Они горели грозно. (Я видел, но не верил  себе.)  Я видел  (еще не веря
себе)  -- приближался,  идя мимо,  звездолет  "Персей". Сообразил --  он мне
будет нужен. Да, нужен. Я приказал и ощутил, как он, громадный, оборвал свой
полет и пошел сюда -- для меня. Знал (и не веря себе) -- он будет через пять
дней, там уже рассчитывают режим торможения.
     Я сделал это, я могу все. А что это все?..
     Я  могу  останавливать  ракеты,  ломать  злую  волю  и  видеть человека
насквозь.
     Я  увидел  тебя, Штарк.  Ты  принес  Зло  на  мою планету.  Поберегись!
...Голове было жарко в тяжелом шлеме. Бронежилет широковат (это к лучшему --
климат тропический), пистолет неудобно тяжел  и  велик.  При каждом  шаге он
ударял мне по бедру.
     ...Проводив шлюпку, мы с Тимом ушли домой. Я повозился еще с привычными
делами:  проявлением  фото,  ремонтом  сетки.  Но  все  вокруг  меня странно
уменьшилось.
     Двор -- всегда я находил его достаточным  для вечерней прогулки -- стал
тесен.
     Я ходил,  я топтался  в нем -- по мере ускорения своих мыслей. Выглянул
Тимофей, пожал  плечами и  закрыл дверь. Вышел Бэк, робко прополз и  у мачты
справил  малую  нужду.  Высоко,  будто  искры, пролетела стая  фосфорических
медуз. На сетку, булькая горлом, ползли ночники. Но их крики стали тихими --
звуки Люцифера были ничтожно слабы в сравнении с гремевшими во мне Голосами.
Я  стал Аргусом,  и все  прежние  люди, прежние  Аргусы  говорили  со  мной,
передавая мне Знание.
     С ними я пробежал историю Человека,  вылезшего в виде ящерицы из Океана
и в мучительных трудах создавшего идеальное Общество, Закон, Науку и Ракету.
     Не скажу, чтобы  Знания дали мне счастье. Наоборот,  во  мне поселилось
беспокойство. А вот в чем  сила Аргусов: нас стало двенадцать умных, опытных
и решительных людей -- во мне одном.
     Кто мог быть сильнее нас?
     ...Мы знакомились, мы говорили друг с другом.
     Их голоса вошли в меня сначала как шорохи, как тени моих мыслей. "Я --
     Аргус, -- думал я. -- Как странно".
     -- Еще не стал, -- шептал один. -- Не стал...
     -- Ты будешь им, -- сказал второй.
     --  Ты Аргус... Аргус...  Аргус,  --  заговорили  они, вся их  шепчущая
толпа.  Голоса  росли.  Громом  они  прокатывались  во   мне,   оглушая,   и
уносились...  Аргусы  говорили со мной. Аргус-9 говорил,  что  я все узнаю о
человеке.  Аргус-7 предлагал  рассказать мне  о мирах.  Они  твердили советы
--разные.
     -- "Если  ты хочешь пользоваться пистолетом,  двинь красную кнопку, что
на его  рукояти". И снова говорят -- о том, что,  получив Силу  Аргусов,  ее
надо расходовать  бережно, что, будучи сильным, надо беречь (не ломать) волю
человека.
     Аргус-11  твердил  мне  об  истине.  Аргус-10  --  "Мы  все друзья, все
судьи"... И, кстати, напомнил о том, что Закон имеет исключения.
     -- Я -- Аргус-1, -- заговорил чуть хриплый голос. -- Я чуть не был убит
--тогда мы еще не имели бронежилетов. Тебе расскажут, друг, о его свойствах.
Я же стану говорить тебе о Законе и о себе.
     ...В эти  часы я  прожил их одиннадцать жизней,  взял их опыт в себя. Я
постарел  в  тот  вечер, побелели мои  волосы.  Но на  один  вопрос  они  не
ответили. Не пожелали.
     Откуда  брался  страх,  рождаемый  мной?..  Я предельно добр. Что  это?
Отзвук  силы?  Могущества? Излучение?.. Или еще одна  сторона  доброты? Наши
огромные собаки, нападавшие и на моутов, сначала боялись меня (а я так люблю
их).  Я  слышал: вот  они  заскулили,  вот пробуют  выть,  затягивая  хором,
глубокими, плачущими голосами. Вот Тим орет на них:
     -- Да успокойтесь вы!
     И думает: "Я слышал, слышал об этой проклятой способности, но не верил.
Как изобретатели  смогли увязать телепатию и гипноз с  такими новинками, как
его жилет и каска?.. Не постигаю".

     ...Я -- ходил.
     В воздухе стыл  голубой  дождь сетки. Ночники  ползали  по ней. Разевая
рты, они бросали звуки  в меня (криком они убивают пищу).  Они  раздувались,
они чуть не лопались  от  усилий.  Мелькали языки, дрожали  мембраны. Свет и
звал и убивал  их. Умирая, они скатывались  по сетке  в ров.  Там их  кто-то
пожирал, хрустя и чавкая.
     Вот белая плесень стала вползать по сетке. Она совала ложноножки во все
ячеи. Сейчас она  вольется внутрь.  Но щелкнул электроразряд  (автореле!), и
она  упала  вниз большой  мучнистой  лепешкой.  ...Я  ходил. Глубокая  ночь,
светилась равнина. Биостанция  поставлена на самом высоком  здешнем холме. Я
видел голубое  свечение равнины, а в  нем холмы в  виде  темных вздутий. Они
вливались в небо кронами деревьев.
     Пустынные  места...  Выходит,  они  не  были  пустынными.  За  четверть
диаметра  от нас,  на  западе,  была колония  (в ней  Зло),  там  жили люди,
прилетевшие с планеты  Виргус.  Тайно от нас (почему?) колония основана  три
месяца назад. Я займусь ее делами, я раздавлю Зло. Такова моя цель.
     ...Утром я пойду в колонию. Мне нужна помощь в дороге,  нужен Тимофей с
его собаками,  необходим  "Алешка".  Согласится ли Тим?.. Ничего -- уговорю.
Как он там?  Лежит,  закинув руки за голову.  Вот думает о моем превращении.
Затем некоторое время поразмышлял о судьбе щенят Джесси -- их нужно отнять у
матери и  переводить на  нормальный режим.  Спасибо за такое соседство, Тим!
Вот улыбнулся в темноту -- воображает себе лица коллег, когда он вернется  к
ним через пять или десять лет с Люцифера... Думает о Дарвине и Менделе.
     -- Я  вас  перепрыгну...  Обоих...  --  шепчет  он.  (Я  не  верю себе:
скромняга Тим -- и такое.)
     -- Спи, спи, милый Тим, завтра ты дашь мне собак и поведешь машину.
     Сам.
     А теперь Люцифер...
     Ты алмаз среди венка мертвых  планет этого солнца. Ты обмазан Первичной
Слизью,  тебе еще  предстоит сделать  из  нее  отточенно  прекрасных зверей,
насекомых и рыб  (это  только эскизы  -- моут  и прочие). Но  твою, Люцифер,
судьбу могут исказить виргусяне.
     ...Штарк! Я вижу тебя, вижу твой черный профиль. Ты  словно  вырезан из
бумаги -- в тебе сейчас два измерения. Мне еще предстоит уточнить, насколько
ты глубок. Поберегись!
     Ты держишь в руках сейсмограмму. Ты знаешь: садилась ракетная шлюпка, и
озабоченность морщит твой покатый лоб... Жалеешь, что не  был готов к такому
быстрому  повороту дела?.. Ищешь  новые возможности?.. Думаешь  такое:  "Мне
дорого время.  Нужно  год-два-три повертеть  шариком, и тогда все убедятся в
моей правоте и силе  и  примирятся". ...Тимофей, славный мой человек.  Ты не
можешь уснуть? Спи, спи... до утра.  Позавтракав, ты предложишь  мне себя  и
собак. А еще мы возьмем ракетное ружье.
     Его понесет Ники. Решено?
     Я прошел в  дом. Храпел Тим,  глядели  на меня,  жались в теплую мягкую
кучу собаки.
     Милые, добрые чудаки...


        ВТОРОЙ ДЕНЬ АРГУСА

     За десертом Тимофей огладил  бороду, защемил в кулаке, дернув ее  вниз,
спросил:
     -- Что намерено делать сегодня ваше величество? Сидеть здесь незачем.
     Ты что, решил пребывать в Аргусах вечно?
     ("Сейчас ты предложишь помощь".)
     --  Видишь  ли,   --  сказал  Тимофей,  кося  глазами  (я  прикрыл  рот
салфеткой), -- ты рад полученному могуществу, оно есть, мне снились всю ночь
твои распрекрасные очи. Но, голубчик, за могущество дорого платят. Я слышал,
этот жилет... Короче, тебя невозможно убить. Это ложь. А  все-таки безопасно
ли  долго носить на себе вещь  таких  странных свойств?  Посему  бери  меня,
собак, карету.  Ты  хоть  приблизительно  знаешь,  где эта  треклятая тайная
колония? Узнаю сопланетников, всегда ерундят.
     --  Я вижу. Понимаешь --  я  вижу место, ландшафт, особенности.  Но  не
координаты, конечно.
     -- А найдешь на карте?
     -- Запросто. Там развилка реки и плато с выходами синих горных пород.
     -- У меня есть  фотокарта, я даже  разбил координатную сетку. Примерно,
конечно.
     Тимофей стал открывать ящик за ящиком, разыскивая  карту (у него всегда
беспорядок). Говорил в то же время:
     -- На собак надену суперы.
     "...А сейчас ты мне расскажешь о Штарке и Гленне. Они с твоей земли".
     -- Занятно, -- говорил Тим, роясь в ящике. -- Мелькнуло имя -- Штарк...
     Звать Отто?
     -- Плюс Иванович... Сутулый, быстрый, подбородок и нос образуют профиль
щипцов.
     -- Вспомнил! Встречал -- эгоцентричная штучка. Но зачем ему делать зло?
     ...Властолюбие?  --  рассуждал  Тимофей.  --   Пожалуй,   есть.  А  еще
стремление всегда настоять на своем. Вот  его фразочка: "Тысячу раз скажу, а
продолблю  в  голове дырочку". Мозг какой-то безводный -- формулы, принципы,
системы. И вдруг короткое  замыкание  и загадка поведения.  Он  выступал  со
статьями  о  колонизации   планет.  Гленн...  Это  сторонник   биологической
колонизации...   Вот    карта,    чертовка!   Хирург-селекционер,    будущая
знаменитость, мой враг и, наверное, гений.  Тимофей достал  папку,  развязал
шнурки и бросил карту на стол, поверх посуды.
     -- Да,  мы с Гленном враги. Я наблюдатель, я хочу на каждой планете все
сохранить неприкосновенным, он же тянется все переделать. Самоуверенный тип,
не люблю.
     Карта  была   тимовская,  неряшливая,  самодельная.  Но  съемка  вполне
прилична.
     Мы нашли реку и синее плато.
     --  Километров тысчонок пятнадцать-двадцать,  --  говорил  мне Тимофей,
меряя пальцами. -- Вылетаем в девять? Тогда спешим, туман поднимается. Когда
все решилось,  я  почувствовал  новый голод. Я  стал брать  и доедать все со
стола: бутерброды, паштет, куски сахара.
     Тимофей озабоченно глядел на меня:
     --  У   тебя   сильно  повысился  обмен,   хорошо  бы   тебя  проверить
калориметрически, -- бормотал он. -- И  надо с  собой  взять всего побольше.
Найдем еду у колонистов?
     -- Конечно. Но Штарк, знаешь ли, что-то мудрит с автоматами.
     -- Ври больше! -- выкрикнул Тим. -- Будто видишь.
     Я -- видел.
     Жуя,  я видел  плоскогорье. Вдруг дым, обрывки пламени -- я отшатнулся.
Из дымного  (видимого только мной) что-то косо взлетело, пронеслось по небу,
исчезло. А вот смеющийся  Штарк. Он какой-то  острый. Пронзительны его нос и
длинный  подбородок.  Он смугл,  этот Отто Иванович. Губы тонкие,  вобранные
внутрь их  краешки.  И все -- нос, подбородок и  глаза  -- имеет  въедливую,
шильную остроту. Вот махнул рукой и задумался,  заложив ладони  под мышку. А
то --  широкое -- бешено несется к нам, обжигая макушки деревьев. Я понял --
Штарк ударил первый. Догадался -- та птица на узких крыльях, что летала  над
нами неделю назад, был его робот.


     ЧИСЛО 21-е ВОСЬМОГО МЕСЯЦА (дневник Т. Мохова)

     Странные,  напряженные дни.  Нужно описать  их, чтобы  не ушли, не были
забыты.
     Во-первых, колония: отчего я не был предупрежден? Или было оговорено  в
Совете, что они объявятся нам сами?
     Или помешала авария рации?  Тогда все ясно -- сообщение было, но оно не
принято  нами,  его  не  повторяли,  надеясь на  колонистов.  Затем проблема
коллективной  личности  Аргуса. Я предпочел бы  провести  этот опыт на себе,
сейчас же располагаю косвенными данными, ненадежными ощущениями.
     Я  сразу  ощутил перемену  в моем  друге.  Меня  заинтересовал  феномен
неожиданного усиления его личности.  (Под рукой не  было тестов,  я  не смог
установить  коэффициенты  интеллекта "до" и "после".) Но  "после" Обряда его
лоб стал  шире  и выпуклей,  не то расплываясь в моих  глазах, не  то  сияя.
Изменился и лицевой угол,  глаза приобрели маниакальный блеск. Ходил Георгий
быстро, не сгибая ноги в  коленном суставе, движения рассчитанные, машинные.
Казалось, его толкало нечто, сидящее внутри его.
     Что  еще?  Он  стал  выше.  Это  и  понятно,  рост  его  увеличился  от
повысившегося  тонуса  скелетной мускулатуры.  Сжимая (по моей  просьбе), он
сплющил   пружинный   эспандер.   Артериальное   давление   повышенное.   Он
действительно Звездный Аргус, почти сверхчеловек. Мне тяжело с ним, я словно
отравленный  --  жжет голову, тошнит, слабость в  ногах. Он добрый, честный,
открытый, но я испытываю смущение  и, пожалуй, страх. В нашу жизнь он принес
суету и напряжение.
     Утром (после завтрака) он вдруг  закричал, что всем  нужно лечь на пол.
Сам же, схватив  ракетное ружье (одной  рукой!), выбежал во  двор. За  ним с
лаем и  ревом вынеслись собаки всей кучей,  щенята Джесси заскулили в  своем
ящике.
     Я вышел за ним.
     Георгий крикнул,  чтобы я сдвинул  сетку.  Быстро!  Сейчас!  Я  включил
мотор, и небо  открылось,  голубое, чистое небо, даже медуз  не было. И  все
крики и суета Георгия показались мне в этот момент такой ерундой.
     Вдруг  широкая  тень  пронеслась  над  домом.  Все  задрожало  от  рева
двигателей.  Упали  комья  огня, и  --  боп-боп-боп  -- вслед этому широкому
унеслись  три маленьких ракетных снаряда.  Их  пустил  Георгий.  Они ушли за
крылатым роботом,  и за деревьями раздалось  еще  одно "боп", такое сильное,
что упала радиомачта.
     -- Робота пустил! -- крикнул Георгий. -- Догадался!
     Отдав ружье Ники,  он щурился на небо и почесывал шлем. -- "...Параграф
третий:  тот,  кто  направляет  автомат  на человека, заслуживает  наказания
первой степени", --  сказал он. -- А точно наведено, у него хорошая карта. О
нашей станции он все знал.
     -- Мерзавец! -- сказал я.
     -- Пойду глядеть на дело рук своих, -- сказал Георгий.
     Он  вышел, и, ничего не боясь, пошел  лесом, и, как бы взлетая,  прыгал
через кусты.
     Но  какова реакция  --  сбил эту чертову штуку, выпустил три  снаряда с
расчетом. А если бы та ударила прямо в дом?.. И мне стало жутко. Я не боялся
моутов и  загравов, бациллы Люцифера не пугали меня. Но если прилетает робот
и поднимает тебя и твой дом в небеса, в этом есть какая-то скверная жуть.
     Мой дом...  Мне стало жаль  его той жалостью,  что я порою испытываю  к
щенятам.
     Нет,  так  дело  не пойдет, надо спешить. Я пошел  налаживать "Алешку".
Осмотрел его --  все было  в норме --  антиграв под  напряжением,  горючее в
баках. Нажал пуск -- скарп приподнялся до уровня моей груди. Я погладил его:
люблю эту штуку.
     "Алешка" -- большая рабочая скотина с каютой, с плитой и холодильником.
     Я  опустил  его, выбросил  пару  дохлых  ночников,  тряпкой вытер  рули
управления, похлопал по подушкам сидений -- хорошо! Занялся двором -- мешали
ворвавшиеся во двор всякие летучие, фиолетовые, надоедливые. Они стрекотали,
наскакивали на меня, жала их  сверкали, как иглы. Я мотором натянул сетку. И
вовремя -- подлетали летающие медузы  --красные, синие,  желтые. Они красиво
плыли, словно древние  корабли.  Но когда спускались  ниже,  я  видел  синюю
бахрому  их  качающихся  щупалец.  Новых  не  было,  все   прежние  виды  --
пузырчатые, медузы-титаны и пр. Я вывел собак и стал одевать в суперы.
     Вот что я здесь люблю (кроме Георгия  и  зверей планеты) -- живое тепло
собак.
     Во-первых,  они моя дальняя родня.  Во-вторых,  мне  сладко их гладить,
трогать, ерошить  шерсть. Я люблю их мыть,  расчесывать, стричь...  Так мило
касание их горячих ласковых языков.
     Но мне стыдно, что я завез псов на эту сумасшедшую планету. Мне хочется
просить у  них прощения, сказать  --  простите,  вы сражаетесь и гибнете  за
меня,  но  без  вас  я  не  смогу здесь  жить.  Мне нужна  ваша  ласка, ваша
бдительность и ваша любовь.
     Суперы --  бойцовые  панцири.  Собственно,  к  обычному  я  привинчиваю
налобник  с  шипом сантиметров  в тридцать (чертовски трудно научить  собаку
пользоваться им), добавляю шипы  на спину и бока -- по двадцать  штук. Хотел
бы я  увидеть рожу моута, сцапавшего мою собаку.  Но прямое оружие  собак --
автоматические пасти. Работает их челюстями наспинный  робот  с передаточной
механикой страшной силы.  Я одел собак. Они стали фантастически уродливыми и
до чертиков опасными. Такими мы и пойдем в колонию.
     Вот  заскулили,  машут хвостами,  жмутся  ко мне.  Ага,  Георгий...  Он
перепрыгнул куст, хлопнул моута по морде.
     В руке его широкоствольный пистолет. Итак, война.
     -- Ты знаешь, -- закричал он. -- Робот-то здешний. Ни одного клейма!
     -- Не может быть! (Я удивился.)
     -- Может!
     -- А чем так громыхнуло?
     -- Он нес три ракеты, этот дурак, но у двух отказал механизм сброса.
     Они и рванули.  Кстати,  угробили  оранжевого  бородавчатника. В клочья
разнесли!
     -- Так ему и надо, -- бормочу я. -- Обнаглел, за собаками гонялся, меня
ловил.
     Георгий подходит, хлопает  меня  по  плечу. У, какая  тяжелая,  добрая,
страшная рука.
     -- Радуйся,  -- говорит  он.  -- Им завтракает  желтый  слизень  с  дом
величиной.
     -- Он светится?
     -- Там и без него светло.
     По-видимому,  это  Большой Солнечник --  он живет  в роще коралловидных
деревьев. Погрузились. Я сел за пульт управления. Аргус угнездился рядом. Он
сидел понурясь, словно из него вынули все кости.
     Я увидел, как худы и остры его плечи, и у меня сжалось сердце.
     Ники влез к собакам.
     Я  поднял машину над  деревьями,  в мир особенных,  верхушечных, лесных
жителей.  Нас  тотчас  окружили летающие пузыри, на  крылья  село  несколько
желтых  двухголовок.  Они  подбежали  к кабине  и  глядели,  тараща глаза. Я
повернул на юг и  дал умеренную скорость. Газовые струи потянулись за  нами.
Теперь, если у Штарка и есть дальний радар, он ошибется, не заметит нас, так
низко летящих.
     Пролетев километров  двести, я повернул на запад. (Здесь джунгли  цвели
верхушками.)
     -- Тим, -- спросил вдруг Аргус, -- Тим, ты все там убрал?
     -- Что? Где?
     -- Ну, дома?.. Коллекции, фото, записки?
     -- Основные в сейфах, последние на стеллажах.
     -- Тим, мне жалко, что так все получилось, -- сказал Аргус.
     -- Что случилось?
     -- Он накрыл нас. Он влепил в дом три ракеты. Ты погляди -- дым.
     Я откинул солнцезащитный  козырек  и увидел этот дым. Он поднимался  из
джунглей, тонкий и высокий, как шест.
     Меня ударило в грудь, и  закружилась голова. Я ощутил  холодные  пальцы
Аргуса -- он снял мои руки с клавишей управления.
     -- Мне жаль, -- повторил он. -- Мне очень-очень жаль.
     Я зажмурился  и  подержал  свое лицо в  ладонях --  они  пахли машинной
смазкой. Я стал предельно несчастлив.
     Я родился  в подземелье, на холодном Виргусе. Я рос на  скупой планете,
без животных и деревьев. На  Люцифере  я  нашел для  себя все,  что мне было
нужно, даже в избытке. Мне было хорошо здесь.
     -- Звездный, -- сказал я. -- Ты ввязал меня в эту историю. Чертов Штарк
бы меня не тронул. Зачем я ему? Ну, сижу на станции, ну, собираю образцы.
     -- Верно.
     -- Я тебя должен ненавидеть -- коллекции погибли.
     -- Основные в сейфах.
     -- Гони к дому! -- заорал я, вскакивая.
     -- Вот этого я не сделаю.
     -- Там горят труды наши. И твои тоже, имей в виду.
     -- А мне что за дело? -- сказал  он и заговорил  вдумчиво: --  Я как-то
отвердел, мне чужды твои  тревоги.  Я  -- стрела правосудия,  направленная в
Зло, мой путь прям.  (Он вздохнул.) Ты  не злись, сейчас тебе станет хорошо.
Тебе  хорошо,  хорошо...  Ты забыл, тебе хорошо.  Он  погладил меня холодной
ладонью, и мне стало хорошо. Я расслабился, даже глаза прикрыл.
     -- А коллекции мы соберем новые. Пустим в джунгли роботов-наблюдателей,
и будет тебе урожай, -- ласково говорил он.
     -- Да где же их взять-то, роботов, где?
     -- У Штарка.
     А вечером следующего дня Штарк сбил нас.
     До  плато оставался  час  полета.  Близился вечер.  Мы пролетели  озеро
Лаврака. Там, помню, мы с Ланжевеном стреляли по отражениям береговых камней
и рикошетом попадали в камни.
     Такое озеро здесь одно,  прочее  -- болотистые  джунгли. Если повторить
это слово  тысячу раз подряд, бормотать его не день, а месяц, год, то станет
понятна их обширность.
     Что там творилось, в этих болотах, никто толком не знал, даже я. О доме
и  коллекциях  я больше  не  думал,  на  Аргуса не сердился.  Меня  охватило
состояние  подчиненности,  я   отдых