Аскольд Якубовский.
   Аргус-12



         * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. КРАСНЫЙ ЯЩИК * 

        1

     Шел дождь. Капли его в слепящей голубизне прожекторов казались летящими
вверх.
     Будто густые рои варавусов.
     А их-то на площадке и не было. Ослепительный свет отбросил ночную жизнь
Люцифера в темноту, что так густо легла вокруг.  Дождь лил... Вода  текла на
бетон, был слышен ее громкий плеск.
     Я наблюдал, как грузят шлюпку.
     Первым принесли Красный Ящик.
     Я произнес формулу  отречения, снял Знак и  положил его  в  Ящик -- тот
мгновенно захлопнулся.  И тотчас же около него стали  два человека.  Подошел
коммодор, приложил руку к шлему,  а  те двое нагнулись, взяли Ящик и понесли
по трапу.
     Вдоль их пути стал, вытянувшись, экипаж ракетной шлюпки.
     Я отошел.
     Вода  стекала с шлема коммодора, бежала  по  его лицу. Вода блестела на
костюмах экипажа, на их руках, лицах.
     Голубой блеск воды, сияние, брызги, искры...
     Прожекторы лили  свет, и  людей на  площадке было  много.  Но  никто не
смотрел  на меня, хотя всего несколько минут назад  я был Звездным  Аргусом,
Судьей и имел власть приказывать Тиму, этим людям, коммодору "Персея". Всем!
     Еще  несколько минут назад  я  был  частью Закона  Космоса, его руками,
глазами, оружием. И вот пустота, ненужность. И показалось -- был сон. Сейчас
Тим подойдет, хлопнет меня  по плечу.  Я проснусь и увижу  солнце в  решетке
жалюзи, и Квик подойдет ко мне и  станет лизаться.  Но это был не сон.  Люди
еще  не  смели глядеть мне в глаза. Я еще был стоглазым, недремлющим Аргусом
-- в их памяти. Все ушло...
     Жизнь  моя -- прошлая  -- где она?.. Где ласковая  Квик?..  Где  мудрый
Гленн? Где я сам, но только бывший?..
     Они ушли -- Гленн, Квик, я, -- ушли и не вернутся.
     Ничто не возвращается.
     ...Ящик унесли. На это  смотрел Тим, глядели колонисты.  Большие  глаза
Штарка тоже следили  за Ящиком. И хотя  я не  видел  его  рук, спрятанных за
спину, я знал -- на них наложена цепь. Мной.
     Ящик унесли. Коммодор обернулся  и с сердитым лицом  отдал  мне  честь.
Махнул  рукой.  И  тотчас  другие  двое  увели  Штарка.  И  уже  сами  вошли
переселенцы.
     Они поднимались по скрипящему трапу, понурые и мокрые от дождя. Входили
молча. На  время установилась тишина. Стих водяной плеск. Я услыхал  далекий
вой загравов и  тяжелые шаги моута (он топтался  вокруг площадки, и время от
времени скрипело дерево, о которое  чесался моут).  Снова вой, снова тяжелые
шаги. И чернота ночи, хищной  и страшной ночи Люцифера. От нее  отгораживали
нас только столбы голубого света. Но сейчас ракета взлетит, огни погаснут, и
будет ночь, страх, одиночество. Будет Тим и его собаки.
     Погрузили ящики с коллекциями Тима  --  все сто двадцать  три.  Подняли
трап. Старт-площадка опустела.
     С грохотом прихлопнулся люк. Налившаяся на  него вода плеснулась на мои
ноги.  Сейчас они улетят, Аргусы улетят в Космос. А я  остаюсь один, сколько
бы Тимов и  собак вокруг  меня ни было. Улетают --  а  я остаюсь, брошенный,
несчастный, одинокий Аргус. Это обожгло меня. Я рванулся к люку.
     Я подбежал  и, не достав, ударил кулаком по маслянисто-черному костылю,
на который опиралась шлюпка. Ударил и опомнился  от боли, вытер  испачканный
кулак о штаны.  И отступил назад. Тут-то меня и  схватил Тим. Он держал меня
за руку и тянул к краю площадки.
     Я пошел.
     За нами двинулись собаки.
     Мы сошли вниз с площадки -- теперь на ней стояла только ракета. На носу
ее, метрах в  двадцати  пяти  или тридцати  над землей,  горела старт-лампа.
Красные отблески ее стекали с ракеты в водяных струях.  Завыли  стартеры. Их
вой  был  пронзителен и тосклив.  Стотонная  ракетная  лодка выла и стонала,
стонала,  стонала.  Такого переизбытка  тоски я даже не смог  бы вместить  в
себя.
     Ракета стояла среди голубых столбов  света,  стонала и  выла. Казалось,
она звала кого-то, звала подругу, чтобы только  не быть одной. Люцифер  стих
перед  этим  железным воем. Никто здесь  не  мог  тосковать  и  кричать  так
страшно. И я впервые думал о металле с состраданием, как о живом.
     Боль и  усталость металла... Я понял  их. Я  вспоминал  железные скрипы
перегруженных ракет, плач металла под прессом, стоны конструкций. Разве боль
не может обжигать  молекулы  самого  прочного металла? "А ну, кончай жалобы,
ударь  кулаком!..  Грохни!"  -- приказывал  я  ракете.  Включили  двигатели.
Люцифер затрясся под нашими ногами от их работы.
     Собаки прижались к нам.
     Шлюпка  выпустила раскаленные  газы. На их  белом и широком столбе  она
приподнялась  и  неохотно,  туго вошла  в воздух.  Замерла, повиснув, словно
раздумывая, лететь или остаться. И вдруг рванулась и унеслась. А мы остались
внизу, опаленные сухим жаром.
     Мох, сумевший вырасти среди плит  старт-площадки, горел.  Грохот шлюпки
умирал в небе.  Теперь ей надо идти на орбиту, к шлюзам "Персея": там  будет
их встреча, там кончится ее одиночество. А мое?

     Я долго ничего не  слышал,  кроме  застрявшего в  ушах грохота  шлюпки.
Наконец стали  пробиваться  обычные звуки: рев моута, лязг  панцирей  собак,
пробные крики ночников.
     Испустив крик, они притаивались, проверяли, нет ли опасности. Я услышал
дождь, вдруг припустивший.  Прожекторы  гасли один за  другим. И ударил  хор
ночников.
     Они пели, свистели, орали, били себя в щеки -- словно в барабаны.
     Они квакали, трубили в трубы, визжали, гремели в железные листы.
     Звуки  нарастали, становились нестерпимыми для  слуха ультразвуками.  Я
зажал уши.  Собаки зарычали. Тим выругался  и выстрелил  вверх. От вспышки и
грохота выстрела ночники притихли.
     -- У меня что-то с нервами, -- сказал мне Тим и лязгнул затвором ружья.
     -- Пойдем домой, -- предложил я. -- Я тоже устал.
     -- Еще бы не устать, -- сказал Тим. --  Ого!  Теперь с  месяц ты будешь
как  вареный.  Ног не  потянешь.  Еще бы,  могу  себе представить.  Конечно,
устал... Здравствуй, красавец!
     Он включил наствольный фонарь. Свет его уперся в морду моута.
     Тот стоял,  положив  ее на тропу и  раскрыв пасть, широкую, как ворота.
Его  глаза были склеротически красные,  подглазья обвисли большими мешками и
подергивались, слизистая рта белесая и складчатая. По коже его ползали белые
ночники.  Тогда  я  включил  свет вдоль дороги  от  старт-площадки  к  дому.
Посаженные  тесно,  как  грибы,  вспыхнули лампы.  Ярко. Моут шарахнулся.  В
темноте  затрещало  сломленное  им  дерево  и  стало  медленно  падать.  Вот
ударилось,  захрустело  ветками,  легло... Теперь мы могли безопасно идти --
световым коридором.
     -- А ты прав, -- сказал мне Тим. -- Со светом оно спокойнее.
     И мы  пошли.  Собаки загромыхали в своих скелетного типа панцирях.  Псы
были чертовски сильны мускулами этих аппаратов.  Пока шли, стих дождь и небо
прояснилось. В разрывах туч выступали звезды. Где-то  среди их мерцания  был
"Персей". Шлюпка, наверное, уже в шлюзах звездолета. Должно быть, сначала из
нее вышел угрюмый коммодор, затем вынесли Красный Ящик и вывели Штарка.
     А за ним шли неудачливые колонисты -- с чемоданами и свертками в руках.
     Их  скоро высадят на материнской  планете и будут презирать до конца их
серой, ненужной  жизни. А  Люцифер  станет  ждать  следующих  колонистов еще
несколько месяцев, лет или несколько десятков лет.

     Тим и собаки ушли в дом. Я остался во дворе.
     Я стоял и искал "Персея". Еще час назад, Аргусом, я свободно видел его.
И вот теперь не могу. А с колонией покончено, это ясно. Мало людей в здешнем
секторе. Но где  же звездолет? Где? И  тут я увидел  его. Небо -- ударом  --
заполнила  световая  вспышка.  Звезды  исчезли  --  в небе  загорелось новое
солнце.  На  Люцифер  легли   глубокие  дрожащие  тени.  Двигатели  "Персея"
работали.
     Тени сдвинулись, и я  понял -- звездолет летит,  несет в другой  сектор
переселенцев и  Штарка.  Видя движение этого  солнца, я  гордился. Мы, люди,
удивляли себя  своей  мощью. Мы смогли  сработать  "Персей" и создать  Закон
Космоса. Кто нам мог препятствовать? Только мы сами. За "Персеем" расходился
светящийся конус.  Пять дней моей жизни  уносится  со звездолетом --  меньше
недели назад Красный Ящик прибыл сюда на ракете "Фрам".
     Да, это было всего шесть дней назад.
     ...Капитан  Шустов с двумя людьми вынес из  ракетной шлюпки и  поставил
ящик  с  регалиями  и  оружием  Аргуса на  площадку.  И встал рядом,  широко
расставив  ноги, держа  руку  у шлема.  Его  люди положили  руки  на  кобуры
пистолетов. С угрюмым любопытством они смотрели на нас. Мы с Тимом встречали
их. Пахло гарью. На боках шлюпки были вмятины, люди усталы. Я глядел на них,
работяг Космоса, глядел на Красный Ящик. И ощущал невольную дрожь...
     Это был восторг первой встречи, свидания, не знаю чего еще.


        2

     Тим -- сумасшедший работник. Ночь, а  он сидел за столом  и работал. Он
писал  -- как всегда. Очки он где-то забыл и  писал,  водя носом по  бумаге,
обметая ее бородой.
     Писал  жирным  карандашом,  крупными буквами, чтобы видеть их свободно.
Потом  он  станет  читать  свои  заметки,  дополняя   их  по   ходу   чтения
подробностями и  соображениями.  Я принял  душ,  переоделся, прилег.  Тут же
поднялся.  Я ходил и  пытался  освоиться  с положением. Я хотел  вернуться в
прежнюю свою  жизнь  и не мог. Словно бы утерял  ключ  и стоял, уткнув нос в
белую дверь, крепко запертую.
     Дверь твердая и холодная...
     Кто поможет мне?..
     Тим?.. Ники?..
     Ники стоял рядом  -- многолапый робот, мой  покровитель, почти друг,  и
моргал огнями индикаторов, улавливая мою смуту.
     -- Хочу стать прежним, стать прежним, -- твердил я.
     Но где-то глубоко в себе я все еще был Аргусом  и Судьей. Я преследовал
Зло и размышлял о нем, холодея от негодования.
     -- Хочешь есть? -- спросил Тим  и  ответил: -- Конечно!.. Покормлю-ка я
вас каким-нибудь кулинарным ископаемым.
     Он поднялся,  стал готовить еду  (и диктовать  машине). Он  ходил между
столами и плитой и диктовал. В то же  время готовил ужин: налил воды, чайник
поставил на  огонь; вынул  из холодильника  два куска мяса  и  бросил  их на
сковородку. Но  теперь эта готовка  на ощупь не смешила меня, как раньше.  Я
тоже ходил мимо полок со строем банок. В них -- образцы. Я помогал  собирать
их, рискуя собой. Но какая это, по сути, мелочь.
     Тим диктовал:
     --  "...Отмечается  появление  биомассы  типа  С  No13  (неоформленной,
подвижной). Изменения  в  ней вызваны,  по-видимому,  передачей генетической
информации  от  уже оформленных  объектов. Отмечаю  также бурное образование
химер. Интенсивность  биожизни этой планеты  не  сбалансирована, и  биомасса
производится  в  чрезмерном  изобилии. Я мог бы сказать при наличии демиурга
(он усмехнулся и подмигнул бумаге),  что данное божество впало  в творческое
неистовство". Какой бы ты хотел соус?
     -- Все равно.
     --  "...Мы  можем   оказывать   на  биомассу  типа  No13   направленное
воздействие,  --  диктовал  он.  --  Применяя  гамма-излучение  и  препараты
Д-класса,  вызвать  нужный  нам  эволюционный  параллакс  планеты. Но  лучше
использовать  Люцифер  как  склад  генетических  резервов.  Также намечается
решение вопроса антигравитации".
     ...Сковородка трещала, он топтался и  бормотал, собаки,  положив головы
на  лапы,  смотрели на  меня  своими  прекрасными  золотыми  глазами.  Доги,
огромные черные псы. Взгляд  их  спокойный.  У  них  желтые  брови и  морды,
ласковые к нам глаза, мощные лапы.
     Я почмокал  -- они вильнули хвостами. Я подошел к зеркалу и стал искать
в себе признаки Аргуса -- уширенный лоб, бледность  кожи и невыносимый блеск
глаз. Но мог отметить  только свою чрезвычайную худобу. Кожа лица воспалена,
глаза  усталы.  И  Тим выглядит плохо,  и собаки  кожа да кости. Вот  три их
опустевшие лежанки.
     Досталось нам всем, крепко досталось.
     Я кривляюсь у  зеркала, пытаясь вернуть прежний блеск глаз, и  не могу.
Но вижу-за неделю  я  постарел. У глаз легли морщины. Они узкие, как  волос,
эти морщинки всезнания. Губы... Здесь еще жесткая и горькая складка Судьи. А
еще во мне сознание  -- я прикоснулся  к чему-то огромному, словно бы  летал
без мотора или вспрыгнул на пик Строганова.
     Тим диктовал:
     -- "...Планета  требует ученых  типа классификатора.  Для творца Гленна
время еще  не  пришло. Законом работы..." Я думал: братья  Аргусы,  звездные
Судьи... Сколько времени еще я мог быть с вами?.. День?.. Неделю?..
     И сейчас объем  знаний  Аргусов  разламывает  мою  голову. Они  гложут,
грызут  мозг.  Забудутся  ли  они?  Войдет  в  меня  прежний  мир?  Зачем  я
согласился? Но те, кого выбрали Аргусы, не могли  отказаться.  Такого случая
не было, Аргусы его не знали. Иначе они бы сказали мне. Да и не отказался бы
я, даже сейчас, все зная.
     -- "...И запальные в смысле генетики организмы". Готово, садись!
     Тимофей снял сковородку, понес к столу и поставил на бумаги. Я ощутил в
себе  сильно  изголодавшегося  человека. Мне  захотелось есть  сокрушительно
много.
     Тим  ставил тарелки,  разливал чай в большие чашки. По  обыкновению, он
болтал  за едой. Жуя, запихивал себе в рот  огромные куски.  Подошли собаки,
положили морды  на край стола. Тим  бросал  им кусочки  мяса и обмакнутого в
подливку хлеба.
     Похудели, бедняги. Тим отощал, у собак до смешного заострились носы.
     Они плоские, словно долго лежали под ботаническим прессом.
     --  Ты  понимаешь,  --  говорил, жуя  и давясь, Тимофей, -- мы  с тобой
уникальные  люди.   Я  имею  честь  быть  универсалом-ботаником,   зоологом,
этологом,  дендрологом, чертезнаетчемологом. Ты затесался в Аргусы благодаря
этой каналье  Штарку. Силен мужик... Нам с тобой, по сути дела, надо  писать
мемуары.
     Он  захохотал, взял горсть сахара и,  повелев:  "Терпеть!", положил  на
носы собак по кусочку. Те,  скосившись на  сахар, недвижно  и серьезно ждали
разрешения есть его.
     -- То, к чему ты прикоснулся, -- втолковывал Тим, -- огромно. Аргус!
     Подумай сам, сколько бы  ты  мог еще  быть  им без опасности  смерти?..
Неделю?
     Думаю, что три дня. А там истощение протеинов, анорексия  и т.  п. Хоп!
(Собаки  подкинули  и  схватили  кусочки.)  Но ты должен  хранить  память  о
прикосновении к чему-то титаническому.
     ...И у  меня такое же бывает, когда я  в одиночестве  обозреваю  здание
науки. (Он  покраснел.) Ощущение, что я коснулся огромного,  лезу на снежный
пик. Слушай, может,  нам махнуть на север, освежиться  и поохотиться? Все же
полюс, снега, мохнатое зверье. А?
     -- Посмотрим, -- сказал я, думая, отчего он повторяет мои соображения.
     А  звучало бы:  "Воспоминания Аргуса-12". Вспомним,  вспомним...  Итак,
прилетел  "Фрам",  абсолютно  неожиданный.  Он скинул  на  Люцифер  ракетную
шлюпку.
     Аппаратура  наша  разладилась  в   грозу,  мы  не  приняли  сигналов  и
копошились во дворе.
     Было  ясно, Люцифер просматривался  на  большем  расстоянии.  Вдруг  из
солнечной  голубизны  ринулось,  гремя и  пуская  дым,  длинное тело.  Люди!
Ракета!  Мы с Тимом (и  собаками)  лупили  к площадке во  весь  дух. Одеться
толком не успели,  бежали налегке.  Затем капитан  Шустов, Ящик  из  красной
тисненой кожи. Обряд Посвящения и все остальное.


        Я -- АРГУС

     Аргусы говорили мне -- Обряд возник  давно.  Утверждали  -- истоки  его
терялись во  времени. Я же  знаю  --  и Обряд, и  Аргусов  родили достижения
техники  и  изобретательность сильных  человеческих  умов.  Смысл Обряда был
велик.   Среди  чужих  солнц  в  пору   редкого  движения  ракет   (путь  их
рассчитывался  по  секундам)  правосудие  обездвижело,  а  Закон  изменился.
Преступлением  против Закона Космоса были и редчайшие отказы  в помощи одних
людей  другим, когда жизнь и тех и других балансировала на острие и приходил
соблазн сохранить одну жизнь  за счет другой. Нарушением  (и  преступлением)
Закона  становилось  угнетение инициативы  --  ею  двигалось освоение  новых
планет.
     Непрощаемым  Преступлением считали  то, когда  в страхе  (или  гордыне)
человек сметал чуждую  ему биожизнь с открытой планеты и  творил новую -- из
машин и железа. Так же расследовали  катастрофы.  Это Аргусы нашли утерянный
звездолет  "Еврипид",   они   же  разыскали  исчезнувшую  экспедицию  Крона.
Последнее  было  трудно,  в  том  секторе  нашлась только малая спасательная
ракета. И Аргус, служитель Закона, рискнул собой и сделал нужное. Исполнение
Закона поручалось человеку, который был на той  же самой планете  (или в том
же   звездном  секторе),   где   случилось  Зло.  Это  обычно   был  человек
бесхитростный,  полный  благожелательности (другого бы не допустили к Силам,
подчиненным Звездным Аргусам).
     Человек  этот сталкивался с  космически  сильным  Злом (пример  с Генри
Флинном,  сошедшим с  ума и  единолично пиратствовавшим в секторе 1291 "А").
Небходимость родила необычайные изобретения -- любой человек мог бороться со
Злом, каким бы оно ни было сильным, -- остальные люди занимались неотложными
работами.
     Ящик красной тисненой  кожи  вмещал в себя все  необходимое. Его  везли
туда,  где  случалось  Зло  (легенды  говорят  --  он  и  сам перемещался  в
пространстве).
     Тот,  на кого падал выбор,  становился Судьей и Аргусом. Он преследовал
Зло, побеждал его, судил, карал...
     Иногда  Аргус  погибал, но  Закон  шел твердым и четким  шагом  по этим
безлюдным  планетам. И мне хотелось  идти, искать, гибнуть  и торжествовать.
("Меня, бери  меня", --  подсказывал я  Красному Ящику.) Шустов снял шлем  и
вытер лоб. Лицо его было озабоченным.
     --  Слушай, Иван,  -- спросил Тимофей,  -- зачем эта  штука здесь?  Что
случилось? На планете нас только двое. Шустов помолчал.
     --  Ну и  жара  у вас,  ребята, --  сказал  он.  -- Как  вы тут еще  не
сварились? Душно, сероводородом тянет. Ад!.. Я, собственно, вез сыворотку на
Мекаус, да  какой-то дурак убил здесь  человека, вот меня и нагрузили.  А он
все тебе сам скажет, Ящик-то. Такие дела, Тимофей.
     И повернулся ко мне:
     -- Эй! Я тебя узнал, ты Краснов и погиб на "Веге". А, Тимофей, чудеса с
этими погибшими?  То  и дело их встречаешь  живыми (а  я и на самом деле был
мертв,  но стал  жив).  Ребята! Положите  руку  на  эту  штуковину. Быстрее,
быстрее  -- я спешу.  Если, конечно, согласны  стать  Аргусом,  Судьей и так
далее и восстановить справедливость?
     Я шагнул вперед, положил руку.
     -- Согласен.
     И Тим шагнул, положил руку: "Согласен".
     Красный Ящик спросил ровным голосом автомата:
     --  Георгий Краснов,  вы согласны выполнять Закон, требовать выполнения
Закона, преследовать нарушившего Закон?
     -- Согласен! (Я ощутил нараставшую теплоту в  крышке Ящика. Но рука моя
была спокойна.)
     --  Георгий  Краснов, я  обязан  предупредить об  опасности  --  вы  по
коэффициенту Лежова заплатите годами жизни за дни работы.
     -- Я согласен.
     -- Вы знаете мифическое значение Аргуса? Недремлющего? Стоглазого?
     -- Да!
     Автомат сказал:
     -- Тогда вы Судья, вы -- Звездный Аргус номер двенадцать.
     Я сказал:
     -- Да, это я.
     Он сказал:
     -- Я передам вам Знание Аргусов.
     И хотя из  ракетной шлюпки  Ящик с трудом  вынесли  двое, я взял его на
руки.  Я  отнес  его в сторону, под куст коралловика, открыл и вынул регалии
Звездного  Аргуса.  Я  надел  его  бронежилет  и  белый  шлем,  повесил Знак
--пятилучевую звезду. И тотчас капитан, козырнув  мне, заторопился по трапу.
Люди его спешили, оглядываясь на меня. Их словно сдул ветер. (Я и сам ощутил
его:  потянуло холодом, прошумело в  деревьях.) И  друг  Тим  отвернулся,  а
собаки прижались к нему. Ибо во мне уже была сила Закона и не было в Космосе
власти, равной  моей. Я  все видел. Само небо  открылось мне: сквозь густоту
дневного воздуха я ясно увидел созвездия, облака звезд.