?" Жена запрещала им отрывать меня от работы. Она их наказывала,
если они это делали, но я приветствовал эти перерывы. "Разумеется, чем вы хотите
заняться? Поиграть в мяч? Погулять? " -- спрашивал я. Думаю, это были самые
счастливые дни в моей жизни. Самый интересный для меня возраст у детей с пяти до
восьми лет. Даже когда они были поменьше, это все равно было забавно. Только не
младенцами. Они должны научиться ходить и хоть что-то говорить. Как-то вечером,
за ужином, я начал рассказывать сказку, у которой не было конца. Каждую ночь они
говорили: "Расскажи, что было дальше". И я тут же, не думая, продолжал свой
рассказ. Фантастика. Они были очарованы, слушая этот ежедневный сериал. Я совсем
не думал. У меня не было на это времени. Сказка просто лилась из меня. Я
придумал 'двух неправдоподобных героев, связал их вместе, заставил их совершать
сверхъестественные, не-
698
сусветные поступки. Самое главное -- действовать! Интересно, что сам я никогда
не знал, что будет дальше.
А дальше -- дальше последовал развод. Как и принято, миновали семь лет, и брак
распался. Лепская от меня ушла.
Через несколько месяцев в мою жизнь вошла другая женщина. Свалилась как гром из
ясного неба. Она жила в Лос-Анджелесе и была моей горячей поклонницей. Мы начали
переписываться. Она все знала обо мне, была в курсе всего мною написанного. Мы
никогда с нею не виделись -- до того дня, как она приехала и сказала: "А вот и
я". Это случилось в день первоапрельских шуток. Никогда не забуду! "Если хочешь,
я останусь здесь". Это была Ив.
Мы поженились не сразу. Прожили вместе семь или восемь месяцев, потом провели
медовый месяц в Париже и поженились, вернувшись в Биг Сур. Должно быть, ей было
самое большее лет 27-28, а мне -- около 60. Меня никогда не беспокоила разница в
возрасте. И не беспокоит. Не думаю, что можно делать какие-либо определенные
выводы, исходя из разницы в возрасте между мужем и женой. Все зависит от
человека. Для творческой натуры возраст не имеет большого значения. Посмотрите
на Пабло Казальса или Пикассо. С женщиной моложе себя ты выступаешь не только в
роли отца, но также в роли наставника и любовника. Что касается заката
сексуальных отношений, то это опять же сугубо индивидуально. Я знаю такие браки,
где секс практически отсутствует, но людей связывает родство душ. Разумеется,
если мужчина старше, то он всегда -- на милости молодого парня, красивого и
часто безмозглого. Тот может просто взять и отбить женщину, отбить даже у самого
необыкновенного мужчины.
Иногда женщина продолжает состоять в счастливом браке с мужчиной намного старше
себя, возможно, заводит несколько романов, но и не думает разводиться. Мужчины
не представляют себе, до какой степени женщина может оставаться равнодушной к
так называемой физической привлекательности, как они порой бывают преданы
домашним, безобразным, стареющим мужчинам. Господи! Иногда мне кажется, что эти
домашние ублюдки добиваются расположения самых красивых женщин!
Меня всегда спрашивают, существует ли сходство между моими женами: полагаю, оно
должно существовать. Иногда, я сознаю его. Иногда. И тем не менее, если их
сравнить, это совершенно разные люди. Кто-нибудь сказал бы, что между ними нет
ничего общего. Но для меня в них должно быть что-то общее. Скажу вам, что меня
привлекает. Мне нравятся сильные женщины. Я человек пассивный, в известной мере
слабый. Понимаете, я не отношусь
699
к типу "настоящих мужчин", и меня всегда влечет к женщинам с сильным характером.
Я это заметил. Борьба с ними сводится к борьбе умов. К тому же я убедился, что
меня интригуют женщины ускользающие, которые лгут, разыгрывают сцены, сбивают с
толку, все время держат в напряжении. По-видимому, мне это доставляет
удовольствие!
Впрочем, я считал, что они сильно отличаются друг от друга и по складу ума, и по
физическим данным, хотя должен сказать, что, в сущности, все любимые мною
женщины были красивы. Большинство моих друзей с этим согласны. Они были
сексуальны. Конечно, это важно, но я никогда не ставил это во главу угла. Меня
интересует характер женщины, ее индивидуальность, можно сказать, душа. Трудно
поверить, но душа женщины -- то, что больше всего меня озадачивает.
Мужчины всегда твердят: "Женщины, которых я выбираю". А я утверждаю, что это они
нас выбирают. Здесь нет моей заслуги. Разумеется, я ухаживаю за ними, всячески
стараюсь понравиться и все такое, но я не могу сказать: "О, эта телка будет
моей. Это мой тип, и я собираюсь ее поиметь". Далеко не так просто.
Многие мужчины рассматривают взаимоотношения с женщиной с точки зрения секса.
Мне же интересна именно мысль о сексе. Меня заинтриговывает все, все, связанное
с областью секса. Конечно, у меня богатое воображение. Я могу удивляться и
озадачиваться тем, как это делается там и сям, везде, какими разнообразными
способами и т.д. Но секс -- отнюдь не императив. С таким же успехом я могу
обойтись без него.
Я действительно считаю, что женщинам трудно со мною жить. И, тем не менее,
знаете, мне кажется, что я -- самый легкий человек на свете. Но, видимо, во мне
есть что-то деспотическое. И, вероятно, критический подход ко всему на свете
усугубляется, когда рядом со мной кто-то обитает-- неважно, мужчина или женщина.
Я склонен изображать все в карикатурном виде. Быстро нахожу чьи-то слабые
струнки, чьи-то недостатки и эксплуатирую их. Ничего не могу с этим поделать.
Вот какой я человек. Сначала водружаю женщин на пьедестал, идеализирую их, а
потом их же изничтожаю. Не знаю, насколько правдиво звучат мои слова, но,
по-видимому, они действительно срабатывают таким образом. И, тем не менее, со
всеми -- кроме одной женщины -- мы остаемся друзьями, добрыми друзьями. Они мне
пишут и уверяют, что по-прежнему меня любят и т.д. Как вы это
700
объясните? Они любят меня таким, каков я есть, но жить со мной не могут.
Где бы я ни оказывался, я всегда работаю без особых усилий, наверное, потому,
что пишу лишь тогда, когда чувствую к этому тягу. Я никогда себя не заставлял.
Писал каждый день, всегда на свежую голову. Я себя дисциплинировал. Пока я жил в
Биг Суре, рано ложился спать. Там не было ни телевидения, ни радио, ничего. В
21.00 я был в постели и просыпался на рассвете. Наблюдал за восходом солнца.
После завтрака шел прямо в свой рабочий кабинет и писал до полудня. Потом
ложился поспать, а после этого, если чувствовал в себе силы, рисовал. И вместе с
тем старался выкроить время, чтобы поиграть с детьми и погулять в одиночестве по
холмам или в лесу.
Моим близким другом в Биг Суре, закадычным другом, был Эмиль Уайт, прибывший
туда на месяц позже меня. Он был моим ближайшим другом и часто заходил ко мне.
Или же я приходил в его хижину на обочине. Наши с ним разговоры в корне
отличались от тех, что мы вели раньше в Париже с Майклом Фрэнкелем. Эмиль был
беспечен и всегда готов меня покормить. Он также был большим книголюбом. Он еле
сводил концы с концами, рекламируя книги по почте. До приезда в Америку его
жизнь была полна приключений. В 17 лет его как-то раз приговорили к смертной
казни за участие в революционном движении в Венгрии. Он чудом спасся.
В Биг Суре было вообще немало интересных людей. Конечно же, мой ближайший сосед,
Гарри Дин Росс, с которым я часто виделся. Он тоже был книгоманом и обладателем
замечательной библиотеки, одним из самых начитанных людей, которых я когда-либо
знал. Каждый год он перечитывал любимых авторов. Я провел много удивительных
часов, беседуя с ним -- не только о книгах, но и обо всем на свете. Подобно
многим незаурядным личностям, он был самоучкой.
Еще там жил Джек Моргенрат, приехавший из Нью-Йорка. Он был замечательным
человеком, к тому же никогда не жил в деревне. Это был прирожденный раввин. В
Биг Сур он приехал, потому что мечтал жить той целомудренной жизнью, о которой
был наслышан. Поначалу не знал, чем заняться, но вскоре нашел себе работу
огородника и ходил по домам. Иногда заходил к нам выпить стакан вина ц
просиживал часами. Мы беседовали о многом, включая религию и философию. Он был
кротким, спокойным человеком, воплощением анархизма.
Потом был еще один замечательный парень, которого я вновь встретил во время
своего последнего приезда в Биг
701
Сур -- Говард Уэлч, мусорщик. Он был очарователен. Приехал из Миссури. Однажды
он неожиданно объявился и выразил желание примкнуть к общине Биг Сура. Он
заявил: "Не знаю, что я умею делать. У меня нет никаких талантов, но я готов
делать что угодно". Таким образом, поначалу он рыл канавы, мыл посуду, чинил
водопровод, брался за любую случайную работу. А как-то раз обнаружил, что нам не
хватает именно мусорщика. Нам запрещалось выбрасывать мусор и отбросы в океан.
Мы были обязаны перевозить его в Монтерей, за сорок миль! Итак, Говард купил
себе несколько огромных бочек и грузовик (кто-то его субсидировал) и каждую
неделю собирал наш мусор, взимая за свои труды умеренную плату. Так зарабатывал
на жизнь и отнюдь не бедствовал. Он тоже никогда и нигде по-настоящему не
учился, но слушать его было одно удовольствие. Подбирал всякий хлам, притаскивал
его к себе во двор, сваливал в кучу, копался в ней, сортировал и находил
удивительные вещи, выброшенные людьми на помойку. Его дом заполонен этими
находками -- кроватями, стульями, клетками для птиц, всем. Хочу заметить, что
этот человек преуспел в жизни. Не в материальном отношении, а в выражении своей
духовности. Этот человек -- счастливец. Сейчас он пишет, чертит, рисует и всему
научился самостоятельно. Он не знает грамматики, даже неправильно произносит
слова, но пишет! Я говорю ему: "Говард, это замечательно. Не переживай, если
ничего не напечатают. Тебе нравится писать? Тогда продолжай". Он ответил:
"Генри, ты -- единственный, кто направил меня на верный путь". Под этим он
подразумевал: заниматься тем, что тебе нравится и ничем другим. Может быть,
мусором распоряжается Бог.
Там жил еще один человек -- не помню, упоминал ли я о нем, -- с ним я
познакомился сразу, как прибыл на Партингтон-ридж. Тогда мы с ним были
единственными горными жителями. Он жил на вершине горы. А я -- на высоте тысяча
футов. Его звали Хайме Ди Анхело, его отец был испанским послом во Франции.
Хайме сбежал из Парижа в Америку 19-летним юнцом, чтобы вести жизнь ковбоя. И он
им стал. Потом жил с индейцами и заделался шаманом. Он учился в университете
Джонса Хопкинса -- сначала на антрополога, а позже на врача. Бегло говорил на
нескольких языках. Сколотил себе хижину на самом гребне горы. Перед приездом в
Биг Сур жил в Сан-Франциско на широкую ногу. В Биг Суре полностью переменил
образ жизни. Жил дикарем, иногда бродил по округе абсолютно голый. Много ездил
верхом, часто нагишом. В центре построенного им бетонного дома стояла огромная
коло-
702
да для рубки мяса. В нескольких футах от нее -- стол, заваленный иностранными
словарями. Он написал книгу о происхождении разговорной речи, которую так и не
опубликовали, поскольку она была слишком неортодоксальной. Добывал себе
пропитание охотой и готовил на костре. Он проделал дыру в крыше, чтобы через нее
выходил дым. Его постигла трагическая смерть.
В Кармел Хайлэндс у меня был друг, Эфраим Доунер, художник и прекрасный человек.
По дороге домой из Монтерея, куда я ездил за покупками, я останавливался у него
и мы обедали. Он был великим кулинаром. А еще мы подолгу играли в пинг-понг.
Доунер был очень беден. Зарабатывал гроши. Тем не менее, когда я отправлялся в
город, он ждал меня у бензозаправки, чтобы убедиться, хватит ли мне денег на
бакалейные изделия. Если ему нездоровилось, он просил хозяина бензоколонки дать
мне взаймы. Удивительный человек!
Через полгода после моего приезда, когда по всей округе прошел слух, что я там
поселился, ко мне вереницей повалили посетители. Должен сказать, это были гости
со всего света. Люди всякого звания, добрые и злые, кто только ко мне не
вторгался. Часто, выполняя какую-нибудь тяжелую работу во дворе, когда ко мне
заявлялся визитер, я объяснял, что у меня нет времени беседовать с ним , но,
если он настаивал на разговоре, то я давал ему лопату или мотыгу и он мне
помогал. И все шло своим чередом.
Я никогда не претендую на роль умельца в том деле, какое не могу делать хорошо.
Все плотницкие работы брали на себя мои друзья. Я не могу прямо вбить гвоздь. У
меня вообще отсутствуют способности к плотницкому делу. Мне всю жизнь везло на
друзей; если я не умею что-то делать, то мне с радостью помогают в этом друзья.
Хотя я ничего не строил, безусловно, хватало другой работы, чтобы участок не
зарастал кустарниками. Приходилось расчищать землю от зарослей. Не забывайте,
когда я впервые приехал туда, в этих местах были буквально джунгли. Чудовищный
дубняк по высоте доходил до потолка комнаты и его корни занимали площадь около
половины акра, то есть большую часть участка. С помощью друга мне в основном
удалось их выкорчевать. Примерно через год я принялся перекапывать весь участок
размером в акр. Копал глубокие траншеи, как во время первой мировой войны, чтобы
добраться до корней проклятого дубняка. Это была бесполезная работа, поскольку,
по-видимому, их корни бесконечны. Я постоянно вел с ними борьбу. Даже когда
спускался за почтой, у меня в руке была палка и я крошил вокруг себя заросли.
Это был единственный спо-
703
соб проложить себе путь. Но я ничего не строил и не крыл крышу черепицей.
Черепичной кровлей занимался мой друг Доунер. Жизнь в Биг Суре была суровой.
Приходилось поддерживать превосходную физическую форму. Это была очень активная
жизнь. Первые год-два я каждый день поднимался и спускался с этого холма,
проходил в один конец расстояние в две мили. Длинный, крутой холм. Я не только
гулял, но также таскал на спине тюки, набитые всякой всячиной -- бакалейными
товарами, керосином для ламп, всевозможными вещами. Часто мне приходилось ходить
по два раза, чтобы забрать весь этот хлам. А потом, закончив работу, каждый день
я уходил бродить по холмам. Нахаживал за одну прогулку еще четыре-пять миль.
Когда дети были маленькими, один из них всегда сидел у меня на закорках.
Один раз я надолго уехал в Европу с Ив, вскоре после ее приезда, а другой -- еще
с кем-то, что ускорило мой отъезд из Биг Сура.
Видите ли, каждый раз, женившись, я прекращал встречаться с другими женщинами. В
моей жизни всегда было много женщин, но обычно я позволял себе эти шалости, если
можно это так назвать, в те периоды, когда был холост. Как я уже говорил, когда
меня пригласили в жюри Каннского кинофестиваля, я попросил молодую женщину,
проживавшую в Биг Суре, сопровождать меня. Ив сказала, что не возражает. Но в
тот же день, когда девушка прибыла в Канн, я получил от Ив телеграмму со
словами:
"Подаю на развод".
Вернувшись из Европы, мы с Ив продолжали какое-то время жить вместе. Как вы
понимаете, мне было нелегко жить с ней после развода, хотя мы и оставались
добрыми друзьями. Все это время дети жили в Лос-Анджелесе со своей матерью,
которая опять шла замуж и снова развелась. Дети умоляли меня приехать и общими
усилиями воссоздать семью. Они скучали по мне, мне не хватало их, так что я
согласился. Ив осталась в Биг Суре и вскоре вышла замуж за моего ближайшего
соседа.
В Париже я вкусил свободы, в Биг Суре --обрел спокойствие души. Думаю, я
действительно там полностью интегрировался.
Во время недавней поездки в Биг Сур я не обнаружил никаких радикальных перемен
-- просто прибавилось домов и людей. Биг Сур остается почти таким же, каким был
всегда. Он казался мне первозданным. И, мне кажется, так будет всегда.
Но жить я бы туда не вернулся. Эта часть моей жизни закончена. Стоит мне
откуда-то переехать, и я покидаю
704
эти места навсегда. Кроме того, я больше не выдержал бы этой жизни физически.
Подъемы и спуски с холма -- слишком большая нагрузка для моего артритного бедра.
Но как чудесно было в Биг Суре, когда я побывал там в прошлом декабре: и дождь,
и все вокруг. Боже, в ту минуту, когда я туда приехал, я спросил себя, как я мог
покинуть эти места. Бодрящий воздух, бесконечная линия горизонта. Находясь на
своей веранде, выходившей на безбрежный океан, я всегда думал о Китае, до
которого -- тысячи миль, и о рождении нового общества, возможно, общества
мирного созидательного труда.



ЖИВОПИСЬ
Важно овладеть основами мастерства. а в старости набраться храбрости и рисовать
то, что рисуют дети, не обремененные знаниями.
Мое описание процесса живописи сводится к тому, что ты что-то ищешь. Думаю,
любая творческая работа -- нечто подобное. В музыке извлекаешь ноту. Она ведет к
следующей ноте. Одно определяет другое. Если подходить к этому философски, идея
заключается в том, что твоя жизнь -- вереница мгновений. В таком случае каждое
мгновение определяет последующее. Ты не должен рваться вперед, перемахивая через
пять ступенек, поднимайся только на самую ближайшую, и, если можешь этого
придерживаться, с тобой всегда все будет в порядке. Люди слишком далеко
заглядывают, ищут окольных путей и все такое. Думайте только о ближайшем
будущем. Делайте только то, что у вас перед носом. Это так просто, но,
по-видимому, лишь немногие способны так жить.
Полагаю, вы не представляете себе, как я начал заниматься живописью. У меня был
друг детства, с которым мы продружили всю жизнь, пока он не умер -- несколько
лет назад. Мы были знакомы с десяти лет. Разница между нами состояла в том, что
в десять лет он уже был талантливым художником. Учитель говорил: "Эмиль, иди к
доске и нарисуй нам что-нибудь", и он шел и рисовал. К сожалению, в юности мой
друг превратил свой талант в источник дохода. Надо было содержать мать, отца,
сестру и брата. Он так никогда и не стал великим художником, но остался тонким
ценителем искусства. Мы ночи напролет просиживали с ним, разглядывая книги по
искусству, изучая
705
репродукции, обсуждая школы, периоды, технику. Это был очень важный период в
моей жизни. Я еще ничего не нарисовал. Считал себя в этой области бездарью.
Положение изменилось, когда я увидел альбом акварелей Георга Гроша. На обложке
этого альбома ("Ессе Ното") -- портрет мужчины. Как-то ночью, не знаю, что на
меня нашло, я скопировал этот портрет и получилось очень неплохо. "Ей-богу,
может быть, я умею рисовать красками", -- сказал я. Вот так я и начал.
В дни юности, когда я впервые взялся за кисть, происходило довольно много
событий. Я был тогда отчаянно беден. Все, что я мог сделать, чтобы развлечься,
это добыть бумагу -- любую бумагу, оберточную, для завертывания мяса,
удивительным образом подходящую для определенных занятий, -- и рисовать.
Но не надо забывать о моем друге Эмиле, столь замечательно подковавшем меня,
привившем мне художественный вкус и благоговение перед искусством. Эмиль Шнеллок
из Бруклина. Он был талантлив, но не состоялся как художник. Он стал
преподавателем в женском художественном колледже. Должен сказать, что учителем
он был превосходным.
Впоследствии я работал с несколькими художниками, моими друзьями, -- Эйбом
Раттнером, Хилаиром Хайлером, Хансом Райхлем. Я сказал им, что хочу лучше узнать
технические приемы. После двух-трех занятий они ответили: "Ну хватит, Генри. Не
старайся научиться. Лучше обойдись без этого". Сообща они отговаривали меня, но
в мягкой форме. Они имели в виду, что не хотят убивать те крохи таланта, которые
во мне были. К тому же они поняли, насколько я бездарный ученик. И были правы.
Из живописцев я больше других чтил Ханса Райхля -- немецкого художника,
эмигрировавшего в Париж. Его картины нравились мне даже больше, чем работы Пауля
Клее. Пауль Клее и Джон Марин -- два мастера акварели, к которым я хотел бы
когда-то приблизиться в своей работе, но мне это не удается. И если говорить о
том, кто повлиял на меня, то, несомненно, на первое место я поставил бы их и
Райхля. Но еще до них, задолго до того, как я о них услышал, это были японские
мастера. Они и сегодня остаются моими любимыми художниками и кумирами. Я имею в
виду таких живописцев, как Утамаро, Харосиге и Хокусаи. Мне никогда не надоедает
смотреть на их картины.
Мн