стоял  сизый  смог,  и ничего  не было видно. Что-то  горело.  Я
взглянула  туда,  куда  я   сбросила  свою  куклу,  и  увидела  там   только
бесформенные куски пластика.
     Я, вероятно,  сбросила  ее неудачно,  - подумала я. - Вылетела  пробка,
вода вытекла,  а  нагреватель  продолжал  работать,  мотор  раскалился.  Все
понятно.
     Я выдернула штепсель  из розетки, выпила  еще  бокал виски,  проветрила
квартиру и вынесла в коридор то, что недавно было моей первой женщиной.
     Утором я проснулась довольно бодрой,  голова моя не болела, я  написала
записку  Вадиму  на тот случай, если он сюда  пожалует  ( а куда  же  еще!),
положила ее  вместе с  могущими пригодиться  ему  документами  и  ключами от
машины на полку, нимало не задумываясь над  тем, что до нее теперь ему будет
трудно дотянуться, последний  раз оглядела  свою квартиру, увидела  на стене
отцовское ружье,  хотела было  взять  его  с собой, но  раздумала, упаковала
бесформенный  пластик в  коридоре в  большой  бумажный  пакет,  отдала внизу
консьержу  ключи  от  квартиры, сунула ему, подумав, еще одну  бумажку в сто
франков и,  наказав заботиться о мадам  Мелони, вышла на улицу и тотчас же у
подъезда дома выбросила неудобную ношу в близ лежащий пубель.
     - Да, мсье, - гарсон  де порт выскочил к  двери, - я  совсем забыл:  на
ваше  имя пришла записка,  - и он протянул мне пахнувший все теми  же духами
крошечный  конвертик. На  конвертике стоял  жирный  иероглиф, который  снова
напомнил мне фруктовые часы из детской сказки.
     Я впервые шла  по  Парижу, поменяв свое тело. На мне  был только что  с
дамской придирчивостью  и щепетильностью купленный костюм, и он был удобен и
элегантен. Я  никогда раньше  не  замечала,  расстегнут у мужчин пиджак  или
застегнут, решила, что в расстегнутом чувствуешь себя свободней.
     Мое  новое тело нравилось  мне, я чувствовала себя хозяином  улицы и  с
высоты двухметрового роста видела все  прекрасным. Я впервые, может быть,  в
жизни  могла позволить  себе  не  спешить.  Какие-то  девицы, проходя  мимо,
улыбнулись мне.
     Я  шла  по все тому же Роспай и не отказала  себе в удовольствии купить
сигарет.
     - Мерси, мсье,  - сказал  мне  кельнер,  когда  я  бросив  на  прилавок
двенадцать франков, повернулась к двери.
     Я решила  перейти  Роспай возле памятника Бальзаку. Бальзак смотрел  на
меня равнодушно. Я  по привычке стала разглядывать мужчин, проходивших мимо,
стараясь подражать их движениям.  Мне все  еще  нужно  было учиться  владеть
телом. Оно было хорошим, крепким, но пока не моим.
     Я собралась присесть  на скамью, чтобы обдумать, что  делать  дальше, и
только теперь поняла, почему мужчины никогда не садятся  резко, как женщины,
а всегда сперва поправляют штанину, особенно новых брюк.
     "Ничего, -  злорадно  подумала я, - пусть теперь Вадим  думает, как ему
носить большую грудь".
     Я  поднялась,  чтобы  перейти Роспай,  и  оказалась  на  углу  бульвара
Монпарнас, где был бар "Иппопотамо". В баре в этот час было много народу, но
мне  нашелся  свободный столик  на веранде.  Я села за  него,  на  этот  раз
осторожно, и увидела заискивающего кельнера, по неосторожности кивнула  ему,
он,  естественно,  не узнал меня,  воспринял  мой  кивок как фамильярность и
принес заказанный виски.  Пригубляя  напиток, я  думала  о  том,  что делать
дальше.
     Одиночество Вадима и мое собственное было нам на руку обоим. Никто ни в
чем нас не заподозрит, но какой же он все-таки негодяй, этот Вадим, требовал
от меня невозможного, а сам спал с китаянкой, а я-то еще собираюсь рожать от
него ребенка. Вдруг  с  поразительной  ясностью я поняла, что  рожать теперь
ребенка будет он, он, который теперь лежит в больнице.
     И  тотчас  же  я  как-то   цинично  осознала,  что  он  мне  совершенно
безразличен,  безразличен своей  мелочностью, постоянным враньем, немужскими
капризами. Я сделала для него все, а что  он  сделал для меня? Зарабатывал с
моей помощью  деньги для этой шлюхи? Променял меня на этуочаровашечку только
от того, что у нее папа - миллионер? А я-то ему еще рассказывала про Лидию.
     Мои размышления прервало какое-то движение. Я подняла глаза и обомлела:
за  мой  столик садилась  китаянка и улыбалась  мне  как близкому  другу.  Я
принудила себя сделать вид, что не только ее узнала, но даже ждала.
     - Ну куда же ты пропал, милый? - сказала она своим писклявым голосом. -
Неделю тебя нет,  а ты  сказал, что едешь  на два дня.  Ты мне не звонил? Ты
получил мою записку? Папа спрашивал про тебя.
     Она болтала, и бешеная злоба кипела в моем сердце.
     "Вот  оно  как, Вадим, - думала  я -  значит  у тебя  с этими китайцами
серьезно? А  деньги  я  тебе зарабатывала  для того, чтобы  ты  мог показать
китайскому папе, что ты тоже что-то можешь?"
     -  Мы  летим завтра  в Майами, и  папа сделал  тебе  паспорт, - сказала
девушка.
     Я не знала, что отвечать.
     Она удивилась:
     -  Ну  что  ты такой  странный, я же не сержусь. Гарсон! - крикнула она
тотчас же. - Два виски без соды, - и почти  мгновенно своей крошечной ручкой
ловко и  быстро  расстегнула  мне  пуговицу  на  рубашке,  как-то  незаметно
скользнув  по животу, стала пробираться ниже.  Я  в ужасе  вытаращила на нее
глаза.
     - Ну поцелуй же меня, я же здесь, я твоя.
     Я  инстинктивно нагнулась, было,  чтобы прижаться губами к ее бархатной
щечке, но второй рукой она ловко повернула мою голову, и наши губы слились в
поцелуе.
     - Мы сейчас придем ко мне, - прошептала она, почти не отрывая своих губ
от  моих, - и  я тебя  уложу в постельку, если  хочешь, Уитси тебя выкупает,
сделает тебе  массаж,  а потом мы  будем в постельке  вместе,  или,  если ты
хочешь, мы можем пойти в твою квартиру на Пляс д,Итали?
     Я чуть не задохнулась от негодования.
     "В его квартиру на Пляс  д,Итали?  Значит,  он не  раз  водил  туда эту
суку!"
     Но тотчас же я и успокоилась:
     "Ничего, Вадим, - думала я,  - теперь у  тебя  будет все, что ты хотел:
квартира в Париже, счет в банке (работу ты найдешь сам) и ребенок, о котором
ты столько раз притворно говорил, и много-много сыра, и роблошон, и конталь,
и блодебресс, и санэктер,  и камомбер, и груер,  и единственный,  который ты
пока  знаешь, - рокфор, Хоть объешься ими. За все это ты  заплатил не так уж
дорого. Ты  стал  привлекательной  француженкой, а  это  ли  не  мечта твоих
соотечественниц? Не будет рядом только меня, но ведь, если честно, ты меня и
не  любил вовсе, а  когда у  тебя родится очаровательный сын  или дочь, быть
может,  ты еще  встретишь свое счастье?  И потом, не реви: ты  действительно
самая  красивая  женщина  Парижа,  ты  сам  говорил это,  ты  заставил  меня
увеличить грудь, ты помнишь, как ты мерил мой лифчик? Ты говорил, что ничего
подобного не встречал на свете, может быть,  ты лгал, и твои слова ничего не
стоят? "
     Я  еще  хотела  ему мысленно  сказать, что теперь он  отреагировал свой
комплекс,  и теперь я моложе, чем он, но подумала, что это будет уж слишком.
И еще я вспомнила, что на  вопрос мужчины: "Тебе хорошо?"  -  женщина должна
немедленно  вскочить,  закричать:  "Ты  самый  лучший мужчина  на  свете!" и
осыпать  его поцелуями.  Мужчинам это  очень нравится,  и  надо  это  делать
обязательно,  даже  если потом,  конечно, когда он уснет,  придется  идти  в
ванную  и  доделывать струей воды  то, что он не может,  не  умеет, да  и не
хочет.
     Я все  еще  не  могла вымолвить ни слова,  и  вдруг с  ужасом для  себя
почувствовала,  что   со  мной  происходит  что-то  невероятное:  мои  брюки
неожиданно стали  мне тесны, и оттого наступила такая приятная истома, какая
бывает только тогда,  когда  мужчина,  уже  готовый  к  последнему мгновению
проявления  любви,  начинает  целовать  кончики пальцев ног  женщины,  потом
поднимается по лодыжкам к ее икрам, коленям, едва касаясь губами бедер, идет
выше   и,  словно   нечаянно   наваливается  всей  своей   тяжестью,  осыпая
возлюбленную неистовыми поцелуями.
     В моем сознании возникло ружье, висящее в квартире на  Пляс д,Итали.  Я
поняла, что даже  если Вадим и захочетего  использовать,  то не  сможет: оно
такое большое. Я уже пробовала. Почему-то эта  мысль принесла  успокоение. И
еще  я  подумала  о  Рене и вдруг сообразила,  что узнать  адрес  его  новой
любовницы мне будет не так уж сложно.
     Я  залпом допила большой бокал виски  и с  удовольствием  посмотрела на
хрустальное тело китаянки.
     - Ладно, улыбнувшись, сказала я, - летим в Майами.

     Дом инженера Пантуса,
     кафе д,Арт Париж, 1992 г.




 * КЛЯТВА ГЕРОСТРАТА *
     Нет повести печальнее на свете,
     Чем повесть о Центральном Комитете
     В.Солодин

     1.
     Говоря о произошедшем теперь, то есть,  подглядывая в конец  задачника,
где  написаны ответы, можно  легко себе представить,  почему  этот областной
центр заинтересовал одновременно и космос, и правоохранительные органы.
     Правоохранительные органы  потому, что  область после опубликования еще
недавно  секретных  данных  о  распространившейся  в  ней  наркомании  стала
изнывать  от неблагополучных показателей  и, естественно, требовала наказать
виновных, то есть как это и водится - журналистов.
     А космос, потому что именно  здесь, куда  через три  месяца должен  был
прибыть  полковник  Нестеров  расследовать  это  неблагополучие,  находилось
сверхсекретное  предприятие, на котором выпускался материал очень похожий на
металл.  Материал  этот  имел  название  "Дельта-2М"  и   использовался  для
строительства сопла космических кораблей.
     Отцы   области  и  их  паства  гордились  тем,  что   вносят  вклад   в
отечественную космонавтику.  И  было, между  прочим, чем гордиться: материал
был  легким, сверхпрочным  и,  при  ближайшем  рассмотрении,  даже  немножко
неземным.
     Но случилось однажды так, что технология его изготовления была нарушена
от нелепой случайности, конечно, а не злого умысла, и он получился не таким,
как  надо, уж очень  жестким,  неподдающимся,  -  если  бы только  ему  дали
застыть, - никакой обработке.
     Абсолютно никакой.
     И вся имеющаяся в распоряжении инженеров техника Земли не способна была
превратить застывшую массу в нужную форму.
     Счет шел на секунды.
     История эта  произошла давно,  еще тогда, когда  на языке  были  такие,
теперь ставшие архаичными слова, как ЦК, обком, зарплата, совесть, поэтому в
нашем  правдивом  повествовании мы не  будем их  заменять другими, например:
конгресс  США, инфляция или консенсус, а возьмем как данность, что речь идет
о том времени, когда ЦК был хозяином в стране.
     Вероятно,  этот  высший  партийный   орган   контролировал  и   процесс
застывания  сверхматериала, потому  что  едва  только директор  завода,  еще
только  обнаружил  сбой программы  в горячем  цехе  своего  предприятия, как
тотчас же  раздался звонок по  ВЧ (вертушке  для периферийного начальства) и
заведующий оборонным отделом ЦК спросил:
     - Ну что?
     Директор  завода  привстал  со  своего  кресла,  и было  у  него  такое
ощущение, что кресло, не отклеившись от зада, привстало вместе с ним.
     -  Застывает, товарищ  генерал-полковник, -  в  сердцах,  но  осторожно
крикнул  в  жестокую трубку  директор,  совершенно не  думая о  том,  что  в
партийных инстанциях напоминать о чинах и званиях не принято.
     Но генерал-полковник  не клюнул на то,  что  у директора  задержались в
памяти его многочисленные звезды
     - Что будем делать? - мягко спросил он.
     -Есть одно предложение,  товарищ заведующий отделом,  - сказал директор
завода, прекрасно понимая, что не скажи он так, предложение  и притом весьма
конкретное немедленно поступит с другой стороны  провода. - Отольем из этого
материала памятник вождю мирового пролетариата Владимиру Ильичу Ленину,  - и
сделал паузу.
     И,  конечно,  выиграл.  Потому что заведующему  оборонным отделом крыть
было  нечем.  В стране,  где  идеология  главенствует  над  всем  остальным,
другого, лучшего, даже вообразить себе было невозможно.
     Да, дорогостоящий материал пропадает, да,  придется на несколько копеек
завтра  повышать  цены  на сырье,  да, все  плохо  и придется докладывать  о
временных  трудностях  секретарю  ЦК,  но   есть  во  всем  произнесенном  и
положительные моменты. Если директор завода готов уже использовать металл во
благо монументальной пропаганды, это значит, что с идеологией в области дела
обстоят не плохо. Идеологический отдел будет доволен, а  он по статусу  выше
оборонного.
     И, продолжая беседу с  директором завода, беседу, становящуюся с каждым
словом  все  ненужнее,  заведующий отделом  нажал на большом пульте у своего
стола кнопку, одну единственную кнопку, маленькую, но каких возле стола было
штук сто, вознамерившись  немедленно  же  переговорить  по этому  вопросу  с
секретарем обкома партии, и пока  там срабатывала автоматика, потихонечку  и
тактично завершить разговор с руководителем предприятия.
     Руководитель  предприятия  возник  в этом мире из  того же чрева, что и
заведующий отделом ЦК, но при этом был он  моложе,  мобильней и расторопней,
чем  его собрат  в Москве,  поэтому он тоже на своем пульте нажал кнопку, но
это была  самая большая кнопка. Радиоимпульс - четыре километра от завода до
обкома  преодолел  быстрее,  чем четыре  тысячи от Старой площади,  директор
соединился поэтому  с обкомом почти немедленно,  и  голос первого  секретаря
услышал раньше.
     -  У  нас  запорота "Дельта-2М", - веско сказал  он  первому секретарю,
прекрасно  понимая,  что хозяином  ситуации тут  является он. -  Москва дала
команду отлить из этого материала памятник.
     Первый  секретарь поддакнул.  Он  не  был  уверенным в себе  человеком,
поэтому даже неписаное  слово  Москвы было  для  него законом,  и  он быстро
свернул разговор, тем  более, как показала красная  лампочка индикатора,  на
проводе была сама Москва.
     Разговор с Москвой ничего нового не открыл первому секретарю. Он только
еще  раз  подтвердил  готовность  отливать из запоротого  материала памятник
вождю, и произвольно, "с потолка", назначил дату для этого мероприятия.
     Все три абонента остались довольны. А секретарь обкома - больше других:
на открытие приедет кто-то из Москвы, а это  важно, - заметят. Кроме того, в
подчиненном не ошибся: директор завода предупредил о  звонке из ЦК пусть  за
минуту, но успел дать информацию, и его, секретаря обкома, не подставил...
     2.
     Дело  по  раскрытию  наркомании в области не  клеилось, хотя  уже  было
возбуждено.  Задержанный в аэропорту субъект  с  наркотиками оказался  всего
лишь "шестеркой" и поэтому ничего пояснить не мог.
     Тем не менее, дело существовало и требовало расследования. Расследовать
его поручили московскому полковнику Нестерову,  который взял с собой в  этот
огромный областной город кофр с  различной  документацией, сумочку со своими
вещами и два чемодана дамского барахла.
     Эти два  чемодана  его не  очень  тяготили, потому что в  этот же город
ехала  с  ним вместе  его  славная  жена,  согласившаяся  провести  время  с
несчастным мужем, взявшимся за распутывание очередной загадки.
     Расположились супруги в большой гостинице,  в приличном  номере, и пока
Анна   Михайловна  занималась  свиванием   временного  гнездышка,   Нестеров
знакомился с делом.
     Он пришел  в  прокуратуру города, и после  недолгих  приветствий уселся
читать  материалы  в том же кабинете, где колдовал  над своими  растворами и
химикатами прокурор-криминалист.
     Криминалист недавно побывал в Москве и поэтому Нестеров  принужден  был
постоянно  отрываться  от дела  и  давать  криминалисту  пояснения  из жизни
столицы. В  конце концов это  ему  надоело, и  он сам стал задавать вопросы,
пока не надоел в свою очередь криминалисту.
     Криминалист   занялся  делом,   ибо,  наконец,   разговор   перешел  на
наркоманию,  достал  вещественные  доказательства преступления и показал  их
Нестерову. Нестеров не долго думая, послюнявил  палец, прикоснулся  к белому
порошку, представленному  ему криминалистом,  и  совершенно  машинально этот
палец лизнул.
     В ту же секунду он почувствовал  прилив энергии. Сперва расследование у
него не  клеилось,  но после полизанного пальца  все изменилось.  Мозг  стал
работать интенсивней,  и Нестеров,  чтобы ничто его не отвлекало, даже вышел
на площадь,  где  почти  тотчас  же  увидел толпу  своих  соотечественников,
страждущих в ожидании пива.
     Раздумывая над  тем, что с  ним происходит, он тоже встал в очередь, но
вскоре какой-то субъект кивнул ему и поднес кружку, так что Нестерову ничего
не оставалось, как с благодарностью улыбнуться и начать пить.
     Какой-то звоночек  сработал в голове Нестерова. Никакой субъект  просто
так пиво не поднесет, а тут он опять подошели еще скружками.
     На этот раз  субъект показался Нестерову  весьма странным. На  субъекте
был  костюм из  золотистого  с металлическим  отливом материала, которого не
только в области, но и в столице он никогда не видел. В этом Нестеров, часто
имевший  служебные  контакты  с торговлей,  мог  не  сомневаться; костюм  из
материала,   из   которого   скорее   делают   космические   скафандры   для
приключенческих  фильмов,  и  Нестеров,  не  выдержав  и,   забыв  про  свое
расследование  оприходуя  к  этому времени  третью кружку, стал  внимательно
приглядываться к своему визави.
     Тот оказался словоохотливым,  причем  говорил, очень четко  выговаривая
все звуки, и через несколько минут разомлевший на солнце полковник уже знал,
что  перед ним  не какой-нибудь областной  начальник из общества "Знание", а
обыкновенный инопланетянин, прибывший  сюда, на  нашу Землю  для того, чтобы
помочь землянам восстановить утерянную нравственность.
     -  Ну  хорошо, -  сказал  Нестеров,  понимая,  что  удивляться было  бы
бессмысленно, - если  вы действительно инопланетянин,  знающий  очень много,
иными словами, все, что содержится в головах всех землян, то, быть может, вы
с легкостью поможете  мне решить и мою проблему:  она  как раз заключается в
том, что я не знаю того, что я должен бы знать.
     -  Буду рад, - сказал  инопланетянин так просто, как будто он собирался
поднять упавший зонт или платок.
     -  Скажите  мне,  -  спросил,  подумав,  Нестеров,  -   кто  промышляет
наркотиками в этой области?
     Инопланетянин переспросил:
     - А что такое наркотики?
     - Это то, что воздействует на мозг...
     Но продолжить не успел .
     -  Знаю, это лекарства, которые  земляне применяют не по назначению,  -
драго.
     - Пусть драго, - согласился Нестеров.
     - Если вам нужен поименный список, то буду скоро готов. Мне только надо
сосредоточиться.
     -  Да,  -  сказал  Нестеров,  -  имена  всех,  кто  имеет  отношение  к
преступному бизнесу.
     -  Бизнесу?  - переспросил инопланетянин. -  Это когда за драго  что-то
отдают.
     - Вот именно.
     - Включая представителей властей, которые что-то отдают за драго?
     - Да, - сказал следователь, которого этот разговор стал забавлять.
     - Нет ничего проще, - сказал инопланетянин, - необходимые вам имена уже
в моем кейсе.
     И  с  этими словами  он открыл  блестящий  чемоданчик  и вытащил оттуда
толстую пачку листов,  сделанных из какого-то странного, но белого, похожего
на бумагу, материала. На них были написаны в самом деле имена по крайне мере
трех тысяч  человек. К тому же это были не просто имена, но изображения этих
людей.
     - Ого! - воскликнул полковник.
     - Здесь  все, кто  покупал или  обменивал драго за деньги  в  последнюю
неделю.
     - Именно драго? Если мы только правильно друг друга поняли.
     - Конечно.
     - Но ведь сюда могли попасть и  действительно  больные люди для которых
наркотик - лекарство.
     - Вы просили всех.
     Нестеров допил пиво, поблагодарил, взял  странную  пачку  и откланялся.
Слишком это  было невероятно, но