ие. Кто-то  нагнулся  к  Латомати,  чтобы
удостовериться, что он убит. Я еще не  успел  прийти  в  себя,  как  вдруг
лэтеи, словно по уговору, один за другим стали уходить из комнаты...  Один
из них остановился в дверях и кинул Сеате:
   - Царица! Ты не знаешь еще. В этот час жрецы проклинают тебя в  Области
Тайн.
   Через мгновение мы были одни, шаги уходящих замирали.
   - Идите! Ступайте - крикнула Сеата не помня себя. - Мне вас  не  нужно.
Прочь, венец! Гибни, Гора! Гибни, народ лэтеев!
   Она сорвала с себя царский убор, она задыхалась.
   - Мне остался ты. Толе, - простонала  она  уже  со  слезами.  -  Уйдем,
убежим. Прочь от всего этого позорного  и  ненавистного.  Я  не  жалею  их
тысячелетнее царство, оно стоило того, чтобы погибнуть. Не жалею  царского
сана, ибо царить над таким народом позорно. Я свободна. Толе, уводи меня.
   Она не сознавала, что говорила, разум ее мутился. Поддержав ее,  потому
что она шаталась от утомления, я старался  успокоить  ее,  образумить.  Но
внимание наше привлечено было странным шумом. Слышалось звяканье  мечей  и
крики рабов. Я бросился туда, но в проходе со  мной  столкнулся  со  всего
разбега Мстега.
   - Господина - крикнул он. - Беги! Рабы в третьем  этаже  и  идут  убить
тебя.
   Я еще не успел понять, в чем дело,  как  следом  за  Мстегой  показался
великан Гуаро. Он потрясал все той же палицей.  Мстега  дико  взвизгнул  и
ринулся на него.
   - Беги! - крикнул он мне еще раз.
   Великан был схвачен Мстегой поперек тела  и  на  мгновение  должен  был
остановиться. Но почти тотчас же он справился.  Послышался  лязг  ломаемых
костей. Гуаро поднял Мстегу на воздух и ударил  его  черепом  о  гранитный
пол.
   Этого мгновенного замедления было достаточно, чтобы спасти меня. Я  был
уже опять около Сеаты. Комната царицы была одна  из  немногих,  у  которых
вместо дверей служил тяжелый камень, вращающийся на шарнире. Мы  задвинули
вход в то  самое  мгновение,  когда  Гуаро  добежал  до  него.  За  камнем
послышался злобный вой обманувшихся врагов.
   - А! Мы опять спасены! - восторженно крикнула мне Сеата.
   - Мы в тюрьме, - отвечал я спокойно, - в тюрьме, где нет  ни  пищи,  ни
питья.
   Я отвел изнемогающую Сеату к трону. Но вдруг с тихим визгом  повернулся
другой шарнир в стене  около  трона,  где  я  и  не  подозревал  двери.  В
открывшемся проходе стоял верховный жрец.



21

   Мы были подавлены сменой впечатлений. Мы не имели сил ни трепетать,  ни
удивляться. Верховный жрец окинул нас спокойным взглядом. Мы  смотрели  на
него тоже безмолвно. За стеной слышалось рычание толпы.
   Наконец голосом суровым и властным жрец сказал Сеате:
   - Царица! Великий час пришел.
   И вдруг Сеата вся задрожала, словно  в  припадке,  словно  былинка  под
сильным ветром. Она вскрикнула:
   - Нет, отец мой, нет!
   - Царица! Великий час пришел, - повторил верховный жрец.
   Столь же внезапно к Сеате вернулась бодрость.
   - Ну что ж, - сказала она, как-то странно  устремляя  глаза  ввысь,  не
глядя ни на кого. - Не сама ли я желала того. Лучше великий час отчаянья и
гибели, чем медленные часы томленья. Я готова, отец мой.
   - Иди за мной, - сказал жрец и медленно указал ей на узкую лестницу, по
которой сам сошел к нам.
   Царица пошла к нему, я сделал несколько шагов за ней.
   - Пусть чужеземец останется  здесь,  -  сказал  жрец.  -  То,  что  нам
предстоит видеть, не для взоров непосвященных.
   - Нет! - твердо возразила Сеата. - Он пойдет со мной. Я единственная из
царского рода. Так я могу выполнить волю Звезды. Вам нельзя выбирать. Если
пойду я, и он пойдет со мной.
   Жрец не возражал больше. По узкой лестнице прямо из Царской Комнаты  мы
поднялись в четвертый этаж, в музеи и библиотеки.  Сюда  еще  не  проникли
рабы. Статуи  стояли  еще  неприкосновенными,  как  провели  они  двадцать
столетий. Мирно дремали в углублении стен свитки  -  книги  с  летописями,
величественными поэмами и страстными стихами о любви.
   Из Музея камней, где собраны были величайшие в мире богатства, мы стали
подниматься в пятый этаж, в Область Тайны, куда я шел впервые. Но  во  мне
не было любопытства. Моя душа была полна  одним  чувством  -  тревогой  за
Сеату. Она уверенно и гордо шла за старцем.
   Мы вступили в храм лэтеев. То был  круглый  покой  с  куполом.  И  этот
гладкий купол и стены были выложены полированным золотом, в котором  сотни
раз повторялся свет  факелов  и  где  вновь  и  вновь  встречали  мы  свое
отражение. Никаких статуй и украшений в храме не  было.  Только  по  всему
полу был сделан  широкий  желоб,  по  которому  медленно  катился  большой
золотой шар, подчиняясь какой-то непонятной мне силе.
   В  зале  на  четырех  золотых   ложах   сидели   четверо   жрецов.   Их
помощник-мальчик стоял около. Когда верховный жрец  вступил  в  храм,  все
встали.
   - Великий час настал, - сказал он им.
   Все пали на колени, закрыли глаза руками и повторили с ужасом:
   - Настал великий час! Великий час!
   Верховный жрец обратился к Сеате строго и властно:
   - Дочь моя, кто были твои предки?
   - Я из племени царей, - отвечала Сеата.
   - Великий час настал. Знаешь ли ты, что должна делать!
   - Знаю, отец мой.
   - Иди же. Ты гордыней своей низвергла в бездну  Царство  Горы;  за  это
сегодня мы произнесли на тебя проклятие. Но ты исполнишь волю Звезды, и  я
благословлю тебя.
   Сеата наклонила голову, закрыв глаза рукой.
   - Вступи, царица, в Покой Великой Тайны.
   Потайная дверь открыла в стене отверстие, мы вошли. Эта новая [комната]
была очень небольшой, шагов в двадцать в длину и ширину. Стены ее были без
всякого убранства, серокаменные. Свет падал  из  широкого  окна.  У  одной
стены стояло каменное ложе. Посреди комнаты стоял челнок  странной  формы.
Нигде до сих пор в стране Звезды не видал я лодок, так как здесь  не  было
ни значительных озер, ни рек.
   Но что было самым дивным в этой комнате - это  левая,  восточная  стена
ее. У этой стены во всю ее вышину стояла  мумия.  Она  не  была  одета.  К
выпирающим костям плотно прилегали иссохшие мускулы, обтянутые пожелтевшей
кожей. Но это не была человеческая мумия. Я  не  знаю,  что  это  было  за
существо.  Голова  его  была   небольшая,   с   двумя   совершенно   рядом
поставленными глазами, [...] они сохраняли свой цвет и свою форму,  словно
глядели пристально. Костянистое тело  было  широко,  напоминало  несколько
строением колокол. И кончалось целым рядом конечностей, руки  были  скорее
крыльями, потому  что  на  них  я  заметил  перепонки.  Наконец,  все  это
кончалось как бы рыбьим хвостом,  а  может  быть,  рулем,  чтобы  забирать
воздух во время полета.
   Пока я смотрел, окаменев от  изумления,  жрец,  приведший  нас,  исчез.
Потайная дверь замкнулась. Мы были с Сеатой вдвоем.
   - Кто это? - хрипло спросил я, указывая на мумию.
   - Это он, - тихо ответила царица, - тот, кого мы  почитаем.  Он  первый
царь наш и вечный наш владыка. Прости меня, господин мой! Но  я  верю,  ты
сам хотел того. - Она поклонилась мумии.
   - Сеата, но человек ли это? - опять спросил я.
   - Он больше чем человек, - ответила Сеата еще тише. - Да!  Есть  другие
миры, мой Толе! Есть высшие существа.
   Она смотрела на меня восторженно...



22

   Тогда невыразимый стыд сдавил мое сердце. Я вдруг  отступил  от  Сеаты.
Мне подумалось, что я краду ее милость.
   - Царица, - с трудом выговорил  я,  -  отвернись  от  меня,  царица.  Я
недостоин твоего взора. Я лгал вам всем, и тебе я лгал. Я вовсе не  житель
Звезды. Я, как ты, родился здесь, на Земле.
   Широко открыв глаза, еще не понимая, царица отшатнулась от меня, как от
призрака.
   - Да, - продолжал я угрюмо, - я не житель  Звезды  и  не  сын  царя.  Я
бездомный скиталец, которого дома презирают, который убежал в  пустыню  от
насмешек. Все время я обманывал тебя.
   Ответ царицы был скорее угадан, чем услышан мною.
   - Ах, Толе! Разбита прекрасная мечта, яркая надежда! Так близок был  ко
мне иной мир, не мир Земли. [...] А теперь,  теперь  я  снова  приговорена
навеки... Бедные крылья сломаны.
   Потом, взглянув на меня со слабой улыбкой, Сеата добавила громче:
   - Но ты не грусти, мой Толе.  Разве  я  в  тебе  любила  только  жителя
Звезды? Ты был дорог мне как учитель. Ты дал  мне  понять,  что  я  только
угадывала. Что может быть иная жизнь, что не все кончается на  этой  Горе,
что не вся мудрость у наших мудрецов, не вся правда - то, чему  учили  нас
старики... Я, как прежде, люблю тебя, Толе. Грусть эта только моя.
   Но голос ее был надтреснутым. Я попытался ободрить ее:
   - Царица! Я позорно лгал, говоря, что прибыл со Звезды.  Но  я  говорил
тебе великую правду об иной жизни, о человечестве, которое ждет  тебя.  Ты
увидишь все те чудеса, о которых я говорил,  будто  они  на  моей  Звезде.
Увидишь, если мы спасемся...
   - Может быть, мы спасемся, Толе, - грустно молвила Сеата, - но меня  не
утешат твои чудеса. Что мне в том, что они  чудеса,  если  они  здесь,  на
Земле! Если их создали люди, такие же, как  я!  Если  есть  границы  моему
миру! Нам сказано: до сих пор это твое, а дальше мы  не  смеем.  О!  Толе!
Толе! В этом-то ужас.
   Она ломала руки.  Я  мог  многое  возразить  ей,  но  молчал,  не  смел
говорить. Но вот она встала с видом пророчицы.
   - Идем! Как  бы  то  ни  было,  теперь  больше  чем  когда-либо  должно
исполнить волю Звезды. Идем!
   За ложем была еще одна потайная дверь и  узкая  извивающаяся  лестница.
Скользя во мраке, мы поднялись на круглую площадку, которой  заканчивалась
Гора Звезды.
   Была безлунная ночь. Во мгле не было видно ни  долины,  ни  террас.  Ни
звука не доносилось снизу. Мы были словно одни во всем мире. Среди крупных
тропических звезд ярко сверкала красная звезда Марса. К ней простерла свои
мраморные руки Сеата.
   - Звезда! Священная Звезда! Ныне исполняю твою волю. Ты царица на  этой
Горе. Пришел час истребить твое царство. Свое возьми себе, нам  же  оставь
наши горести.
   Потом, обращаясь ко мне, Сеата добавила:
   - Я верю, да! Я верю, что у нас есть  связь  с  нашей  Звездой.  Ты  не
прибыл к нам со Звезды, но я чувствую, что мольбы и пение могут  достигать
до Звезды, [...] что оттуда к нам доходят голоса. Я слышу! Я слышу зов!  Я
иду к тебе.  Звезда!  Иду!  Иду!  -  Она  воскликнула  последние  слова  в
самозабвении и как лунатик шла к сверкающей Звезде.  Я  удержал  Сеату  на
краю обрыва. Она очнулась.
   - Ах, Толе, мне послышался зов, будто  Звезда  меня  звала.  Могла  она
звать? Как ты думаешь? Веришь ты этому?
   - Я всему верю, чему веришь ты, - отвечал я, плача и целуя ее платье.
   Сеата подумала секунду, потом сказала опять твердым голосом:
   - Здесь на середине стоит золотой шар. Его должно сбросить вниз.
   - Сеата, но это страшная тяжесть, это не под силу одному человеку.
   - Толе! Ты умен, поищи, постарайся.
   Царица села над обрывом, опустив  ноги  в  пропасть,  и  задумалась.  Я
подступил к шару. В нем было с виду пудов... Скоро я ощупью нашел, что ось
его составляет металлический стержень, который можно вынуть.  Так  у  меня
оказалось в руках орудие. Я старался, действуя им  как  ломом,  приподнять
шар. Это мне не  удавалось.  Потом  заметил  я,  что  некоторые  камни  на
площадке  легко  вынимаются.  Я  начал  делать  скат  для   шара.   Работа
подвигалась быстро. Наконец я решился упереться в шар. Он неожиданно легко
поддался. Я едва устоял на ногах, а страшная тяжесть покатилась сначала по
площадке, потом подпрыгнула с края, и загрохотал  страшный  раскат  от  ее
удара о крепкую стену Горы. Удар повторился еще дважды, и  долго  замирали
отзвуки.
   - Свершилось, - торжественно сказала Сеата. - Вернемся.
   Я повиновался Сеате как существу высшему.
   Мы опять спустились в комнату с ладьей. Сеата нашла где-то кружку  воды
и немного маису, видимо, приготовленного для нас. Я был очень голоден,  но
Сеата почти не прикоснулась к пище. Порывы бодрости сменялись у нее полным
бессилием. Когда я подошел к ней, она что-то шептала. Я взял ее за руку  -
рука была холодна и дрожала.
   - Ты больна, Сеата. Ты должна лечь отдохнуть.
   Она повиновалась и поникла на каменное  ложе.  Почти  тотчас  глаза  ее
закрылись: то был свинцовый сон. Я благоговейно прикоснулся  губами  к  ее
бледному челу, взял факел и вышел потайной дверью  вниз,  в  другие  этажи
горы.



23

   Я предчувствовал гибель, я хотел  последний  раз  осмотреть  Гору,  эту
дивную Гору, у вершины которой хранится скелет странного существа. Был  ли
прав старый помешанный ученый, умерший в степях Африки?  Создание  ли  это
дерзких беглецов из другого мира? И, проходя опять по переходам  лестницы,
я мог только дивиться на это создание. Вся Гора изрезана,  изрыта  залами,
комнатами и проходами сверху донизу. Иные залы были выше  сорока  саженей,
громадные арки поддерживали  тяжелые  своды,  переходы  шли  уверенно,  не
сбиваясь с принятого направления; нигде не заметно было никакого  промаха;
я встречал статуи, высеченные из самой скалы, составлявшие одно  с  полом,
так что для них оставляли глыбу, когда пробивали самую залу. Я  готов  был
верить, что этот лабиринт был создан по единому плану великого зодчего, во
власти которого были целые века и миллионы работников. Я прошел по Области
Тайны. Все было  там  нетронуто.  Золотой  шар  с  тихим  шумом  продолжал
катиться по золотому желобу, как катился, может быть, много столетий. Пять
старцев и пять отроков лежали, простертые на полу. Я нагнулся к  ним.  Они
были мертвы, тепло медленно покидало их тела...
   Осторожно стал я спускаться в  Царский  этаж.  Там  я  мог  повстречать
рабов. Но все было тихо. Я прошел средней витой лестницей и сразу  вступил
в Звездную залу. Она была так же изуродована; изображения  Солнца  и  Луны
сорваны со стены, и их пустые впадины зияли, как свежие раны.  Но  потолок
был слишком высок, и  при  свете  моего  факела  засверкало  искусственное
звездное небо - загорелся Южный Крест, красным светом загорелась священная
Звезда. Тихие стоны вспугнули меня, когда я сделал несколько шагов вперед.
Я увидел, что пол был устлан телами. То были  лэтеи,  павшие  в  последней
схватке с рабами. Но еще больше валялось  рабов,  разрубленных  лэтейскими
мечами. Где-то были еще живые, только раненные, потому что я слышал зов. Я
стал искать, скользя в лужах крови. Скоро я наткнулся на тело Итчуу. Юноша
был убит наповал. Голова срублена до половины. Подальше у стены была целая
груда женских тел.
   Я уже дошел опять до середины залы, когда один из лежавших вдруг  узнал
меня и окликнул:
   - Чужеземец!
   Я остановился. Из груды тел привстал старик с седыми, но окровавленными
волосами. Он смотрел на меня огненным взором.
   - Чужеземец! Зачем вернулся ты сюда? Ты  ищешь  проклятий,  ты  хочешь,
чтобы все мертвецы кричали тебе голосом бури: проклят,  проклят!  Нет!  Ты
этого не услышишь. Я иное скажу тебе. Не ты погубил Гору, ты не был  бы  в
силах сделать это. Сама Звезда решила, что [наступил]  ее  последний  час.
Слышишь, сама Звезда. И потому мы тебя прощаем.
   Проговорив эти слова, старик опять откинулся  навзничь.  Я  слушал  его
слова, окаменев от ужаса, дикий бред уже готов был овладеть мной: по слову
старика   мне   уже   казалось,   что   мертвецы   кругом    действительно
приподнимаются, встают, говорят мне... Страшным  усилием  воли  я  овладел
собой и хотел подойти к старику, чтобы чем-нибудь помочь ему. Но  вдруг  я
ясно почувствовал, что почва под моими ногами заколебалась.
   От первого толчка я устоял. Но второй удар землетрясения был так силен,
что я упал в лужу крови, и факел мой  погас.  Затем  началось  равномерное
качание пола. Тела, лежавшие кругом меня, зашевелились как живые. Я был во
мраке  среди  двигающихся  мертвецов.  Ужас  оледенил  мое  лицо,   сердце
перестало биться.
   Я полз среди груды тел,  я  ощупью  искал  дорогу.  Я  терял  сознание.
Наконец я нащупал вход наверх. Я бросился бежать по скользким ступеням.  Я
пробежал в полном мраке через комнаты музеев; я остановился  только  около
трупов жрецов, освещенных стоявшим здесь факелом. Тут я пришел в себя.  Но
я не мог отдать  себе  отчета  в  своих  мыслях.  То  было  сострадание  к
умирающим там, во тьме, одинокими, то был ужас и  содрогание  перед  всем,
что я сейчас испытал, то  было  смятение  всех  чувств.  А  пол  продолжал
качаться под моими ногами.
   Я взял факел, освещавший мертвых жрецов, и пошел к Сеате. Она спала.
   Я вышел на площадку Горы. Взошла луна в половину четверти.  При  слабом
свете ее смутно увидел я что-то необъяснимое. На том пространстве, которое
должна была занимать долина, странно сверкала полоса лунного света, словно
под нами была водная гладь. Я долго смотрел на переливы  света  в  волнах,
потом я сошел на верхние ступени лестницы и, опустившись  на  них,  тотчас
заснул.



24

   Мне снилось, что я еще раб в стране  Звезды,  что  я  бежал,  проник  в
подземные проходы Горы и пробираюсь по ним, ища выхода. Переходы  кружили,
извивались, убегали все дальше, и не было им конца. Присосавшись к стенам,
ждали здесь меня какие-то громадные слизняки, которые тянули ко мне липкие
руки. Я отбивался от них. Когда наконец я совсем изнемог, подземелье вдруг
кончилось. Мне глянул в очи океан. Я упал на гранитный  выступ,  а  передо
мной расстилалось безграничное водное  пространство;  луч  луны  играл  на
волнах; вал за валом разбивался  о  каменный  берег,  и  страшен  был  гул
набегающей пучины.
   И в эту минуту подумалось мне, что я ушел из  страны  Звезды  навсегда,
что мне больше нет пути назад,  что  больше  я  не  увижу  Сеаты  никогда,
никогда! Эта мысль сковала меня невыносимым ужасом; я молил небо об  одном
- умереть,  не  быть,  чтобы  только  не  испытывать  этих  мучений...  Но
солнечный луч вдруг ударил прямо мне в  лицо,  и  я  проснулся  на  острых
ступеньках лестницы. Первое, что охватило меня,  было  чувство  безмерного
счастья, блаженство от сознания, что Сеата близко, что она со мной, что  я
увижу ее. Но в то же мгновение меня поразило, что рев набегающей пучины не
смолк, и после пробуждения я бросился наверх.
   Гора медленно, но явственно опускалась. Я ощущал сотрясение площадки. Я
видел, что отдаленные края котловины как бы поднимались  вверх.  Внизу  же
вместо долины, вместо лесов, полей и всей этой пышной  карты  расстилалась
серая, волнующаяся водная гладь. Пенистые волны ходили и  качались  везде,
куда достигал глаз. Какие-то жерла разверзлись за  ночь,  какие-то  потоки
хлынули из недр земли, и вот вся котловина была уже затоплена  наполовину.
Море поглощало Гору. Гора  погружалась  в  море.  Седые  гребни  волн  уже
плескались о террасу третьего этажа. Пока я стоял в оцепенении со  взором,
прикованным к невероятному зрелищу, на площадке показалась Сеата, бледная,
утомленная, но с горящим взором. В ней ничего не было земного, словно  она
уже не принадлежала этому миру.
   - Это Тайна Горы, - вдохновенным голосом сказала  она  мне,  не  ожидая
вопроса. - Вода поглотила всю страну; вода, служившая гробом для  предков,
смоет и все создания веков, поверья  прошлого  и  записи  о  грядущем.  Ты
вызвал к жизни эту силу, дремавшую в оковах.  Вода  будет  на  месте  моей
страны, а мы... У нас есть возможность пережить ее.
   До нас смутно долетали стоны. Рабы так и не нашли  прохода,  ведшего  в
четвертый этаж. Потому никого из них не было  на  четвертой  террасе,  она
была пуста. Зато весь народ рабов теснился, жался на третьей террасе,  уже
омываемой волнами. От нас это было на расстоянии почти трехсот саженей,  и
нам трудно было следить за ними.
   Рабы были в паническом страхе. Они почти  не  двигались.  Вся  толпа  -
тысячи в три человек - стояла неподвижно, обернувшись к воде, и  смотрела,
как волны наступали на нее. Изредка у всех у них вырывался  нечеловеческий
вопль, доносившийся до нас слабым стоном.  Вот  вода  перехлестнула  через
парапет. Р