Грег Бир.
Рассказы

Музыка, звучащая в крови
Чума Шредингера
Сестры
Касательные



    Грег Бир.
    Музыка, звучащая в крови

   -----------------------------------------------------------------------
   Greg Bear. Blood Music (1983). Пер. - А.Корженевский.
   Авт.сб. "Схватка". М., "АСТ", 1998.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 28 September 2001
   -----------------------------------------------------------------------



   В природе существует принцип, который, мне думается, никто до  сих  пор
не  подметил...  Каждый  час  рождаются  и  умирают  миллиарды  триллионов
маленьких живых существ - бактерий, микробов, "микроскопических животных",
и жизнь каждого из них не имеет особого значения, разве что в совокупности
с  множеством  других  таких  же  существ,  когда  их   крошечные   деяния
суммируются и становятся заметны. Они мало что чувствуют.  Практически  не
страдают. И даже смерть сотни миллиардов  не  может  сравниться  по  своей
значимости со смертью одного-единственного человека.
   В ряду огромного  количества  живых  существ  на  Земле  от  мельчайших
микробов до таких крупных  созданий,  как  люди,  существует  определенное
равновесие - примерно так же, как масса собранных вместе  ветвей  высокого
дерева равна массе сучьев, расположенных внизу, а масса дерева равна массе
ствола.
   Таков по крайней мере принцип.  И  я  думаю,  что  первым  его  нарушил
Верджил Улэм.
   Мы не виделись с ним около двух лет. И его образ, сохранившийся у  меня
в памяти, лишь  весьма  отдаленно  напоминал  загорелого,  хорошо  одетого
джентльмена, что стоял передо мной. За день до этого  мы  договорились  по
телефону, что встретимся во время ленча, и теперь разглядывали друг друга,
остановившись прямо в дверях кафетерия для сотрудников медицинского центра
"Маунт фридом".
   - Верджил? - неуверенно спросил я. - Боже, неужели это ты?!
   - Рад тебя видеть, Эдвард, - произнес он и крепко пожал мою руку.
   За время, прошедшее с нашей последней встречи, он  сбросил  десять  или
двенадцать килограммов, а то,  что  осталось,  казалось  теперь  жестче  и
сложено было  гораздо  пропорциональнее.  С  университетских  лет  Верджил
запомнился мне совсем другим: толстый, рыхлый, лохматый  умник  с  кривыми
зубами. Нередко он развлекался тем, что подводил электричество  к  дверным
ручкам или угощал нас пуншем, от которого все  потом  мочились  синим.  За
годы обучения Верджил почти не встречался с девушками - разве что с  Эйлин
Термаджент, которая весьма напоминала его внешне.
   - Ты выглядишь великолепно, - сказал я. - Провел лето в Кабо-Сан-Лукас?
   Мы встали в очередь и выбрали себе закуски.
   - Загар, - ответил он, ставя  на  поднос  картонный  пакет  шоколадного
молока, - это результат трех месяцев под ультрафиолетовой лампой. А зубы я
выправил вскоре после того, как мы виделись в последний раз.  Я  тебе  все
объясню, но только давай найдем место, где к нам не будут прислушиваться.
   Я повел его в угол для курильщиков: на шесть столиков  таких  оказалось
только трое.
   - Слушай, я серьезно говорю, - сказал я, пока мы переставляли тарелки с
подносов на стол. - Ты здорово изменился. И действительно выглядишь  очень
хорошо.
   - На самом деле я так изменился, как тебе и не снилось. - Эту фразу  он
произнес зловещим тоном, словно актер  из  фильма  ужасов,  и  карикатурно
поднял брови. - Как Гэйл?
   - Гэйл в порядке, - сказал я ему, - учит ребятишек в детском  саду.  Мы
поженились год назад.
   Верджил перевел взгляд на тарелки - кусок ананаса, домашний сыр,  пирог
с банановым кремом - и спросил надтреснувшим голосом:
   - Ты ничего больше не замечаешь?
   - М-м-м, - произнес я, пристально вглядываясь в него.
   - Смотри внимательно.
   - Я не уверен... Хотя да, ты перестал носить очки. Контактные линзы?
   - Нет. Они мне больше просто не нужны.
   - И ты стал довольно ярко одеваться. Кто это проявляет о  тебе  столько
заботы? Надеюсь, у нее не только хороший вкус, но и внешность.
   - Кандис тут ни при чем, - ответил он. - Просто я устроился на  хорошую
работу и могу теперь позволить себе пошвырять деньгами. Очевидно, мой вкус
в выборе одежды лучше, чем в выборе еды. - На лице его появилась  знакомая
виноватая улыбка, потом она вдруг сменилась странной ухмылкой. -  В  любом
случае она меня бросила. С работы меня тоже уволили, так что теперь я живу
на сбережения.
   - Стоп, стоп! - запротестовал я. - Не все сразу. Давай  рассказывай  по
порядку. Ты устроился на работу. Куда?
   - В "Генетрон корпорейшн", - сказал он. - Шестнадцать месяцев назад.
   - Никогда не слышал.
   - Еще услышишь. В следующем месяце они выбрасывают акции на  рынок.  Им
удалось здорово продвинуться вперед с мебами. С медицинскими...
   - Я знаю, что такое меб, - перебил его я. - Медицинский биочип.
   - Они наконец получили работающие мебы.
   - Что? - Теперь настала моя очередь удивленно поднимать брови.
   -  Микроскопические  логические  схемы.  Их   вводят   в   кровь,   они
закрепляются, где приказано, и начинают действовать. С  одобрения  доктора
Майкла Бернарда.
   Это  уже  значило  немало  -  Бернард  обладал   безупречной,   научной
репутацией. Помимо того, что его имя связывали с крупнейшими открытиями  в
генной инженерии, он до своего ухода на отдых по крайней мере раз  в  году
вызывал сенсации работами в области практической нейрохирургии. Фотографии
на обложках "Тайм", "Мега" и "Роллинг стоун" уже говорят сами за себя.
   -  Вообще-то  это  держится  в  строгом  секрете  -  акции,  прорыв   в
исследованиях, Бернард и все такое. - Он оглянулся по сторонам и,  понизив
голос, добавил: - Но ты можешь поступать, как тебе вздумается.  У  меня  с
этими паразитами больше никаких дел.
   Я присвистнул:
   - Этак можно здорово разбогатеть, а?
   - Если тебе этого хочется. Но все-таки посиди немного со  мной,  прежде
чем бросаться сломя голову к своему биржевому маклеру.
   - Конечно.
   К сыру и пирогу он даже не притронулся,  однако  съел  ананас  и  выпил
шоколадное молоко.
   - Ну рассказывай.
   - В  медицинском  колледже  я  готовился  к  исследовательской  работе.
Биохимия. Кроме того, меня всегда тянуло к компьютерам, так что  последние
два года учебы я содержал себя тем...
   - Что писал матобеспечение для "Вестингхауза".
   - Приятно, когда друзья помнят... Короче, именно так  я  и  связался  с
"Генетроном" - они тогда только начинали,  хотя  уже  располагали  сильной
финансовой поддержкой и лабораториями на все случаи жизни. Меня приняли на
работу, и я быстро продвинулся. Спустя четыре месяца я уже вел собственную
тему, и мне кое-что удалось сделать. - Он беззаботно  махнул  рукой.  -  А
затем   я   увлекся   побочными   исследованиями,   которые   они    сочли
преждевременными. Но  я  упирался,  и  в  конце  концов  у  меня  отобрали
лабораторию. Передали ее какому-то слизняку. Часть результатов мне удалось
спасти и скрыть еще до того, как меня вышибли, но, видимо, я был не  очень
осторожен... или рассудителен. Так  что  теперь  работа  продолжается  вне
лаборатории.
   Я всегда считал Верджила человеком амбициозным, слегка  тронутым  и  не
особенно тонким. Его отношения с начальством и вообще с  властями  никогда
не складывались гладко.  Наука  для  Верджила  всегда  словно  недоступная
женщина, которая вдруг раскрывает перед человеком свои объятия,  когда  он
еще не готов к зрелому проявлению чувств, заставляя его  бояться,  что  он
упустит  свой  шанс,  потеряет   представившуюся   возможность,   наделает
глупостей. Видимо, так и случилось.
   - Вне лаборатории? Что ты имеешь в виду?
   - Эдвард, я хочу, чтобы ты меня обследовал. Мне нужно очень  тщательное
физиологическое  обследование.   Может   быть,   с   применением   методов
диагностики рака. Тогда я смогу объяснить дальше.
   - Стандартное обследование за пять тысяч?
   - Все, что сможешь. Ультразвук, ядерный магнитный резонанс, термограммы
и все остальное.
   - Я не уверен, что получу доступ ко всему этому оборудованию. Магнитный
резонанс вообще используют в обследованиях  всего  месяц  или  два.  Черт,
более дорогой метод и выбрать-то...
   - Тогда только ультразвук. Этого хватит.
   - Верджил, я всего лишь акушер, а не прославленный  ученый.  Гинеколог,
излюбленная мишень анекдотов. Вот если ты вдруг  начнешь  перерождаться  в
женщину, тогда я смогу тебе помочь.
   Он наклонился вперед, едва не ткнувшись локтем в пирог, но в  последний
момент отклонил руку и опустил локоть буквально в миллиметре  от  тарелки.
Прежний Верджил вляпался бы в самую середину.
   - Ты проведи тщательное обследование, и тогда... - Он прищурил глаза  и
покачал головой. - Пока просто проверь меня.
   - Ладно, я запишу тебя на ультразвук. Кто будет платить?
   -  "Голубой  щит".  -  Он  улыбнулся  и  достал  медицинскую  кредитную
карточку. - Я проник  в  компьютерное  досье  "Генетрона"  и  кое-что  там
поменял. Так что любые счета за медицинское обслуживание  в  пределах  ста
тысяч долларов они оплатят без вопросов и даже ничего не заподозрят.


   Верджил настаивал на полной секретности, и я предпринял соответствующие
меры. Его бланки, во всяком случае, я заполнил сам. Так  что  до  тех  пор
пока счета оплачиваются, практически всю работу можно  было  провести  без
постороннего вмешательства. За свои услуги я денег с него не брал. В конце
концов он и меня поил тем самым пуншем, от которого  моча  окрашивалась  в
синий цвет. Можно сказать, старые, добрые друзья.
   Пришел Верджил поздно вечером. В это время я обычно уже не работаю,  но
на этот раз остался в институте, дожидаясь его на третьем  этаже  корпуса,
который медсестры в шутку  называют  отделением  Франкенштейна.  Когда  он
появился,  я  восседал  в  пластиковом  оранжевом   кресле.   Под   светом
флюоресцентных ламп лицо Верджила приобрело странный зеленоватый оттенок.
   Раздевшись, он лег на смотровой стол, и прежде всего я заметил,  что  у
него распухли лодыжки. Однако мышцы в этих местах  оказались  нормальными,
плотными на ощупь. Я проверил несколько раз, и,  судя  по  всему,  никаких
аномалий там не было, просто выглядели они очень необычно.
   Озадаченно хмыкнув, я обработал переносным излучателем  труднодоступные
для  большого  аппарата  места  и  запрограммировал  полученные  данные  в
видеоустройство. Потом развернул стол и задвинул его в  эмалированный  лаз
ультразвуковой диагностической установки,  в  "пасть",  как  говорят  наши
медсестры.
   Увязав данные установки с данными  переносного  излучателя,  я  выкатил
Верджила обратно,  затем  включил  экран.  После  секундной  задержки  там
постепенно проступило изображение его скелета.
   Спустя еще три секунды, которые я  просидел  с  отвисшей  челюстью,  на
экране  возникло  изображение  торакальных  органов,  затем   мускулатуры,
системы кровеносных сосудов и, наконец, кожи.
   - Давно ты попал в аварию? - спросил я, пытаясь унять дрожь в голосе.
   - Ни в какую аварию я не попадал, -  ответил  он.  -  Все  это  сделано
сознательно.
   - Тебя что, били, чтобы ты не выбалтывал секретов?
   - Ты не понимаешь, Эдвард. Взгляни на экран еще раз. У меня нет никаких
повреждений.
   - А это? Здесь какая-то припухлость. - Я показал на лодыжки. - И  ребра
у тебя... Они все переплетены крест-накрест. Очевидно, они  когда-то  были
сломаны и...
   - Посмотри на мой позвоночник, - сказал он.
   Я перевернул изображение на экране.  Боже  правый!  Фантастика!  Вместо
позвоночника - решетка из треугольных отростков, переплетенных  совершенно
непонятным образом.  Протянув  руку,  я  попытался  прощупать  позвоночник
пальцами. Он поднял руки и уставился в потолок.
   - Я не могу найти позвоночник, - сказал наконец я. -  Спина  совершенно
гладкая.
   Повернув Верджила лицом к себе, а попробовал нащупать через кожу ребра.
Оказалось, они покрыты чем-то плотным и упругим.  Чем  сильнее  я  нажимал
пальцем, тем больше начиналось сопротивление. Но тут мне в глаза бросилась
еще одна деталь.
   - Послушай, - сказал я. - У тебя совершенно нет сосков.
   В том месте, где им полагалось быть,  остались  только  два  пигментных
пятнышка.
   - Вот видишь!  -  произнес  Верджил,  натягивая  белый  халат.  -  Меня
перестраивают изнутри.


   Кажется, я попросил его рассказать, что произошло. Однако на самом деле
я не очень хорошо помню, что именно тогда сказал.
   Он начал объяснять в своей привычной манере - то  и  дело  сбиваясь  на
посторонние темы  и  уходя  в  сторону.  Слушать  его  -  все  равно,  что
продираться к сути  дела  через  газетную  статью,  чрезмерно  напичканную
иллюстрациями и вставками в рамочках. Поэтому я  упрощаю  и  сокращаю  его
рассказ.
   В "Генетроне" ему  поручили  изготовление  первых  биочипов,  крошечных
электронных  схем,  состоящих  из  белковых  молекул.  Некоторые  из   них
подключались  к  кремниевым  чипам  размером  не  больше  микрона,   затем
запускались в артериальную систему крыс.  Они  должны  были  укрепиться  в
отмеченных химическим способом  местах  и  вступить  во  взаимодействие  с
тканями, чтобы сообщать о созданных в лабораторных условиях патологических
нарушениях или даже оказывать на них влияние.
   - Это уже большое достижение! - сказал Верджил.
   - Наиболее сложный чип мы  удалили,  пожертвовав  подопытным  животным,
затем считали его содержимое, подключив к видеоэкрану. Компьютер выдал нам
гистограммы, затем химические характеристики отрезка кровеносного  сосуда,
а потом сложил все это вместе и выдал картинку.  Мы  получили  изображение
одиннадцати сантиметров  крысиной  артерии.  Видел  бы  ты,  как  все  эти
серьезные ученые прыгали до  потолка,  хлопали  друг  друга  по  плечам  и
глотали "клоповник"!
   "Клоповник" -  это  этиловый  спирт,  смешанный  с  газировкой  "Доктор
Пеппер".
   В  конце  концов   кремниевые   элементы   полностью   уступили   место
нуклеопротеидам. Верджил не очень хотел  вдаваться  в  подробности,  но  я
понял, что они нашли способ превращения больших молекул - как ДНК или даже
более сложные - в  электрохимические  компьютеры,  использующие  структуры
типа рибосом в качестве кодирующих и считывающих  устройств,  а  РНК  -  в
качестве "ленты". Позже, внося программные  изменения  в  ключевых  местах
путем замены нуклеотидных пар, Верджилу удалось скопировать репродуктивное
деление и слияние.
   - В "Генетроне" хотели, чтобы я переключился на супергенную  инженерию,
поскольку этим занимались все подряд. Самые разные монстры,  каких  только
можно вообразить, и так  далее...  Но  у  меня  были  другие  идеи.  Время
безумных ученых, верно? -  Он  покрутил  пальцем  у  виска,  издав  плавно
переливающийся звук, потом рассмеялся, но тут же умолк. - Чтобы  облегчить
процесс  дупликации  и   соединения,   я   вводил   свои   самые   удачные
нуклеотропотеиды в бактерии. Затем стал оставлять  их  там  на  длительное
время, чтобы схемы могли взаимодействовать с клеточными  механизмами.  Все
они были запрограммированы эвристически, то есть самообучались  в  гораздо
большем объеме, чем  в  них  закладывали  изначально.  Клетки  скармливали
химически закодированную информацию компьютерам, а  те,  в  свою  очередь,
обрабатывали ее, принимали решения, и таким образом клетки  "умнели".  Ну,
для начала, скажем, становились такими же умными, как планарии.  Представь
себе E.coli, которая не глупее планарии, а?
   - Представляю, - кивнул я.
   - Ну а потом  я  совсем  увлекся.  Оборудование  было,  технология  уже
существовала, и я знал молекулярный язык. Соединяя нуклеопротеиды,  я  мог
получить действительно плотные и сложные биочипы,  своего  рода  маленькие
мозги. Пришлось исследовать и такую  проблему:  чего  я  смогу  достичь  -
теоретически? Получалось, что, продолжая работать с бактериями, я бы сумел
получить биочип, сравнимый по производительности  обработки  информации  с
мозгом воробья. Можешь  себе  представить  мое  удивление?  Но  потом  мне
открылся способ тысячекратного  увеличения  производительности,  причем  с
помощью того же явления, которое мы прежде считали помехой, - электронного
дрейфа между сложившимися электронными схемами. При  таких  размерах  даже
незначительные флюктуации грозили биочипу уничтожением,  но  я  разработал
программу,  которая  предсказывала  и   обращала   туннельный   эффект   в
преимущество.   Тем   самым,   подчеркивая   эвристический   аспект   этих
компьютеров, я использовал дрейф для увеличения сложности.
   - Тут я уже перестаю понимать, - признался я.
   - Я воспользовался преимуществом,  которое  дает  элемент  случайности.
Схемы могли самовосстанавливаться, сравнивая содержимое памяти и исправляя
поврежденные элементы. Целиком. Я дал им только базовые инструкции. Живите
и размножайтесь! Становитесь  лучше!  Боже,  ты  бы  видел,  что  стало  с
некоторыми культурами через неделю!  Потрясающие  результаты!  Они  начали
развиваться сами  по  себе,  словно  маленькие  города.  Пришлось  их  все
уничтожить. Особенно меня поразила одна чашка  Петри:  думаю,  если  бы  я
продолжал кормить ее жильцов,  она  отрастила  бы  ноги  и  дала  ходу  из
инкубатора.
   - Ты, надо понимать, шутишь? - спросил я, взглянув на него  в  упор.  -
Или нет?
   - Слушай,  они  действительно  знали,  что  значит  становиться  лучше,
совершеннее.  Они  видели  направление  развития,  но,  находясь  в  телах
бактерий, были очень ограничены в ресурсах.
   - И насколько они оказались умны?
   - Я не уверен. Они держались скоплениями по  сто  -  двести  клеток,  и
каждое скопление вело себя как самостоятельная особь. Может  быть,  каждое
из них достигло уровня макак-резуса. Они  обменивались  информацией  через
фимбрии  -  передавали  участки  памяти  и  сравнивали  результаты   своих
действий. Хотя наверняка их сообщество отличалось от группы обезьян прежде
всего потому, что мир их был намного проще. Но зато  в  своих  чашках  они
стали настоящими хозяевами. Я туда запускал фагов - так им  просто  не  на
что было рассчитывать. Мои питомцы использовали любую  возможность,  чтобы
вырасти и измениться.
   - Как это возможно?
   - Что? - Он, похоже, удивился, что я не все принимаю на веру.
   - Запихнуть так много в столь малый объем. Макака-резус - это  все-таки
нечто большее, чем просто калькулятор, Верджил.
   -  Возможно,  я  не  очень  хорошо  объяснил,  -  сказал  он,   заметно
раздражаясь. - Я использовал нуклеопротеидные компьютеры.  Они  похожи  на
ДНК, но допускают интерактивный обмен. Ты знаешь, сколько нуклеотидных пар
содержится в организме одной-единственной бактерии?
   Последнюю свою лекцию по биохимии я слушал уже довольно давно и поэтому
только покачал головой.
   - Около двух миллионов. Добавь сюда пятнадцать  тысяч  модифицированных
рибосом - каждая с молекулярным весом около трех миллионов -  и  представь
себе возможное количество  сочетаний  и  перестановок.  РНК  выглядит  как
длинная  спираль  из  бумажной  ленты,  окруженная   рибосомами,   которые
считывают инструкции и вырабатывают белковые цепи. - Слегка влажные  глаза
Верджила буквально светились. - Кроме того, я же  не  говорю,  что  каждая
клетка была отдельной особью. Они действовали сообща.
   - Сколько бактерий ты уничтожил в чашках Петри?
   - Не знаю. Миллиарды. - Он  усмехнулся.  -  Ты  попал  в  самую  точку,
Эдвард. Как планета, населенная E.coli.
   - Но тебя не за это уволили?
   - Нет. Прежде всего они не знали, что происходит. Я продолжал соединять
молекулы, увеличивая их размеры и сложность. Поняв, что  бактерии  слишком
ограниченны, я взял свою собственную кровь, отделил лейкоциты и ввел в них
новые биочипы. Потом  долго  наблюдал  за  ними,  гоняя  по  лабиринтам  и
заставляя справляться с химическими проблемами. Они показали  себя  просто
великолепно. Время на их уровне течет  гораздо  быстрее:  очень  маленькие
расстояния для передачи информации, и  окружение  гораздо  проще...  Затем
как-то раз я забыл спрятать