садьба. Своеобразным мостом между этими
двумя  частями  города,  являлся  то  полукилометровое  здание,  у  которого
прохаживался, в ожидании Ани, Саша.
   Старая же часть города застроена была домами пяти и  девятиэтажными  -  в
общем, поставь их рядом с небоскребами  и  покажутся  они  карликами.  Между
старыми домами зеленели дерева, ну  а  небоскребы  -  высились  в  некотором
отдалении, над всеми ними черными горами.
   В одном из этих то домов, на восьмом этаже и жил Саша.
   К его комнате примыкал балкон, сейчас занавешенный бельем,  а  в  обычное
время - плотными, темными занавесками. Дело было в том, что  соседний,  тоже
девятиэтажный дом стоял от него довольно близко (метров десять -  не  более)
и, если бы не  занавешивать  окна  то  вся  твоя  жизнь,  пусть  и  случайно
подмеченная, будет перед  глазами  тех  соседей.  Некоторые  из  этих  людей
дружили, перекликались с балкона на балкон, и, даже, перевешивали от окна  к
окну веревки, на которых, в летнюю пору, высушивали белье.
   Прибежавши с  неудачного  свиданья,  Саша  повалился  на  свой  диван  и,
уткнувшись  головой  в  подушку,  пролежал  несколько  часов.  Из-за   слоев
сушащегося белья доносились голоса: детский смех,  какие-то  хлопки,  шелест
листьев, отдаленный рокот машин - все  это  был  какой-то  совершенно  иной,
бесконечно отдаленный от Саши, неприятный ему мир...
   Вновь и вновь вспоминал он прошедшие часы и они казались ему столь же  не
реальными, столь же призрачными, как и перекликающийся,  весь  переплетенный
шелестом листьев и голосами людей мир за окном.
   Вот на улице уж стало  темнеть,  а  Саша  все  лежал  на  своей  кровати,
уткнувшись головой в подушку; все вспоминал Анну, а над нею вспыхивал  образ
Вэлры - и каждый раз, как вспыхивал этот образ - дрожь пробегала по  Сашиной
спине.
   В густеющих сумерках, с балкона раздалось хлопанье больших крыльев -  вот
остановилось.  Саша,  не  поднимая  головы  от  подушки,  замер   -   силясь
представить птицу, у которой могли быть столь  большие  крылья.  Кто  это  -
орел? Да у них в городе не водилось птиц больших, чем ворона.
   Тут вспомнилась ему Гамаюн - эта птица с человечьим лицом из сказок -  он
ясно представил себе эту птицу - вот  он  поворачивает  свою  голову  -  это
голова Вэлры.
   "Я болен... я болен..." - зашептал Саша, обхвативши свою голову и сильнее
вжимаясь в свою подушку: "Я, просто  болен  от  этой,  неразделенной  любви.
Никого там, конечно нет, и призрак цыганки за окном мне просто померещился -
все от перенапряжения, все от тоски". - так шептал он, сам не  веря,  в  то,
что шепчет, но зато зная, что на балконе, за бельем  сидит  птица  Гамаюн  с
лицом Вэлры.
   "А что, интересно, если с соседнего балкона  увидят  эту  птицу?"  -  так
подумал он и тут же понял, что с  соседнего  балкона  ее  увидеть  не  могли
просто потому, что те, кто там раньше проживали, переехали на днях,  в  один
из небоскребов и квартира пустовала.
   Саша сильнее сжал голову, повторяя: "Я болен, я болен"
   И тут он услышал мягкий, переливчатый голос:
   - Саша, Саша выйди на балкон, я должна тебя видеть...
   - Нет, нет! Этого не может быть это все бред! Голова то как болит!
   - Это, ведь она заставила так тебя страдать! Милый мой, любимый мой...
   Вновь зашумели крылья, и Саша,  задрожавши,  сильнее  вжался  в  подушку,
представил, как ворвется она в комнату, и... он не знал, что  будет  дальше,
он не знал, что сам станет делать - да он и не знал чего тут  бояться,  если
она, даже и ворвется в комнату.
   Но вот наступила ночь. Из-за того, что на балконе висело белье, казалось,
что весь мир стал совершенно черным, без единой то  светлой  крапинки,  тому
Саша и был рад, так как вообще ничего не хотел видеть.
   В этой то темени, он на ощупь пробрался к  столу  и,  не  включая  света,
уселся в свое кресло. Просидел  так  довольно  долго  -  и  вновь,  и  вновь
наплывали на него цыганские очи. Ему уж казалось, что он погружен в них...
   - Вэлра, вэлра... - шепотом  повторил  он  несколько  раз  имя.  -  Какое
странное имя, и, разве же у цыган бывают такие имена?
   И тут ему стало страшно от того, что он повторял это имя,  от  того,  что
она, как дух из ада может придти на этот зов. Ему было  страшно  и,  в  тоже
время хотелось, чтобы она, все-таки, пришла.
   Он чего-то напряженно ждал и вот увидел, что  в  темноте  сначала  слабо,
едва приметно, стало разгораться синеватое сияние. А он,  ведь,  даже  и  не
знал с какой стороны оно исходит и сначала ему подумалось,  что  разгорается
стена.
   Все сильнее, все сильнее - тут только Саша  увидел  в  сиянии  складки  и
понял, что проходит оно сквозь окно.
   Все ярче-ярче - теперь Саша  мог  различить,  что  свет  в  центре  своем
сгущается, и можно различить там сильно размытую фигуру.
   - Вэлра. - позвал он негромко, да и сам испугался своего, прорвавшимся  в
сиянии голоса.
   И тут, когда вымолвил он это имя, сияние потухло и,  вроде  бы,  раздался
короткий и быстро оборвавшийся крик...
   И вновь тишина, вновь темнота - он просидел еще некоторое время, повторил
несколько раз имя "Вэлра", а потом, еще раз прошептав, что болен,  повалился
спать - он заснул сразу.

                                             *               *                *

   Никаких снов ему в ту ночь не приснилось,  а  разбужен  он  был  довольно
рано. Когда утро только-только еще коснулось его комнаты и очертания  стола,
и шкафа с книгами - проступали нечеткие, так, будто были сборищем призраков.
   - Говорят... говорят... - пробормотал, протирая глаза, Саша. - И кому это
в такую рань не спиться?
   Но тут он прислушался - уж очень были голоса напряженные, встревоженные -
хоть и не понять было, откуда они исходят.
   - Да, да - уже установлено, что именно отсюда.
   - Почему же установлено. - голос басистый, начальственный.
   -  Найден  обрывок  платья  -  вот  сюда  он   зацепился.   Ага   -   все
сфотографировано, обрывок взят, как вещ. док.
   Саша определил, что голоса исходят со стороны балкона, и уж понимая,  что
ничего хорошего там не увидит - все-таки направился туда.
   По дороге он натянул темные свои брюки и рубашку, стал отодвигать  белье.
Сколько же было эти выстиранных тряпок - слой за слоем - слой за слоем.
   Да Саша и не торопился, с напряженностью вслушиваясь в каждое слово и  уж
понимая, что за последней тряпкой его будет ожидать какой-то кошмар.
   Слова - эти сдержанные и напряженные слова - смысл их  был  неуловим  для
Саши - одно только он понимал - там все что-то про смерть...
   Вот и последняя тряпка - он отдернул ее в сторону.
   Оказывается, за всеми этими слоями сушащейся материи,  уже  воссияло,  да
почти в полную силу утро. Еще не взошло из-за  крыш  домов  солнце,  однако,
было  светло,  и,  чрез  темные  лиственные  массы,  проступал  уже  и  цвет
бледно-зеленый. В этот день погода обещала быть безоблачной и жаркой.
   В десяти шагах от Саши, на балконе соседнего дома, у той самой  квартиры,
которая  должна  была  пустовать,  стояло  четверо  мужчин.  Они   оживленно
переговаривались и потому, когда вышел Саша, только один  из  них,  тот  что
стоял с краю заметил его, но не подал вида...
   Саша же метнул взгляд вниз и увидел, что в просвете между  деревьями,  на
асфальте возле подъезда лежит тело. И хоть лежала эта  фигурка  вниз  лицом,
Саша сразу же узнал ее по длинным и густым каштановым волосам,  по  длинному
синеватому, а теперь ставшему голубым от пропитавшей ее крови  платью  -  то
была Аня.
   Кровь разливалась вокруг нее и по  асфальту  -  то  было  большое  темное
пятно, будто бы кто-то пролил ведро с густой краской. Прибывая  в  состоянии
близком к бредовому, не понимая явь это, или же кошмарный сон, Саша  отметил
все-таки, что хорошо, что она лежит лицом вниз и он видит только волосы.
   А вот и машина с красным крестом подъехала, беззвучно вышли из нее люди в
белых халатах, положили тело на носилки, вот погрузили в машину - вот  также
беззвучно уехали.
   Саша, смертно бледный, вцепившись в периллу, смотрел  теперь  на  мужчин,
стоявшем на противоположном балконе, и вдруг понял,  что  они  обращаются  к
нему:
   - Эй, молодой человек! - махнул ему рукой полный человек, с потным  лицом
и черными усами. - Вы, припомните  хорошенько  -  ничего  ли  прошлой  ночью
подозрительного не видели, или не слышали. Часу во втором - у вас, ведь окно
открыто - здесь всего десять метров - вы должны были заметить.
   - Я... нет... То есть - да. - заплетающимся языком,  едва  смог  выдавить
Саша, но тут же выпалил. - Но что произошло? Что же произошло то? Почему она
разбилась?
   - А вы ее знали? - тут же впился в него "басистый".
   - Я... нет... Аню то, то есть знал... Но что же...
   "Басистый" остановил его речь властным движеньем руки:
   - Из квартиры некуда не уходить, через минуты мы будем  у  вас.  Там  обо
всем и поговорим.
   Сказавши так, "басистый" и двое его спутников вышли с балкона  -  остался
только один,  который  заметил  Сашу  первым;  все  это  время  он  простоял
совершенно недвижимым и, даже, глазом не моргнул, точно призрак...
   А Саша так и стоял, схватившись за периллу, все не мог  понять,  как  это
могло произойти, что Аня - эта девушка, которая так отчетливо и  так  долго,
так мучительно Жила в его сознании - лежала мертвая. Не мог осознать, что не
увидит ее больше идущей, что ясное ее живое личико...
   - Эй, да звонят же тебе! - окликнул Сашу тот, который стоял на балконе  в
десяти шагах - голос был ленивый, тянущийся, сонный -  видно  ему  это  дело
ничего кроме скуки не вызывало, да была еще досада от того, что разбудили  в
столь ранний час.
   Говорил тот, который  заметил  Сашу  первым  и  сохранял  все  это  время
молчание.
   А Саша понял, что в  дверь,  действительно,  трезвонят;  прорвался  через
белье, бросился по квартире и, пока бежал к двери,  надеялся,  что  они  все
объяснят и выйдет чудесным образом так, что Аня останется в живых.
   А через пол часа, он уже сидел за столиком на кухне и отвечал на  вопросы
"басистого".
   - Так когда вы виделись с Анной N  в  последний  раз?  -  спрашивал  этот
человек, представившийся следователем.
   - Вчера. Часу в третьем дня. Погода стояла странная, все небо - в золотой
дымке, и весь воздух, хоть и яркий, но призрачный какой-то.  Но,  что  же  с
Анечкой то случилось? Вы расскажите мне поподробнее? Она что же...
   - Расскажите о вашей встрече подробнее. Все-все расскажите - постарайтесь
вспомнить каждое слово, ее интонацию, как она выглядела. Может, намекала  на
что?
   Саша прекрасно помнил их давешний разговор.  Он,  человек  вообще  сильно
рассеянный в делах бытовых, (недаром говорили, что он не от мира сего)  -  в
чувствах своих был внимателен чрезвычайно. Так все немногие беседы с любимой
девушкой свой, произошедшие даже и полтора года назад, когда он  впервые  ее
увидел - все эти коротенькие диалоги он бережно хранил в своей памяти; часто
вспоминал, повторяя их вновь и вновь.
   Вот и теперь он, прикрывши глаза, часто останавливаясь, но почти слово  в
слово передал давешний свой разговор с Аней.
   - Так, значит она была раздражена вашим преследованием  и  не  однократно
повторяла про полет? - спрашивал следователь, быстро черкая  что-то  в  свое
блокноте (Сашины ответы также записывались и на пленку).
   - Ну, да - я же сам ей сказал, что увидел ее птицей летящей. А она  потом
все это так повернула... Так, что и не знаю, как теперь к ней подойти.
   - Только у гроба вы можете теперь к ней подойти. А что вы слышали ночью?
   - Ночью - да вот... вроде крик какой раздался - и все. Да - только вскрик
один. - Саша вообще не стал упоминать  ни  про  какие  явления,  которые  он
теперь он относил на счет болезненного воображения (так он умолчал о  темном
облачке, о "птице Гамаюн", и о синем сиянии).
   Следователь,  тут  же  почувствовал,  что  Саша,  что-то  скрывает,  стал
выспрашивать:
   - Быть может, имя ваше слышали? Может, какие-то слова?  Еще  какие-нибудь
детали: следствию все важно, тем более - из вашего  рассказа  можно  понять,
что девушка эта вам небезразлична.
   - Нет - точно больше ничего не видел. Но вы расскажите, как все было -  я
должен знать. Может, она жива? Не может быть такого...
   "Басистый" открыл какую-то папку и сухим,  официальным  голосом  принялся
читать:
   - Анна N, в  ночь  на  девятнадцатое  июня  -  примерное  время  половина
второго, при не выясненных обстоятельствах сбросилась или же была сброшена с
балкона восьмого этажа, корпуса... Тело  было  найдено  утром  -  жильцом...
выгуливающим свою собаку. Далее следуют снимки. Можете взглянуть.
   - Нет, нет - я уже видел. Довольно.
   - Читаю дальше: "Квартира с балкона которой произошло падение  пять  дней
пустовала. Дверь оставалась, и была  заперта.  Экспертиза  подтвердила,  что
дверь не отворялась ночью, таким образом остается непонятным, каким  образом
Анна N проникла на указанный балкон...
   Читавший захлопнул папку, молвил:
   - Это все.
   - Что же...
   - Вам больше нечего добавить.
   - Нет. Но каким образом, есть у вас какие-то предположения? Может  -  это
просто сон.
   -  Нет,  молодой  человек  -  это  жизнь.  Есть  предположение,   что   к
самоубийству,  если  это  было  самоубийство,  ее  подтолкнуло   психическое
расстройство.
   - Да вы что! Она такая... такая крепкая была!  Она  хоть  и  жесткая,  но
очень  жизнерадостная!  Она  очень   умная!   Да   какое   там   психическое
расстройство!
   - Ладно. - следователь поднялся. - мы уходим, а вы постарайтесь вспомнить
получше вашу последнюю встречу. Подумайте о том, что выбрала она балкон  как
раз против вашего. Вспомните ваш разговор "о полетах", еще раз  прикиньте  -
не мог ли именно он подтолкнуть ее к этому шагу. Квартиру не покидайте. Мы с
вами свяжемся.
   "Басистый"  и  двое  его  помощников  ушли,  оставили  Сашу   наедине   с
недоумением, с незнанием, что делать дальше.

                                         *                *                *

   Дома он сидеть не мог, да и наставление "басистого" проскользнуло  как-то
мимо его ушей...
   И вот он вышел на улицу уверенный, что встретит Вэлру,  он  направился  в
сторону городского парка и, когда проходил  возле  полукилометрового  белого
корпуса, то послышался ему  из  распахнутых  окон  плач  -  он  согнулся,  и
побыстрее пробежал это, когда-то желанное, а теперь жуть наводящее место.
   По мосту прошел он над урчащей дорогой, и вот перед ним парк...
   Он пребывал в таком состоянии, что все ожидал какого-то чуда, и  сознание
его, пребывало где-то у грани потустороннего мира - если рядом  и  проходили
какие-то люди, то он их совсем не замечал, но, зато ожидал и был уверен, что
встретиться с Вэлрой.
   И вот на одной из дорожек парка они  встретились.  Вэлра,  похоже,  ждала
его, вот легко взметнулась, вот уже рядом с ним.
   Саша, вдруг ужаснулся ее присутствия, немного отступил; да так  и  замер,
всматриваясь, не в силах отвести взгляд от черных очей  ее  -  он  ведь  сам
искал этой встречи!
   Но теперь, глядя в необычайные черты ее, в эту, действительно бесконечную
бездну в очах ее, он понял, что темное облако, которое  он  видел  за  окном
Аниного дома, и птица Гамаюн с лицом Вэлры, так же, как и ночное  сияние,  -
это, вовсе не следствие болезненного воображения, но все это было  на  самом
деле. И еще он понял, что это Вэлра виновата в смерти Ани.
   И вот теперь, глядя в эти черные очи и, уже  зная  ответ,  он,  все-таки,
спросил:
   - Это вы сбросили Аню?
   - Да. - вновь темная бесконечность в очах ее пришла в движенье, и  жутко,
и дивно было глядеть туда.
   - Но... - Саша и не знал, что спросить, что сказать дальше...
   Весь солнечный, июньский мир отошел куда-то в сторону - все эти солнечные
аллеи, безоблачное небо над ними, голоса птиц - не значили больше ничего.
   Саша ожидал некоего откровения. Он ждал чуда. Он не  испытывал  ненависти
или отвращения к Вэлре, была печаль по Анне, но и она стала меркнуть,  когда
вновь заговорила  своим  необычайным,  переливчатым  голосом  Вэлра.  Теперь
каждое слово, исходящее от нее, пылало страстью - то гневом, то  ненавистью,
каждое слово пело, каждое слово звучало силой.
   - Ты, Саша, наверное многое хочешь у меня спросить, но прибываешь в такой
растерянности, что не можешь. Вот твой первый вопрос: "Но почему?", а потому
что - Я Тебя Люблю. - и вновь эти слова прозвучали громом, такая сила в этих
созвучиях была, что Саша, почувствовал, как душа его обнялась с пламенем,  и
едва из тела то не вырвалось.
   - Я вижу, как тебя передернуло от слов моих. Да  -  так  твои  очи  то  и
вспыхнули, так кровь в лицо и бросилось, даже и задрожал весь,  а  теперь  и
побледнел. А, ведь, как часто это: "Я тебя люблю" звучит среди  вас,  людей.
Какие  это  вялые,  и  ничтожные,  то  испугом,  то  корыстью  перекрученные
словечки! А какая в них сила, если за ними настоящая Любовь  стоит!  Как  же
редко это среди вас, людей, бывает! Вы просто забыли, что такое  Любовь,  вы
опошлили Это чувство, самое огромное, самое великое во всем Мироздании -  вы
позволяете себе, как пустышку, в суе упоминать это слова. Но  я,  так  долго
тебя искавшая - Я Тебя Люблю. А - опять передернуло!  Так,  знай  же,  какую
боль, какую жалость к тебе, единственному, и  ненависть  к  той,  нынче  уже
мертвой, испытала я тогда, наблюдая за вами на лестнице.  Уж  не  знаю,  как
сдержала тогда себя, как не рванулась сразу же, как не задушила ее!  Да  как
она смела! Как она смела причинять тебе, Любимый, страдания?! Да во мне  все
взвилось, когда я услышала, что она  смеет,  так  обращаться  к  Тебе...  Но
заглянула я в твою душу и тогда гнев просто взревел во мне!  Сколько  же  ты
мучился из-за какой-то девки, сколько в душе мучений претерпел, сколько  раз
ты умирал от отчаянья, и возрождался  лишь  потому,  что  где-то  в  глубине
чувствовал, что эта  любовь  не  настоящая.  Если  бы  это  была  настоящая,
Единственная Любовь, и ты был бы отвергнут - тогда бы ты не  возродился.  Ты
не борец - ты не стал бы бороться за свою любовь до конца, ты бы  погрузился
в безысходное отчаянье. Но, Я Люблю Тебя, я на все ради тебя готова,  и  мне
малейшее страданье причиняемое тебе кем-то или чем-то - уже самой  страданье
гораздо большее приносит! А тут, какая-то девица причинила тебе такие  муки,
из-за нее ты, Любимый, целые месяцы мучался, а она все твои муки  презирала,
она смеялась над тобой, она каждым своим словом твою душу топтала -  и  это,
видя, как ты, Любимый, мучаешься. Что  же  я  должна  была  делать  с  твоей
мучительницей? Сбросить из окна - то слишком быстрая смерть для  нее,  но  Я
Люблю Тебя, и потому я могу быть милосердной. Вместо месяцев твоих  мучений,
ее ожидали лишь несколько мгновений полета до каменьев мостовой.  Да  и  то,
бедняжка, не выдержала - она умерла падая - у  нее  от  страха  остановилось
сердце. И скажи, прежде чем винить меня, чтобы ты сделал с  мучителем  своей
Любимой Девушки... Ах да - для вас физическое гораздо значимее  душевного  -
хотя, поверьте - душевная боль может быть куда  сильнее  боли  физической...
Ну, хорошо - вам нужна плоть. Так вот, если бы злодей терзал:  ломал  кости,
сдирал кожу, жег  раскаленным  железом,  выворачивал  наизнанку  вами  нежно
любимую девушку - неужто бы вы оставили его  без  наказания?  Неужто  бы  вы
спокойно прошли мимо него? Не верю!  А  я  увидела,  как  она  терзала  Вас,
увидела все ваши муки - а они пострашнее будут  упомянутых  мук  физических!
Она, ведь, презреньем своим - тебя так терзала! Да она тебя хоть  поддержать
как-то должна была, пока я не пришла, а она - мучила! Вот  за  это  я  ее  и
наказала! И не раскаиваюсь, потому что Я Тебя Люблю! Я сама любые муки  ради
Тебя принять готова. Веришь ли ты мне? Да меня  уже  и  не  страшат  никакие
муки, после того, как долго я тебя искала, после всего того, что  я  в  этих
поисках пережила. А теперь я