довольствие. Не  бо-
лее того.
   Школу я закончил весьма успешно, хотя - ничего грандиозного  (что  бы
там сейчас ни писали!), и в ... году - то есть, как и  положено,  восем-
надцати лет от роду - очутился в Дарси.
   Этот старейший и благороднейший оплот учености и практической  пользы
на самом деле много хуже своей репутации и давно уже стал типичным  при-
вилегированным заведением, выродившимся именно вследствие своей привиле-
гированности. Там учатся отпрыски богатых семейств, реже - особо одарен-
ные юноши и девушки, фактически пожертвовавшие  своими  способностями  в
угоду престижу, хотя, пожалуй, поистине  талантливый  человек  выплывает
даже в самом прогнившем болоте. Плата за образование  велика  чрезмерно,
однако для многих богатых родителей престиж как раз в том и заключается,
чтобы выложить кругленькую сумму за обучение своих чад.
   Помимо взимания упомянутой платы ректорат Дарси озабочен лишь внешни-
ми атрибутами - такими как правительственные отличия,  спортивные  рега-
лии, возведение новых корпусов, видимость грандиозных факультативных за-
нятий. Известное внимание уделяется также религиозности студентов, хотя,
конечно, лишь показное. В целом, питомец Дарси предоставлен самому  себе
и волен делать все, что ему заблагорассудится. В определенные часы чита-
ются определенные лекции, которые он может посещать, если хочет.  Требу-
ется лишь сдавать в конце семестра оговоренные программой экзамены, хотя
и их расписание весьма размыто и, уж во всяком  случае,  обязательно  не
для всех.
   Как известно, университет Дарси расположен  в  маленьком  одноименном
городке в центре страны. Городок этот живописен, но довольно скучен, хо-
тя в условиях описанного выше  вольного  существования  молодые  люди  в
большинстве своем находят себе развлечения и  посреди  этой  скуки.  При
этом, наиболее колоритным в Дарси увеселительным заведением зарекомендо-
вал себя огромный пивной бар "У Аталика", разместившийся в трехстах  ша-
гах от инженерного корпуса. Я провел "У Аталика" множество дней и теперь
вспоминаю их не без удовольствия, а если те дни были беспутны, то такова
была плата за пребывание в Дарси, совершенно не  соответствовавшее  моим
наклонностям и способностям.
   На последнем замечании стоит, пожалуй, остановиться поподробнее.
   Еще в школьные годы при желании можно было заметить отсутствие у меня
какой бы то ни было расположенности к техническим дисциплинам. Повторяю:
при желании. Другое дело, что этого желания никто не проявлял.  А  жаль.
Теперь я полагаю совершенно необходимым для  каждого  юноши  максимально
серьезно анализировать свои способности и наклонности и в соответствии с
этим выбирать себе дорогу в жизни. Пренебрежение столь естественным пра-
вилом закономерно оборачивается пьяной беспутной жизнью, потерянными го-
дами и даже длительным интеллектуальным застоем. Такое к сожалению  слу-
чилось со мной. Избрав ложный путь, я незаметно для самого себя  потерял
самоуважение, вследствие чего бездарно распоряжался как своим  временем,
так и отпущенным мне природой интеллектуальным потенциалом. Понял я  это
лишь значительно позже, а ведь тысячи людей не реализуют себя из-за нес-
пособности понять это вовсе. Набив немало шишек, я в конце концов  сумел
разобраться в самом себе и кое-чего добиться. Известную пословицу - луч-
ше поздно, чем никогда - трудно проиллюстрировать убедительнее.
   Все сказанное еще отнюдь не означает, что плохо было "У  Аталика".  Я
до сих пор питаю нежные чувства к сарделькам с кислой  капустой,  причем
именно в том виде, как их подавали "У Аталика", да и "то"  пиво  по  сей
день остается в моей памяти самым вкусным.
   "У Аталика" нередко случались шумные застолья с участием сотни и  бо-
лее студентов - с пылкими юношескими словоизлияниями, с "дуэлями на кан-
делябрах"; и я почти неизменно становился участником подобных  пиршеств.
Но еще чаще я приходил "к Аталику" один, что,  по  правде  сказать,  мне
нравилось гораздо больше; с юности я ощущал тягу к одиночеству  и  любил
помечтать.
   Особое место в моих воспоминаниях занимает  один  старик,  подлинного
имени которого я так никогда и не узнал; "У Аталика"  его  все  называли
Гамбринусом.
   Не было случая, чтобы, придя "к Аталику", я не застал там Гамбринуса.
Старик словно слился с баром, стал частью его интерьера, причем колорит-
ной частью колоритного интерьера. Как правило, он сидел в одиночестве за
одним и тем же маленьким столиком в углу зала. Лишь изредка он  подсажи-
вался к молодежи; еще реже звал кого-нибудь за свой столик.  Пожалуй,  я
чаще других "гостил" за этим столиком; старик относился ко мне  с  неиз-
менной теплотой.
   Он был мудр - теперь я осознаю это отчетливей, чем прежде. Мне кажет-
ся, он угадывал мое истинное предназначение. Во всяком случае,  со  мной
он часто заводил разговоры об искусстве. Его  любимыми  писателями  были
Лермонтов и Кафка. Из просветителей он особо ценил  Дарвина.  Маркса  он
находил интересным, но неубедительным.  "Люди  никогда  не  смогут  быть
счастливы в единении, потому что в большинстве своем они ненавидят  друг
друга," - эту мысль я слышал от Гамбринуса неоднократно. Мудрый был ста-
рик.
   Он никогда не посвящал меня в подробности своей биографии. Я  до  сих
пор не понимаю, что он делал в Дарси.
   - Я давно знаю это заведение, - сказал он мне однажды, указывая рукой
в сторону высотных университетских корпусов. - Должен заметить, что  ни-
когда от него не было ни малейшего толку.
   Трудно сказать, что понимал под "толком" Гамбринус, но если своим за-
мечанием он пытался указать мне, что в Дарси я лишь напрасно теряю  вре-
мя, то он был абсолютно прав. Пожалуй, из всех студентов Дарси один лишь
несчастный Робби Розенталь был еще меньше способен к инженерному  мышле-
нию, нежели я. Но о Робби мне сейчас не хочется вспоминать. Может в дру-
гой раз...
   Невзирая на сказанное, учился я  совсем  недурно.  Благодаря  хорошей
"моторной" памяти я успешно сдавал экзамены и - столь же успешно - в тот
же вечер напрочь забывал все "У Аталика", что, вероятно,  и  к  лучшему,
поскольку всерьез осваивать инженерное ремесло было бы  делом  для  меня
совершенно безнадежным.
   Вспоминая студенческие годы, стоит еще, наверное,  упомянуть  о  моей
женитьбе. Произошло это, правда, в самом конце, уже на шестом  курсе,  а
потому на моих впечатлениях о студенческой жизни  почти  не  отразилось.
Женился я на известной в Дарси красавице по имени Лиса  Денвер.  (Теперь
меня часто спрашивают, не приходится ли  она  родственницей  популярному
композитору. Увы!)
   Упомяну еще о появлении в Дарси уже набиравшего поэтическую славу Ко-
хановера. Он приезжал на несколько дней и  выступал  в  университете,  в
студенческом общежитии и в городском клубе. В Дарси его  ждал  подлинный
триумф "по непрофессиональной линии": он и в школьные годы слыл порядоч-
ным казановой, познав же вкус славы стал и вовсе  неотразим.  Студентки,
словно спелые яблоки, валились к нему в постель, сраженные раскатами его
красноречия. Мы только диву давались, слушая "У Аталика"  его  рассказы:
за четыре-пять дней Кохановер достиг большего успеха, чем едва ли не лю-
бой из нас за всю свою студенческую карьеру. Завтракал он  ежедневно  "У
Аталика", затем где-нибудь выступал, потом обедал "У Аталика", после че-
го заезжал в студенческое общежитие и вскоре возвращался оттуда  в  свой
отель с очередной жертвой; при этом пару часов спустя его уже снова  ви-
дели в студенческом общежитии.
   Закончив университет, я вернулся в Армангфор, где получил  престижное
для выпускника - хотя, конечно, скромное для сына господина Р.  -  место
начальника технологического отдела на крупной судостроительной  компании
"Корабел". Папаша, конечно, постарался: я уже упоминал, что  он  считает
полезным начинать карьеру с самых низов. Теперь мне полагалось отслужить
для виду пару лет, затем с божьей - или с отцовской -  помощью  получить
небольшое продвижение, а еще чуть позже -  быть  введенным,  наконец,  в
круг деловых людей и блистательной карьерой продолжить славные  семейные
традиции.
   Первый день службы - знакомства, ноги опытных, давно покинувших  сту-
денческую скамью сотрудниц, легкий запах канцелярской утвари, незнакомый
вид из окна кабинета. Первый день пролетел мигом; скука началась со вто-
рого. А через месяц скука переросла в отвращение, и раздражало уже все -
и вид из окна, и запах канцелярской утвари,  и  собственная  подпись  на
"деловых" бумагах, и даже преданный взгляд толстенькой, чуть  перезрелой
инженерши, назойливо напоминающий,  что  я  -  ее  непосредственный  на-
чальник, сын известного в городе босса, а может быть  даже  -  и  скорее
всего, как мне во всяком случае тогда казалось - просто интересный моло-
дой человек.
   Время от времени подчиненные клали на мой стол какие-то проекты, пап-
ки с чертежами. Требовалась моя подпись, чтобы дать этому хламу  путевку
в жизнь. Обычно я подписывал не глядя,  а  если  и  имел  неосторожность
взглянуть мельком на чертежи, то испытывал при этом гадливое  чувство  и
нередко думал о том, что на инженерных работах в силу  их  невыносимости
следует использовать заключенных.
   Мне все трудней становилось проводить полный день на службе, и  почти
ежедневно после полудня я скрывался на пару часиков в уютном "д`Арманта-
ле" (благо, недалеко), где лиловый кельнер Флоризель, едва завидев меня,
уже спешил к моему столику с дюжиной устриц и большой запотевшей  рюмкой
сильно охлажденной русской водки. Такое  времяпрепровождение  я  называл
"северной сиестой" и находил его приятным, однако грустные мысли  о  бе-
зысходности моего существования одолевали меня все чаще и сильнее.
   Отец, в присутствии которого я однажды проявил  свою  неудовлетворен-
ность, принялся убеждать меня, что вскорости я займу подобающее  положе-
ние, вследствие чего горизонты моего видения значительно  расширятся,  и
появится - не может не появиться - интерес к "настоящей" работе. Я  слу-
шал отца рассеянно и жалел, что вообще завел с ним этот бесполезный раз-
говор, поскольку уже знал о  своей  органической  неспособности  оценить
прелести "настоящей" работы и понять разницу между "подобающим" и "непо-
добающим" положением.
   Выходные я теперь нередко проводил за покером у Квачевского, чему Ли-
са не противилась, - возможно она находила  для  себя  удобным  мое  от-
сутствие, а быть может наивно полагала, что у Квачевского я встречаюсь с
"нужными" людьми. На самом деле у Квачевского собирались разные люди, но
наибольшее восхищение у меня вызывал стиль жизни  самого  Квачевского  -
веселого старого холостяка, рантье, превратившего собственный особняк  в
некое подобие игорного дома для знакомых.
   У возможного читателя этих моих записок (хотя я не планирую их к пуб-
ликации) может сложиться впечатление, что в ту пору я стремился  к  без-
делью. Не совсем так. Во-первых, я не был уверен, что бездельником можно
считать Квачевского, как никак организовавшего приятный досуг для  своих
многочисленных знакомых.  Во-вторых,  я  считал  отнюдь  не  бесспорными
представления моего отца о "настоящей" работе. Иные, чем он, понятия  на
сей счет имели, скажем, "левые", которых я  находил  во  многом  правыми
(забавный каламбур!). Думаю, что именно те мои искания и сомнения и при-
вели меня в конце концов к серьезному литературному труду.
   Пока же, почти ежедневно посиживая в "д`Армантале", постоянно угнета-
емый необходимостью вернуться оттуда в опостылевшее здание "Корабела", я
невольно возвращался мыслями "к Аталику", где можно было беззаботно про-
сидеть весь день, попивая пиво и ни о чем особо не беспокоясь.  Я  часто
думал так, хотя понимал, что первопричину  моих  теперешних  затруднений
следует искать именно в моей беспринципности студенческих  лет.  Я  стал
одной из многочисленных жертв широко распространенного в век научно-тех-
нической революции стереотипа, когда молодые люди,  часто  под  влиянием
родителей, не задумываясь избирают дорожку, сулящую им техническое обра-
зование, и лишь позже начинают понимать, что путь этот совершенно не со-
ответствует их способностям и внутренним  потребностям.  И  страдают  от
этого все - и люди, разменявшие свою юность на медяки, и искусство,  не-
добравшее талантов, и даже сами технические науки, структуры которых пе-
регружены никчемными кадрами. Портной, кроивший мне  брюки,  парикмахер,
услугами которого я пользовался еженедельно, казались мне куда более по-
лезными членами общества, нежели я и мое непосредственное окружение;  да
так оно и было на самом деле.
   При всем при том, я прекрасно понимал, что мое положение -  "подобаю-
щее" или "неподобающее" - было отнюдь не самым худшим из возможных. Я не
нуждался материально, а потому мучился на  ненавистной  службе  лишь  по
причине собственного безволия, находясь в плену условностей,  свойствен-
ных моему сословию. А сколько людей вокруг вынуждены - действительно вы-
нуждены - мучительно тянуть свою лямку, мечтать о том, как лет через де-
сять-двенадцать они хоть как-то обеспечат себя, подойдут к своему хозяи-
ну и выложат ему все, что о нем думают. Но под давлением  непредвиденных
обстоятельств этот желанный миг все отодвигается, а на пути уже поджида-
ют болезни и немощи...
   Теперь меня часто спрашивают, какое из своих литературных  достижений
я считаю наиболее значимым. Этим интересуются читатели, журналисты, кри-
тики, и не припомню случая, чтобы я ответил искренне. Я называл Ланком и
Виньерон, я вспоминал "Зеро созидания"; однако на самом деле важнейшим в
своей биографии я считаю сам факт того, что я стал литератором.
   Время, между тем, шло, а я все не решался  что-либо  менять  в  своей
жизни. Год спустя я уже не ограничивался одной рюмкой в "д`Армантале", а
заказывал себе дополнительно - в зависимости от настроения - либо кофе с
двойным шартрезом в качестве десерта, либо просто два бокала пива с  но-
вой дюжиной устриц. Иногда я не останавливался и на этом, и тогда  после
"сиесты" подчиненные подозрительно поглядывали на меня  -  так  мне,  во
всяком случае, казалось - и перешептывались у меня за спиной.
   В тот же год, летом, я как-то встретил в  метро  Кохановера.  Он  был
пьян, выглядел распутно и приставал к ярко раскрашенной девице  старшего
школьного возраста. Он с жаром декламировал стихи, и флирт явно  удавал-
ся, покуда он не заприметил меня. Тут он сразу забыл про девицу и устре-
мился ко мне ("Старик! Уж столько выпито с последней  нашей  встречи!.."
Как быстро летит время - ныне это уже почти  классика!).  Он  размахивал
руками, орал на весь вагон, утверждал, что искусство  требует  жертв,  а
потому необходимо выпить. Я куда-то спешил (кажется, к  Квачевскому),  и
мы расстались, договорившись созвониться позже, но так никогда и не соз-
вонились.
   И эта встреча навела меня на размышления. Нет,  Кохановер  не  служил
искусству; он в нем естественно существовал и, очевидно,  был  счастлив.
Так, во всяком случае, казалось со стороны.  И  я  отлично  понимал  его
счастье; и успех Тони Мираньи понимал  и  продолжал  ему  завидовать;  и
только собственная стезя казалась мне убогой  и  недостойной.  Мне  даже
приходила в  голову  мысль  получить  гуманитарное  образование,  однако
всерьез я ее не анализировал.
   Прошло еще полгода, и я окончательно созрел, чтобы  оставить  службу,
так ничего и не придумав взамен. Отец, конечно будет недоволен, думал я,
но надо, в конце концов, позаботиться и о себе; не могу же я  всю  жизнь
заниматься делом, которое не уважаю. Преодолев рутину, я вздохну свобод-
нее, обрету самоуважение и найду, чему себя посвятить. Так - или пример-
но так - я рассуждал и был, в общем-то, прав.
   Придя к предварительному решению, я осторожно поведал Лисе, что соби-
раюсь покинуть "Корабел" и вообще поставить крест на инженерной  карьере
ввиду отсутствия соответствующих наклонностей. Я добавил, что в  настоя-
щее время меня одолевают сомнения и искания, а потому я  еще  не  решил,
чему себя посвятить в дальнейшем. Любопытно, что все это  была  истинная
правда, и я не могу припомнить другого случая, когда я был бы  столь  же
искренен со своей женой. Против моего ожидания, Лиса отнеслась  к  моему
сообщению довольно спокойно и даже с пониманием.
   Теперь предстоял трудный разговор с отцом. Мне нельзя было уходить  с
"Корабела", не подготовив отца: его  имя  пользовалось  широкой  извест-
ностью в армангфорских промышленных кругах, и не считаться с этим  я  не
мог. Я долго настраивался, прежде чем разговор  наконец  состоялся.  Мой
старик был предельно расстроен, хотя внешне - неестественно корректен  и
доброжелателен, и во мне шевельнулись теплые к нему чувства, поскольку я
прекрасно понимал, каких мук ему стоили эти минуты.
   Примерно в то же время мне довелось впервые посетить одно на редкость
уютное питейное заведение на Зеленой аллее и увидеть за стойкой прехоро-
шенькую, как мне тогда показалось, и очень улыбчивую  девушку  по  имени
Кора Франк. Потом мне захотелось придти туда вновь и вновь  получить  из
ее пальчиков рюмку холодной и чистой, как вода из горного ключа,  водки,
а к ней впридачу - изящную аппетитную закуску и неизменную улыбку. Скоро
меня уже тянуло в эту рюмочную и утром, и вечером, а потому моя "эвакуа-
ция" с "Корабела", на которую я так долго настраивался, в  конце  концов
совершилась чуть ли не в "пожарном" порядке.
   С уходом с "Корабела" - после двух лет "беспорочной службы" - я  при-
вык связывать окончание своей юности. Мне было двадцать шесть лет,  и  я
впервые совершил неодобряемый родителями ответственный поступок. Не пра-
вильнее ли назвать это окончанием детства?.. Карьера Тони  Мираньи  была
уже в самом разгаре.
   Я упомянул об окончании юности; символично в этой связи,  что  именно
тогда я снова, и в последний, пока, раз, посетил  Дарси.  Я  побывал  "У
Аталика". Пиво мне показалось обыкновенным, а сардельки с кислой  капус-
той в тот день в меню почему-то отсутствовали.  Но  особенно  грустно  и
непривычно было видеть пустующим столик, за которым прежде неизменно си-
дел Гамбринус. Оказалось, что старик умер прямо "У Аталика" за несколько
месяцев до моего приезда.

   Глава вторая. КОРА ФРАНК

   Умчались юные года.
   Что развлекало нас тогда?
   Что удалось? Что вышло мило?
   Увы, не помним мы. Всегда
   Лишь помним то, что нас томило.
   Кохановер, из сборника "Валет в пижаме"
"Предзакатный Армангфор" о торжествах
   по случаю принятия Новой Конституции
   Новая Конституция не только закрепляет достижения  нашей  демократии,
но и является документом, по которому потомки будут судить о  нашей  мо-
ральной и интеллектуальной зрелости. Символично поэтому, что первый тост
на праздничном ужине произнес недавний Виньероновский лауреат беллетрист
Р. Однако поразил он всех в этот вечер не столько высотой слога, что бы-
ло бы вполне естественно, сколько великолепием своей очаровательной суп-
руги. Поистине изумительная пара - гроссмейстер пера и королева  Севера!
Вспомним кстати, что Лиса Денвер по праву может считаться некоронованной
королевой Севера. Когда-то, еще до замужества, она, подчиняясь  непонят-
ному капризу, лишь в последний момент отказалась от участия  в  конкурсе
"Северного сияния", хотя эксперты единодушно предсказывали ей полный ус-
пех.
Из одной пресс-конференции беллетриста Р.,
   состоявшейся приблизительно в ... году  (материалами  не  располагаю,
воспроизвожу по памяти - Публицист)
   В о п р о с. Если бы вам предстояло вновь пройти свой жизненный путь,
что бы вы считали особенно важным повторить из своей прежней жизни?
   О т в е т. Я еще слишком молод, чтобы отвечать на такой вопрос.
   В о п р о с. Ну, а все-таки?
   О т в е т. Снова встретить свою жену!
* * *
   Женился я рано, еще в студенчестве. На пятом курсе я  познакомился  с
юной красавицей, также студенткой Дарси, на три года моложе меня. Это  и
была Лиса Денвер.
   Незадолго д