войска (если бы ее брали приступом  в те  времена)
проверив,  что  башенка пуста, крыши  нет, без  окон  - без дверей, обтекали
башню и устремлялись на штурм.
     Кутафью башню с цитаделью соединял подземный ход под руслом  Неглинной,
по которому отряд самых дерзких бойцов из осажденных проникал в Кутафью. Она
невелика,  но  около двухсот человек с оружием там  вполне  разместятся - по
пятнадцать в ряду.
     Разбиралась тонкая кладка  "скрытой двери". И  отряд жалил штурмующих в
спину. Затем подземным же ходом все возвращались в крепость, взорвав его или
тщательно завалив на время.
     Вот поэтому  мысленно называю эту башенку, а  вместе с ней и древнейший
мост через Неглинную "нож в спину".
     До  сих  пор в  теле Кремля зияет  рана  - Троицкие  ворота, защищаемые
распростертыми крылами.

     *

     ПЕРВЫЙ РОСТОК

     Люди, многое пережив  и испытав, радуются первому ростку  - пробуждению
жизни - порою больше, чем последующим цветам и плодам.
     Тишина кладбища зачастую  уродливее, чем шум ветра в беспокойных кронах
берез.
     Как  бы не  рушилось  все вокруг  -  только  кладбища  не  теряют своих
прихожан.
     Новый мир - для тех, кто может продолжать жить несмотря ни на что.
     Для тех, кто может бороться и побеждать
     Все испытать, все превозмочь.
     Победить саму смерть.

     *

     В КОЛОМЕНСКОМ

     Дайте руку - пойдем дальше.
     Старейшие  в  столице  деревья выстроились  "стрелкой"  в  затылок друг
другу.
     По старому преданию на расстоянии полета стрелы от их схода было что-то
зарыто.
     Великаны  беззубо шелестят  листами и  смеются над людьми. Под ногами у
этих дубов мальчиком играл Петр Великий. А затем дети, присев  на корточки к
ним  вплотную  и  прикрывшись  ладошками  от  любопытных  и  снисходительных
взрослых, нашептывают деревьям свои ребячьи секреты.
     Эти корни и ветви налиты ленивым, тягучим соком Времени.
     Исполины молчаливы, снисходительны и мудры.

     *

     ДОМ - УТЮЖОК

     Вы  никогда не замечали,  что  Прошлое оставило на  улицах иных городов
дома-утюги? У них очень острые, выступающие на нас углы и немного отрешенный
вид. Теперь люди часто их задевают  плечом. А ведь раньше аккуратно обходили
и экипажи их  также чинно объезжали. Но  современные  утюжки  не обижаются -
знай поглаживают и прогревают улицы и тех, кто зябнет от ветра.
     Особенно много таких "утюжков" в Питере. В Москве неожиданно запнулся о
подобные  домики на углу  улиц Щусева  - Алексея  Толстого и  еще  кое-где в
центре. Найдите их - это доставит истинное удовольствие.
     Мое маленькое  открытие  произошло весной  и проклюнулось  потом  таким
акварельным образом:
     За старым усталым мостом
     Над улицы чистым холстом
     У дома с бессонным окном весенний рассыпался гром
     Он громыхнул за окном
     И громом разбуженный гном (немного простуженный гном)
     Покинул свой солнечный дом
     Шагнув через сонный мост
     Взошел над серым холстом
     Прогрел и разгладил холст
     Домиком-утюжком.

     *



     ШЕХТЕЛЕВЫ ЦВЕТЫ

     Федор  Шехтель  на   переломе  веков   собирался  построить   особняки,
символизирующие каждую из стихий: воду, землю, воздух и огонь.
     По  просьбе  владельца крупнейших на  Москве  автомобильных  мастерских
Рябушинского он выстроил  у Никитских ворот скромный  дом-аквариум на случай
банкротства.
     В  результате  получилась  ожившая, но спящая подводная сказка. Озерцо,
точнее,  подводное  царство в самом центре города,  у бульваров, на  которых
издревле не строили здания, а сажали цветы.
     Здесь должны были стоять "стены дальнего подступа" (кроме монастырей  -
вокруг), вновь отстраиваемые после каждого  вражеского нашествия. А в  более
поздние времена эти руины стали зарастать травой.
     Затем - украшаться цветами.

     *

     ПРЕОБРАЖЕНСКИЙ ПРИКАЗ

     В беспорядочно  застроенных  переулках  мне однажды  открылись  древние
здания  Преображенского  приказа, окруженные  почти кремлевскими  стенами  и
стаями воронья.
     На  стенах домов -  кирпичные  звезды  и старинные  таинственные знаки.
Такие же, какие оставил Баженов на боках "архитектурной игрушки" в Царицыно.
     В  приказе,  этом   кровавом  месте  жестко  хватают   за  руки  пальцы
"костлявой". Рядом - вполне современное торжище, гомон и суета.
     А по вечерам в живой темноте ясно слышатся вздохи и тихие голоса.
     Видно земля еще не остыла с тех давних лет.

     *

     ОТКРЫТИЕ

     Недавно сделал для себя небольшое открытие.
     На Москве, оказывается, прихотью ретивых чиновников порожден шедевр под
названием "Магистральный... тупик".
     А  сколько еще  таких незаметных  магистральных тупиков  во всей  нашей
громадине-стране, в каждой отрасли, в каждом районе?
     Усмешкой судьбы Москва сегодня неузнаваема и разношерстна.
     Нет слов.

     *

     СКВОЗНЯКИ

     Порадуемся вместе тому, что вдохнули новую жизнь в Останкино и Кусково.
     Довольно медленно, но все же возвращается к нам Царицыно.
     Настало    время   вплотную   заняться   необыкновенными,    сказочными
близмосковскими  усадьбами.  Понимаю, что сходные  мысли посещают не  только
меня.  Мемориальный парк  в подмосковском Вороново  необходимо  возродить  в
былом  величии, а  уж сохранить  - непременно. А тем временем  у  Юрьевского
пруда  разрушаются  фундаменты обелисков, гибнут вековые липы. Почти  каждый
год они падают, словно  бойцы с  простреленной  грудью.  И  дело не только в
ураганах. Скорее - в сквозняках, гуляющих в душах людей.
     Не выдули бы они самое главное - память и человечность.

     *

     ШРАМЫ

     Сегодня мы все как будто замираем в безмолвии.
     Потом , задыхаясь, судорожно глотаем мирный, летний, душистый воздух.
     Но взгляды наши где-то там, вдали. Мысленно - за горизонтом.
     В этот  день особенно внимательно всматриваюсь в лица. Ведь о состоянии
души можно судить по тому, как сжаты губы у человека.
     У  молодых,  моложавых  душой они  -  приоткрытая  раковина.  Во  время
зрелости  -  усиливается волевое  сжатие  губ.  К  старости  они  становятся
похожими на вход в склеп души.
     А может быть губы все сильнее и сильнее сжимает  перенесенное горе? Так
и хочется протянуть к ним кринку с молоком или прохладной водой.

     *

     ИДИ И СМОТРИ

     В  Дни Памяти особенно остро  понимаешь  силу сказанного: Иди и смотри.
Лаконичная форма усиливает и  без  того  набатное звучание заложенной  здесь
мысли.
     Однажды и  я запнулся об эти слова. Увиденное на экране разрывало душу,
оборачивало вовнутрь глаза и било по сердцу.
     Все сидевшие рядом стали как  бы единым глазом, одним нервом. Обнажены,
заострены чувства - будто сдернута кожа. Все переполнялось почти несбыточным
желанием  вернуть  недолгое,  мирное время.  Уберечь  Будущее,  вырваться из
кровавого болота войны на свет мирной жизни.
     Многие плакали - не стесняясь.
     Но все чувствовали и понимали, что только через  страдания можно прийти
к очищению. Как те  простые крестьяне, которые  выбирали  для  себя огненное
крещение, смерть в огне, но не бросали своих голопятых детей.

     *

     ТАБЛЕТКА ДУХА

     Ну  вот,  в  самую  горячую пору  жизни нам  до жгучей  жажды  и озноба
захотелось тишины.
     Но  ведь нельзя все  бросить  и спрятаться  на  пасеке.  Переведи  дух,
отдышись. А тишина отдыху не помеха. Особенно в большом городе.
     Естественно,  под  отдыхом  не пойми  прострацию,  фиксацию взгляда  на
потолке.  Самое  эффективное  -  это   смена  занятий  или  прикосновение  к
искусству.
     По-видимому,  надо  научиться  и  привыкнуть   постоянно   пользоваться
искусством как  средством  конденсации  сил.  Недаром говорят:  произведение
искусства. То есть то, что произведено для  людей. Чему художник слова отдал
свой талант, силы и труд. Создал своеобразную таблетку духа.
     И эта таблетка очень кстати немного уставшей душе.
     Улыбнешься теперь - или нет?

     *

     ЛЕГЕНДА

     Хочу поделиться старой-старой легендой.
     Я услышал ее совершенно случайно в пути.
     Поврежденный  саркофаг одного из  фараонов  надо было восстановить,  но
увидавшему его полагалась смерть.
     Долго не находили смельчаков. Но однажды пришел человек вместе со своим
сыном. Спустился в подземелье  и сделал порученную работу. Молча поднялся он
к дневному свету и долго смотрел в сыновни глаза. Потом, моложавый и резкий,
молча склонил голову. И молча отрубили ее.
     И вырос на месте казни тростник, а сын того Мастера бесследно исчез. Но
однажды остро заточенный библос в руках изумленного  писца  вдруг  сам вывел
правдивые  скорбные строки. И  долго еще путешествовала из страны в страну в
сказаниях и памяти народной эта легенда.

     *



     К МОРЮ

     Знаешь, о чем мечтаю сейчас?
     Совсем о простом - о полузабытом состоянии собственной души.
     Очень  хочу, например, встретиться  с морем.  Тоскую  по  нему,  как по
родному, живому, близкому и чуткому существу.
     Смешно  сказать,  но  боготворю море как женщину.  Хочу раствориться  в
глубинах  и  стать им, или  чайкой над  ним, или в крайнем  случае - большим
кораблем.  Чтобы долго-предолго  качало оно  тот корабль  на  нежных руках и
ласкалось к крутым бокам, и пенилось, и сверкало на солнце.
     Наверное,  море  - это теплая  душа  нашего мира. Это  - слезы его, его
кровь, его жизнь. Афродита родилась из пены. "Живность" вышла из моря. Птицы
взлетают с воды.
     И вода наших рек возвращается в море, ослабляя соленость всех слез.

     *

     ДОБЫЧА СЛОВА

     Безмерно  хочу, чтобы у нас воспитывалось зоркое и чуткое  к чужой боли
сердце.  Одно  на  двоих. К  возрасту  зрелости  будем  должны спуститься  в
каменоломни русского  языка  и  работать  там  до  исступления,  до  боли  в
суставах, до ломоты в сердце.
     Даст Бог, научимся добывать единственное, совершенное и желанное слово.
     Слово, равное в засуху глотку ключевой воды и ломтю бесценного хлеба.
     Когда это злато-слово будет у нас в сердце, на устах и в руках, с наших
ног спадут путы,  с глаз - бельма,  пропадет  немота. И рванемся к людям  из
всех  сухожилий, а они,  возможно,  устремятся  навстречу. Но  до  этого еще
далеко.

     *

     ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО

     Спасибо за нежное  и немножко безумное  письмо.  Сцеловал  с  него  все
строчки.  Синеватая  бумага  намокла  от торопливой,  непрошеной влаги. Этот
набухший,   тяжелый   комок  вдруг   превратился  в  легкую  ветку,  которая
постукивает  в  стекло. Отныне твое письмо  растет под моим  окном. Истинный
смысл его станет  ясен лишь по  весне, когда из почек хрупкой и  нежной, как
запястье ветки вылупятся и зачирикают желторотые, с капельками смолы у глаз,
по-детски  полубеспомощные слова. Они встрепенутся и будут  летать следом за
мною  повсюду.  Совьют  себе гнезда  под  хорошо  знакомыми  крышами.  Уютно
устроятся в  оттаявшем сердце. И только упрямые вопросы : "Зачем это?  О чем
ты  все  время  думаешь?"  будут  упрямо  каркать  и  кружить  над  головой,
склоненной в одной  неустанной молитве. Склоненной на плаху? Эти редкие  и с
виду невзрачные птицы ненасытны. Но со временем они могут вырасти в огромную
черную выпь, которая попытается накрыть крылами  и нас,  и весь мир.  А пока
она  далеко, еще  редко  ее  оперенье,  слаб  клюв,  что  жаждет вонзиться в
трепещущее живое.
     Поэтому надо чаще смотреть в любящие глаза.
     Над моей любовью кружится тревога подстреленной птицей.
     Благодарю  за дивное письмо. Я целовал его до исступленья. Благодарю за
нежность  откровенья,  как теплый ветер в изморозь оно. Его зимой у сердца я
носил, там слабо проступали жилки-клетки, листок стал легкой веткой и теперь
постукивает по утрам в мое окно. Она мне улыбнется по весне, когда из  почек
вылупятся  робко  со слезками  смолы у самых глаз слова  беспомощные, спящие
пока. Они за мной увяжутся : "Скорей пойми, пойми не мешкая, сейчас. Пусти в
скворечник-сердце, обогрей. К тебе твоя любовь послала нас".
     Благодарю за нежное письмо...



     * * *




















     "КИТАЙСКИЙ КАРАВАН"
     (продолжение)


     На  долю фарфора выпало столько славы, сколько не пришлось  ее испытать
ни одному керамическому материалу.  Его цена  приравнивалась к цене  золота,
фарфоровая ваза выменивалась на роту солдат, выдача секрета фарфоровой массы
каралась смертной казнью...
     Деньги.
     Кровь.
     Изящество и изыск.

     ... В то  же  самое  время в Петербурге  производились  систематические
опыты  по производству саксонского  фарфора. Однако, донесение Лебратовского
живо заинтересовало как Государыню,  так  и ее  приближенных. Поэтому, когда
вся  команда  Лебратовского  возвратилась  весною  1747  года  в  Петербург,
последовал Высочайший указ, объявленный графом Разумовским  барону Черкасову
об  отсылке выехавших  из Китая  людей,  знающих  порцелинное  искусство,  в
Царское Село, где они должны  были произвести под наблюдением  Лебратовского
необходимые опыты.

     ПИСЬМО
     графа  А.Г.Разумовского к  барону И.А.Черкасову  с  сообщением именного
Императрицы Елисаветы Петровны
     Указа об отсылке людей Лебратовского в Царское Село
     для делания опытов производства фарфора, 9 мая 1747 г.

     "Государь  мой,  барон  Иван  Антонович.  Ее  Императорское  Величество
указала привезенных  в Сант-Петербурх из Китая асессором Лебратовским людей,
кои  знают искусство порцелинной  работы,  и  с  ними  поручика Барышникова,
который оттуда же приехал, отослать к советнику Замятнину для учинения ими ,
под  смотрением  означенного асессора Лебратовского, тому делу пробы в  Селе
Царском, где им  от оного Замятнина  показано будет  место; а потребные  для
того материалы отпустить с ними из наличных от порцелинного мастера Гунгера;
а каких недостанет, оные промысля, с ним же отослать; о чем объявя, пребываю
вашего превосходительства государя моего охотнейший слуга
     граф А.Разумовский
     Мая 9 дня 1747 году, Царское Село".

     Для  этого  из  существовавшей уже  в столице  фарфоровой фабрики  были
отпущены материалы,  которые однако  братьями  Андреем и  Алексеем Курсиными
были признаны негодными для фарфора. Они сами  отправились на поиски  нужных
им земель на Олонец.
     Опыты, проведенные  близ  Пулковской мызы,  не  дали удовлетворительных
результатов. Тогда Курсины объявили, что местные материалы для  изготовления
фарфора не годятся, а главное, что рецепты, сообщенные китайским мастером, -
неправильные, равно как и план печи.
     В  результате мастера сидели без дела и без жалованья . Наконец Алексей
Курсин подал  в Сенат  жалобу, обвиняя Лебратовского в насильственном  увозе
его из Иркутска.  Он просил отпустить его домой, категорически заявляя,  что
русские были в Китае обмануты тем, кто продал им секрет.
     Сенат потребовал от директора "китайского каравана" объяснения, так как
становилось   ясно,  что  затея,  стоившая  больших   денег,  рушится.  Тому
приходилось  теперь  бесконечно  отписываться  и  в Сенат,  и  в Кабинет  Ее
Императорского  Величества,  заботясь  уже  не  об  отстаивании  дела,  а  о
необходимости принятия на счет Кабинета сделанных без разрешения расходов.
     Возможно,   что   китайский  мастер,  продавший  Лебратовскому  секрет,
поступил  коварно, сообщив  иностранцу  неверные  рецепты. Однако,  с другой
стороны,  Лебратовский,  высказывая уверенность, что братья Курсины могли со
временем  достигнуть совершенства в производстве фарфора был по-своему прав.
Но он, как зачастую случается в  нашем  Отечестве, не  встретил  достаточной
поддержки.

     *

     Незадолго   до   опытов  Лебратовского   в   Петербурге   под  надзором
управляющего Кабинета  барона  Черкасова была  учреждена  первая  фарфоровая
фабрика,  которая  также находилась в  периоде  опытов. Барону Черкасову  не
нравилась конкуренция Лебратовского, поэтому он относился  без сочувствия  к
опытам Курсиных.
     Иван Антонович  Черкасов (1692-1757), сначала  - канцелярист в Кабинете
Императора  Павла  I, дослужился потом до звания тайного  кабинет-секретаря.
Как приверженец Бестужева, он во время господства Меньшикова попал в опалу и
был  смещен  с  занимаемой  должности.  После  падения Меньшикова  положение
Черкасова к лучшему не изменилось. Когда же на престол  вступила Императрица
Елисавета   Петровна,   считавшая  долгом  покровительствовать  всем  бывшим
сподвижникам своего  отца,  Черкасов  приобрел большое влияние,  был  сделан
управляющим  восстановленного  Кабинета  Ея  Величества, получил  деревни  и
баронский титул.
     Современники  характеризуют  Черкасова  как  человека,  не  получившего
надлежащего образования, резкого в обращении  и  любившего покой. Однако тот
факт, что Черкасов дослужился до высокого поста, свидетельствует, что он, во
всяком случае, был способный и деловой человек.


     * * *


     СТРАСТИ И КАПРИЗЫ

     Никто своим аршином
     чужих сил мерить не должен.

     В  1743  году  русским  правительством, для поддержки шведского короля,
были отправлены в Стокгольм войска под командованием генерала Джеймса Кейта.
Там в это время проживал Христофор Конрад Гунгер, выдававший себя за мастера
фарфора.  С  ним камергер  Ее  Величества барон  Н.А.Корф,  находившийся  по
дипломатическим делам в Швеции, заключил договор  о принятии его  на русскую
службу.
     Тогда  как  к  Корфу,  так  и  к  Кейту  обращалось  немало  различных,
проживавших  в  Швеции  иностранных  мастеров  и   прожектеров,  надеявшихся
устроиться  в щедрой и обильной России. Конечно же, и русское  правительство
было не прочь воспользоваться  удобным случаем привлечь нужных людей.  А так
как о своей фарфоровой фабрике в Петербурге давно уже мечтали, то Корф и был
уполномочен заключить с Гунгером соответствующий договор.
     Итак, 15 июня 1744 года  генералу Кейту были даны два именных указа: об
удалении  русских войск из Швеции  и  о вызове Гунгера с семьей  в Россию. В
последнем  указе  предписывалось, между  прочим, взять  Гунгера тайно, "дабы
шведы, уведомлясь, не остановили".
     Такое  предписание  не  покажется странным, если вспомнить, как  высоко
ценилось в то время знание секрета  фарфорового производства.  И как ревниво
оберегались  от  выезда  из государства люди, обладавшие этим  секретом, так
называемые "арканисты".  Кейт, в  силу Высочайшего  указа, принял Гунгера на
военные галеры, но одного - без семьи. И увез его в Ревель.
     Узнав из донесения Кейта, что Гунгер уже в России, Императрица поручила
надзор за открывающейся фабрикой барону Черкасову, управляющему Кабинетом Ее
Величества. Черкасов взялся за порученное ему дело с большой энергией, желая
угодить Государыне,  а также  из  чувства  соперничества с  обер-гофмаршалом
Д.Шепелевым,   который  заведовал  Императорской   шпалерной   мануфактурой,
переживавшей период упадка.
     Отношение Черкасова  к этой  мануфактуре  было  весьма  характерным для
нравов того  времени. Он железной рукой довел ее до гибели, избрав для этого
надежнейшее  средство  -  не  давать  денег на  содержание предприятия  (это
средство надежно действует и сегодня - в 2001 году по Р.Х.).
     Не получая годами ни  жалования, ни дров,  ни свечей, мастера и рабочие
были  вынуждены  разрушать  деревянные фабричные здания для отопления  своих
квартир и даже - просить  милостыню на улице. Д.Шепелев - директор шпалерной
мануфактуры - многократно представлял докладные записки и писал лично барону
Черкасову.  Но  тот  на вопиющие  письма  не  обращал никакого  внимания.  А
докладам,  пользуясь   преимуществом   своего   положения  перед   Шепелевым
(царедворцем предшествующего царствования), никакого хода не давал.
     Только когда барона Черкасова не стало в Кабинете, Императрица получила
возможность узнать правду о положении шпалерной мануфакт