на пороге. Он приветствовал  нас
кивком головы и пригласил в комнату.
   Ярко освещенный кабинет теперь показался  мне  значительно  просторнее,
чем во время предыдущего визита. Я посмотрел  на  окна,  плотно  прикрытые
шторами.
   Боннар заметил мой взгляд и иронически усмехнулся.
   - Ваши клиенты забавляются... А  это  письмо  с  поздравлениями,  -  он
потянулся к открытому ящику и подал мне измятый листок.
   "Убийц под суд", - прочитал я нацарапанные неумелой рукой слова.
   - Садитесь! - сказал Боннар, однако сам не сел, а принялся  расхаживать
по кабинету. - Давно же ты здесь не  был,  Эст...  -  обратился  он  после
недолгого молчания к Альберди.
   - Давно, - согласился  священник,  беря  у  меня  листок.  -  Это  что,
закинули в окно?
   - Принесли на подносе! - саркастически рассмеялся профессор. - А вы,  я
думаю, на меня не в обиде... - остановился он передо мной. -  Впрочем,  вы
сами виноваты. Я подумал тогда, что имею дело с одной из свиней, что  роют
под меня яму...
   Разговор обещал быть не из приятных.
   - Думаешь, это да Сильва? - спросил Альберди, кладя листок на стол.
   - Ты догадлив... Но все это не важно. - Боннар стал  серьезным.  -  Мне
сказали, что вы человек порядочный, - опять обратился он ко мне. -  Однако
я не могу рисковать. Вам придется  остаться  в  институте  до  утра.  Лишь
завтра в одиннадцать часов вы сможете покинуть этот дом. И ты, Эст,  тоже.
Если вам это не нравится, вы  должны  уехать  отсюда  немедленно,  но  без
мальчика.
   Я был озадачен.
   - Зачем же вы меня приглашали?
   - Я хочу, чтобы вы, во-первых, полностью разобрались в том,  что  здесь
происходит, и действовали, как прикажут разум и порядочность, а во-вторых,
чтобы, сообщая кому следует обо всем, что вы  здесь  услышали  и  увидели,
могли сдерживать дураков в их идиотских намерениях и тем самым помочь всем
нам избежать опасных последствий человеческой глупости и слепоты...
   - Вы хотите, чтобы в случае процесса...
   - Нет, уважаемый, нет! Это пусть вас не волнует. Процесса не будет - он
никому не выгоден. А если даже и будет, то у  нас  есть  свидетель,  голос
которого будет решающим... - он выделил последнее слово, блеснув  глазами.
- Вы должны  знать:  речь  идет  о  гораздо  более  важных  вещах,  нежели
выдуманное кретинами обвинение в убийстве.
   - Значит ли это, что я должен посредничать в переговорах?
   - В данном случае трудно говорить о  переговорах.  Ваша  роль  будет  в
принципе заключаться лишь в  стимулировании  хода  некоторых  процессов...
Впрочем, что вам объяснять. Вы сами разберетесь.
   - Что-то я не очень представляю себе,  каким  образом  можно  примирить
такие  несовместимые  понятия,  как  необходимость   сохранять   тайну   и
обязанность кого-то информировать... Да и  кого,  собственно,  и  в  каких
пределах я имею право информировать? Сеньору де Лима? Ее  мужа?  А  может,
следователя Кастелло?
   Боннар взглянул на меня почти с презрением.
   - Вижу, вы знаете меньше, чем я думал. Вас переоценили! Но  теперь  это
уже не имеет значения... Итак, кратко: соблюдать тайну вы обязаны лишь  до
одиннадцати часов завтрашнего утра. Никаких телефонов, никаких  контактов.
По истечении этого срока я предоставляю вам полную свободу передвижения  и
использования полученных сведений. Я понимаю ваше положение и не собираюсь
его усложнять.
   - Как мы поступим с сеньорой де Лима?
   - Она останется здесь на ночь или вы сейчас же отвезете ее к  Альберди,
в "Каса гранде" или к самому дьяволу... Но Марио с ней не поедет.
   - Вы знаете, чем это вам грозит? Мальчик несовершеннолетний!
   -  Знаю.  Но,  во-первых,  требование  сеньоры  де  Лима   может   быть
невыполнимо, - он слегка усмехнулся. - Марио здесь находится добровольно и
в любой момент  может  покинуть  институт...  в  неизвестном  направлении.
Во-вторых, будет лучше, если сеньора  де  Лима  останется  здесь  на  ночь
добровольно, даже не зная об условиях, которые я вам поставил. Впрочем, на
то у вас и голова... То, что вы приехали в одной машине, упрощает  задачу.
В-третьих, все это мелочь в сравнении с тем, за что идет игра.
   - Я постараюсь убедить сеньору де Лима остаться... В данный  момент  ее
интересует только сын. Возможно, она увидит его и успокоится.
   - Завтра я возьму их с собой в столицу. Я выеду в семь утра! Правда, по
пути мне надо будет уладить кое-какие дела, но к обеду они оба будут дома.
Вы же должны остаться здесь до одиннадцати. Ты, Эст,  конечно,  принимаешь
мои условия? - обратился он к Альберди.
   - В семь пятнадцать у меня служба.
   - Значит, ты возвращаешься домой.
   - Я хочу знать, что стало с Хозе.
   Боннар развел руками.
   - Прости, Эст...
   - Хорошо! - с трудом сказал Альберди. - Принимаю твои  условия.  Только
мне придется съездить в Пунто и предупредить ризничего. Но ты скажешь мне,
что с Хозе.
   Суровое, непроницаемое лицо ученого на мгновение осветилось улыбкой.
   - Через минуту ты сможешь с ним поговорить сам, - сказал  он  медленно,
каким-то особенно торжественным тоном, не вяжущимся с  его  прежней  сухой
деловитостью.
   Альберди был поражен его словами, а у меня перед глазами встала картина
раскрытого гроба.
   - Вы потеряли монополию на бессмертие! - гортанно рассмеялся Боннар.  -
Придется тебе с этим примириться, Эст.
   - Не понимаю...
   - И не знаю, захочешь ли понять... до конца.
   - Говори! - священник настойчиво смотрел в лицо ученого,  словно  хотел
прочесть по нему всю правду.
   Но Боннар не торопился. Он подошел к столу  и  вынул  из  ящика  листок
бумаги.
   - Напиши ризничему записку. Завтра я выеду на полчаса раньше,  а  Марио
отдаст ему ее по пути. Так будет безопаснее.
   - Ты мне не веришь? - огорченно спросил Альберди.
   - Слушай, - фыркнул ученый. - Не в тебе дело. Зачтем  да  Сильве  знать
раньше времени...
   - Делай, как считаешь нужным.
   Альберди сел за стол и начал писать.
   - Из того, что вы сказали, профессор, следует, что Хозе  Браго  жив,  -
прервал я наступившее молчание.
   - В некотором смысле...
   - И с ним можно поговорить?
   - Пожалуйста, вот интерком.
   Боннар подошел к столику и положил руку на небольшой ящичек, снабженный
несколькими переключателями.
   Альберди поднял голову от недоконченного письма.
   - Так Хозе не умер? - тихо спросил он. - А те останки?.. Неужели  Гомец
ошибся?
   - Гомец отличный специалист и он не ошибся. Это был труп Хозе Браго.  И
если мы условимся называть  смертью  прекращение  физиологических  функций
тела, то должны будем признать, что  Хозе  действительно  умер  шесть  лет
назад. Но ведь ты, Эст, специалист по душам и упорно доказываешь, что  они
могут жить без тела. Так чему же ты удивляешься? - насмешливая  улыбка  не
сходила с лица Боннара.
   - Так это... душа Хозе? - прошептал Альберди,  а  я  почувствовал,  как
мурашки забегали у меня по спине.
   - В некотором смысле, да. Это душа Хозе  Браго  и,  теоретически,  душа
бессмертия. Помнишь, Эст,  как  мы  вчетвером  с  Хозе  и  Томом  Миллером
когда-то рассуждали о бессмертии? Вот твое бессмертие: душа Хозе  отделена
от ее бренной телесной оболочки... Тело уже превратилось в  прах,  а  душа
продолжает существовать, и такое существование может длиться бесконечно.
   По выражению лица Альберди можно было следить за тем, как в нем борются
недоверие с желанием, чтобы то,  что  он  услышал,  оказалось  правдой,  а
любопытство - со страхом перед непредвидимыми  последствиями  человеческой
смелости.
   - Что ты сделал? - наконец с трудом спросил он.
   - Высвободил из тела душу Хозе. Но шутки в сторону... На этом  деле  ни
ты,  ни  богословы  не  разживетесь.  Эксперимент  носит  сугубо   научный
характер. Мы перенесли запись личности Хозе Браго с  естественной  нервной
сети на искусственную. Если мы поставим  знак  равенства  между  понятиями
"душа" и "личность" - душа Хозе была нами перенесена из  одной  системы  в
другую. Правда, понятие "личность" не совсем точно, но, думаю, вам ясно, о
чем идет речь. "Душа" - еще  более  туманное  понятие,  но  тем  не  менее
теологи отлично с нею управляются уже более двух тысячелетий...
   Наступило молчание. Я раздумывал над словами профессора, но  как-то  не
очень улавливал их смысл.
   - Так вы поместили мозг Браго в какой-то аппарат, - начал я,  вспоминая
то, на что намекал да Сильва.
   - Нет! Мы перенесли не мозг, а запись индивидуальности, содержавшуюся в
его физической и химической  структуре.  Попытаюсь  объяснить  популярнее,
хотя это не  так  просто.  Прежде  всего,  знаете  ли  вы,  какие  функции
выполняют полушария мозга?
   - Более или менее...
   - Думаю, скорее менее, чем более. Впрочем, пусть это вас не  беспокоит.
В конце концов, вы - адвокат, а множество вопросов в этой области  до  сих
пор еще остается загадкой даже для  физиологов.  Мы  находимся  как  бы  в
положении того врача-практика, жившего сто или больше лет  назад,  который
ухитрялся лечить, и даже неплохо, абсолютно не зная, что он лечит...
   Боннар остановился у окна и задумался.
   - Я отклонился, - сказал он немного погодя, словно оправдываясь. -  Да.
Так каковы же функции головного мозга? Разумеется, я имею в  виду  не  все
функции - их очень много, - а лишь те, которые представляют собой, как  бы
это сказать, не обижая твоих чувств, Эст, материальную основу  психической
жизни. С этой  точки  зрения  наиболее  важным  свойством  мозга  является
способность обучаться, запоминать реакции на различные  раздражения,  или,
точнее, формировать условные рефлексы.  Не  вникая  в  тонкость  механизма
памяти, скажу только, что он основывается на таких изменениях в  структуре
мозга, которые закрепляют связи между различными  повторяющимися  внешними
раздражениями. Не стану читать вам лекций  по  физиологии  высшей  нервной
деятельности. Речь идет о  сути  явления.  В  структуре  мозга  постепенно
накапливается и закрепляется опыт, происходит как бы запись  информации  о
внешнем  мире.  Эта  запись  представляет  собою   комплекс   сравнительно
постоянных  реакций  на  определенные  раздражения:  человек  стремится  к
повторению одних раздражений и избегает  других.  А  комплекс  психических
свойств - это ведь и есть личность.
   - Ты вульгаризируешь! - недовольно вставил Альберди.
   - Я тебя понимаю, но в этой примитивной модели еще нет места  мышлению,
а тем более сознанию. Можно, пожалуй, сказать, что мысли галопируют  здесь
по цепочкам связей  без  всякого  контроля.  Но  на  определенной  ступени
развития  этот  контроль  становится   неизбежным   следствием   процессов
приспособления. Проявлением этого контроля является информация  о  потоках
информации, проходящих через мозг, о возникающих связях, о самих процессах
сочетаний, словом - мышление о мышлении. Тебе это ни о чем не  напоминает,
Эст? Cogito, ergo sum [я мыслю - значит, я существую (лат.)].
   - Опять вульгаризируешь... Скажи, наконец, к чему ты клонишь?
   - Пусть вульгаризирую. Важен принцип, а он именно таков! А  клоню  я  к
тому, чтобы вы поняли, что  личность  -  это  определенного  рода  запись.
Запись мира в динамической структуре мозга. Разумеется, когда этой  записи
нет, нет и личности. Нет души! Не смотри на меня  так  негодующе,  Эст.  И
новорожденный, и человек, у которого уничтожена  структура  информационных
связей в мозгу, не будут иметь  того,  что  мы  называем  душой.  Душа  не
рождается в момент зачатия и не ожидает где-то в  заоблачных  высях  права
сойти  на  землю,  но  создается  внешним  миром.  Если  говорить  о  душе
человеческой, это мир особого рода: мир человеческий - общество.
   Он умолк, а затем сказал:
   - Боюсь, я опять несколько отклонился. Вас же интересует, что случилось
с Браго. Но здесь существует тесная связь. Дело в том, что эта запись, эта
личность только кажется нематериальной. Ибо информация записана на  вполне
определенной   материальной   структуре   и   без   подобного   фундамента
существовать не может. Не знаю, понимаете ли вы суть того, что я сказал? -
обратился он ко мне.
   - Понимаю. Но если мозг Браго уничтожен, каким же образом...
   - Подождите! Это лишь начало! Я сказал, что первоначальная запись  была
сделана на нервной структуре мозга,  но  это  не  значит,  что  ее  нельзя
перенести на другую систему, способную к созданию  функционально  подобной
структуры.  То,  что  это  теоретически   возможно,   понимали   некоторые
физиологи,  пожалуй,  еще  со  времен  Кондиллака  и  Ламетри.  Однако  до
последнего времени  казалось,  что  практически  эта  задача  неразрешима.
Во-первых, как расшифровать запись? Уже с локализацией следов памяти  было
немало  хлопот.  Во-вторых,  невообразимо  большая  сложность   записи   и
лабильность структуры  исключали  возможность  последовательного  создания
копии. Однако оказалось, что именно в этих трудностях  содержится  решение
проблемы. Не знаю, известно ли вам, что с начала XIX века среди психологов
шел спор о корковых локализациях. Некоторые  факты  говорили  о  том,  что
целый ряд психических действий можно увязать с определенными частями  коры
головного  мозга.  Например,  зрительные   ощущения   имеют   свое   поле,
расположенное в районе затылка, слуховые же  -  в  районе  висков.  Больше
того, в середине нашего столетия было выяснено, что раздражение  некоторых
участков серого  вещества  вызывает  определенные  эмоциональные  реакции,
например страх, удовольствие и так  далее.  С  другой  стороны,  некоторые
эксперименты говорили, что ряд психических  явлений  нельзя  локализовать,
так как их основа лежит в коре мозга, действующей как единое  целое.  Спор
на  эту  тему  длился  достаточно  долго  и  закончился,  можно   сказать,
признанием правоты обеих сторон. Оказалось,  что  локализация  существует,
но, как правило, лишь для элементарных ощущений. Если же говорить о высших
психических функциях, то, здесь доминируют свойства интегральные, общие. Я
думаю, нет необходимости объяснять, что запись личности  относится  именно
ко второй категории, Более того, у мозга есть еще одно чрезвычайно  важное
свойство. Уже несколько десятилетий  известно,  что  в  некоторых  случаях
извлечение даже  больших  участков  коры  мозга  не  полностью  уничтожает
запись. Мозг - орган чрезвычайно пластичный, созданный как бы "на рост", и
в случае уничтожения некоторых его участков их функции  может  принять  на
себя оставшаяся нервная структура. С  этим  свойством  в  последнее  время
начали связывать надежды на трансплантацию нервной ткани  мозга  и  замену
уничтоженных  участков  мозгового  вещества  соответствующими   участками,
взятыми с другого мозга.
   - Так же, как приживляют ткани и конечности?
   -  Вот  именно!  К  несчастью,  выявились  принципиально  непреодолимые
преграды как технического, так и психологического порядка. Подсадка,  если
она даже начинает  приживляться  и  возникают  связи,  вызывает  нарушение
физиологического равновесия, и организм в скором времени погибает. А  если
использовать мозг взрослых особей, то взятый участок  представляет  собой,
естественно, уже  сформировавшуюся  структуру,  а  стало  быть,  возникает
объединение двух личностей, что неизбежно ведет  к  опасным  нарушениям  и
необратимым дегенеративным изменениям.
   - Вы экспериментировали на людях? - с ужасом спросил я.
   -  Как  это  могло  прийти  вам  в  голову?  -  возмутился  ученый.   -
Экспериментировали исключительно на  животных!  Впрочем,  я  лично  провел
всего два опыта. Если бы удалось преодолеть технические и  физиологические
трудности, то все равно для трансплантации были бы пригодны  исключительно
участки "незаписанного", но соответствующим  образом  развитого  мозга.  А
ведь одно исключает другое, поэтому казалось,  что  проблема  неразрешима.
Но, как это уже не раз бывало в истории науки, на помощь пришло  открытие,
на первый взгляд не связанное  с  нейрофизиологическими  исследованиями  -
лабораторным путем было создано вещество с удивительнейшими свойствами...
   - Нейродин?
   Боннар кивнул.
   - Да. Вначале  Барт  сам  не  представлял  себе  возможностей,  которые
открывает нейродин. Скажу больше: даже сегодня мы не знаем  до  конца,  на
чем  основываются   его   свойства.   Нейродин   -   чрезвычайно   сложная
кремнийорганическая  структура,  имеющая  некоторые   свойства,   присущие
нуклеиновым кислотам,  но,  разумеется,  созданная  из  других  химических
элементов. Необычность свойств нейродина состоит в том, что в определенном
смысле это живое вещество, к тому же наделенное  не  только  специфическим
метаболизмом, но  и  поразительной  способностью  к  самоорганизации.  Эта
способность  самоорганизовываться  у  нейродина  даже   выше,   нежели   у
человеческого мозга. Сразу же после синтеза,  стоит  лишь  ему  обеспечить
поддержание метаболических процессов, в нейродине под  воздействием  среды
начинается процесс  самоорганизации  и  самоусовершенствования  структуры.
Более того, его способность приспосабливаться к условиям в зависимости  от
потребности  приводит  к  возникновению  определенных  органов  чувств   и
действий.
   - Гомункулус... - с ужасом прошептал Альберди.
   - Нет. Опасаться нечего, - отрицательно покачал головой  Боннар.  -  Во
всяком случае, пока, - добавил он с оттенком  меланхолии.  -  Быть  может,
если попытаться определенным образом направить его эволюцию, в  нем  можно
как бы имитировать психику. Но пока мы еще слишком мало знаем... Я  уж  не
говорю о том, что его способность самостоятельно поддерживать в себе жизнь
равна нулю. Таким образом, сам по себе он не  представляет  опасности  для
человека. Зато его практическая ценность необычайно велика. Это выражается
в способности к симбиозу, точнее, к "сотрудничеству" с  нервными  клетками
живого организма. Это "сотрудничество" проявляется исключительно в  приеме
и передаче электрических сигналов. Такая двусторонняя  связь  обеспечивает
нейродину  контакт  с  окружающей  средой   и   в   результате   процессов
приспособления  ведет  к  соответствующему  формированию  его   внутренней
структуры. Не стану утомлять  вас  подробностями  -  вы  немногое  из  них
поймете, скажу лишь, что именно нейродин представляет  собой  материальную
основу, способную воспринять запись личности. Короче  говоря,  нейродин  в
состоянии сравнительно быстро, к тому же совершенно не нарушая  физической
и химической структуры живых клеток, слиться  с  мозгом  живого  существа.
Вначале он представляет собой как бы  новый,  совершенно  лишенный  записи
участок мозга, но постепенно все полнее и полнее включается в динамические
процессы, происходящие в структуре  мозга.  Это  "сосуществование"  длится
довольно долго, и если постепенно, частями извлекать из  черепа  настоящий
мозг, нейродинная структура все больше и больше будет  принимать  на  себя
запись личности. В конце концов роли поменяются. Если даже мозг совершенно
погибнет, запись, принятая нейродином, останется.
   - Значит, что-то вроде  протеза  мозга?  -  воскликнул  я,  не  скрывая
изумления.
   Улыбка удовлетворения на мгновение появилась на лице Боннара.
   - И да и нет... - ответил  он,  присаживаясь  на  краешек  стола.  -  С
психологической точки зрения -  да!  Личность  перенесена  на  нейродинную
структуру. Правда, должен предупредить, что эта процедура весьма сложна  и
ей сопутствуют  серьезные  психические  нарушения,  особенно  сразу  после
подключения нейродинных отводов,  а  также  на  последнем  этапе  -  после
разрыва связи со стволом мозга. Впрочем, перемещенная личность не является
точной копией старой. Существуют значительные пробелы в памяти, появляются
новые свойства... Но сознание собственного существования  и  непрерывность
психической жизни остается. А это самое главное.
   - И все-таки это протез! Может быть, еще не совершенный,  но  наверняка
протез мозга, - все больше воодушевлялся я. - Вероятно, вскоре можно будет
заменять большие участки мозга.
   - Увы