Валерий Сегаль.
   Освобождение беллетриста Р.

   роман


   "...Вы мне опять скажете, что человек не может быть так  дурен,  а  я
вам скажу, что, ежели вы верили возможности существования всех трагичес-
ких и романтических злодеев, отчего же вы не веруете в  действительность
Печорина? Если вы любовались вымыслами гораздо более ужасными и  уродли-
выми, отчего же этот характер, даже как вымысел, не находит у вас  поща-
ды? Уж не оттого ли, что в нем больше правды, нежели бы  вы  того  жела-
ли?..
   ...Но не думайте, однако, после этого, чтоб  автор  этой  книги  имел
когда-нибудь гордую мечту сделаться исправителем людских  пороков.  Боже
его избави от такого невежества! Ему просто было весело рисовать  совре-
менного человека, каким он его понимает и, к  его  и  вашему  несчастию,
слишком часто встречал."

Лермонтов "Герой нашего времени"

   ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

   Весьма возможно, что иной читатель, ознакомившись с моим новым  рома-
ном, не согласится с эпиграфом. Он скажет, что беллетрист  Р.  вовсе  не
герой нашего времени. Заметим, что то же самое говорили многие современ-
ники Лермонтову. Укажем также, что не следует путать героя "типического"
с героем "массовым"; скажем, во времена  Печорина  массовым  героем  был
разве лишь крепостной.
   Другой критик заметит, что в наше время вообще трудно запечатлеть ти-
пический образ, потому что мы живем в век скоростей, и жизнь теперь  ме-
няется слишком быстро. Думаю, мы идеализируем наше время; жизнь и прежде
менялась быстро. Достаточно вспомнить, к примеру, что Белинский  называл
Печорина "Онегиным нашего времени", - значит была между Печориным и Оне-
гиным принципиальная разница, а ведь разделяют их от силы два  десятиле-
тия.
   Временами мне было весело рисовать современного человека (как и  Лер-
монтову!), порой - скучно; в чем-то мой герой получился похожим на  меня
самого, что и неудивительно: типический образ, как правило, образ  соби-
рательный.
   Снисходительный читатель возможно скажет, что мой герой вовсе не  так
плох. Мне и самому он порой нравится, однако я понимаю, что он становит-
ся приемлемым лишь на фоне своего чудовищного окружения. А может мой ге-
рой лучше нас с вами, читатель, ведь мы живем в этом окружении, являемся
его частью, а он не сумел. А может...
   Впрочем, судите сами...

Валерий Сегаль
Америка
1997 г.

   ЧИТАТЕЛЮ

   Строго говоря, уважаемого и небезызвестного Публициста нельзя считать
автором предлагаемой читателям публикации. Мы не боимся задеть Публицис-
та подобным утверждением, поскольку он и сам говорит  об  этом  в  своем
предисловии. Вниманию читателя предлагается не биографическая повесть  и
не хроника, но лишь собрание документов, базирующееся главным образом на
неизвестных до сих пор широкой публике материалах, обнаруженных в персо-
нальном компьютере беллетриста Р.
   Хотя со дня смерти беллетриста Р. минуло уже пять лет, обстоятельства
его трагической гибели до сих пор волнуют  литературную  общественность.
Собственно волнуют даже не обстоятельства, а сам факт безвременной  кон-
чины знаменитого писателя, очевидно находившегося в полном расцвете  сил
и таланта. Сколько замыслов остались не воплощенными, и потеря  эта  для
мировой прозы сравнима с отдаленной от  нас  во  времени  гибелью  юного
русского гения Михаила Лермонтова.
   Касательно же причины гибели Р., считалось само  собой  разумеющимся,
что только несчастный случай мог вывести из жизни  столь  преуспевающего
художника и человека. Это мнение никогда и никем  всерьез  не  оспарива-
лось, и лишь публикация нижеследующих документов впервые ставит под сом-
нение официальную версию.
   Впрочем, Публицист не делает категоричных выводов, предлагая читателю
судить обо всем самому.
   Мы вполне отдаем себе отчет в том, что публикация  автобиографической
повести "В тухлых водах" может вызвать определенного рода сенсацию.  Ис-
тина для нас дороже всего, даже если она способна изменить отношение чи-
тателя к личности любимого беллетриста. Записки беллетриста Р., даже сам
их авторский заголовок ("В тухлых  водах"),  заставляют  задуматься  над
тем, сколь драматичной может оказаться жизнь даже самого  благополучного
внешне человека, если заглянуть в нее изнутри.

   Издатель

   ПРЕДИСЛОВИЕ ПУБЛИЦИСТА

   Не будучи романистом, а следовательно не являясь  мастером  предисло-
вий, я все же счел необходимым предпослать несколько слов  нижеследующим
документам, отчасти из-за того, что этим и исчерпывается мое авторство в
данном случае, в основном же с целью разъяснить широкой  публике  проис-
хождение столь бесценных материалов.
   Вряд ли стоит напоминать читателю, что лауреат Виньероновской  премии
знаменитый беллетрист Р. трагически погиб 13 августа ... года, выпав  из
окна двадцать восьмого этажа отеля "Ривас" в Дьере.  Напомню  лишь,  что
тотчас прибывший на место происшествия полицейский инспектор  заподозрил
самоубийство, но никто не воспринял всерьез эту версию, настолько  неле-
пой она казалась применительно к преуспевающему, молодому, полному  идей
человеку, по всей видимости счастливому в личной жизни, недавнему лауре-
ату самой престижной литературной премии.
   К сожалению, творческий путь беллетриста Р.  оказался  коротким.  Уже
первые его вещи, опубликованные под псевдонимом  Маэстро,  имели  колос-
сальный успех. Маэстро успел создать немногое, но его место в нашей  на-
циональной культуре определенно и почетно. Оно заметно для всех.
   Внешне биография Р. казалась столь безоблачной, что никого из знавших
его лично не настораживал тот факт, что у знаменитого писателя, по-види-
мому, не было близких друзей. Быть может, многие объясняли  это  элитар-
ностью Р., а скорее всего никто просто не задумывался над  этим  обстоя-
тельством. Я и сам понял это только теперь.
   Так или иначе, но долгие годы я оставался одним из немногих професси-
оналов пера, хоть как-то общавшихся с беллетристом Р., хотя не могу ска-
зать, чтобы мы с ним были особенно близки. Но вероятно не было  в  писа-
тельских кругах более близкого ему человека, иначе  как  объяснить,  что
Лиса Денвер, вдова беллетриста Р., доверила именно мне осмотреть  персо-
нальный компьютер покойного, в результате чего я и стал обладателем "За-
писок" (назовем это так), которые легли в основу  предлагаемой  публика-
ции.
   У каждого, кто ознакомится с "Записками" возникнет естественный  воп-
рос: что же это такое? Иными словами: зачем  беллетрист  Р.  писал  свои
"Записки"? Трудно сказать наверняка; вероятнее всего  "В  тухлых  водах"
(именно так озаглавлена компьютерная директория) виделись автору как ос-
нова для будущих мемуаров.
   Еще при жизни беллетриста Р. я относился к числу  его  самых  горячих
поклонников. Нетрудно представить, какое  волнение  я  испытал,  неждан-
но-негаданно став обладателем нового, неизвестного прежде,  текста,  не-
сомненно принадлежавшего перу безвременно ушедшего от нас  любимого  Ма-
эстро. Вернувшись домой, я первым  делом  создал  в  своем  персональном
компьютере каталог "В тухлых водах", наполнил его бесценными материалами
и с жадностью на них набросился.
   Первое же, самое поверхностное знакомство с записками беллетриста  Р.
заставило меня усомниться в корректности возможной их публикации по  от-
ношению к госпоже Денвер. Вполне естественно, я задался вопросом: прочи-
тала ли госпожа Денвер эти записки, прежде чем передать их мне. С другой
стороны, я не считал себя вправе никак не  отреагировать  на  любезность
вдовы Маэстро и предать забвению ее дар, несомненно врученный мне с  из-
вестным умыслом. Оказавшись таким образом в двусмысленном  положении,  я
осмелился вновь побеспокоить госпожу Денвер и  поделился  с  ней  своими
сомнениями. И прекрасная Лиса, уже ставшая к тому времени супругой  вла-
дельца крупнейших отелей Ливадии, повторила, что  я  могу  распоряжаться
мемуарами ее покойного мужа по своему усмотрению.
   Таково  происхождение  предлагаемых  читателю  материалов.  Авторский
текст сохранен полностью. Я лишь дал названия главам - безымянным в ори-
гинале, расставил эпиграфы и предварил каждую главу материалами из прес-
сы. Я счел себя вправе проделать такую работу. Более того:  она  показа-
лась мне необходимой, ибо автор не планировал свои записки к публикации,
а потому они естественно нуждались в некоторой доработке.
   "Можно видеть жизнь светлой и быть "светлым" писателем, и  это  будет
легко и приятно - точно так же, как быть дураком," - пишет беллетрист Р.
в своих записках. Но можно, добавим мы, не быть  дураком,  видеть  жизнь
такой, какая она есть, и быть при этом писателем со светлым мироощущени-
ем. Такими были Дюма, Стивенсон, Джек Лондон. Таким всегда был  для  нас
беллетрист Р. Другим он предстает перед нами в своих записках.
   Что ж, Маэстро многолик...

 Публицист

   Глава первая. ВЕСНА

   Как в каждом камне статуи сокрыты,
   Так в чистом поле - тысячи дорог,
   Но выбираем мы дорогу крытую,
   До нас исхоженную вдоль и поперек.

   Кохановер, из сборника "Король галеры"

Из статьи,
   помещенной в "Литературном дайджесте" по случаю  присуждения  беллет-
ристу Р. Виньероновской премии по литературе за ... год
   Беллетрист Р. происходит из одной из самых старых и уважаемых фамилий
нашего Севера. Упоминания о его предках  встречаются  еще  в  летописях,
восходящих к самому раннему периоду новой истории.  Будучи  единственным
отпрыском столь благородного рода, он несомненно оправдал  возлагавшиеся
на него надежды: с наградами окончил престижную  католическую  школу,  а
затем стал одним лучших выпускников своего курса в  Дарси.  Его  ожидала
блестящая инженерная карьера, но он избрал другой путь и проявил  незау-
рядное дарование в не менее уважаемой и более элитарной области...
"Предзакатный Армангфор",
   примерно в те же дни
   ... Быть может в тот день когда беллетрист Р. впервые взялся за перо,
отечественная промышленность потеряла блестящего  инженера.  Быть  может
даже успех этого человека в любой сфере деятельности был  предопределен.
Но скорее всего именно безупречное  воспитание  и  отличное  образование
вкупе, разумеется, с недюжинным талантом помогли беллетристу Р. добиться
полного успеха на поприще словесности.
Из пресс-конференции беллетриста Р.,
   состоявшейся по случаю вручения ему Виньероновской премии по  литера-
туре за ... год
   В о п р о с. Стоило ли учиться в Дарси, чтобы стать впоследствии  ли-
тератором?
   О т в е т. Я счастлив и горд иметь за плечами поистине бесценный  ба-
гаж знаний, приобретенный в этом старейшем храме человеческой премудрос-
ти. Даже литературному чемпиону года нелегко  передать  словами  чувства
благодарности,  охватывающие  его  в  отдельных  случаях.  Именно  такие
чувства я испытываю по отношению к профессорам Дарси, и я думаю,  что  в
этом я не одинок.
* * *
   В детстве я мечтал стать футболистом.
   Я грезил этим во сне и наяву. Видел себя мягко выбегающим на  зеленый
газон под нечленораздельное, но мелодически правильное завывание трибун,
когда субботним вечером стадион - словно огромная чаша, освещенная  про-
жекторами и медленно остывающая после дневного зноя.
   Я учился в одном классе с Тони Мираньей, и мы  вместе  начинали  фут-
больную карьеру на  Юниорском  стадионе  в  Сосновом  бору.  Только  его
карьера состоялась, а моя - нет.
   Природа одарила Тони щедро. Он быстрее всех в классе бегал, выше всех
прыгал, дальше всех метал мяч. И любил он физические упражнения, особен-
но, конечно, футбол. Не скажу, чтобы он так уж  выкладывался  на  офици-
альных тренировках, но без мяча его видели редко. Даже на  переменках  -
покурит быстренько, а потом возится с мячом в школьном саду. Он и курить
начал едва ли не раньше всех в классе, но ему это почему-то не вредило.
   Тони стал бы великим игроком в любом амплуа, но тренеры еще в детской
лиге сделали его центральным  защитником.  Статный,  рассудительный,  он
очень колоритно смотрелся на  поле,  прямой  вытянутой  рукой  руководил
партнерами, длинным, хорошо выверенным пасом начинал  контратаки.  Таким
его видели впоследствии на стадионах всего мира.
   У меня данные были поскромнее, да и тренироваться я не  очень  любил.
Мне больше нравилось мечтать о футбольной карьере, что может и неплохо -
здоровое честолюбие. Может дело не в  усердии;  может,  просто,  кому-то
суждено, а кому-то нет. Раз уж к слову пришлось: каких только грехов  не
водилось за Кохановером (тоже, кстати, мой одноклассник), но ведь талан-
тище!
   Сосновый бор никогда не слыл кузницей футбольных талантов  (Тони  Ми-
ранья - яркое исключение), но даже по меркам этого - наиболее аристокра-
тического - района Армангфора моя семья относилась к высшему обществу, и
в глазах тренеров на Юниорском стадионе я был прежде всего сыном  госпо-
дина Р. Поэтому смотрелся я на тренировках как аристократ, пришедший  на
дерби делать ставки: жокеи ему вежливо кланяются, однако своим не счита-
ют и в тайны профессии посвящают неохотно.
   Отец не поощрял мое увлечение футболом. Игрой  достойной  он  находил
лишь теннис и летом почти каждое воскресенье брал меня с собой на Корты,
где я скучал безмерно, всякий раз наблюдая, как отец и его деловые парт-
неры небрежно и неумело разыграв пару мячей, стоят возле сетки, попивают
прохладительные напитки и обсуждают светские новости. С тех пор я  нена-
вижу теннис, хотя сама по себе игра не так уж и плоха. Увы, по сей  день
мне приходится бывать на Кортах: там мне назначают встречи издатели, ор-
ганизаторы моих выступлений, а порой и просто знакомые.  Не  скажешь  же
им, что ненавидишь теннис!
   Я прилично играл в шахматы и несомненно был лучшим  игроком  в  своей
школе. Вследствие этого за  мной  закрепилась  кличка  Маэстро,  ставшая
впоследствии моим первым литературным псевдонимом.
   Учился я хорошо, хотя особого пристрастия к наукам не питал. Проявил-
ся у меня одно время интерес к истории, да и  тот  быстро  заглох,  пос-
кольку отец - в ту пору он еще служил для меня авторитетом -  рассматри-
вал сию благородную науку в лучшем случае лишь как  незначительную  сос-
тавную часть "джентльменского набора".
   В семье считалось само собой разумеющимся, что по окончании  школы  я
поступлю в Дарси. Мой отец когда-то и сам закончил этот университет. Ин-
тереса к технике я за ним не замечал никогда; Дарси он рассматривал лишь
как "правильный ход": в некоторых случаях полезно  намекнуть,  что  ког-
да-то и ты был простым инженером, то есть начинал свою карьеру  с  самых
низов. Подобную показуху часто путают с демократичностью.  Диплом  Дарси
давал отцу, кроме того, основания пройтись при случае по верхам инженер-
ных проблем, демонстрируя тем самым изысканному обществу,  сколь  многое
он уже успел позабыть. Эту фатоватость у нас нередко мешают с аристокра-
тичностью.
   Ко всему этому я тогда относился как к данности,  не  считая  взгляды
моего отца, равно как и традиции моей семьи в целом, ни объектом возмож-
ной критики, ни даже предметом критического осмысления.
   В свете сказанного ясно, что мои мечты о футболе носили  лишь  отвле-
ченный характер, и даже в детстве я это внутренне осознавал. Все же  эти
мечты были живучи, так как шли, по-видимому, из самых глубин  моего  ес-
тества, и даже повзрослев я с неизменной завистью взирал на Тони Миранью
- теперь уже чаще по телевизору - и гордился тем, что он мой бывший  од-
ноклассник.
   Еще  я  любил  музыку,  чем,  впрочем,  мало  выделялся  среди  своих
сверстников. Правда, в отличие от них, я понимал не только  современную,
но и классическую музыку. Последним я был обязан исключительно дяде  Ро.
Здесь необходимо сделать некоторое отступление.
   Дядя Ро был младшим братом моего деда по отцу. Таким образом, я  при-
ходился ему внучатым племянником. Все  наши  родственники  находили  его
странным. Моя мать считала дядю очень одиноким и несчастным человеком  и
с детства приучила меня навещать его не реже одного раза каждые две  не-
дели. Я всегда ходил к дяде один - он жил недалеко, всего в двух кварта-
лах - и не было случая, чтобы я застал у него кого-то еще. Он  и  впрямь
был одинок. Мой отец никогда не препятствовал этим визитам, но и не  по-
ощрял их; он считал дядю Ро душевнобольным и не скрывал этого.  Поначалу
посещать дядю являлось для меня лишь семейной обязанностью, но постепен-
но я привязался к старику и теперь думаю, что многим ему обязан.
   Дядя Ро действительно был человеком странным. Насколько мне известно,
он никогда не был женат, и детей у него не было. Я никогда не  задавался
вопросами, - на что он жил, или чем он  занимался  в  молодости.  Скорее
всего, он всегда был рантье. Во всяком случае, коммерция  его  абсолютно
не интересовала.
   Мы мало беседовали; обыкновенно дядя не приставал ко мне с расспроса-
ми, но если он интересовался чем-то, глаза его выражали участие,  стран-
ным образом сочетавшееся с его всегдашней  отрешенностью.  Однако,  чаще
всего мы общались молча; сидели друг против друга и слушали классическую
музыку. Таким дядя Ро мне всегда и представляется - молчаливым, отрешен-
ным, сидящим в низком глубоком кресле, в окружении старой мебели из  ка-
рельской березы и богатств, стоимость которых взялся бы определить разве
что мой отец. Дядя Ро располагал, как я теперь понимаю, уникальным  соб-
ранием редких музыкальных записей, интереснейшей библиотекой, коллекцией
полотен старых мастеров...
   Над его креслом висел холст Рубенса.
   - Рубенс - это хорошо, - веско произнес мой отец, когда  я  рассказал
ему об этом. - Рубенс - это бизнес.
   Мне тогда было лет двенадцать-тринадцать, и я с умным видом  повторил
фразу отца в свой следующий визит к дяде Ро. Старик  ничего  не  сказал,
только явственно поморщился. Лишь с годами я до конца разобрался в  этой
заочной перепалке между моими родственниками, но интуитивно высоту  дяди
ощутил уже в тот вечер. Мы никогда с ним больше не обсуждали  этот  воп-
рос; он вообще не говорил впредь со мной о живописи. Быть может,  помнил
тот эпизод.
   Зато мы всегда слушали музыку, и с тех пор я люблю Шуберта...
   И еще я всегда любил книги. Родители меня в этом  не  поощряли,  хотя
книги в нашем доме имелись. Я читал дома,  посещал  библиотеку,  изредка
трепетно листал книги у дяди Ро. К его коллекции я испытывал особое поч-
тение, но уносить книги из своего "святилища" дядя не разрешал. Я  часто
посещал магазин "Букинист" и любил ездить в "Дом книги".  Мне  нравилось
не читать книги и не владеть ими, меня просто радовало, что они  сущест-
вуют. Гораздо позже, уже взрослым, я обнаружил такую же мысль в  дневни-
ках Кафки.
   Можно за всю жизнь не написать ни одной  книги,  но  быть  писателем.
Ведь существуют же на свете ничего не создавшие инженеры,  или  програм-
мисты, не написавшие ни одной программы. Теперь мне кажется, что  я  был
писателем чуть ли не с рождения. Читая любую книгу,  я  всегда  мысленно
представлял самого себя в роли ее автора, как  бы  примеривался  к  мас-
терству. Так постепенно возникло и оформилось желание писать. Это случи-
лось еще в студенческие годы, но тогда многое отвлекало. Мне еще  предс-
тояло созреть, дождаться момента, когда желание писать перерастет в пот-
ребность.
   Еще в школьные годы я обладал ладно подвешенным языком, а также  раз-
витым логическим мышлением несколько нигилистического характера, что по-
рой приводило в ярость учителей, зато придавало мне вес в глазах товари-
щей. И долго еще, вплоть до моего литературного становления, этот  авто-
ритет, завоеванный в среде школьных приятелей, оставался моим единствен-
ным объективным достижением, никак не зависевшим от происхождения.
   Но и при этом нельзя сказать, что в школе я был  окружен  закадычными
друзьями. Сегодня многие интересуются моими школьными  взаимоотношениями
с Кохановером. Могу припомнить, что в те годы он часто  оказывался  моим
собеседником, и мы оба получали от этого известное у