Толе, очень, как мужа. Скажи же мне еще
раз, что ты меня любишь, что  ты  не  льстил  бывшей  чужеземной  царевне.
Скажи, чтобы я умерла счастливой.
   Я припал губами к ее рукам, я шептал ей, что, теряя ее, я теряю больше,
чем жизнь.
   Она улыбнулась своей обычной тихой улыбкой и сказала:
   - Нет, ты не виновен в гибели  Горы.  То  Звезда  отомстила  лэтеям  за
рабов, а рабам - за лэтеев. Та же Звезда послала мне тебя. Толе,  чтобы  я
поняла себя, а тебе - меня, твою царевну, твою Сеату, чтобы и ты воскрес к
жизни. Помни меня, а я благословляю тебя для жизни.
   - Сеата! - с полным отчаянием воскликнул я.  -  Разве  для  меня  будет
жизнь без тебя?! Ради меня, ради  души  моей,  не  уходи,  будь  со  мной,
останься.
   В слезах я целовал ее холодеющие пальцы, она уже не могла  говорить,  и
только тихая улыбка  сохранилась  на  ее  побледневших  устах.  Потом  она
устремила взор к завечеревшему небу, и душа ее  отлетела  из  мира  земли,
которым она так тяготилась при жизни.
   В тот же час, как Сеата умерла, я вдруг  понял  всю  безмерность  своей
любви к ней. Мне сразу как в блеске молнии представились два существа -  я
до этой любви и я, воскрешенный любовью. И я понял,  что  это  два  разных
человека. Я рыдал, как [осужденный], я хотел  бы  воскресить  ее  хоть  на
время, на одно мгновение, чтобы досказать ей все, что  не  успел  выразить
при жизни. В бешенстве я проклинал  себя  за  потерянные  дни  и  часы,  в
которые можно было передать так много!
   Мысль об ужасном будущем пронеслась в моей голове. С дикой решимостью я
схватил дорогое мне тело, прикоснулся к нему последним поцелуем и медленно
опустил его за борт.  Я  произнес  несколько  молитвенных  слов  над  этим
местом, не обозначенным никаким памятником. Потом сильным ударом  весла  я
удалился оттуда.
   Почти тотчас  раскаянье  овладело  мной,  во  мне  воскресло  страстное
желание видеть ее, целовать ее хотя бы и  безжизненные  руки,  говорить  с
ней. Я начал грести назад, среди мрака наступившей ночи я искал ее тело, я
без устали работал веслами, плыл взад  и  вперед,  тщетно  всматриваясь  в
почерневшую воду. Но мне не суждено было найти дорогой могилы.
   Взошло солнце, и я увидел себя все за теми же безумными поисками. Я  не
знал, куда уплыл я, долго ли блуждаю. Тогда в  порыве  нового  отчаяния  я
отбросил  весла  прочь  от  себя  в  эту  спокойную  безответную  воду   и
распростерся на дне челнока, на том самом месте, где лежала Сеата, целовал
те доски, к которым она прикасалась. Неожиданно возникший  ветер  развевал
мои волосы, но я не обращал на него внимания. Мне  было  все  равно,  куда
влечется моя ладья.
   Так прошел день, и настала новая ночь, и краски новой зари  проглянули,
прогорели и погасли [на востоке]. Я смутно понимал течение времени. Я  был
снова во власти бреда  и  диких  грез,  то  отвратительно-мучительных,  то
несказанно блаженных, потому что в них  мне  являлась  снова  моя  царевна
Сеата. И весь мир был не нужен мне.



ЗАКЛЮЧЕНИЕ

   Грубое морщинистое лицо старухи негритянки и ее  иссохшие  руки  -  вот
было первое, что я увидел, когда очнулся. Челнок мой прижало ветром к краю
озера, образовавшегося на месте Проклятой пустыни, и выбросило  на  траву.
Меня подобрало кочевавшее здесь племя бечуанов. Обо мне заботились и,  как
умели, лечили. Много дней пролежал я в горячке и, очнувшись, был так слаб,
что не мог шевелиться. Добрые бечуаны кормили меня сушеным мясом  и  поили
водой из скорлупки страусовых яиц. Только через две недели встал я на ноги
и лишь через месяц мог выйти за пределы деревни.
   Первую свою прогулку я совершил по направлению  к  Горе  Звезды.  Вновь
образовавшееся озеро уже отхлынуло, и на месте  прежней  каменистой  степи
простиралась равнина, покрытая илом, кое-где начинавшая  порастать  первым
мохом и робкой травой. Ясно было, что впоследствии здесь образуется  степь
и появится жизнь. Пальмы вырастут над могилой Сеаты.  Напрягая  зрение,  я
всматривался вдаль, но силуэт конусообразной Горы уже не рисовался на фоне
ясного утреннего неба.
   С трудом оторвав глаза от дали, повернул  я  к  ближнему  леску.  Трава
шелестела под моими ногами, попугаи испуганно  перескакивали  с  ветки  на
ветку. Мне вздумалось испробовать, изменила  ли  мне  рука.  Со  мной  был
бечуанский лук, которым прежде я свободно владел. Прицелившись, я  спустил
тетиву, стрела простонала, и попугай, как бывало,  повалился  с  ветки  на
берег ручья. С несчастной улыбкой пошел я за бесполезно убитой птицей. Да!
Немногое изменилось во мне, только сердце стало живым и страдающим.
   Я нагнулся, чтобы поднять попугая, и увидел свое  отражение  в  зеркале
ручья. Длинные волосы по-прежнему смело падали мне на лоб, на шею, но  они
сверкали, как серебро.  На  меня  из  ручья  смотрело  лицо  еще  молодого
человека, но с уже совершенно седой головой.
   Еще печальнее улыбнулся  я.  Прошлая  жизнь  была  погребена  под  этим
снегом, а в новую я не верил. Подняв убитого попугая, я  побрел  в  крааль
друзей моих бечуанов. Больше мне некуда было идти.



   КОММЕНТАРИИ

   Валерий Яковлевич Брюсов (1873-1924)  -  русский,  советский  писатель,
поэт, критик, переводчик, ученый-литературовед.
   Более 80 книг стихов,  прозы,  критики  и  переводов  принадлежит  перу
В.Брюсова. Он был видным  специалистом  по  римской  поэзии,  французскому
символизму, по творчеству А.Пушкина и Ф.Тютчева,  теории  русского  стиха.
Большим успехом пользовались его исторические романы  "Огненный  ангел"  и
"Алтарь победы".
   Интерес к фантастике проходит через всю жизнь  В.Брюсова.  Роман  "Гора
Звезды" является самым большим фантастическим произведением  писателя.  Он
работал над ним с 1895 по 1899 год.
   Впервые роман был опубликован в альманахе  "Фантастика  73-74"  в  1975
году.  Интересны   и   другие   фантастические   произведения   В.Брюсова:
драматические сцены "Земля", рассказ "Республика Южного Креста", небольшие
сочинения "Восстание машин" и "Мятеж машин" и,  наконец,  повесть  "Первая
междупланетная экспедиция" о полете на Марс, над которой писатель  работал
уже после Октябрьской революции.
   В.Брюсов  написал   также   несколько   фантастических   стихотворений,
занимался теоретическими проблемами научно-фантастической литературы.
   Роман публикуется по: Фантастика 73-74. М.: Молодая гвардия, 1975.

   1. Мози-оа-Тунья - водопад в Эфиопии.
   2.  Язык  одной  из  многочисленных  народностей  -  кафов,  живущих  в
юго-западной Эфиопии.