изации, как известно, нередко кончают плохо. Войны,
загрязнение окружающей среды...
   Я словно хватался за соломинку, пытаясь унять растущую панику. Мне явно
не хватало опыта, компетенции, чтобы  охватить  происшедшее  во  всей  его
потрясающей грандиозности. То же самое относилось и к Верджилу. Когда дело
касается глобальных проблем, менее проницательного и способного на  зрелые
решения человека даже представить себе трудно.
   - Но рискую только я один.
   - Ты не можешь знать этого наверняка. Боже, Верджил, посмотри, что  они
с тобой делают!
   - Со мной! Только со мной! - выкрикнул он. - Ни с кем другим!
   Я покачал головой и поднял руки, признавая свое поражение.
   - Ладно.  Ну  откроет  Бернард  лабораторию,  ты  переселишься  туда  и
превратишься в подопытную морскую свинку. А что дальше?
   - Они не приносят мне вреда. Я сейчас больше, чем старый добрый Верджил
Улэм. Я - целая галактика, черт побери! Сверхпрародитель!
   - Ты, может быть, имеешь в виду сверхинкубатор?
   Он пожал плечами, не желая ввязываться в спор.
   Всего этого  мне  оказалось  более  чем  достаточно.  Выдумав  какие-то
нелепые оправдания, я распрощался с ним и ушел. Потом долго сидел в  холле
внизу, успокаивая нервы... Кто-то должен  убедить  его.  Но  кого  Верджил
послушает? Он виделся с Бернардом...
   И того, похоже, история Верджила не только  убедила,  но  еще  и  очень
заинтересовала. Люди типа Бернарда обычно не подталкивают верджилов улэмов
этого мира к необдуманным действиям - за исключением  тех  случаев,  когда
чувствуют, что ситуацию можно обернуть себе на пользу.
   Всего  лишь  догадка,  но  я  решил  попробовать.  Подошел  к  уличному
телефону, воткнул в щель кредитную карточку и позвонил в "Генетрон".
   - Будьте  добры,  разыщите,  пожалуйста,  доктора  Майкла  Бернарда,  -
обратился я к секретарше.
   - Простите, кто его спрашивает?
   - Это его секретарь из "Телефонного сервиса".  Поступил  крайне  важный
звонок, а его бипер, видимо, не работает.
   После нескольких минут ожидания Бернард взял трубку:
   -  Кто  вы  такой,  черт  побери?  У  меня  нет  никакого  секретаря  в
"Телефонном сервисе".
   - Меня зовут Эдвард Миллиган. Я друг Верджила Улэма. Нам, похоже, нужно
встретиться и кое-что обсудить.
   Договорились о встрече на следующее утро. По  дороге  домой  я  пытался
придумать себе какое-нибудь оправдание, чтобы не выходить  на  работу  еще
один день, потому что я совершенно не мог думать о медицине  и  пациентах,
которые заслуживали гораздо большего внимания.
   Я испытывал чувство вины, озабоченность, злость и страх.


   В таком душевном  состоянии  меня  и  застала  Гэйл.  Я  нацепил  маску
спокойствия, и мы вместе приготовили ужин. Потом, обнявшись, долго  стояли
у выходящего к заливу окна, глядя, как  зажигаются  в  сумерках  городские
огни. Несколько скворцов из оставшихся на  зиму  еще  прыгали  по  увядшей
лужайке в последних отблесках дневного света, потом унеслись с  налетевшим
порывом ветра, от которого задрожали стекла.
   - Что-то случилось, Эдвард? - мягко спросила Гэйл. - Ты сам  расскажешь
или будешь и дальше делать вид, что все нормально?
   - Просто настроение неважное, - ответил я. - Нервы. Работа в больнице.
   - О Боже, я поняла,  -  сказала  она,  садясь  в  кресло.  -  Ты  решил
развестись со мной и жениться на той женщине по фамилии Бейкер.
   Миссис Бейкер, о которой  я  как-то  рассказывал  Гэйл,  весила  триста
шестьдесят фунтов и догадалась, что она беременна, только на пятом месяце.
   - Нет, - сказал я вяло.
   - О, великое счастье! - провозгласила Гэйл, легко касаясь моего лба.  -
Но если вытягивать из тебя все клещами, можно сойти с ума.
   - Видишь ли, я пока не могу об этом говорить, так что... -  Я  погладил
ее по руке.
   - Какие мы отвратительно серьезные, -  сказала  она,  поднимаясь.  -  Я
пойду приготовлю чай. Ты будешь?
   Она обиделась, да я и сам мучался оттого,  что  никому  не  мог  ничего
рассказать. Хотя почему бы и не открыться ей? Мой старый друг превращается
в галактику...
   Вместо этого я убрал со  стола.  В  ту  ночь  мне  долго  не  удавалось
заснуть. Я сидел в постели, положив подушку за спину, и  глядел  на  Гэйл.
Пытался разобраться, что из  всего  того,  что  знаю,  реальность,  а  что
домыслы.
   "Я врач, - говорил я себе. - Профессия, связанная с наукой, техникой. И
мне положено обладать иммунитетом к подобным футуристическим потрясениям".
   Верджил Улэм превращается в галактику.
   Как бы я себя чувствовал, если бы в меня пересадили триллион  крошечных
китайцев? Я улыбнулся в темноте и в  тот  же  момент  едва  не  вскрикнул:
существа, обитавшие  у  Верджила  внутри,  были  совсем  чужими  для  нас,
настолько чужими, что я или Верджил даже не могли рассчитывать на  быстрое
понимание. Может быть, мы вообще никогда их не поймем.
   Однако это все домыслы, а я  очень  хорошо  знал,  что  на  самом  деле
относится к реальности. Спальня. Городские огни,  просвечивающиеся  сквозь
тюлевые занавески. Спящая Гэйл. Это очень важно. Гэйл, спящая в постели.
   Снова мне приснился тот самый сон. На этот раз город вошел через окно и
набросился на Гэйл. Огромный, шипастый, ползучий, весь в огнях,  он  рычал
что-то на  непонятном  языке,  состоящем  из  автомобильных  гудков,  шума
большой толпы и грохота строек. Я пытался бороться с ним, но  он  все-таки
добрался до Гэйл... и превратился в поток мерцающих  звезд,  рассыпавшихся
по постели, по всему, что нас окружало. Я  резко  проснулся  и  до  самого
рассвета больше не сомкнул глаз. Встал, оделся вместе с Гэйл  и  поцеловал
ее перед уходом, ощутив сладострастную реальность доверчивых  человеческих
губ.
   Затем отправился на встречу с Бернардом. В его распоряжение  был  отдан
кабинет в одной из больших  пригородных  больниц.  Я  поднялся  лифтом  на
шестой этаж и воочию убедился, что могут сделать известность и состояние.
   Прекрасно обставленная комната, изящные гравюры  на  шелке,  украшающие
стенные панели из дерева,  мебель  из  хромированного  металла  и  стекла,
кремового цвета ковер, китайская бронза, полированные шкафы и столы.
   Бернард предложил мне чашку кофе. Я не стал отказываться. Он сел  сбоку
от письменного стола, я - напротив него с чашкой кофе во влажных  ладонях.
На нем был  серый  с  иголочки  костюм.  Седые  волосы  и  четкий  профиль
дополняли картину.  В  свои  шестьдесят  с  лишним  он  здорово  напоминал
Леонардо Бернстайна.
   - По поводу нашего общего  знакомого...  -  начал  Бернард.  -  Мистера
Улэма. Блестящий ученый и, я не побоюсь этого слова, отважный.
   - Он мой друг. И я обеспокоен тем, что с ним происходит.
   Бернард остановил меня, подняв палец:
   - Но этот отважный человек совершил безрассудный,  идиотский  поступок.
Того, что с ним произошло, просто нельзя было допускать. Решиться на такой
шаг его вынудили обстоятельства, но это, конечно,  не  оправдание.  Однако
что сделано, то сделано. Настолько я понимаю, он вам все рассказал.
   Я кивнул:
   - Он хочет вернуться в "Генетрон".
   - Разумеется. Там все оборудование. И видимо, там  же  будет  его  дом,
пока мы не разберемся с этой проблемой.
   - Разберетесь... Как? И какой в  этом  прок?  -  Легкая  головная  боль
мешала мне думать.
   - О, я могу представить себе множество  областей  применения  маленьких
сверхплотных компьютеров  на  биологической  основе.  Право,  это  не  так
сложно. В "Генетроне"  уже  сделано  несколько  важных  открытий,  но  тут
совершенно новое перспективное направление.
   - Что вы имеете в виду?
   - Я не вправе обсуждать перспективы, -  Бернард  улыбнулся,  -  но  это
будет нечто совершенно революционное. И нам  просто  необходимо  поместить
мистера  Улэма  в  лабораторные  условия.   Мы   должны   провести   такие
эксперименты на животных. Разумеется, придется начинать все с начала. Дело
в том, что э-э-э... колонии Верджила нельзя перенести в  другой  организм:
они базируются на его лейкоцитах. Поэтому нам нужно  будет  создать  новые
колонии, которые не будут вызывать в других организмах иммунную реакцию.
   - Подобно инфекции? - спросил я.
   - Думаю, можно допустить и такое сравнение. Но Верджил не инфицирован.
   - Мои тесты показали, что это не так.
   - Видимо, аппаратура среагировала на те участки информационных потоков,
что плавают в его кровеносной системе. Как вы думаете?
   - Я не знаю.
   - Послушайте, я бы хотел, чтобы вы заглянули в нашу лабораторию,  когда
Верджил туда переберется. Ваш опыт может оказаться для нас полезным.
   Нас. Значит, он с "Генетроном" заодно.  В  состоянии  ли  он  сохранить
объективность?
   - Каков ваш собственный интерес во всем этом деле?
   - Эдвард, я всегда держался на переднем крае своей  науки.  И  не  вижу
причин, почему бы не поработать здесь. С моими знаниями функций  головного
мозга и нервной системы, после всех исследований по нейрофизиологии, что я
провел...
   -  Вы  могли  бы   помочь   "Генетрону"   избежать   правительственного
расследования, - сказал я.
   - Весьма грубо. Слишком грубо и, кроме того, несправедливо.
   - Возможно. Но я согласен. Я бы очень  хотел  побывать  в  лаборатории,
когда Верджил туда переедет.  Разумеется,  если  при  всей  моей  грубости
приглашение еще остается в силе.
   Бернард посмотрел на меня острым взглядом. Он понимал: я не буду играть
на его стороне, и на какое-то мгновение  эти  мысли  совершенно  отчетливо
проступили у него на лице.
   - Конечно.
   Он поднялся и протянул мне руку.  Ладонь  у  него  была  влажная.  Хотя
Бернард старался этого не показать, нервничал он не меньше моего.


   Я вернулся домой и просидел там до полудня. Читал и пытался разобраться
в своих мыслях. Прийти  к  какому-то  выводу.  В  частности,  решить,  что
все-таки составляет реальность и что я должен защищать.
   Перемены  человек  может  принимать  только   в   определенных   дозах.
Нововведения - это хорошо, но понемногу и постепенно. Нельзя навязывать их
силой. Каждый имеет право оставаться прежним, пока не решит, что готов.
   Величайшее научное открытие после...
   И Бернард будет навязывать его силой. "Генетрон" тоже.  Мысли  об  этом
казались невыносимыми. "Неолуддит", - обозвал я сам  себя.  Действительно,
грязное обвинение.
   Когда я нажал кнопку с номером квартиры Верджила на переговорной панели
в холле высотного здания, он ответил почти сразу.
   - Да, - сказал он возбужденно. -  Поднимайся.  Я  в  ванной.  Дверь  не
заперта.
   Я вошел в квартиру и двинулся по коридору к  ванной.  Верджил  сидел  в
розовой воде, погрузившись до самого подбородка. Он рассеянно улыбнулся  и
всплеснул руками.
   - Выглядит так, словно я перерезал себе вены, да? Не  волнуйся.  Все  в
порядке. "Генетрон" берет меня обратно. Бернард  только  что  позвонил.  -
Верджил указал на отводной аппарат с интеркомом, установленный в ванной.
   Я сел на крышку унитаза  и  сразу  обратил  внимание,  что  у  шкафа  с
полотенцами на самом краю полки над раковиной стоит отражатель для  загара
с  многочисленными  лампочками  для  дневного  света.  Однако  провод  был
выдернут из розетки.
   - Ты в самом деле этого хочешь? - спросил я, опустив плечи.
   - Пожалуй, да, - сказал Верджил. -  Они  смогут  позаботиться  обо  мне
лучше других. Так что я решил привести себя в порядок  и  сегодня  вечером
отправляюсь. Бернард заедет за мной на своем  лимузине.  Класс!  Отныне  у
меня все будет по высшему классу.
   Вода розоватого оттенка выглядела странно: это совсем  не  походило  на
растворенное мыло.
   - Что это у тебя в воде -  пенный  шампунь?  -  спросил  я,  но  спустя
секунду догадался сам - и мне стало вдруг нехорошо: настолько очевидными и
неизбежными были эти события.
   - Нет, - сказал Верджил.
   Это я уже знал.
   - Нет,  -  повторил  он,  -  это  выделения  через  кожу.  Мне  не  все
рассказывают, но я думаю, что  теперь  они  начали  высылать  разведчиков,
первопроходцев. Астронавтов.
   Он внимательно посмотрел на меня, и в его взгляде  я  не  заметил  даже
тени озабоченности,  скорее,  просто  любопытство:  как,  мол,  я  на  это
отреагирую.  Подтверждение  моей  догадки,  прозвучавшее  в  его   словах,
заставило меня внутренне сжаться, словно я готовился  к  удару.  Прежде  я
совсем не думал о такой возможности, видимо, потому, что был занят другими
аспектами проблемы.
   - Это первый раз случилось? - спросил я.
   - Да, - ответил он и рассмеялся. - Я все думаю, не  выпустить  ли  этих
чертенят в канализационную систему. Пусть узнают, каков на самом деле  наш
мир.
   - Они же распространятся тогда по всему свету!
   - Это точно.
   - Как ты себя сейчас чувствуешь?
   - Сейчас очень даже неплохо... Их тут, должно быть,  миллиарды.  -  Еще
один всплеск рукой. - Как ты думаешь? Может, стоит их выпустить?
   Быстро, почти не раздумывая, я опустился на колени у ванны. Мои  пальцы
сами нащупали провод от лампы для  загара  и  воткнули  вилку  в  розетку.
Верджил как был мальчишкой, когда подводил ток  к  дверным  ручкам,  варил
пунш, окрашивающий мочу в синий цвет, и разыгрывал тысячи других  дурацких
шуток, так им и остался. Он не вырос, не  созрел  до  понимания,  что  его
гениальности вполне достаточно, чтобы действительно изменить мир,  но  при
этом нужно обладать еще и огромным чувством ответственности.
   Верджил протянул руку к пробке, затыкающей слив.
   - Знаешь, Эдвард, я...
   Он так и не договорил. Я схватил лампу, бросил ее  в  ванну  и  тут  же
отпрыгнул назад, потому что вода буквально взорвалась облаком пара и искр.
Верджил закричал, судорожно дернулся - затем все замерло. Лишь  продолжала
шкворчать лампа, да от его волос поднималась тонкая струйка дыма.
   Я поднял крышку унитаза, и меня тут же стошнило. Потом я  зажал  нос  и
прошел в гостиную. Ноги вдруг отказались держать меня  -  и  я  рухнул  на
диван.
   Примерно через час, порывшись на кухне, я нашел  коробку  отбеливателя,
нашатырь и бутылку виски. Вернулся в  ванную  и,  старательно  отворачивая
взгляд от Верджила, налил в ванну сначала виски, потом  нашатырный  спирт,
потом высыпал отбеливатель. Хлорка тут же забурлила в  воде,  и  я  вышел,
плотно затворив за собой дверь.
   Когда я вернулся домой, в квартире звонил телефон, но я не стал снимать
трубку. Вдруг это из  больницы?  Или  Бернард?  А  может,  полиция.  Легко
представлялось,  как  я  буду  с  ними  объясняться.  "Генетрон"   напрочь
откажется подтвердить мой рассказ. Бернард вообще заявит,  что  ничего  не
знает.
   Я ощущал невероятную усталость во всем теле, мускулы сжимались в  тугой
узел от напряжения и... Даже не знаю, как  можно  назвать  такое  чувство.
Чувство, возникающее после...
   Осуществления геноцида?
   Совершенно дикая мысль. Я не мог поверить, что своими руками убил сотни
триллионов разумных существ.  Уничтожил  целую  галактику...  Смехотворное
обвинение. Но мне было совсем не смешно.
   Гораздо легче верилось в то, что я убил человека,  своего  друга.  Дым,
оплавленный каркас лампы, растекшаяся лужица пластика розетки,  обгоревший
провод...
   Верджил!
   Я бросил ему в ванну включенную  лампу  для  загара.  Меня  по-прежнему
мутило. Сны, города,  насилующие  Гэйл  (что,  интересно,  с  его  прежней
подружкой, Кандис?). Вода, утекающая в трубу. Галактики, рассеянные вокруг
нас. Бесконечный ужас... Но одновременно  -  огромный  потенциал  красоты.
Новая форма жизни, симбиоз, трансформация.
   Убил  ли  я  их  всех?  На  мгновение  меня  охватила  паника.  Завтра,
подумалось  мне,  я  схожу  туда  и  простерилизую  квартиру.   Что-нибудь
придумаю. О Бернарде я даже не вспомнил.
   Когда вернулась домой Гэйл, я спал на диване. Поднялся я, чувствуя себя
очень скверно, и она тут же это заметила.
   - Ты не заболел? - спросила Гэйл встревоженно, присаживаясь на край.
   Я покачал головой и спросил:
   - Что у нас сегодня на обед? - Язык меня не слушался. Слова давались  с
трудом.
   Гэйл положила руку мне на лоб:
   - Эдвард, у тебя температура. Очень высокая.
   Я дотащился до ванной и взглянул на себя в зеркало.  Гэйл  остановилась
позади меня.
   - Что это? - спросила она.
   Под воротничком рубашки вся шея у меня была исчерчена  белыми  линиями.
Как на шоссе. Видимо, они проникли в мой  организм  уже  давно,  несколько
дней назад.
   - Влажные ладони... - проговорил я.
   Удивительно, что это не пришло мне в голову раньше.


   Очевидно, мы чуть  не  умерли.  Сначала  я  еще  пытался  бороться,  но
буквально  через  несколько  минут  ослабел  настолько,  что  уже  не  мог
пошевелиться. Гэйл оказалась в таком же состоянии спустя час.
   Я лежал на ковре в гостиной весь мокрый от пота. Гэйл - на диване. Лицо
ее стало белым, словно тальк, глаза закрылись -  как  труп  в  лаборатории
бальзамирования. Некоторое  время  мне  казалось,  что  она  действительно
умерла. И даже в том беспомощном, болезненном состоянии меня не  оставляла
злость за неспособность вовремя подумать о всех возможных последствиях. Но
вскоре и на это не осталось сил. Я не мог даже  моргнуть;  поэтому  закрыл
глаза и просто ждал.
   В руках, в ногах  явственно  ощущался  ритм  какой-то  деятельности.  С
каждым толчком крови внутри меня возникал некий шум, похожий  на  звучание
оркестра  в  тысячу  музыкантов,  играющих   вразнобой   целые   фрагменты
нескольких  симфоний.  Музыка,  звучащая  в   крови...   Постепенно   звук
становился резче, но одновременно и слаженнее: нагромождение  акустических
волн стихало, разделяясь на отдельные гармонические сигналы.
   Эти сигналы словно врастали в меня, в ритм моего собственного сердца.
   Сначала они подчинили  себе  наши  иммунные  реакции.  Война  -  а  это
действительно была война, какой на Земле никто никогда не  знал,  война  с
триллионами, участвующими в сражениях, - продолжалась около двух дней.
   К тому времени когда я нашел в себе силы, чтобы добраться до  кухонного
крана, они уже принялись за мой мозг, пытаясь расколоть коды и найти бога,
скрывающегося в протоплазме. Я пил и пил, пока  меня  не  замутило,  затем
попил еще, уже медленными глотками, и отнес стакан воды Гэйл. Она  прижала
его к потрескавшимся губам и принялась жадно пить.  Глаза  ее  покраснели,
вокруг присохли желтоватые грязные крошки. Но теперь коже вернулось  некое
подобие нормального оттенка.  Через  несколько  минут  мы  уже  сидели  за
кухонным столом и вяло пережевывали пищу.
   - Что это за чертовщина с нами  приключилась?  -  спросила  она  первым
делом.
   У меня не было сил объяснять, и я лишь покачал головой. Затем  почистил
апельсин и поделил его на двоих.
   - Надо вызвать врача, - сказала она.
   Но я знал, что мы этого  не  сделаем.  Я  уже  начал  получать  от  них
сообщения, из которых становилось понятно, что возникшее  у  нас  ощущение
свободы иллюзорно.
   Сначала сообщения были предельно просты. В мыслях вдруг возникали  даже
не команды, а скорее воспоминания о  командах.  Нам  запрещалось  покидать
квартиру: видимо, те, кто нами распоряжался, поняли нежелательность  таких
действий,  хотя  сама   концепция   наверняка   казалась   им   совершенно
абстрактной. Нам запрещалось вступать в контакт с другими себе  подобными.
По крайней мере какое-то время нам будут разрешать принимать пищу  и  пить
воду из-под крана.
   Когда  спала  температура,  процесс  трансформации   пошел   быстро   и
решительно. Почти одновременно нас с Гэйл заставили замереть.  Она  в  тот
момент сидела за столом, а я опустился на колени и едва видел ее  краешком
глаза.
   На руке у Гэйл уже начали образовываться гребни.
   Они многому научились, пока жили внутри Верджила,  и  теперь  применяли
совсем другую тактику. Часа два все мое тело невыносимо чесалось и  зудело
- два часа в аду, но потом они наконец прорвались к мозгу  и  нашли  меня.
Многовековые по их шкале времени попытки увенчались успехом, и теперь  они
получили возможность  общаться  с  неповоротливым,  медлительным