лову.
   Повторюсь: я почти склонен согласиться с Мальтусом.
   Утопия? Да, утопия. Потому что это выглядит  невозможным,  даже  если
будет разрешено законом. В моем случае: как  объясниться  с  матерью,  в
глазах которой я все еще мальчик, хотя по мироощущению я, возможно, ста-
рее ее на века; как договориться с Лисой, - перед  ней  у  меня  столько
обязательств. С другой стороны, все упирается в одну лишь семью, которую
Гамбринус, например, считал пережитком феодализма.  В  любом  случае  мы
мыслим современными категориями, и нам не дано знать, какова будет жизнь
в будущем. Да и что есть утопия, как не научное предвидение?  Карабканье
на следующую ступеньку развития общества мы называем прогрессом,  а  по-
пытку подняться на цыпочки и заглянуть через ступеньку - утопией.
   Зато как будет красиво!
   Представьте себе: уходит человек. Он до конца осознал, что не в  сос-
тоянии более совершить ничего достойного; он устал от  суеты;  он  давно
живет одними воспоминаниями и от этого уже тоже успел устать. И  вот  он
решил уйти. Друзья собираются на прощальный ужин. Длинный стол  сервиро-
ван под стать событию, во главе сидит Уходящий. Произносятся речи; гово-
рит и Он. Он уже свободен от страстей. Он избавился, наконец, от  извеч-
ного страха человека перед смертными муками. Он морально подготовился  к
смерти, как к самому интересному в жизни приключению. Все уже решено:  в
полночь разойдутся гости, и придет врач со шприцем и  научно  выверенной
дозой особого снотворного, гарантирующего вечный покой...
   Успеть бы еще написать роман - о грязных детях, копошащихся на помой-
ках в поисках пищи, о гримасничающих женщинах, валяющихся  на  зловонных
кучах с отвратительно раздвинутыми ногами, об их мужчинах, мочащихся  на
заборы и соревнующихся в том, чтобы пустить струю выше, об уставших  по-
литиках, не способных более держать в страхе армии солдат  и  налогопла-
тельщиков, а потому фехтующих друг с другом на старинных  рапирах,  и  о
вечном солнце, уже миллиарды лет отапливающем этот притон...

1997 г.