ь в  этот  поток  лучше  с  закрытыми,  -  тогда  река
подчиняется твоему замыслу, соизмеряет донный рельеф с твоей  поступью,  а
глубины - с твоим желанием... Однажды Шарр пытался научить этому Тиллу, но
она была плохой ученицей. По крайне  мере,  до  сих  пор,  пока  негласные
беседы  со  следопытом  еще  казались  ей  каверзами  какого-то  феномена,
явлением  нечеловеческого  и,  вероятно,  небезопасного   существа...   "Я
разбудил вас, Тилла?" - "Нет, нет, я давно  не  сплю!  Так  душно...  и  я
хотела, я ждала, чтобы вы окликнули меня! О, Шарр... - вдруг  спохватилась
она. - Ваши товарищи..."  -  "Не  беспокойтесь,  они  спят.  И  они  умеют
воспринимать только направленную мысль." - "А вы, Шарр?"  -  "В  этом  все
безмолвные на удивление однообразны... но вы хотели спросить еще о чем-то?
Я угадал?" - "От вас ничего не скроешь... Почему  вы  не  подходите  днем,
Шарр?" - "Это не совсем  удобно,  -  начал  оправдываться  следопыт,  -  и
потом... мы вечно наготове,  а  маршруты  выпадают  адские..."  -  "Адские
маршруты? Честное слово, на вас это не  похоже.  Вы  всегда  возвращаетесь
оттуда, как с праздника..." - "Только не сегодня" - признался Шарр. "Да? А
что сегодня? Опять неудача?" - "Даже не знаю, как  объяснить...  Ведь  нам
велят настигнуть безмолвных, вы понимаете?  В  этих  хранилищах  содержали
безмолвных..." - "И вы?" - "И мы их почти настигли - не  очень  далеко  от
Кипрасского озера, где они (где мы  сделали  первый  привал.  Из  утренней
малости проступала серая стена Кипрасского  нагорья,  она  тянулась  вдоль
противоположного берега - все-таки чутье и память  не  подвели  нас.  Пояс
армейских застав остался позади, дальше был  край  обетованный:  небольшие
городишки, поселки, фермы. И где-то  там,  в  застенках  камня,  стекла  и
металла... где-то там, уверенный  в  недоступности,  в  непроглядности,  в
надежности запоров своей двери, окруженный радужным сверканием  оптических
прицелов,  перебирающий  эту  цепь  с  удовлетворением  знатока  -  словно
гирлянду сказочного карнавала, в конце которого немочь тела и  язвительная
хворь души завоюют, распространившись, угодья морей и суши, -  где-то  там
скрывался _о_н_, хранитель сигнала, синий  человек,  способный  не  только
изранить, но и убить нашу землю. Нэг торопил нас, мы  едва  успели  попить
озерной воды и умыться, как он сказал,  что  снайперы  могут  подоспеть  в
любую минуту.
     - На том берегу разойдемся  попарно.  Будьте  внимательны,  население
наверняка начнет продавать нас  -  за  понюшку  пороховой  гари.  Все  они
слеплены из одного дерьма. Озеро обойдем  с  запада,  возле  дороги  полно
стволов...
     Озеро мы обогнули минут за сорок. Когда  подоспело  время  прощаться,
Нэг посоветовал:
     - Главное - не подпускайте их на винтовочный выстрел. Ближе подходить
они не рискнут.
     - Не беспокойся, Нэг, мы станем огнем и дымом,  мы  станем  грозовыми
тучами, если кривоногие рискнут подойти ближе, - обещал Точило Мус.
     Простились мы так же  незамысловато,  как  и  встретились  в  далекие
времена: посмотрели друг другу в глаза, - непойманные гепарды... Я остался
в паре с Нэгом, и я не успел узнать имена остальных, кроме Точила, но  его
я знал всю жизнь...
     - Наше счастье, что они забавляются вертолетами,  -  говорил  Нэг  на
бегу. - И не пускают за нами следопытов. Тут они дали маху, Липи.
     - Вряд ли они забыли про следопытов, - усомнился я.
     - Если так, то я не могу понять... Ведь  нет  еще  последнего  рывка,
безмолвный?
     - Нет! - сказал я, глотая воздух Кипрасса...)
     - "Мы  определили  место,  куда  они  выйдут,  -  продолжал  Шарр,  -
подкрепятся хотя бы  глотком  воды  и  смоют  с  себя  солнечную  коросту.
Полурота снайперов накрыла  бы  их  на  рассвете,  но  вдруг  я  шагнул  в
изнеможение. Этого нельзя выдумать, Тилла,  с  этим  сталкиваются  на  дне
безмолвия... Я выложил  все  начальству,  но  без  нас  у  них  ничего  не
получится, а мои следопыты сейчас - неспособны..." - "Печальная участь..."
-  сочувствие  Тиллы  было  искренним,  но  Шарр  в  этот  раз  не   нашел
благодарности: "Участь! Да вы не  понимаете,  что  это  такое!"  -  "Шарр,
погодите! - взмолилась Тилла. - Я имела в виду..." - "Теперь вы и сами  не
знаете,  зачем  вам  понадобился  храм  Безмолвия  и  зачем  теперь  нужно
разваливать его ожившие стены... мне жаль,  когда  вы  растрачиваете  свое
милосердие на тех, у кого понятие сердца и милости имеют иную природу, кто
находит иное утешение на  иной  земле...  а  потом  вы  называете  плесень
униженности бесцветным словом "участь", а себя называете сильными! Сильные
умеют различать правду и правдоподобие, сильные не хоронятся от первого  и
ни под каким предлогом  не  пользуются  вторым!..  сильные  умеют  слушать
голоса безмолвия и слышать их, даже когда эти  голоса  противоречат..."  -
"Не надо так, Шарр, прошу вас..." - Шарр понял, что женщина  заплакала,  и
ужаснулся нелепости своих упреков сейчас:  "Простите,  надумал  всякого...
Простите, Тилла, - я  хочу  удержаться  и  хватаюсь  за  воздух.  Вы  тут,
конечно, ни при чем..." Она не отвечала. "Тилла? Сегодня же  я  подойду  к
вам, ладно? И мы познакомимся...  по  человечески",  -  это  она  когда-то
предложила   опрометчиво:   "Шарр,   почему   бы   нам    не    поговорить
по-человечески?" - и он тогда скрылся в ночи и долго блуждал  в  одиночку,
обходя зов женщины и проклиная себя  за  то,  что  доверил  уроженке  Сити
небольшой и единственный  секрет  безмолвных;  но  после  все  же  пытался
объяснить ей, почему в словах произнесенных бывает  меньше  человеческого,
чем в случайно подхваченной мысли.
     "Нельзя ли забыть наконец старую глупость, следопыт?" -  откликнулась
она, то ли прощая, то ли  сама  принимая  прощение.  Им  сделалось  трудно
находить друг друга во мраке, оба были измотаны минувшим днем и впереди их
сторожил такой же. "Будем прощаться? -  спросил  Шарр.  -  До  завтра."  -
"Погодите! - спохватилась она. - Сказка Безмолвия! Без ваших сказок мне не
уснуть!" - "Вот как..." - "Сами виноваты, не следовало приучать  меня!"  -
"И все же потерпите до  завтра.  Ночь  на  исходе,  а  вам  не  мешало  бы
отоспаться как  следует...  Завтра  я  обещаю  самую  чудесную  из  Сказок
Безмолвия: Сказку о Женщине из Сити, которая боялась пустыни, и Безмолвном
Следопыте, который в пустыне родился дважды..." - "Дважды! Господи, я умру
от нетерпения!" - "Только не это, Тилла! До завтра. Ваш покорный слуга.  И
спокойного вам сна!" -  "Спокойного  сна,  следопыт",  -  подумала  она  и
пробудилась. В палатке было светло, москитная сетка вяло пошевеливалась на
сквозняке. Тилла отвернула накидку, достала из сумки кулек  с  полотенцем.
Мари Сетра уже  сидела  за  крошечным  раскладным  столиком:  в  форменной
рубашке, короткая прическа, словно только что от  мастера,  -  Мари  умела
сохранять себя в любых  условиях.  Она  гляделась  в  зеркало  и,  услышав
движение за спиной, повернула к Тилле забеленное кремом лицо.
     - Доброе утро, сержант связи! - сказала веселушка Мари.
     - Доброе утро, господин генерал.
     - Умываться подано. Как слышите меня? Как слышите?
     - Умываться принято, - нехотя подыграла Тилла. - Конец связи.
     Мари принялась натираться кремом.
     - Загар тут - ничего себе, -  сказала  она.  -  На  побережье  такого
неделю дожидайся.
     - Тут все - ничего себе, - согласилась Тилла,  расплескивая  воду  из
канистры; умываться на виду у десантников они не решались. - Который  час,
сержант?
     -  Половина  шестого.  Парочка  вертолетов  уже  упорхнула.  Дурацкая
история, правда?
     - Что еще за история, сержант?
     - А такая история, сержант, что до сих пор никого не нашли. Тут  есть
один майор, так он намекнул  вчера...  мол,  беглых  вообще...  не  меньше
четырех... сотен... - Мари заговорила отрывисто, кривя и  растягивая  губы
перед зеркалом. - Взбесились  они,  что  ли  все  в  одну  ночь...  Я  так
соображаю... кто-то здорово перестарался, наплодив столько хранилищ... Эй,
сержант! - хитро прищурилась Мари. - Слишком долго ты смотришь  на  пустую
палатку!
     - Разве следопыты ушли?
     - Их подобрал еще первый вертолетик. Твой Шарр был  великолепен.  Как
всегда. Я даже  загляделась,  эдакий...  -  Мари  оторвалась  от  стола  и
зашагала туда-сюда, изображая следопытов. - Но что я скажу тебе,  сержант:
они все подряд - мальчики-чудо.  Ты  не  находишь?  Даже  обреченность  не
портит их.
     Тилла повесила полотенце на крючок. Первый же вертолет... А если  это
к лучшему? Сказка о Женщине из Сити, Которая  и  о  Безмолвном  Следопыте,
Который... Обреченность?
     - Почему ты называешь их обреченными?
     - Привет, сержант! - удивилась Мари. - А ты, разумеется, считаешь  их
нормальными людьми? Чудненькая нормальность! Ни  тебе  семьи,  ни  дома...
Один тип рассказывал как-то про лошадей на старых шахтах. Знаешь,  что  он
рассказывал про лошадей на старых шахтах? Они  оставались  под  землей  до
конца... Это, по твоему, тоже нормально? А когда их поднимали  выгуливать,
для них и наверху продолжалась ночь.
     - При чем тут эти лошадки?
     Мари помолчала.
     - Ладно, нам пора, сержант. Уже почти шесть.
     Позавтракав, они отправились в штабную палатку. Следопыты могут опять
вернуться затемно, - напрасно Тилла старалась думать о чем-то другом, -  и
они могут вернуться через  неделю...  Первый  же  вертолет,  четыре  сотни
призраков и кучка призрачных же ловцов...  Да-да,  Шарр  тоже  -  выкормыш
миража, разве не так? ей начало казаться, что  еще  в  Нью-Тембре  (случай
свел их на поимке дезертиров Н-ской дивизии) - еще там он предвидел и  все
последующие встречи: на Побережье и здесь, в Толкской степи; он знал,  что
Тилла не отвергнет пригрезившийся голос и самовольно не обнаружит на людях
эту все более увлекающую связь. Странная, необозримая сказка... Почему  бы
тебе самой не подойти к следопыту? Этим ты ничего не нарушишь,  не  должна
бы  нарушить  -  странная,  хрупкая,   неповторимая   сказка...   Принимая
дежурство, одевая наушники и пробуя микрофон, Тилла никак не  предполагала
того, что история, очаровавшая  ее,  кончилась  еще  ночью,  и  последними
словами Сказки о Женщине  из  Сити  и  Следопыте  Обреченном  были  слова:
"Спокойного вам сна", - потому что Шарр в эти минуты уже стоял  на  берегу
Кипрасского озера и пересчитывал выстрелы. Потому что выстрелы  звучали  в
тех местах, куда разошлись  следопыты,  и  только  что  сочно  прошелестел
четвертый. Следующий будет его, Шарра... Следопыт подошел  к  самой  воде,
снял вещмешок и бросил себе под ноги; туда же лег и  зачехленный  карабин.
Следопыт  скрестил  руки  на  груди,  озерная  глубина  взирала  на   него
последними, быстро блекнущими  звездами.  Четыре  снайперских  выстрела  -
неужели  и  пятый  не  отзовется  вселенской  трещиной?  "Сильные  так  не
поступают... Безмолвие, зачем ты предало нас?.." Начштаба внезапно изменил
решение и на рассвете проводил  следопытов  к  посадочной  площадке.  Шарр
тогда снова пытался прощупать мысли потного человека, и снова увидел  лишь
темный провал, а потом увидел воспаленные глаза пилота, которому было  все
равно, куда направить  машину.  "Продолжайте  от  озера",  -  напутствовал
группу  распорядитель.  "Я  сделаю  это  сейчас!  -  таял  от  внутреннего
напряжения юный следопыт. - Или как только мы поднимемся в  воздух!  Пусть
полюбуются прогорающим небом!" - но в вертолете все утихло,  а  потом  они
высадились на берегу, где их караулили снайперы. Стена Кипрасского нагорья
казалась недосягаемой... "Сильные так не поступают, Безмолвие...  кто  дал
тебе эту  двуликость?  Я  хочу  совершить  то,  на  что  я  еще  способен:
воспользоваться  сигналом  и  швырнуть   тебе   последний   свой   дар   -
восхитительное озеро, в  котором  не  будет  рыбин  и  которое  наполнится
оптическими прицелами и нашими душами... Я хочу этого, позволь мне!" - так
стоял он, спиной опираясь на липкую твердь исполинской, не всякому видимой
статуи, а идол, неумолимый и безответный, медленно подвигался к обрыву - и
подвигал туда Шарра. Следующий выстрел был его; пуля прожила  свой  миг  -
миг внепространственного и вневременного  осуществления,  -  она  поразила
цель и мелочным отбросом плюхнулась в воду...
     - Из чего нам предлагают выбирать? Кто предлагает?  И  кто  возьмется
сделать выбор за нас? И когда - когда, черт возьми! - резво жестикулировал
начштаба перед майором-снайпером. - Неужели кому-то не ясно, что они  все,
все без исключения! -  заражены  сигналом!  Следует  оповестить  население
Кипрасса,  Побережья,  оповестите   всех!   Безмолвные   -   вне   закона!
Питомники... Тилла, свяжите меня с командующим ВВС! Что с вами, Тилла?..
     - Будто во сне... - прошептала она. - Вы находили такое? Вы  найдете,
быть может... немного терпения, и это придет...
     - Да что с вами, девочка? Майор, кликните людей из лазарета. Ее  надо
уложить, помогите мне...
     - Как во сне - но я не спала! Не спала! Поверьте, я ни разу не спала,
хотя и просыпалась после... Это правда... а он словно не  замечал  меня...
вроде ничего такого не существует...
     - Конечно, мы вам верим. Прилягте, Тилла. Вот сюда - вам удобно?  Это
все от солнца... Вы слышите меня?
     - ...вроде нет ничего... но разве возможно, чтобы не было ничего -  и
вдруг... ты уже не один?..
     - Это от солнца, дорогая. И еще - пустыня. Завтра мы отправим  вас  в
город...  Где  же  док?  Что?  Наконец-то...  Что-нибудь   успокоительное,
кажется, у нее удар. Майор, пойдемте, у нас еще уйма работы. Мари,  срочно
- командующего ВВС...
     В то же утро массированная бомбардировка обрушилась  на  питомники  -
без  предупреждения  и  вывода  за  их  пределы  инструкторского  состава;
боеголовки испотрошили девственные луга  заповедников,  затянули  обвалами
ущелья, пустили по лесам гогочущие смерчи пожаров. Когорта  провалилась  в
небытие, но сотни и сотни безмолвных уже разбрелись по  дорогам  севера  и
юга, запада и востока страны. Небольшими отрядами и поодиночке - что  было
делать?  Самовольно  начали   исчезать   спасатели-экстра,   первоклассные
испытатели,   надежные   стражники,   за   ними   целиком   -   спецгруппы
разведчиков-диверсантов из подразделений регулярной армии. И уже кто-то из
сограждан хватился  вдруг  загадочно  пропавшего  соседа,  который  -  да,
показывал завидное здоровье, был хват и ловкач, но никаких  особых  заслуг
не имел, занимался обычным несложным делом  -  куда  он  сгинул?  Что  это
значит? Уж не засекреченный ли безмолвик?
     "С тех самых пор я ничего не вижу, Задира. И ты бы ничего не  увидел.
Я ничего не помню, во мне истлел интерес. Что тебе  сказать?  Положить  бы
руки на белую скатерть, выпить бы кружку холодного пива, а потом упасть на
чистую простыню... Еще никогда этот мотив не  удерживал  меня  так  цепко.
Больше ничего я не знал, Задира. Конец Когорты они приняли запросто, как и
ее древнее зачатие; это твои слова, Задира, - было - не было, будет  -  не
будет?.. Они засыпали мальчишек в мясорубку  и  кивают:  боевая  операция,
потом спохватились и снова кивают: что делать? Бомбы  уничтожили  рассаду,
но бомбы нельзя направить против участия зрелой поросли.  Всепроникающего,
успевшего распространиться, коренного. Так они говорят обо мне, Задира,  и
о тех, кто еще остался. Что  им  делать?  Что  делать  мне?  Они  говорят:
безмолвные, объявитесь! - или вам приличествует созерцать невинные  жертвы
у своего алтаря? - это их слова, Задира, а я будто ослеп. Они сожгли наших
детей и прикрываются своими. Я точно  ослеп,  Задира:  оптические  прицелы
ослепили меня, оптические прицелы  ослепили  всех.  Развитая  мускулатура,
стройная осанка, невозмутимое выражение лица - теперь это сделалось верной
уликой против любого встречного. Они подозревают отчаянно и носятся вокруг
собственного башмака. И синие излучатели тут ни при чем - синий свет  лишь
возбудил цепную реакцию. Я совершенно ничего не вижу, Нэг".
     Оптические прицелы утратили былую прозрачность, их замутила пороховая
гарь - но снайперы уже метались  в  догадках,  откуда  появится  очередной
монстр, и вооруженные отряды добровольцев уже  редели  в  растерянности...
Безмолвные,  покажитесь!  Где  вы?  В  ком  затаились?  -  безмолвный   не
отзывался. "Это настоящая слепота, Нэг. Они буквально топчутся по мне и не
замечают..."
     Безмолвный сидел у кромки опаленной земли и смотрел,  как  эта  земля
светлеет под снежной осыпью. За плечами безмолвного лежала Ликская дорога,
по ней то и дело проходили, проезжали, пробегали какие-то люди - к  городу
и обратно; кто-то преследовал кого-то, кто-то кому-то грозился, -  и  день
ото дня движение становилось все реже. Безмолвный и не  думал  крыться  от
глаз - просто он был похож на сломленное, высушенное ветрами  дерево.  Все
было мимо - жертвоприношения  и  алтари,  что  их  носит-не-переносит  эта
земля, нарушенное равновесие и птичий лет  над  головой.  Не  понимая,  он
слышал звуки  отдаленной  пальбы  и  слышал  голос  незабвенного  сигнала,
который пульсировал  в  сознании  безвыходно.  Снегом  наполнял  котловину
гигантской воронки, но в этих местах никогда не  выпадает  снега  столько,
чтобы раны земли затянулись равниной.  Новоявленные  солнца,  единственная
примета дней, подпрыгивали в небе, как шарики из  рук  жонглера.  К  весне
пальба утихла, слепых вертолетчиков ветер гнал  за  горизонт;  талая  вода
облизывала в заново  почерневшей  воронке  последнюю  льдинку.  Безмолвный
поднялся на ноги.
     "Я пойду, Нэг. Выпью пива и посплю в постели. Потом вернусь и  устрою
еще одно озерко. У нас будет два озера, Нэг, - мы будем  отражать  в  себе
облака.  Мне  нравится  отражать  в  себе  облака."  Воронка   забормотала
пузырьками воздуха - Задира  обещался  ждать,  но  от  безмолвного  он  не
требовал никаких обещаний...
     Это было похоже  на  перемещение  свитка  сухой  травы,  сорванной  и
подгоняемой ветром - по бездорожью, вдогонку скороспелым закатам; это было
похоже на торопливый полет  облака,  если  бы  какое-то  из  них  пожелало
спуститься на землю и посмотреть  на  то,  что  мерещилось  ему  издалека.
Печальное странствие по чужой земле...
     Лишь завидев окраинные дома Лика, безмолвный помедлил, затем двинулся
влево, в обход извилистой балки. Не оглядываясь назад, где лежала дорога к
городу, он прошел  метров  полтораста  вдоль  чистого  склона  и  примерно
столько  же  преодолел  по  зарослям  орехового   кустарника.   Безмолвный
рассчитывал  обойти  снайперскую  засаду  и  вышел  прямо   на   нее.   На
противоположном скате топорщилась ветвями дикая яблоня - под дичком  лежал
человек, а рядом с ним лежала винтовка. "У нас были модели поновей, только
без оптики", - отметил безмолвный, вспомнив стрельбище питомника.  Снайпер
откинулся на спину, в руке его сверкнула бутылка; отпив из нее,  он  вяло,
набитым кулем, перевалился лицом к траве и  замер.  Безмолвный  представил
себе, как взрывается боезапас в подсумке снайпера,  как  человек  в  ужасе
влипает в землю, а над головой у него  вспыхивает  костром  ни  в  чем  не
повинное дерево. "Если он выстрелит мне в спину, я  ничего  не  успею",  -
думал безмолвный, минуя засаду в нескольких шагах  от  снайпера.  Был  час
восходящего солнца, а  в  это  время  удача  сопутствует  даже  тому,  кто
разучился предчувствовать  ее  за  поворотом;  безмолвный  услышал  чьи-то
голоса впереди, и остальное для него перестало быть сущим. В город  он  не
пошел, потому что в первом же  доме,  к  которому  он  приблизился,  дверь
оказалась  под  вывеской.  Он  толкнул   эту   дверь,   заблудился   среди
однообразных столиков, наугад присел к одному из них  и  понял,  что  уйти
отсюда сможет нескоро. В зале  никого  не  было,  за  стойкой  тоже.  Обет
Безмолвия, - бесцветный его силуэт, - прислонился  к  дверному  косяку,  с
интересом наблюдая за обессиленным пасынком.