тве двадцати трех заключенных, двух
охранников и одного наставника. Допрос примерно на третий обвинение
снизилось до убийства двадцати пяти человек; а Наставника -- "следствие
нашло возможным согласиться с вашей трактовкой событий" -- убил, так и
быть, сумасшедший 24-ый. Франц продолжал все отрицать, и на седьмом допросе
Мужчина выдвинул версию, согласно которой 24-ый и Франц, находясь в
преступном сговоре и попеременно пользуясь автоматом, уничтожили всех
остальных на этаже. Таким образом, на Франца приходилась лишь половина всех
злодеяний -- а 24-ый покончил с собой от угрызений совести. Версия номер
три стоила Францу двух дней побоев; после чего следователи снизили ставки
до убийства четверых урок и Наставника (остальных заключенных и охрану
уложил, вроде как, 24-ый). К тому времени Франц уже понял, что обвинения
идут по нисходящей и, надеясь, что они сойдут на нет, стойко держался на
своем. И действительно, следующим вариантом было обвинение в убийстве лишь
четырех человек: Чирия, Моджахеда, Мордастого и 24-го (два допроса); а
потом всего двоих -- Наставника и 24-го. На этой версии следователи
настаивали особенно долго (на Франце к тому времени не осталось живого
места); и какого ж было его разочарование, когда они вернулись затем к
предыдущему обвинению в четырех убийствах. Худшие его догадки подтвердились
еще через семь допросов -- когда следователи опять начали толковать о пяти
убийствах, и стало ясно, что они идут в точности по тем же самым вариантам,
но в обратном порядке.
     Сегодняшний допрос, как и два предыдущих, был посвящен разработке
самой первой версии, согласно которой Франц истребил все население этажа
поголовно. Что будет после этого? Скорее всего, обвинения пойдут опять по
нисходящей ... а потом обратно по восходящей ... и так далее -- пока он не
подохнет во второй раз.
     (Оливия. Ну, что ты на это скажешь, Мальволио?)
     И как только Францу удалось вытерпеть пытки так долго?!... Ему,
изнеженному человеку, за всю предыдущую жизнь не испытавшему и милионной
доли теперешних мучений ... не знавшему ни физической боли, ни насилия, ни
даже серьезных болезней! Неужели "краткий курс" бесчеловечности, пройденный
им на Втором Ярусе, настолько облегчил адаптацию?
     (Мальволио. Одно мне удивительно, Ваша Светлость, -- что вы так
восторгаетесь этим безмозглым негодяем ...)
     "Господи, Может, все-таки сказать им то, что они хотят услышать?" --
подумал Франц.
     И тут же сам себе ответил: "Нет, не может."
     Все было однозначно: как он прочитал в соответствующем томе Устава,
наказание за одно убийство варьировалось от двух до десяти лет штрафных
работ в особо вредных химических цехах. То есть, даже если он сумеет свести
обвинение к "минимальной" версии (убийство Мордастого и 24-го), то приговор
будет не менее четырех лет. Впрочем, в какой версии признаваться --
минимальной или максимальной -- большой роли не играло, ибо продержаться в
живых на особо вредных химических более одного года было попросту
невозможно. (Один раз их камеру по ошибке послали в особо вредный химцех, и
Франц видел тамошних дохотяг -- харкающих кровью и покрытых гноящимися
язвами.) Кстати сказать, инстинкт самосохранения у него почти
атрофировался, и смерти, как таковой, он не боялся -- хотя бы потому, что
уже пережил ее один раз. При выборе решения стоило принимать во внимание
лишь физическое страдание, а не смерть, -- так что относительно быстрая
гибель от пыток во время следствия казалась предпочтительней. Некоторое
время Франц даже подумывал, не прекратить ли все одним махом (напасть,
например, на вооруженного охранника), но потом все же решил предоставить
события их естественному ходу.
     Имелась и еще одна причина, делавшая признание своей несуществующей
вины для Франца невозможным. Причину эту он не мог сформулировать в ясных и
простых словах -- как и все остальное, связанное с Женщиной. Что-то,
происходившее подспудно между ним и ей, исключало сдачу на милость
победителя ... Франц, впрочем, не слишком старался раскопать этот участок
своей души -- возможно, опасаясь обнаружить там какой-нибудь неприятный для
себя сюрприз.
     (Оливия. ... Да будет с нами то, что предначертано судьбою!)
     Лежа на животе, он легонько пошевелил пальцами рук -- после холодной
примочки боль чуточку поутихла. (Ненавистный громкоговоритель захрипел
апплодисментами; потом, после шипучей паузы, началось оркестровое
вступление ко Второму Концерту Шопена.) Франц закрыл глаза и расслабился,
стараясь не чувствовать жесткости лежанки; многократно передуманные мысли
по одной умирали в его голове. Жестокий лик Второго Яруса начал тускнеть и
терять отчетливость деталей ... и, наконец, благословенное забытье затопило
мир. Франц стал свободен.
     Сны ему здесь не снились никогда.

     5. В межсекторной службе безопасности. Часть 2

     Проснулся он от внезапной тишины, как в нормальной ситуации проснулся
бы от внезапного шума: громкоговоритель не работал. Судя по самочувствию,
спал Франц не более часа, и ощущение тревоги под сердцем было в точности
таким же, как тогда в карцере с двумя трупами на нижних полках. Он медленно
сел на лежанке и прислушался.
     Кто-то приближался по коридору к двери его камеры -- забыв про дурноту
и разбитые пальцы, Франц вскочил на ноги и прижался спиной к дальней от
входа стене. Что нужно было делать, он не понимал.
     Звон ключей, лязг замка, скрип двери -- в камеру вошла Женщина. За
спиной у нее маячил охранник.
     -- На допрос.
     Как всегда в ее присутствии, по коже Франца побежали мурашки. И почему
Женщина пришла за ним сама, а не прислала, как обычно, охранников?
     -- Сколько сейчас времени?
     Не соблаговолив ответить, она шагнула обратно в коридор (из кобуры на
ее поясе торчала рукоятка пистолета -- такого раньше не случалось ни разу).
"А, ну выходи, зараза!" -- гаркнул охранник, и Франц, не задавая более
вопросов, подчинился. Втроем они прошли мимо второго охранника,
привалившегося в безобразной позе к стене, и вошли в кабину подъемника.
Обычно допросы происходили на одном из верхних этажей, но сейчас Женщина
нажала на (самую нижнюю) кнопку 64-го этажа. Франц поднял глаза и
столкнулся с ее взглядом: на лице Женщины играла улыбка предвкушения.
Кабина остановилась -- они вышли.
     -- Сюда.
     Пройдя метров пятьдесят по пустынному коридору, они подошли ко входу в
другой подъемник -- Женщина вставила в прорезь свою карточку-пропуск. Двери
немедленно растворились -- они зашли внутрь. И опять она нажала на самую
нижнюю кнопку -- 128-го этажа.
     -- Понимаете, что сейчас будет?
     -- Нет. -- как можно беззаботнее ответил Франц.
     -- И не интересно? -- она склонила голову набок, пытаясь поймать его
взгляд.
     -- Почему, интересно ... -- с тщательно взвешенным безразличием сказал
он.
     Несколько томительных мгновений они смотрели друг на друга, потом
одновременно отвели глаза. Охранник стал фальшиво насвистывать "Зеленые
рукава"; "Прекратите." -- приказала Женщина.
     Кабина плавно затормозила -- Франц с Женщиной вышли наружу. Охранник,
не говоря ни слова, нажал на кнопку, и двери закрылись. Было слышно, как
кабина уехала наверх.
     Этот этаж был непохож на остальные: узкий коридор с неоштукатуренными
стенами -- цементный, а не линолеумный, пол -- полумрак, прорезаемый
тусклым светом редко разбросанных ламп. На темно-красных кирпичах стен
виднелись пятна сырости -- обстановка в целом напоминала фильм о
медицинских экспериментах в нацистком концлагере минус истошные вопли
истязаемых узников. Влага насыщала воздух, что, в сочетании с жарой, было
особенно неприятным -- комбинезон Франца немедленно прилип к спине.
     -- Сюда. -- Женщина указала рукой направо. -- Идите впереди меня. --
Франц заметил, что она держит правую ладонь на рукоятке пистолета.
     Они прошагали метров сто по коридору без дверей и ответвлений,
завернули за угол и, метров через пятьдесят, уперлись в ржавую
металлическую дверь. Женщина постучала -- дверь медленно, с усилием
растворилась. Открывший им гориллоподобный охранник с крохотной головой без
лба отошел в сторону.
     Франц оказался в большой хорошо освещенной комнате с такими же, как в
коридоре, кирпичными стенами. Мебели было мало: в центре -- широкий
двухтумбовый стол с телефонным аппаратом, кресло на колесиках, сбоку от
стола -- табурет, слева у стены -- еще один. У стены справа располагался
низкий столик, на котором лежали странные никелированные инструменты на
пластиковом подносе. Рядом стояло пыточное кресло, чуть подальше виднелась
раковина умывальника. С потолка свешивалась система каких-то блоков, у
задней стены высился монументальный дубовый шкаф.
     -- Садитесь в кресло. -- Женщина уселась за стол в центре комнаты. --
Виктор, помоги подследственному.
     Пока гориллоподобный Виктор громко сопя, застегивал лямки, Франц
разглядывал широкий сплюснутый нос охранника, щетинистые волосы, тусклые
глаза, похожие на две стертые серебряные монеты.
     -- Можешь пока посидеть, Виктор. -- сказала Женщина, и Горилла,
сгорбив могучие плечи, уселся на табурете возле стены.
     -- Эта комната, -- Женщина показала рукой вокруг себя, -- называется
"Кабинет хирургического допроса" -- мы пользуемся ею в тех случаях, когда
обычные методы почему-либо не срабатывают. Согласно 4-му Приложению к
Уставу Следователя, на этой стадии с подследственными-мужчинами работают
только следователи-женщины, так что теперь я буду вашим единственным
Следователем.
     Женщина на мгновение умолкла.
     -- Обычно работу с новичком мы начинаем с экскурсии по Кабинету. --
продолжила она после паузы, -- Слева от себя вы видите набор хирургических
инструментов: они применяются здесь чаще остального оборудования. Замечу,
кстати, что все операции мы производим без наркоза.
     Губы Женщины медленно раздвинулись в улыбке -- позади белых зубов
показался розовый влажный язык.
     -- Какого рода операции вы практикуете? -- голос Франца, вроде бы,
звучал небрежно.
     -- Ну, "операции" -- это, пожалуй, громко сказано: просто разрезы ...
иногда фигурные -- скажем, на лице. -- она погасила свою змеиную улыбку. --
Довольно часто приходится что-нибудь ампутировать: глаза, пальцы или,
например, яички ... Кстати, как вы относитесь к кастрации?
     Смуглые щеки Женщины покрылись легким румянцем, правая рука нервно
расстегивала и застегивала у горла верхнюю пуговицу черной униформы.
     -- К вашим услугам, -- сипло ответил Франц, -- этот орган мне не
понадобился здесь ни разу.
     -- Хорошо. -- медленно проговорила Женщина. -- Я буду иметь это в
виду.
     В течение нескольких секунд в комнате раздавалось только громкое
сопение Гориллы.
     -- Мы, кстати, не чураемся и методов попроще. -- продолжала Женщина,
-- Вон там, например, -- она указала рукой на систему блоков у задней
стены, -- вы видите так-называемую дыбу: подследственному отводят руки за
спину, надевают наручники, а потом подцепляют за цепочку на крюк и
поднимают в воздух. Это процедура довольно неприятна даже без использования
кнута, а уж ...
     -- Неприятна для кого? -- перебил Франц. -- Судя по вашему тону, вам
она доставит наслаждение.
     -- Неприятная для подследственных. -- Несколько секунд Женщина молча
смотрела на него со смешанным выражением возбуждения и раздражения. --
Почему вы так дерзко ведете себя?
     -- Стараюсь испортить вам удовольствие. -- с усилием улыбнулся Франц.
     -- Не испортите. -- сказала Женщина, -- Потому, что я сильнее вас. --
Она встала и подошла вплотную. -- Потому, что могу сделать с вами все, что
захочу.
     Неотрывно глядя ему в глаза, она провела кончиками пальцев сверху вниз
по его горлу и улыбнулась -- лицо Франца покрылось испариной.
     -- Постарайтесь быть искренни. -- тихо сказала Женщина. -- Как сейчас.
     -- Отчего вы не пользуетесь духами или дезодорантом? -- отчетливо
выговаривая слова (так, чтобы голос не казался сиплым), спросил Франц.
     Улыбка исчезла с лица Женщины. Она круто повернулась на каблуках,
конвульсивно прошагала до своего стола и села. Некоторое время она смотрела
вниз; потом овладела собой и подняла глаза: губы сжаты в ниточку, румянец
выступил на щеках резко очерченными красными пятнами.
     -- Ладно, начнем. -- сказала она хрипло. -- Виктор.
     Готовый на все Горилла поднялся на ноги. На лице его не отражалось
ничего.
     -- Пока не в полную силу. -- приказала Женщина.

     6. Побег

     "Хватит."
     Мягкий женский голос раздавался издалека, но насколько издалека, Франц
не знал, ибо расстояния почему-то потеряли соизмеримость. И тут же душивший
его поток холодной воды перестал падать с небес. Ну, слава Богу, теперь-то
он сможет дышать.
     И он стал делать это.
     Но сразу же вернулась боль, и зыбкие очертания предметов с новой силой
закачались вокруг него. "Он уже очнулся, Виктор. -- опять прозвучал сладкий
женский голос, -- Подними-ка его." Внешняя сила вздернула францево
невесомое тело. "Не сюда. Посади в кресло, пристегни руки, а самого --
прислони к спинке."
     Боль все еще заполняля мир, но предметы уже почти не качались. Перед
глазами возник расплывчатый силуэт; "Какая она красивая." -- потаенно
подумал Франц.
     Но почему потаенно?... Почему он должен что-то таить?... И какой
странный запах: притягивающий и отталкивающий одновременно ... он ведь
как-то связан с голосом?
     Франц попытался сесть прямо.
     "Дай-ка ему нашатыря." -- отчетливо проговорила женщина, принося и
утоляя боль одновременно; "Не надо." -- слабо отозвался Франц. А что здесь
делает это уродливое чудовище, грубо схватившее его за плечо?
     Но заостренный запах нашатырного спирта все-таки вонзился ему в
переносицу, и все сразу стало отчетливым и ясным.
     Сколько часов прошло с начала допроса, Франц не понимал, хотя почти
все время был в сознании. Боль приходила волнами, и каждый раз казалось,
что следующий вал захлестнет с головой ... но откуда-то открывались новые
силы. И тут же поднималась новая волна, немного выше предыдущей ...
     -- Не получится ничего, госпожа Следователь. -- Горилла говорил
несоответственно высоким, гнусавым голосом, -- Если вы, по-прежнему, не
хотите ему ... того ... -- выпустив францево плечо, он выпрямился и
повернулся к стоявшей тут же Женщине, -- ... в общем, резать.
     -- Пока не хочу. -- коротко ответила Женщина.
     -- Как пожелаете. -- с ноткой неодобрения в голосе отозвался Горилла.
     По сравнению с началом допроса в комнате произошел ряд изменений.
Почти все хирургические инструменты были перепачканы в крови и свалены в
раковину умывальника, дверцы шкафа у задней стены -- распахнуты настежь. На
одной из полок, выдвинутой из шкафа наподобие стола, лежали щипцы с
тянувшимся от них электрическим шнуром, кожанный потертый кнут, набор
окровавленных струбцин и тесемочная сбруя с длинными металлическими шипами.
На столе остывал паяльник с наконечником в виде шила -- в воздухе отчетливо
пахло горелым мясом. Пол был залит водой и кровью.
     -- Делай, что я тебе говорила вначале. -- Женщина отошла от Франца и
села за стол. -- Через десять минут жду.
     Неуклюже переваливаясь, Горилла вышел из комнаты, аккуратно защелкнув
за собой массивную металлическую дверь. Женщина перевела взгляд на Франца.
Она была бледна, под глазами широкие темные круги -- но смотрела спокойно,
с еле заметной улыбкой удовлетворения.
     Франц с трудом улыбнулся ей в ответ.
     Ни одна из частей его тела не болела более других -- болело все. Кожу
покрывали рубцы, разрезы, проколы и ожоги, плечевые суставы были вывернуты
на дыбе, локти и колени -- отбиты до синяков. Любое изменение позы
отдавалось невыносимой болью; кровь сочилась из десятков маленьких ранок и
впитывалась в лохмотья, в которые превратился его комбинезон. Несмотря на
жару, Франца колотил озноб.
     -- Значит, боли вы не боитесь. -- констатировала Женщина. -- Почему?
     -- Я много тренировался. -- усмехнулся Франц, -- На Втором Ярусе
вообще и с вами в частности. -- он заставил себя посмотреть ей в глаза, --
И еще: боль приближает меня к смерти, а смерть -- даст свободу.
     -- Это неправильно, боль и смерть связаны не однозначно. -- возразила
Женщина. -- Устав разрешает держать подследственного в живых неограниченно
долго, не налагая никаких ограничений на глубину страдания.
     -- Ну, в этом вопросе я могу с Уставом не соглашаться.
     -- А мы, в свою очередь, не согласимся с вами. -- Женщина подалась
грудью вперед, сложив руки перед собой на столе. -- И, поверьте, мой
помощник Виктор отлично знает свое дело. -- ее глаза снова подернулись
поволокой. -- То, что мы сделали с вами сегодня, лишь самое начало ...
     Что же именно в ее голосе наводило на Франца такой ужас?
     -- Что вам от меня надо? -- хрипло спросил он, -- Ведь не заведомо же
ложного признания в убийстве двадцати шести человек?
     -- Как это не признания? -- удивилась Женщина, -- Именно признание от
вас и требуется. Только правдивое, конечно, -- спохватилась она, --
следствию ложное признание ни к чему ...
     -- Я спрашиваю не о следствии. -- Франц чуть изменил позу и,
непроизвольно искривив от боли лицо, продолжил, -- Лично вы ведь тоже от
меня чего-то хотите? Я это чувствую ...
     Некоторое время Женщина колебалась -- видимо, между формальным и
неформальным ответами.
     -- Я хочу, чтобы вы мне ... доверились. -- на "доверились" она
споткнулась, будто заменив им какое-то другое слово, -- Чтобы рассказали
мне правду ... не только ту правду, которая необходима следствию, а больше:
то, что вы чувствовали во время тех событий; то, о чем вы думали и что
ощущали ... Вы должны открыть мне свое подсознание -- не только потому, что
я ваш Следователь, а потому ... потому что ... -- она беспомощно замолчала.
     Лицо Женщины опять раскраснелось; пальцы, перебиравшие бумаги на
столе, дрожали. Казалось, она вот-вот скажет что-то важное -- Франц
изобразил на своем лице внимательное ожидание.
     -- Я хочу, чтобы ты мне ... -- снова начала она, страдальчески
сморщившись от досады на бессилие слов, -- отдался ... Не в физическом
смысле, а в духовном, -- она попыталась поймать его взгляд, -- в смысле
чувств и мыслей -- так, чтобы, касаясь рукой твоего тела, я чувствовала бы
то же, что чувствуешь ты. И, если ты ощущаешь боль, я хочу ощущать ее с
тобой ... Нет, не саму боль, а твое ощущение ... боль, преломленную твоим
мужским "я" ... Поверь, ты тоже найдешь в этом удовлетворение!... -- она
говорила бессвязно, с придыханием, заискивающе заглядывая в глаза, -- Боль
перестанет казаться тебе проклятием, она станет средством соединения ...
Наши души и тела будут дополнять и ощущать друг друга -- такого никогда не
достигнешь при обычном любовном акте. И когда мы достигнем вершины, полного
слияния, лишь тогда я смогу отдать тебя смерти -- и это станет моей
величайшей жертвой ... А ты уйдешь из жизни не запуганным, ничтожным
насекомым и не дерзким бунтарем, а спокойным сверхсуществом, достигшим
истинного величия духа!
     Голос Женщины дрожал; руки, как у слепой, блуждали по столу. Франц с
усилием разлепил спекшиеся губы:
     -- И что, у вас во время допросов действительно до оргазма доходит?
     Женщина резко выпрямилась, по лицу ее пробежала судорога боли.
Несколько долгих секунд она не могла выговорить ни слова.
     -- Зачем вы так? -- спросила она еле слышно. Румянец на ее щеках
выступил пятнами, как от пощечин.
     -- Вы просто не в свом уме. -- угрюмо ответил Франц. Он уже жалел, что
спровоцировал ее на этот разговор. -- Если говорить простыми словами -- я
не мазохист. У вас ничего не получится.
     -- Не будьте так уверены в себе. -- глаза Женщины сузились, -- Я знаю,
что ваше сознание отталкивает меня, но подсознание -- работает на меня ...
     -- Чушь! -- презрительно сказал Франц, -- Сознание, подсознание ...
Рассчитано на подростка.
     На какое-то мгновение они застыли, глядя друг др