остались  лежать
среди обломков и сгорели заживо при взрыве.
     Но если вы думаете,  что  это  обескуражило  главарей  шайки,  то  вы
глубоко заблуждаетесь. Увидав,  что  грузовика  больше  нет,  они  рванули
прямиком к дому, вскарабкались на ворота,  повисли  на  них  и,  раскачав,
повалили своей тяжестью внутрь двора. К несчастью, в тот  час  хозяина  не
было дома, и уроды могли делать все, что взбрело бы им в голову.  Они  тут
же принялись переворачивать все в доме кверху дном, пока не наткнулись  на
изрядное количество прозрачных бутылок, припрятанных среди белья в комоде.
Надо ли говорить, что эти выродки  немедленно  перепились  до  чертиков  и
учинили самый безобразный дебош, какого еще свет не видывал?
     Пока  безрукий  и  безногий  вознаграждали  себя  за  долгие  лишения
водочкой, слепой, имевший более интеллектуальные потребности,  пристроился
возле полки с книгами по сельскому хозяйству. Дурак же нашел  себе  другое
занятие, которое было ему больше по  душе.  Он  отыскал  на  кухне  ход  в
подполье и, спустившись в него, принялся опустошать хранившиеся там запасы
варений и солений в банках на полках.
     Что же касается еще  двоих  участников  этой  героической  эпопеи  (я
говорю  о  глухом  и  немом),  то,  как   ни   были   уроды   бездарны   и
безответственны,  безрукий  все  же   принял   меры   предосторожности   и
распорядился, чтобы  кто-нибудь  стоял  на  стреме  на  тот  случай,  если
вернется хозяин дома. Эти  обязанности  и  были  возложены  на  глухого  и
немого,  которые  разделили   их   между   собой   сообразно   со   своими
способностями. И, надо сказать, они не сплошали, когда неожиданно с  улицы
послышалось тарахтенье трактора, подъезжавшего ко двору. Завидев  хозяина,
немой завопил что есть мочи, а глухой  от  испугу  подскочил  чуть  не  до
потолка и кинулся в комнату, чтобы предупредить своих товарищей.
     Пьяные уроды всполошились, заметались по комнате, опрокидывая столы и
стулья. Слепой от страху залез в платяной шкаф и  попал  головой  в  петлю
галстука, которая тут  же  затянулась  вокруг  его  тощей  шеи,  наподобие
удавки. Безрукий оседлал безногого, оба они выскочили  в  окно  и  галопом
понеслись прочь по  пыльной  дороге.  Хозяин  же,  увидав,  какой  разгром
учинили уроды у него в доме, схватил со стены охотничий дробовик и  первым
зарядом снес полчерепушки глухому. Второй заряд  начисто  отхватил  голову
немого. Спрыгнув в подполье, он вырвал из гнезда лестницу  и  придавил  ею
обожравшегося жирного дурака, который тут же и испустил  свой  бессмертный
чесночный дух вместе с пудом дерьма и ведром блевотины.



                             ДВОЙНАЯ ПРОПАСТЬ

     "Если вам довелось видеть Кар-ские горы, вы уже никогда  не  забудете
величественного горного хребта, что начинается от северного склона Большой
гряды и заканчивается обрывистым отрогом, обращенным в долину реки  Дикой.
Поднимитесь на него, и перед вами откроется треугольный зев  пещеры  Пасть
Дракона.
     ...Вы  вступаете  под  ее  широкие,  тенистые  своды,  но  уже  через
несколько сотен шагов путь вам преграждает огромный древний завал.  Однако
если вы решитесь еще на один  долгий  и  изнурительный  подъем  по  крутой
горной тропе, то ваши усилия  будут  вознаграждены  незабываемым  зрелищем
двух отвесных и  очень  глубоких  карстовых  пропастей,  открывающихся  по
другую сторону  древнего  завала  и  соединенных  глубоко  внизу  огромным
проходом. Они так и называются Двойной Пропастью.
     В августе 1940 года я и мои друзья (тогда мы  были  еще  школьниками)
отважились спуститься  туда,  чтобы  исследовать  разветвленные  подземные
галереи. В живых остался я один.
     Нас было четверо, молодых  и  отчаянных,  мечтавших  о  приключениях.
Виктор, заводила и командир нашего маленького отряда; Виталик,  долговязый
и подслеповатый, целыми днями пропадавший в  библиотеке;  и  Вика,  боевая
девчонка с короткой мальчишеской стрижкой и вечными ссадинами на костяшках
пальцев. Мы занимались в одном Горном клубе и были неразлучными друзьями.
     Снаряжение  нашего  отряда  оставляло  желать  лучшего.  У  нас  было
несколько мотков веревки для скалолазания, с десяток карабинов и  надувная
резиновая лодка на тот случай, если по пути нам встретится подземная река.
Дюжины три свечей, примус да два рюкзака провизии -  вот  и  все,  что  мы
взяли с собой под землю.
     Был солнечный,  но  ветреный  день,  когда  мы  собрались  у  воронки
глубокого карстового провала. Вчетвером, обмотанные веревками,  стояли  мы
на краю обрыва и заглядывали вниз. Камешек, который  я  случайно  столкнул
носком ботинка, долго летел в пропасть, отскакивая от выступов,  и  только
через полминуты возвратил нам гулкое эхо своего падения.
     Виктор  начал  спуск.  Тонкая   веревка   растянулась   и   принялась
раскачиваться, когда его плечи и голова исчезли  в  провале.  Минут  через
сорок за ним, с излишней, как мне показалось, суетой, последовал  Виталик.
Бледное лицо его покрывала россыпь мелких капелек, волосы были  встрепаны,
круглые очки поблескивали  на  солнце.  Последними,  спустив  по  навесной
веревочной переправе рюкзаки, пошли мы с Викой.
     Я был замыкающим. Отталкиваясь ногами от  отвесной  стены,  я  быстро
заскользил  вниз.  Перед  глазами  проплывали   неглубокие   ниши,   узкие
расщелины, забитые  землей  и  поросшие  мхом.  Метрах  в  шестидесяти  от
поверхности подошвы ударились о  крутой,  усыпанный  щебенкой  уступ,  где
можно было передохнуть.  Однако  вскоре  сравнительно  узкое  горло  шахты
расширилось, и веревку начало закручивать вокруг собственной оси. Пальцы у
меня дрожали, когда я,  наконец,  спрыгнул  на  дно  пропасти,  точнее  на
глыбовый навал, образованный рухнувшим сводом. На запад открывался широкий
вход в таинственную пещеру.  Мы  помогли  друг  другу  взвалить  на  плечи
громоздкие рюкзаки, Виктор зажег свечу, и путешествие началось.
     Огонек свечи был слишком мал, чтобы высветить всю  пещеру.  Нам  была
хорошо видна только ближняя стена, все остальное  тонуло  во  мраке.  Звук
наших шагов гулко отдавался в  дальних  углах.  Сперва  мы  ступали  очень
осторожно, словно опасаясь  провалиться  в  какой-нибудь  колодец,  однако
вскоре осмелели и, взяв каждый по свече, разбрелись в  разные  стороны,  с
любопытством озираясь вокруг.
     Своды пещеры то взметались кверху, в непроглядную тьму, то  сжимались
в тесное кольцо, так что приходилось наклонять голову или даже пробираться
ползком. Наконец, несколько часов спустя, мы  вышли  в  небольшой  зал,  в
котором и решили расположиться на  ночлег.  Разложив  спальные  мешки,  мы
разожгли примус, чтобы вскипятить воды, и вообще  устроились  как  у  себя
дома. Каменные выступы служили нам сиденьями, небольшие  карнизы  слоистых
известняков - полками под разные мелочи, а один из сталагмитов - природным
канделябром для свечи. Подсев поближе к  свету,  я  достал  свою  заветную
тетрадку, которую нарочно сшил для этого путешествия, и подробно зарисовал
весь пройденный нами путь.
     Признаться, у меня была тайная мысль:  как-то  я  слышал  от  местных
старожилов одну красивую легенду.  В  стародавние  времена,  когда  еще  и
человека на свете не  было,  жил  на  земле  гигантский  дракон.  Однажды,
мучимый похотью, он похитил сестру бога солнца. Тогда  бог  солнца  вызвал
его на бой и вступил с ним в кровавую битву.  У  него  был  чудесный  лук,
стрелявший сразу во все стороны. И  так  быстро  доставал  он  из  колчана
стрелу, накладывал ее и спускал тетиву, что  летящие  стрелы  образовывали
сплошную стену, подобно спицам быстро  крутящегося  велосипедного  колеса.
Сколь ни был могуществен и велик дракон, не смог он устоять против  такого
натиска и, пораженный огненными стрелами,  рухнул  на  землю  и  окаменел.
Говорят, что  и  по  сей  день  в  горах  находят  отдельные  кости  этого
гигантского змея, хотя об истинных его размерах до  сих  пор  нет  единого
мнения: одни сравнивают его с тучей, другие - с  горой,  но  это,  на  мой
взгляд, явное преувеличение.
     Пересказав легенду ребятам, я заявил,  что  намерен  отыскать  скелет
этого Дракона в толщах скал, на что Виктор только иронически усмехнулся, а
Виталик возразил, что самое большее, что я могу найти, это слепого протея,
маленькую ящерку с редуцированными глазками и тоненькими лапками. Впрочем,
тоже с усмешкой добавил он, суеверные жители буржуазной Югославии почитают
протея за дракона и приписывают ему всевозможные природные бедствия  -  от
потопов до  извержений  вулкана.  Вика  ничего  не  сказала,  и  это  меня
приободрило. Я твердо порешил отыскать останки древнего Дракона и показать
этим скептикам, на что способны настоящие упорство и настойчивость.
     Вероятно, мы выбрали не лучшее место  для  ночлега.  Со  всех  сторон
стены были покрыты  натеками,  по  которым  струилась  вода.  Ее  журчание
казалось едва слышным и неприметным, когда мы шаркали по камням  ногами  и
громко переговаривались. Но стоило нам задуть свечу и перестать ворочаться
в своих спальных мешках, как оно  тут  же  разрослось  до  размеров  всего
невидимого в темноте зала, постепенно ухо начало различать в его, казалось
бы, однообразном звучании различные нюансы, которые тоже, в свою  очередь,
приобретали  несоразмерное  значение,   раздробляясь   на   более   мелкие
составные. И вскоре в моей голове заиграл целый оркестр из звуков падающих
капель, всплеска воды и гулкого журчания невидимых ручейков.
     Куда стекаются эти ручейки, мы узнали на следующий день, когда, после
утомительного перехода по узкой, наклонной галерее, вышли в небольшой зал,
отгороженный от нее слившимися сталактитами  и  сталагмитами.  В  сплошной
завесе было круглое отверстие; пробравшись через него один за  другим,  мы
не смогли удержать возгласа изумления  и  восхищения.  Перед  нами  лежало
глубокое подземное озеро. Его ровную, совершенно  гладкую  поверхность  не
тревожило ни единое движение. Из дальнего его конца величественно вытекала
подземная река, исчезая во тьме широкой галереи с  нависшими  сводами.  Мы
достали резиновую лодку, наполнили ее воздухом и  спустили  на  воду.  Она
была  достаточно  вместительна  и  устойчива  для  четверых  человек.  Два
коротких весла впервые рассекли зеркальную гладь подземного озера...
     Шесть дней подземная река несла нас по длинным  галереям,  то  широко
разливаясь, спокойная и могучая, то попадая в каньон,  стискивавший  ее  с
обеих сторон каменистыми берегами, и тогда она становилась стремительной и
бурливой.
     Несчастье случилось к концу первой недели нашего путешествия,  когда,
по неловкости, Виталик уронил очки в воду. С  легким  всплеском  они  косо
ушли на дно. Здесь было неглубоко, он закатал рукав курточки и  по  локоть
сунул руку в воду. Мне показалось, он что-то  нащупал...  И  неожиданно  с
громким воплем он подпрыгнул в лодке, мотая побелевшей от холода рукой. На
среднем пальце явственно  виднелись  четыре  одинаковые  маленькие  ранки,
отстоящие друг от друга на равном расстоянии.  Вероятно,  это  были  следы
зубов какой-то пещерной рыбы. Через несколько минут  Виталик  почувствовал
недомогание. Мы пристали к берегу и, перетащив своего товарища  из  лодки,
уложили его в спальный мешок. Вика вскипятила воды  на  примусе.  Виталика
била крупная дрожь, как в лихорадке, но после большой  кружки  кипятку,  в
которую Виктор добавил немного спирта, она немного унялась.  Виктор  залил
ранку спиртом и замотал тряпицей. Бледное  лицо  Виталика  порозовело,  он
забылся  неспокойным  сном.  Следующие  два  часа  прошли  в   напряженном
ожидании, в течение которого мы хранили гробовое молчание.  Затем  Виталик
открыл глаза. Меня поразил его взгляд: он был преисполнен муки и  смертной
тоски, он умолял о  помощи,  но  губы  Виталика  оставались  неподвижными.
Вскоре  он  потерял  сознание.  Виктор  неуверенно  сказал,  что  надо  бы
размотать палец и осмотреть ранку.  Еще  никогда  не  видел  я  его  таким
растерянным.
     Я размотал  бинт.  Под  ним  вместо  пальца  был  черный,  крошащийся
обрубок. От  него  исходила  удушающая  вонь.  Вика,  наблюдавшая,  как  я
раскручиваю слой за слоем, не смогла сдержать отвращения, зажала нос и рот
ладонью и, спотыкаясь, отошла в сторону. Я торопливо замотал палец обратно
и испуганно поглядел на Виктора. Он ничего не сказал, но на его лице можно
было прочесть полную безнадежность.
     Через час Виталик умер в страшных судорогах и мучениях.
     Когда мы потеряли последнюю надежду вернуть нашего товарища к  жизни,
Виктор, не произнося ни слова, поднялся и отправился на поиски подходящего
для погребения места. Вернувшись, он молча взял тело под мышки,  я  взялся
за ноги, и мы понесли его к  дальней  стене,  в  которой  была  узкая,  но
достаточно глубокая ниша под плитой известняка. С трудом  поместив  в  нее
тело, мы заложили его обломками камней. Виктор  принес  свечку  и  копотью
начертил на плите большую пятиконечную звезду.
     На следующий день нам удалось изловить одну из пещерных рыб. Не  могу
сказать, к какому виду относится этот странный  троглобит.  Действительно,
вид  этой  твари  (трудно  назвать  ее  просто  рыбой)  внушал  омерзение,
вперемешку с  изумлением.  Величиной  около  полуметра,  она  была  сплошь
покрыта  прочными,  словно  бы   костяными   чешуями,   плавники   у   нее
располагались на коротких, плоских конечностях, тоже  покрытых  чешуйками,
но помельче, необыкновенно сильных, - она едва не вырвалась у меня из рук.
И у нее был полон рот мелких и острых зубов. Размозжив ей  голову  веслом,
Виктор  с  отвращением  бросил  ее  обратно  в  воду.  Скорее  всего,   на
поверхности эти животные вымерли миллионы лет назад  и  возраст  их  равен
возрасту этих карстовых образований.
     На второй день после гибели  Виталика,  когда  стремительное  течение
несло нас все дальше в подземные глубины, Вика неожиданно схватила меня за
руку:
     - Слышишь?
     Я прислушался. Виктор, сделав еще один гребок, тоже поднял весло  над
водой и посмотрел на нас выжидательно. Но сколько ни напрягал  я  слух,  я
ничего не  мог  различить,  кроме  гулких  ударов  капель,  срывавшихся  с
поднятого над водой весла. Внезапно далеко впереди послышался приглушенный
шум, он быстро нарастал, и затем ни с чем не сравнимый грохот потряс своды
пещеры, сверху посыпались камешки. А через мгновение  нас  обдало  горячим
дыханием ветра с резким запахом серы. Пещеру наполнили клубы желтого газа.
Судорожно вдохнув его, я почувствовал, как  меня  выворачивает  наизнанку,
сознание мое помутилось, и последнее,  что  я  запомнил,  -  это  то,  как
огромная волна, нахлынувшая из прохода спереди, отбросила лодку  назад,  в
то же время взметнув ее кверху, под самые своды. Что было дальше, не знаю.
     Очнувшись в кромешной темноте, я почувствовал, что лежу ничком и  что
нас продолжает нести дальше несильное течение. Голова моя была как свинцом
налита. Я с трудом сел в лодке и, отыскав погасшую свечу, зажег  ее.  Вика
лежала на дне, неловко подвернув под себя ногу. Виктора в лодке  не  было.
Чувствуя необыкновенную  дурноту,  я  огляделся  и  едва  не  заплакал  от
отчаяния. Распластавшись, как огромная птица, в яркой, вздувшейся на спине
курточке, Виктор плавал в полуметре от лодки, раскинув руки и погрузившись
лицом в воду. Единственным веслом (второго нигде не было) я зацепил его за
ногу и подтащил к себе. Мне не удалось перевернуть его на  спину,  однако,
приподняв его голову  за  волосы,  я  убедился,  что  он  мертв.  Тогда  я
наклонился к Вике. Пульс ее еле бился, но привести ее  в  чувство  мне  не
удалось. Она не реагировала ни на пощечины, ни на ледяную воду, которой  я
брызгал ей в лицо. Помню, что, совсем потеряв присутствие духа, я  впал  в
какое-то  оцепенение   и   продолжительное   время   просидел   совершенно
неподвижно. Только через много часов (по крайней мере, мне так показалось)
ко мне вновь вернулась способность воспринимать окружающее, и я  с  ужасом
заметил, что течение стало необыкновенно вялым, при этом  уровень  воды  с
каждой минутой заметно повышался. Это могло означать  только  одно:  обвал
преградил  путь  подземной  реке,  запрудив  ее,   и   теперь   непрерывно
поступавшая вода наполняла подземные полости и грозила  если  не  затопить
нас, то запереть в одном из залов под самыми сводами. Страх взбодрил меня.
Изо всех сил я принялся грести  единственным  веслом,  помогая  течению  и
надеясь, что успею доплыть до завала, прежде чем напирающая река превратит
все галереи на своем пути в непроходимые сифоны.
     И неожиданно я услышал отдаленный голос, звавший меня  по  имени.  Он
доносился оттуда, где я оставил Виктора, и был похож на  тихий  вздох  или
стон умирающего... Я замер от ужаса. Виктор был мертв. Я видел это  своими
глазами. Я не мог ошибиться. И все же... Его тело тоже несло  по  течению,
однако мы значительно обогнали его, и если он все же, вопреки очевидности,
жив и нуждается в моей помощи... Долго... долго я прислушивался, продолжая
плыть по течению. Но этот загробный призыв не повторился. Да он и  не  мог
быть ничем иным, кроме как слуховой галлюцинацией. Виктор был  мертв.  Это
было несомненно. Он не мог звать  меня.  Мне  все  прислышалось.  Я  снова
опустил весло в воду и  в  то  же  мгновение  опять  услышал  приглушенный
расстоянием голос, похожий на вздох! Больше не  могло  оставаться  никаких
сомнений: я бросил Виктора еще живым, и теперь он звал  меня.  Я  принялся
бешено грести назад против течения и вскоре увидел вдали  яркую  курточку,
медленно приближавшуюся ко  мне.  Виктор  лежал  на  воде  все  в  том  же
положении, в каком я его оставил: раскинув руки в стороны, лицом  в  воду.
Поддерживая лодку редкими ударами весла на одном месте, я  дождался,  пока
тело не подплывет ближе... Нет! он не мог быть живым! С ужасом смотрел  я,
как он медленно проплывает мимо меня и исчезает в темноте. Я был настолько
подавлен, что даже не попытался задержать его. И вот, когда тело исчезло в
темноте впереди, я снова услышал тот же самый голос, похожий  на  вздох  и
доносившийся попрежнему с той стороны, откуда мы  приплыли.  Господи!  Как
мог я сразу не узнать голоса Виталика! Мы похоронили его заживо! И  теперь
он звал меня... Однако за несколько дней мы проплыли десятки километров  -
я не мог слышать его голоса, даже если Виталик жив! А если  он  мертв?  На
мгновение меня охватила слабость, пальцы разжались  сами  собой,  и  весло
выскользнуло из них и поплыло по  течению  впереди  лодки.  А  тихий,  как
вздох, голос - голос мертвеца, взывавшего ко мне из бездны, - все звенел в
моих ушах, отнимая рассудок, сводя с ума.
     Однако  теперь,  лишившись  последнего  весла,   я   был   совершенно
беспомощен. Единственное, что  мне  оставалось  делать,  -  это  плыть  по
течению.  Меня  вновь  охватило  оцепенение  -   оцепенение   до   полного
бесчувствия. Неожиданно лодка зацепилась  носом  за  выступ  в  стене,  ее
развернуло, и тотчас голос,  звучавший  почти  беспрерывно,  изменил  свое
направление - теперь он вновь  доносился  со  стороны  Виктора,  уплывшего
далеко вперед.  Это  было  так  похоже  на  насмешку,  что  я  истерически
расхохотался. Однако случайно взглянув на Вику,  я  тут  же  оборвал  свой
глупый  смех.  Все  объяснялось  очень  просто.  То,  что  я  принимал  за
приглушенный расстоянием зов своих товарищей, в действительности было едва
слышным шепотом Вики, которая постепенно приходила в себя  и,  находясь  в
полуобморочном состоянии, звала меня по имени. Я плеснул ей в лицо ледяной
воды, и она открыла глаза.  Когда  Вика  окончательно  пришла  в  себя,  я
рассказал ей о гибели Виктора и кратко обрисовал наше отчаянное положение.
     Между тем вода неотвратимо прибывала. Однако  вскоре  мне  почудилось
едва уловимое изменение в  звучании  подземного  потока...  течение  почти
замерло... И вдруг стены узкой галереи расширились,