страха?  Они
возлюбят нас вдвойне еще и потому, что мы скажем: деньги, которые раньше шли
на оружие, пойдут на хлеб!
   Вы возразите, что ваши друзья очень быстро найдут способ напасть на  нас?
Не успеют. Ибо третий наш лозунг:  остановить  прогресс!  Вы  потрясены,  вы
ужасаетесь? Но миллионы простых людей нас поддержат. Ведь для них прогресс -
это прежде всего ядерное, геофизическое и прочее  страшненькое  оружие.  Это
автоматы, лишающие их работы. Этим прогрессом они сыты по горло. Они сами  -
заметьте, сами!  -  станут  уничтожать  лаборатории,  жечь  книги,  избивать
ученых, потому что втайне они боятся их и  ненавидят.  А  мы  снимем  запрет
страха, мы поможем им организоваться, мы дадим выход их  энергии,  отчаянию,
ненависти. О, пойдут они тем охотней, что их прогресс - всякую там медицину,
производство  тряпок,  телевизоров,  автомобилей  -   мы   не   тронем.   Мы
организаторы и вдохновители, только и всего. Мы объединяем  желания  простых
людей, указываем им врага, снимаем с них  ответственность.  Как  великолепно
они будут крушить все на своем пути!
   Гюисманс перевел дыхание.
   - Итак, прогресс остановлен, инакомыслящие скованы. Это не  тактика,  это
стратегия. Консерватизм - какое великое  слово!  В  прошлом  веке  люди  без
страха смотрели  на  небо.  Это  прогресс  заселил  их  бомбардировщиками  и
ракетами! Раньше люди не  дрожали  за  судьбу  человечества,  их  не  мучили
кошмары радиоактивных пустынь. Это прогресс ужаснул человечество! Поэтому да
здравствует консерватизм! Будем пожинать те плоды, что есть, и не тянуться к
новым, ибо недаром сказано в библии, "во много знаний и много горя".
   Социализм? Это слово стало привлекательным, потому  что  за  ним  чудится
какой-то выход из тупика, Потому что каждый вкладывает в него свою  мечту  о
будущем. Мы используем его. Ведь слово - это обертка, в него можно завернуть
что угодно.
   Полынов теперь не прерывал Гюисманса. Он внимательно слушал, надеясь, что
тот, завороженный собственной  речью,  скажет  что-нибудь  лишнее.  К  тому,
похоже, шло. Щеки Гюисманса пошли красными пятнами,  ноздри  раздувались,  в
глазах металось еле сдерживаемое исступление.
   Но внезапно Гюисманс взял себя в руки. Он молча  посмотрел  на  Полынова,
потянул со стола коробочку, повертел ее, открыл и бросил в рот конфету.
   - Любопытная философия, правда, не новая, -  сказал  Полынов,  видя,  что
Гюисманс успокаивается. - Но я не  вижу  тут  позитивной  программы.  Сжечь,
сломать, остановить... Где же благо?
   Гюисманс жевал конфету. Удовлетворенно кивнул.
   - Ваш вопрос  доказывает,  что  полет  мысли  гения  недоступен  обычному
человеку. Чего хотят простые люди? Спокойствия. Хлеба. Безопасности. Веры во
что-нибудь. Перспективы. Вот наша позитивная программа.
   - Вера в бога?
   - Да. Но в бога современного, космического. Вы  верно  выделили  главное.
Вера - вот цемент нашей программы. Чем больше изучаешь человека,  тем  лучше
видишь, что вера для него все равно, что дыхание. Не так уж  важно  во  что:
отрицание веры тоже становится верой. Религия была отличной штукой,  но  она
устарела. Любой дурак сейчас может сказать: "бога нет" - вот чем она  плоха.
А  у  нас  бог  будет,  реальный,  зримый,   творящий   хлеб,   спокойствие,
безопасность, перспективу.
   - Уж не вы ли?
   - О нет! Конечно, пример Гитлера и ему подобных показывает, что  человеку
занять место бога в наш просвещенный век не так уж трудно. Но у такого  бога
есть наряду с достоинством серьезные  недостатки.  Во-первых,  у  него  есть
национальность, а это обстоятельство раздражает другие народы. Во-вторых, он
смертей, что и вовсе плохо. В-третьих,  такой  бог  не  нов,  у  людей  есть
кое-какой  опыт,  и  с  этим  надо  считаться.  Наш  бог  будет  лишен  всех
недостатков. Ибо это космический бог!
   Уперев руки в стол, Гюисманс наклонился к Полынову.
   - Вы не понимаете? Вижу, что нет. Это-то и замечательно. Я не ошибся.  На
вас можно проверять реакцию того ничтожного меньшинства, которое  по  логике
вещей окажет нам наибольшее сопротивление. Так вы не  поняли?  Отлично.  Наш
бог - это космические пришельцы!
   "Да он рехнулся", - мелькнула у Полынова спасительная мысль.
   - Ага! - торжествующе вскричал Гюисманс. - Вы  настолько  потрясены,  что
думаете, уж не сошел ли я с ума. Нисколько. Это только вы, коммунисты, поете
"не бог, не царь и не герой", а люди в глубине  души  мечтали  и  мечтают  о
сильной личности, которая думала бы за  них,  направляла  их,  уберегала  от
необходимости решать самим. Это так! А уж как зовется  этот  символ  -  бог,
фюрер, космический пришелец, да не все ли равно!
   - Вы думаете, мир поверит такой наивной выдумке? - усмехнулся Полынов.  -
Умных людей немало. И даже  обывателя,  мещанина,  на  которого  вы  делаете
ставку, трудно раскачать.
   - Вы плохо изучали общественную психологию.  Психологию  масс!  ("Увы,  -
подумал Полынов, - я ее совсем не изучал".) Назовите мне реальность, которая
бы так полно и долго владела людьми, как легенда о Христе, Магомете,  Будде.
Назовите, и я отрекусь от космического бога.
   - Отрекайтесь, Гюисманс! Ненависть к  угнетателям  -  раз,  стремление  к
свободе - два, искания правды - три... Хватит? Вот реальности, властвовавшие
над  людьми  задолго  до  появления  ваших  легенд!  Или  вам  напомнить   о
нескончаемой  цепи  восстаний,  революций,  которые  смели  рабство,   смели
феодалов и сметут  с  лица  земли  королей  угля,  стали,  нефти,  расистов,
фанатиков, фашистов?.. Не потому ли вы так спешите, что петух пропел  и  вам
надо проваливаться в небытие? Не спасли  костры,  не  спасли  диктаторы,  не
спасла  ложь,  не  спасла  глупость  обывателя...  Космический   бог?   Нет,
космическая авантюра, последняя, надеюсь, попытка изменить ход  истории.  Не
выйдет. Ставка на шантаж, дикость, испуг перед  трудностями  века  -  старо,
старо, старо!
   Гюисманс взвился. Видимо, он хотел всего лишь грозно шагнуть к  Полынову,
но не учел слабой силы тяжести. И как воздушный шарик воспарил к потолку.
   Полынов  едва  удержался  от  смеха.  Тонконогий  кандидат  в   диктаторы
испуганно барахтался над столом, пытаясь ускорить  падение.  Крыльями  птицы
бились полы черного пиджака.
   Наконец Гюисманс утвердился в кресле. Он тяжело дышал.
   - Не понимаю, - сказал он, избегая взгляда психолога, - как  вы  упустили
такую возможность разделаться со мной...
   - Не в вас дело, - брезгливо бросил Полынов. - Дело в тех, кто  стоит  за
вами.
   - Так вы ошиблись, - к Гюисмансу возвращалось самообладание.  Он  вытащил
новую конфету и сжевал ее, косясь на Полынова. - Но оставим это, мы  слишком
горячимся. Я  ждал  вашей  критики,  она  мне  нужна:  противоречие  отлично
концентрирует  энергию  мысли.  Кройте  дальше.  Только  без   общих   слов,
пожалуйста. Здесь нет толп рабочих, мы одни. Впрочем, толпа  рабочих  -  это
бараны. Всякая толпа - толпа баранов, я изучал. Но ближе к существу. Пока вы
привели самое общее возражение, и, черт побери, вы правы.  Да,  быть  может,
это последняя ставка. Как видите, я откровенен. Но вы не учли одной малости.
Власть мифов все еще сильна, куда сильней власти - как вы любите назвать это
-  эксплуататоров.  Мне  не  нужно,  чтобы  космический  миф   господствовал
столетия. Хватит нескольких лет. Еще в незапамятные  времена  некий  философ
Хань Фэй - мир его праху! - написал ученый трактат, в котором доказывал, что
человек  в  руках  высшей  власти  все  равно,  что  кусок  дерева  в  руках
ремесленника. А  вскоре  император  Цинь  Ши-хуанди  принял  этот  тезис  на
вооружение. И кстати, ему удалось остановить прогресс. Темное  прошлое,  да?
Гитлеру не потребовалось столетий для внедрения принципа Хань Фэя в сознание
миллионов.  А  что  было  у  Гитлера?  Газеты,  кино,  микрофоны,   гестапо,
концлагеря. Кустарщина! В наше время мы располагаем менее грубым и, главное,
несравненно более действенным набором. Электронная  слежка,  детекторы  лжи,
звуковые пушки, для  которых  не  существует  стен,  психотропные  вещества,
операции  памяти  для   несговорчивых,   управление   психикой   с   помощью
электромагнитных  волн   наконец.   Представляете,   какие   это   открывает
возможности? Правительство  одной  страны  уже  ставило  кое-какие  опыты  с
комплексом всех этих средств. Независимо от нас,  между  прочим.  Результаты
потрясающие. И никакого шума в мире! Так-то. Пройдет год,  от  силы  два,  и
люди всей Земли будут у нас вот где!
   Гюисманс медленно свел пальцы.
   - А люди, - продолжал Гюисманс, - дадут нам такую возможность. Я ведь  не
расшифровал еще один наш принцип - принцип Перспективы. От имени космических
пришельцев  мы  объявим,  что  если  человечество  будет   следовать   нашим
указаниям, то оно построит рай на Земле. Сначала я думал  назвать  этот  рай
коммунизмом... Вы шокированы? Да, коммунизмом, поскольку его  строительством
занято  подавляющее  большинство  населения.  Но  тогда  нас  дурно   поймут
какие-нибудь американцы. Нет, придется объявить о  каком-нибудь  гармоничном
будущем, обществе изобилия, кибернетическом  коммунизме.  Какой  символ  вам
больше нравится?
   - Почему бы откровенно не назвать вашу Перспективу неофашизмом?
   - Не пойдет: скомпрометированный термин. Так я жду критики,  уничтожающей
критики, мой друг-враг.
   - Интересно, как вы  технически  провернете  свой  фокус  с  космическими
пришельцами?
   - Это несложно. Они, то есть мы, а вернее, они через... К  этому  мы  еще
вернемся. Так вот, они объявят, что давно уже следят за земными делами  (тут
все вспомнят о  летающих  тарелочках,  таинственных  исчезновениях,  фресках
Тассиля и тому подобной белиберде). Они скажут, что их  вмешательство  стало
необходимым.  Но  они  гуманны,  очень   гуманны.   Никаких   покушений   на
существующие  политические  системы,  уклад   жизни,   идеологию;   они   не
вмешиваются в классовую и национальную борьбу.  Они  дают  один-единственный
приказ: разоружиться.  Разоружиться,  потому  что  оружие  стало  смертельно
опасным для  человечества.  Гуманно?  Вполне.  Абсолютно  в  духе  сказок  о
высокоразвитых цивилизациях.  Свой  приказ  они  подкрепляют  угрозой  снять
озоновый экран (тут будет пролито немало слез о тягчайшей ответственности, о
их нежелании  применять  силу,  о  их  любви  к  неразумным  людям,  которая
единственно...). Слушатели будут всхлипывать от умиления, гарантирую. Почему
озоновое оружие, а  не  какие-нибудь  суперлучи,  подобающие  высокоразвитой
цивилизации? Да в силу все той же гуманности,  черт  побери!  Они  не  хотят
подавлять своим могуществом, они не хотят лишних жертв, поэтому берут  чисто
земное оружие... Накручено и здесь будет отлично.
   А потом они будут давать только советы. Советы, и  ничего  больше.  Совет
временно остановить (хотя мы знаем, что навсегда) прогресс. Совет  следовать
их советам, чтобы построить рай на Земле...
   - Космический бог в роли анонима. Пустой крючок.
   - Ерунда! Да мы, если потребуется, покажем их по телевидению.  И  зрители
увидят - ха-ха! - электромагнитное облако. Покажем им животных, пейзажики их
планеты... А знаете, кто будет говорить  от  их  имени?  Думаете,  я?  База?
Ничего подобного. Открыть базу - значит выдать  подлог.  Нет.  От  их  имени
будет говорить... Держитесь крепче. Вы!
   - Я?!
   - Не вы  один,  конечно.  Весь  экипаж  корабля,  который  был  приглашен
пришельцами в гости для выяснения ряда деталей.  Все  вспомнят  необъяснимое
исчезновение "Антиноя" (это даже ученых кое в чем убедит). Пришельцы  решили
ближе познакомиться с представителями человечества, те пришли в  восторг  от
мудрости и гуманности братьев по разуму. И сами - учтите, сами! - убедили их
вмешаться в земные делишки. Ну и, разумеется, стали их  апостолами.  Недурно
придумано, а?
   - А если пассажиры не согласятся?
   - Во-первых, среди них были наши люди. Во-вторых, большинство  пассажиров
уже согласились. В-третьих, у нас  есть  возможности  убедить  остальных.  В
крайнем случае без некоторых мы можем обойтись. Но ваше участие очень, очень
желательно. Почему? Да потому, что вы  единственный  человек  оттуда.  Есть,
правда, еще один коммунист - Бергер. Весьма  приличный  человек,  он  быстро
воспринимает доводы. Но вы... Ваше имя кое-что значит. Кроме того, нам нужны
умные союзники. Но я жажду услышать критику.
   - Что тут критиковать? Ваша затея просто обречена на провал.
   - Любопытно все же узнать почему.
   - По тысяче причин. Вас раскусят. И очень быстро.
   - Пусть. Гитлера тоже раскусили, это ему не помешало.
   - Вы забываете и о таких мелочах, как наши внеземные станции, поселки  на
других планетах, космический флот. Вас трудно обнаружить, это ваш  плюс.  Но
также трудно обнаружить и тех, кто разыщет вас и уничтожит.
   - Учтено. Не выйдет.
   - Наконец, вы забываете о  главном.  Вы  делаете  ставку  на  испуганного
обывателя, на  мещанина,  на  особенности  их  психологии.  Очень  несложные
особенности. "Лишь та боль - боль,  которая  моя",  "лишь  тот  вкус  верен,
который мой", "хорошо то, что хорошо мне", "лишь мои  представления  о  мире
правильные", "человек человеку - волк". Но мещанин -  это  не  человечество,
это не рабочие, не интеллигенты, не крестьяне, хотя мещане  есть  среди  них
всех. Это носители определенной психологии, которую выработали века насилия,
бескультурья, подавления в  человеке  человека.  Людей,  свободных  от  этой
психологии, на моей родине  подавляющее  большинство.  Уверен,  что  даже  в
уцелевших капиталистических странах их число выросло. Так что ваша духовная,
так сказать, база со времен Гитлера заметно сузилась.
   Но даже не в этом суть. Эта психология начисто лишена  творческих  начал.
Она опасна  лишь  в  соединении  с  неподконтрольной  властью,  с  вами,  ее
родителями,  воспитателями,  охранителями.  А  ваше  время  прошло,  вы  это
прекрасно знаете. Разве то, о чем вы Говорите, это власть? Это  шантаж,  это
отчаяние. Тот, кто послал вас сюда - а вас послали,  не  делайте  изумленных
глаз, - мыслил глупо. Пусть-де они, то есть вы, ломают себе шею. Их проигрыш
ничем мне не грозит, а удача... Они полагают, что ваша удача спасет  их.  Не
спасет. Нельзя отменить противоречия между теми, у кого  в  руках  палка,  и
теми, на кого эта палка обрушивается. Тюрьма никогда не побеждала стремления
к свободе, тупость не могла загасить творчества,  стремление  человека  быть
человеком никогда не мирилось с системой,  убивающей  человека  в  человеке.
Найдите мне в истории пример долговечной тирании, и я признаю, что не  прав.
Но вы его не найдете, этого одного-единственного примера. И не думайте,  что
ваш новый электронно-биологический концлагерь будет крепче прежних.  Лучшего
идеала, чем тот, который был найден Марксом и  Лениным,  у  человечества  не
было и нет. И миллионы это поняли,  идеал  выдержал  испытания,  отсюда  ваш
страх, отсюда ваши бесконечные авантюры.
   Кстати, ваша последняя авантюра грозит не только вам. Все тайное рано или
поздно становится явным. Вы поняли, что будет, когда человечество  узнает  о
вашем заговоре?
   Гюисманс слушал, надменно улыбаясь. Однако многоопытный софист впервые не
бросился в атаку, когда Полынов замолчал.
   - Вы  ужасно  расстроили  меня  своими  глупостями,  -  сказал  он  после
недолгого молчания. - Но я,  слава  богу,  отходчив.  Так  вы  отказываетесь
сотрудничать с нами?
   "Слишком прямолинейно, - отметил про себя Полынов. - Он торопится".
   - Пока я не говорю ни да, ни нет, - теперь Полынов развалился  в  кресле,
словно его больше ничто не тревожило. - Вы поражены? Не все же вам  удивлять
меня... Я привык обдумывать свои поступки, сейчас у меня  такой  возможности
нет. Помните два прежних  разговора?  Взвесив  все,  я  тогда  изменил  свое
принятое  в  запальчивости  решение.  Мне  и  теперь  нужно  все   взвесить,
проанализировать ваши доводы, в них много  серьезного.  Сколько  времени  вы
можете мне дать?
   Гюисманс  пригладил  жиденькие   волосы   и   задумался.   Лучи   солнца,
перепрыгивая за окном с вершины на вершину,  ударили  в  стеклянный  колпак.
Стекло густо потемнело. Зажгли дополнительные лампы, их белесый  свет  убрал
тени, усталое лицо Гюисманса побледнело, веки дрогнули. Он мигнул, в который
уже раз потянулся к коробке с конфетами, выбрал одну, пососал, сморщился.
   - У вас больной зуб? - вдруг спросил Полынов.
   Гюисманс кивнул. Языком он катал  за  щекой  конфету.  Напротив  Полынова
сидел просто утомленный пожилой  человек  в  патриархальной  черной  тройке.
Обыкновенный, каких на Земле тысячи.
   Докончив жевать конфету, Гюисманс выпрямился, губы его сжались.
   - Много времени я вам не дам. Думайте быстрей. Я хочу, чтобы  вы  были  с
нами по доброй воле. А не захотите, все равно станете апостолом космического
бога. Но вы уже не будете Полыновым. Нет, подождите. Прошу полюбоваться.
   Гюисманс нажал кнопку. Крайний экран на пульте засветился. Его  заполнили
ряды остроносых ракет. Их головки самодовольно  лоснились,  они  были  очень
чистенькие и аккуратные, эти ракеты. Их было много.
   - А как вам нравится это?
   Гюисманс переключил изображение. За  сборочным  конвейером  стояли  люди.
Кое-кого Полынов узнал: это были пассажиры "Антиноя".  Слева  стоял  Бергер,
бесстрашный вольнодумец Бергер. Однообразным движением он вставлял в головки
ракет желтые полупрозрачные капсулы.
   - Остальные не лучше, Полынов.
   Полынов окинул взглядом кабинет. Если бы сюда собрались все  его  друзья,
для Гюисманса тут просто не осталось бы места  -  не  надо  было  бы  и  рук
марать. Но они далеко, они ничего не знают. Они работают,  читают,  смеются,
любят и не подозревают, что им грозит. Мы были слишком  беспечными,  слишком
мало думали о ядовитых поганках, притаившихся в  будущем.  Слишком  увлечены
собой и своими заботами.
   - Я подумаю, - сказал он.
   Грегори отконвоировал  его  обратно.  Свет  в  камере  зажегся,  едва  он
переступил порог. Крис в камере не было.
   6. Господин и раб.
   Жизнь почему-то не любит однообразия. События или нагнетаются так, что  у
человека перехватывает дыхание, или вдруг без видимой причины  все  стихает,
время тянется ровно и однообразно.
   Никого, казалось, больше не  интересовал  Полынов.  Он  мог  выходить  из
камеры когда ему вздумается, разгуливать, часами сидеть  в  больнице  -  для
заговорщиков он словно перестал существовать. Но Полынов не заблуждался. Это
всего лишь новая уловка. Истерзать человека бездельем, тревожным  ожиданием,
а потом нанести внезапный удар.
   Девушка исчезла бесследно. Спрятанные в коридоре  микрофоны  игнорировали
его вопросы. Лишний щелчок по самолюбию. Лишнее напоминание о  том,  что  он
крепко зажат в когтях. Месть Гюисманса  за  сопротивление.  Пытка  тревогой,
тревогой за Крис.
   Странный пациент зашел еще раз. Дело шло на лад, но напрасно Полынов ждал
его третьего прихода. Электрик не появлялся, и Полынова это встревожило.
   Заглянули еще двое охранников. Они жаловались на мелкие недуги, держались
настороженно, и Полынов ничего не смог извлечь из их посещения.
   Никого из пленников он так и  не  увидел.  С  теми  охранниками,  которые
попадались Полынову в коридоре, он не смог перемолвиться и словом. Они сразу
подбирались, их ручищи непроизвольно тянулись к оружию.  Бедняги,  они  даже
взмокали от тягостного недоумения: почему этому типу позволяют разгуливать?
   Вероятно, Гюисманс встревожился бы, узнав, зачем  Полынов  так  тщательно
наводит порядок в хозяйстве больницы. Но психолог все время был на виду,  он
с дотошной тщательностью вытирал пыль, устанавливал пузырьки  с  лекарствами
так, чтобы ничего не нужно было искать, долго проверял настройку  аппаратуры
- короче, вел себя как человек, которому здесь работать и  работать.  А  то,
что в его карманах исчезали кое-какие медикаменты, этого наблюдатель не  мог
заметить, потому что помещение просматривалось с д