ЩЕРБИНИН ДМИТРИЙ
   ВЭЛРА

                                               ...Ему проклятье - время,
                                               Весь холод долгих лет,
                                               Веков печальных племя,
                                               И радостный рассвет...

   Тот июньский день выдался вовсе не жарким, хоть и прохладным его  назвать
тоже было нельзя. На небе провисла пелена  облаков,  но  тоненькая,  и  свет
солнце полним всю ее мягким, живым златом. И от пелены этой освещение хоть и
было дневным; но, все же, цвета были приглушены, и  границы  между  тенью  и
солнечным воздухом - несколько размыты. Был и ветерок,  и  нельзя  его  было
назвать ни сильным, ни слабым, но  он  подходил  неспешными  волнами,  тепло
обнимал, отходил куда-то, и вновь обнимал...
   Вдоль  длинного-длинного  полукилометрового  здания,  с  белыми   стенами
медленно брел юноша с бледным лицом,  длинными  темно-каштановыми  волосами,
густыми черными бровями,  под  которыми  сияли  серебристые,  а,  временами,
изумрудные глаза. Нос прямой, с широкими ноздрями. Сам же юноша был  худ,  а
вся одежда его: и рубашка с длинными рукавами, и брюки, и ботинки - все было
темного цвета.
   Юноша брел медленно и взор его был устремлен к  высоченным,  многоэтажным
доминам,  настоящим  небоскребам,  которые  темными,  остроугольными  горами
высились над городским парком. Парк то  начинался  метрах  в  пятидесяти  от
стены длинного дома у которой юноша шел. Перед парком еще опускался обрыв, и
на дне его шумела давимая машина дорога - через обрыв к парку  перекидывался
мост для пешеходов - обычно оживленный, но теперь ни одного человека на  нем
не было видно.
   Вообще,  прохожих  было  очень  мало,  да  и  те,  кто  проходили  -  все
проскальзывали  для  Саши  обесцвеченными,  бескровными  тенями.  Да  он   и
небоскребов, и парка не видел - все это -  привычное  -  все  это  вовсе  не
занимало его. Душа его, сердце, все помыслы его  -  все  устремлено  было  к
девушке, которую он в скором времени должен был встретить. В девушку эту  он
был долгое время влюблен - влюблен  безответно;  влюблен  страстно.  Девушку
звали Аней.
   Вход в подъезд ее был, вообще-то  с  другой  стороны  дома,  но  так  как
вернуться она должна была только через час, то молодой человек, не  в  силах
устоять на месте (также, как не в силах он был усидеть дома) -  прохаживался
вокруг этого полукилометрового здания.
   Что он хотел? Хотел выдать все это за случайную встречу, пройтись  с  нею
хоть немного, посмотреть на нее - он надеялся сказать ей  что-нибудь  милое,
чтобы сделать ей приятно, и, самое главное, несмотря на всю ее холодность  -
он надеялся, что она, все-таки,  ответит  на  его  чувство.  Вновь  и  вновь
вспоминал ее облик - несколько, правда,  сокрытый  дымкой,  так  как  долгое
время они уже не виднелись...
   Он вынужден был остановиться, когда проходил возле  очередного  сквозного
пролета - там стояли машины жильцов, а также, там было достаточно не  густой
и мягкой тени. И вот из этой то тени выступила некая фигура...
   Так как юноша, хоть и невидяще, смотрел в сторону  небоскребов  -  голова
его был повернута чуть в  сторону  и  в  начале  на  фигуру  он  не  обратил
внимание. Точнее, ему даже захотелось повернуть к ней голову,  посмотреть  -
что-то необычное, сразу же почувствовал он в ней.
   Однако, он, как человек невозмутимый; как человек все время  сдерживающий
свои, далеко не шуточные страсти - решил так: "Что обращать внимания на  эти
фигуры? Все они проходят, все то они растворяются без следа - вот  повернусь
я к ней, взгляну - увижу, а чрез несколько секунд  забуду,  да  и  не  зачем
запоминать, все равно - никогда больше не увидимся".
   Фигура, однако, подошла близко и встала не то чтобы на его пути, но  чуть
в стороне - юноша, если бы шел прямо, должен был, по крайней мере, задеть ее
плечом.
   И тут почувствовал он приятный, да тут же некой вуалью из поцелуев легший
на его сердце запах. Было там что-то, но совсем  не  много,  от  цветов,  но
больше просто веянье неких просторов - каких, юноша не знал, не мог и  найти
определение этому запаху - разве что запах  земли,  но  какой-то  нездешней,
живой, сказочной земли.
   И  тут  уж  он  должен  был  повернуть  голову,  посмотреть,  да  тут   и
остановиться.
   Перед  ним  стояла   высокая   (одного   с   ним   роста),   черноволосая
девушка-цыганка. Да волосы ее были черны, густы и шелковисты - так  если  бы
на ночном небе потухли все звезды, но осталась сама эта бесконечная глубина.
Кожа у нее была загорелая, и не то чтобы темная, но  живого  цвета  -  видно
было, что почти все время проводит она на свежем воздухе.
   Черные брови, а под ними то - очи темные. Очи  широкие.  Нельзя  сказать,
что они были огромные - нет - они очень гармонично  вписывались  в  лик  ее,
однако, именно они, если отвернуться и вспомнить ее  -  занимали,  вообще  в
ней, главенствующую часть. Взгляд  растекался  по  их  поверхности,  как  по
тонкому, прозрачному стеклу, под которой - бездна темная (пока  темная),  но
во  тьме  проступали  некие  образы,  столь  таинственно  непостижимые,  что
холодная дрожь пробегала по телу. Очи были  живые,  они  постоянно,  как  бы
говорили и пели нечто, они приближались, они завораживали - взгляд  подходил
к тонким оболочкам скрывающим бездны и с трепетом заглядывал туда, пока  еще
не в силах разгадать, что же за волшебство кроется там.
   Но, если все же оторваться от очей ее, то - вот правильной формы нос, вот
губы - мягкие, и, глядя на них вспоминались облака - теплые, ласковые...
   Вот и тело ее, облаченное в длинное, черное платье, с  темным  поясом;  и
там угадывалась фигура статная - тело ловкое, и юноша понял,  что  она  и  в
беге обогнать бы его могла, и прыгнуть гораздо дальше - в общем, все бы  она
сделала гораздо более ловко, нежели он.
   Это была цыганка. Молодая, лет восемнадцати...  Юноше  подумалось  тогда,
что, она самая красивая из всех цыганок когда либо живших на земле и  должна
была бы, по праву, быть их королевой. Также,  он  почувствовал,  что  стихия
этой девушки ночь - как он мог это объяснить? - да просто видел - ночь с  ее
извечной, чарующей тайной была и в волосах ее, и, даже, в платье, и главное,
конечно же - в очах - там была сама  ночь  -  глубина  неизмеримая,  глубина
бесконечная. Казалось, что  он  смотрел  в  озера  за  которыми  открывалось
бесконечно глубокое небо.
   "Ну, что же я встал то?" - подумалось юноше. - "Что смотреть на  нее?  Не
забывай. зачем тут ходишь... Да и что я ей могу сказать?"
   Но тут раздался ее голос. Не громкий, но отнюдь  и  не  тихий,  голос  ее
зачаровывал - хотелось слушать ее - просто слушать, как прекрасную музыку. А
что это были за слова! Казалось, каждое из этих, на самом  то  деле,  тысячу
раз до того слышанных слов - юноша слышит впервые. Он и не  подозревал,  что
эти, обычно скороговоркой проговариваемые слова, могут нести  в  себе  такую
силу, могут звучать, как заклятье, как произведение искусства; что могут так
плавно перетекать из одного  в  другое  и,  в  тоже  время,  каждое  звучать
отчетливо, каждое нести образ, чувство.
   - Давай познакомимся. - предложила юная цыганка. - Зови меня Вэлрой...
   Юноша ничего не отвечал, так как ожидал, что она еще будет говорить,  что
голос ее будет литься  и  литься,  что  новые  и  новые  музыкальные  образы
зазвучат в воздухе.
   - Так вот тебе мое имя - Вэлра. Как же мне называть тебя?
   - А меня. - смутился юноша  -  да  смутился  до  такой  степени,  что  на
какое-то мгновенье позабыл свое имя. Потом вспомнил: "Саша" - однако, почему
- "Саша", что это за обозначение Меня в сочетание четырех букв?  Все  же  он
назвался.
   Юная  цыганка  кивнула,  и  вот  они   пошли   рядом,   продолжая   обход
полукилометрового дома.
   Саша молчал, он ждал, когда заговорит цыганка, да он и не знал, что можно
говорить столь необычайному, столь не похожему на всех, кого  когда-либо  он
видел созданию. Какие же у нее могут быть интересы? Что  может  интересовать
девушку с очами в которых сама бесконечность?
   И он взглядом прильнул к ее очам - взглянул туда, понял, что, несмотря на
кажущуюся глубину, видит лишь самую поверхность.
   А Вэлра, все это время внимательно разглядывала его лицо, его глаза  -  и
от взора этого веяло мягкой ночной  прохладой,  взгляд  обволакивал,  взгляд
погружал в себя.
   И она, увидевши его взор, улыбнулась -  губы  ее  лишь  немного  дрогнули
вверх, но вот в очах все пришло в движенье,  все,  с  переливом,  потянулось
вверх.
   И, вновь, по Сашиной спине пробежал холодок, только  он  представил,  что
будет - если ее охватит гнев, что если вся эта, бесконечная ночная  глубина,
в очах ее  не  легкой  улыбкой  слегка  всколыхнется,  но  вспыхнет,  вдруг,
гневом...
   Вэлра говорила:
   - Я подошла к тебе, Саша, потому, что ты мне очень понравился. Знай,  что
истинную любовь можно почувствовать только с первого  взгляда  -  мне  сразу
сердце обожгло, сразу почувствовал, что близкий человек - это и есть любовь.
У вас так не принято: знакомятся постепенно, узнавая интересы, общаясь  -  и
как бы влюбляются. Но это не любовь! Потому у вас многие несчастны, потому у
многих  это  величайшее  счастье  заменено  обманом,  болью.  Их  восприятие
затуманено, они живут рядом с иллюзией - не своей второй половинкой, но лишь
образом созданным этим пресловутым общением, этим  стремлением  найти  общие
интересы, а за всем этим - просто боязнь остаться в одиночестве. А  истинная
любовь - та встреча лишь один раз бывает и  свою  вторую  половинку  в  этом
Мире, можно искать очень долго... - и тут бесконечность в  ее  глазах  стала
печальной, и Саша, поспешил отвернуться, так  как  почувствовал,  что,  если
дольше  будет  глядеть  туда,  так,  попросту,  споткнется  обо  что-нибудь,
упадет...
   - Можно искать почти бесконечно долго, но истинная любовь  бывает  только
одна, все остальное - обман. И вот я нашла тебя. Вот  говорю  тебе  то,  что
никому, никогда не говорила,  кроме  родителей  своих,  а  также  братьев  и
сестер...
   И следующие три слова она выдохнула единым дыханьем - это были не  слова,
но сами чувства, каждое из слов было погружено в светлые,  теплые  облака  -
три слова - прозвучавших, как три песни, как три пламенных поэмы:
   - Я люблю тебя.
   "Любит... Любит... Она меня любит..." - шептал про себя Саша и все  никак
не мог понять, как это Она его любит.
   Тут же, неприятное, грязное сомненье закралось к нему: "Мало  ли  что  на
уме у этих цыганок? Может, обворовать меня хочет? Может, одна из тех  девиц,
которые ищут себе друга, чтобы вытрясти из него деньгу?" -  эта  мысль  тут,
рядом  с  нею,  показалось  ему  настолько  грязной,  что  он  Саша  тут  же
передернулся от отвращения к самому себе - да как  он  только  мог  подумать
такое!
   Они, тем временем, прошли полукилометровую стену дома, завернули за  угол
и шли теперь со стороны подъездов, в тени.
   Вэлра, высказавши свое признанье, шла теперь молча. Саша же  и  не  знал,
что сказать. Слишком все это было необычайно - да и что ей можно  сказать  в
ответ? Что он ее любит?
   Он не знал, не знал... Чувство к Ани например - это чувство, из-за  своей
неразделенности приносило боль, но он вновь  и  вновь  вспоминал  ее  облик,
вновь и вновь вздыхал, тоскуя. А здесь же не  было  ни  тоски,  ни  какой-то
тяги, просто,  весь  мир  как-то  неузнаваемо  преобразился  -  что-то  было
сказочное, неземное, но Саша не мог  сказать,  что  он  ее  тоже  любит.  Он
спросил:
   - И давно, Вэлра, ты меня заметила?
   - Только сегодня. Не то, чтобы это было полной неожиданностью для меня  -
я очень давно ждала этот день, я чувствовала, что встречу тебя, и  я  ждала.
Когда ты появился, я сразу и подошла к тебе.
   И она вновь взглянула на него  своими  темными  безднами  -  взглянула  в
ожидании, будто знала уже, что он должен был ей ответить.
   "Люблю ли я ночь? Люблю ли я непостижимое, в своей необъятности таинство?
Люблю ли я это, так на сон похожее состояние?... Пожалуй что да... Но Аня  -
ведь я ее Люблю; ведь - это ее я ждал, ведь ее так страстно  люблю  вот  уже
больше года! Как же так, могу я предать свою любовь так вот просто,  услышав
только признание цыганки, которой никогда раньше и не видел".
   А Вэлра почувствовала его мысли, и тогда  тьма  в  очах  ее  задвигалась,
закипела; голос ее прозвучал, так, будто бы в ночи, пророкотал дальний гром:
   - Кто она?
   - Ну есть одна девушка... -  начал  было  Саша,  но  Вэлра  не  дала  ему
договорить:
   - Кто она, кто  смеет  причинять  тебе  страдания?  Кто  она,  кто  смеет
вставать между нами? Кто она - или, быть может, она искала тебя  столько  же
сколько я. Покажи мне эту кудесницу!
   - Вон она идет. - пробормотал Саша и указал идущую к своему подъезду Аню.
   Эта невысокого роста, бойкая девушка, как всегда шагала  быстро,  и,  как
человек начитанный, углубленный в себя, ничего вокруг не замечала, да  и  не
хотела замечать...
   - Все извините. - тихо прошептал  Саша  (  это  чтобы  Аня  ненароком  не
услышала, не обернулась, и не заметила  их  вместе).  Он  почувствовал,  как
вскипает давнее, тоскливое чувство; и, даже не взглянув на Вэлру, прошептал:
"-А теперь прощайте - я ее вот ждал" - и бросился вслед за Аней.
   Он догнал ее уже шагах в десяти у подъезда, забежал сбоку - Аня настолько
была погружена в свои размышления, что даже и не заметила, что кто-то рядом.
   - Здравствуйте. - произнес Саша.
   Аня обернулась - ничто не изменилось в  лице  ее,  разве,  что  в  глазах
проснулось легкое раздраженье, как от назойливой мухи. Не сбавляя ходу,  она
молвила:
   - Здравствуйте.
   Она уже входила в свой подъезд, и всем  своим  видом,  всем  своим,  чуть
отвернувшимся в сторонку личиком, как бы  говорила:  "Идите-ка  вы  поскорей
своей дорогой, а мне не мешайте".
   Однако, Саша не видел ее вот уже целый месяц, да  так  долго  ждал  этого
момента, что последовал за нею и в подъезд, чувствуя  при  этом  неловкость,
чувствуя, что неприятен, и все жаждущий как-то сделать приятно,  чтобы  она,
все-таки,  хоть  улыбнулась  ему  -  хоть  как-то   успокоило,   так   долго
взращиваемое, и так теперь болящее сердце.
   - Вот так встреча. - быстро лепетал он,  опасаясь,  что  не  успеет,  что
сейчас же, не дослушав, ни сказав ничего, и уйдет  она.  -  Я  тут  проходил
неподалеку, вдруг - вижу, вы идете. Я не мог не подойти к вам,  понимаете...
Мы так давно не виделись и, понимаете, я не могу вас забыть. Вы так...
   - Очень жаль. - сухо проговорила Аня, подходя к лифту и, нажимая,  кнопку
вызова.
   - Что жаль? - радуясь, что услышал ее голос, переспросил Саша.
   - Жаль, что лифт не работает, жаль, что вы не забыли...
   Она несколько раз нажала на кнопку вызова, однако, лифт безмолвствовал.
   - Должно быть, между этажами застрял. - предположил Саша.
   Аня ничего не ответила. Стала подниматься по лестнице.
   Подъезды, лестничные площадки и лифт, были в этом доме устроены так,  что
выступали из общей, ровной массы, словно обломки  ребер  на  рыбьем  хребте.
Стекла протягивались вдоль лестницы и,  таким  образом,  можно  было  видеть
часть стены самого Дома. На окнах этих в бессчетных  пылинках  и  паутинках,
мягкими, пушистыми златистыми ободками сиял  льющийся  из  покрытого  тонкой
вуалью поднебесья свет.
   Саша шел за стремительно поднимающейся Аней и, чувствуя,  как  скоро  они
должны расстаться, говорил-говорил, лишь бы только вызвать у нее ответ, лишь
бы только она обернулась.
   Было в нем  горькое  чувство,  понимания  того,  что  он  совершенно  Ани
безразличен, что за этот месяц, она только теперь, как увидела  -  вспомнила
про его существования. Он чувствовал, что излей он ей все свои  переживания,
скажи про бессонные ночи - она только пожмет плечами; а то и  скажет,  чтобы
он показался к психиатру. И в тоже время он надеялся - он, человек в глубине
своей верящий во всякие чудеса, - надеялся, что все  как-то  уладиться,  что
все будет хорошо.
   - Знаете, Аня - вот я увидел вас издалека, и мне показалось, что  вы  над
землею летите. Да-да, вы так прекрасны, так легки -  у  вас  такие  плавные,
возвышенные движенья, что вы похожи на парящую птицу. Вы, как дух прекрасный
и легкий. И знаете, я сам, увидевши  вас,  сразу  и  ноги  свои  чувствовать
перестал - так взмыл на чувствах моих - только увидел вас издали и  вот  уже
рядом лечу, и говорю с вами, и в свое то счастье поверить не  могу.  Поймите
меня правильно я... я... ну вы уже, впрочем, поняли  мои  чувства.  И  очень
прошу - может, поговорим, может...
   Они уже подошли ко входу  на  площадку,  где  была  Анина  квартира;  там
девушка обернулась и очень холодно и надменно взглянула на Сашу.
   Для его чуткого, так нежностью к ней проникнутого  чувства,  взгляд  этот
был, что удар - словно бы сердце его, так к ней раскрывшееся, сжала  она  со
всех сил, да этим вот взглядом и плюнула в него.
   - Все эти ваши словечки "вы летели", "я полетел" -  все  это,  -  и  даже
извинения у вас просить не стану, - все это - пустой, нудный  и  я  бы  даже
сказала пошлый поэтический вздор! Да что это вы себе позволяете - бегаете за
мной, совершенно выбиваете из хода размышлений своими чувствоизлияниями - да
я вас и не знаю вовсе!
   У Саши, от этого неприятия чувства его, которому он посвятил всего  себя,
с которым он  целое  утро  ходил,  от  исхода  этого  так  долго  ожидаемого
мгновенья забилась в голове боль.
   Лестничный переход заметно потемнел, однако, Саша и не заметил этого.  Он
еще раз взглянул на Аню, едва сдерживая крик, чуть попятился,  не  удержался
на краю ступени; повалился назад, ударился  задом,  и  расшибся  бы  гораздо
больше, если бы не успел ухватиться за периллу.
   Аня посмотрела, как он поднимается и самодовольно усмехнулась:
   - Вот, а вы говорите - "крылья выросли" - какие же тут крылья,  когда  вы
так падаете? Нет у вас никаких крыльев - только вранье на языке!  Зачем  вам
понадобилась говорить эти пошлости про полеты? Да вы и не летали  никогда!..
А теперь оставьте... Да летите, летите,  летите...  далеко-далеко  от  этого
места!.. Да, и больше не тратьте часы у моего подъезда! - она повернулась и,
направляясь к своей квартире, уже через плечо бросила. - Да вы и  не  летали
никогда.
   Громко, раздраженно хлопнула дверь, а перед Сашиными глазами плыли темные
круги. Кровь жарко пульсировала, сжимаясь у висков. Отчаянье - он,  даже,  и
не знал, что делать дальше - идти ли домой, по городу ли ходить... Проходили
минуты, - боль не унималась: "Что же делать мне теперь? Как  же  она  крылья
мне, лишь несколькими своими словами оторвала!"
   Только тут он заметил, что на лестничной площадке лежит  довольно  густая
тень, взглянул на стекло и вот, что увидел - там, со стороны улицы, повисло,
прильнувши к самому стеклу некое темное облачко.
   Саша привстал, подошел ближе, да тут и вскрикнул,  отступил,  узнавши  за
призрачными контурами фигуру Вэлры. Он увидел и ее  черные  очи.  И  еще  он
увидел, что она плачет - смотрит на него, и плачет.
   Ужаснувшись, Саша отвернулся, побежал вниз по лестнице и,  вырвавшись  из
подъезда, не разу не остановившись добежал до своего подъезда.

                                       *              *               *

   Город в котором жил Саша, разделялся на две части парком. Одна часть - то
недавно возведенные небоскребы - то было царствие  больших  залов,  огромных
комнат, бетонных стен,  стекла,  стали  -  эти  черные  громады  были  столь
массивны, что за ними и неба не было видно; а деревьев между ними  почти  не
было - те же, что были  -  стояли  жалкими,  ссохшимися,  угрюмыми  и  почти
безлиственными,  так  словно  они  не  были   рады   самому   факту   своего
существования.
   Между этой, новой частью города и старой, зеленел парк, в центре которого
поднималась белокаменная, старинная у