От чего они страхуются? Еще ничего не  узнали,  а  уже  с
головою зарылись в предосторожности, еще ничего - а уже. Дьявол их побери,
Нил, начинаем!.. Непойманный гепард  виделся  крошечной  фигуркой,  эдакой
фишкой в детской игре, - сыграем, друг... Покажи им все, покажи, как ходят
по земле непойманные гепарды, как хохочут они над любыми  застенками,  что
пытаются умалить их величественный поход!.. Любые застенки,  друг...  этот
кирпичный кубик, будь он проклят! Все твои сомнения, вся тоска,  все  беды
спрятаны теперь в нем, -  так  сокруши  его!  Избавься  от  неприятия.  На
экранах  телевизоров  это  просматривалось  более  отчетливо,  дом  словно
сделался резиновым, стал пухнуть, и вдруг его прорвало; кирпичи брызнули в
стороны, а Могон  стоял  невозмутимо  метрах  в  тридцати  от  развалин  и
расшевеливал, перелопачивал груду камней взглядом...
     "Он может все! - вскинулся голос слева. - Он - бог!"
     "Эффектно!" - поддакнули справа,  и  Сток  ликовал,  ликовал,  обеими
руками цепляясь за шершавую корку амбразуры.
     "Пусть продолжает! Заставьте его продолжать!"
     - Не слушай эти голоса, друг, - это голоса блаженных в трусости,  они
представить себе не умеют, что заставить сделать такое  нельзя,  -  только
гений   собственной   твоей   воли,   что   опровергает   пространство   и
непроходимость, только он!.. Ты  можешь  все,  друг,  дай  же  им  понять,
наконец, что кто-то может все, я лишь слегка помогу тебе,  человеку  вечно
не хватает самого скромного соучастия, не  хватает  еще  одного  человека,
который принял бы на себя излишек сомнений...
     Бревна частокола вспыхнули, вода закипела в бассейне.  Воздух  вокруг
гепарда уплотнился невероятно и пророс хрустальными столбами; Могон  повел
эти столбы хороводом, гася и украшая изморозью горелые бревна. И  не  было
этому зрелищу ни названия, ни оправдания, ни заведомого предела...
     "Пусть еще постарается!" - призвал возбужденный соглядатай справа.
     Сток отмахнулся - достаточно! - а когда справа потянуло колким ветром
и Сток посмотрел на соглядатая, ничего уже нельзя было исправить:  человек
арканил далекого Могона взглядом замысла, переступившего черту...
     - Оставьте... - прошептал Сток, - сейчас нельзя... не думайте  сейчас
этого!
     "Безмолвные! - объявил соглядатай, и  все  одобрительно  замычали.  -
Безмолвные,  наиболее  подходящий  материал...  А  вы,  Сток,  будете   их
дрессировать!"
     - Вы... - внезапно Сток почувствовал в груди кусок мертвечины; феерия
стремительно близилась к непредвиденному финалу, -  невозможно...  что  вы
делаете...
     Хрустальные столбы оглушительно лопнули - огненная волна ринулась  на
соглядатаев и ослепила Стока... Уже там, на  вершине  зеленого  холма,  он
опять услышал о  цели  и  средоточии,  услышал  о  мегатоннах,  но  голоса
постепенно замерли, и Сток  остался  один.  Не  было  ни  соглядатаев,  ни
бункера, ни исковерканных Могоном строений. Не было ничего - где я? как  я
здесь очутился? а кто-то упорно тряс его за плечо.
     "Друг, покажи руки!"
     - Нил... живой! Живой! - завопил  Сток;  его  подмывало  бежать,  все
равно куда, и в совершенном бессилии он оставался на месте.
     "Разве ты не заметил?  -  спросил  непойманный  гепард.  -  Все  было
исполнено в точности. Как  тогда.  А  я,  разумеется,  погиб.  Знаешь,  во
сколько мегатонн это мне обошлось? Покажи руки!"
     Сток уже не в силах был стоять - трава потянулась к нему.
     "Я буду приходить каждую ночь, - сказал Могон, - пока ты не  скажешь,
зачем позволил этим людям распоряжаться мною..."
     "...Пока ты не скажешь, зачем не уничтожил  наш  фонарь,  фонарь,  от
которого меркнет рассудок, и энергия мысли прорывается  вовне  и  обжигает
пространство, - зачем ты научил их сделать сто таких фонарей и поставил  у
изголовья тысячи мальчишек..."
     Сток распростерся на траве, ища лицом влагу и просветление.
     - Я невольник, Нил, мне некуда деваться...
     "Пока ты не скажешь, зачем взялся развозить заряженных по хранилищам,
где они возненавидят города и людей - за то, что  никогда  не  жили  среди
них, и за то, что должны будут к ним вернуться! Покажи руки, друг!"
     - Ты не веришь, Нил...  это  трудно  вообразить...  но  я  давно  уже
завидую тебе... Ты - там, а там все  иначе...  И  в  соседней  комнате  не
торчит сутками какой-то тип... а они говорят: это  твой  секретарь,  а  он
постоянно ухмыляется... А в соседних  домах  засели  снайперы  -  это  мои
снайперы, Нил! - и  если  я  когда-нибудь  покажусь  из  дома  один...  Ну
представь себе хоть что-нибудь!.. А секретарь зовет их в гости,  на  чашку
кофе, они здороваются со мной и говорят какие-то обычные  слова,  а  потом
снова идут в засаду... Ты слышишь меня? Ты понимаешь?
     Но непойманного гепарда уже не было рядом... Сток  опомнился:  откуда
Могон может знать о безмолвных и о фонарях, которые будут их  заряжать?  О
том, что Стоку предстоит сопровождать заряженных в хранилища? Ведь все это
- еще не случилось, еще ничего не случилось,  и  даже  хранилища  едва  ли
готовы принять первый груз... Пространство вокруг холма сгустилось,  траву
заволакивало туманом.
     - Да вот же он!
     К Стоку подбежало трое - солдат из охраны и заспанные спецы.
     - Что?.. Пора ехать? - слабым  голосом  спросил  Сток;  солдат  молча
подхватил его на руки и понес к хранилищу...
     Пророчества Могона сбылись - он повторял их  слишком  часто.  Бедняга
Сток очутился меж  двух  опаляющих  стен:  с  одной  стороны  складывались
нерастворимые в воздухе  слова  гепарда,  с  другой  пили  кофе  улыбчивые
снайперы. Что скажет Могон, то и будет. Но даже гепарду никогда не постичь
простого - зачем Стоку понадобилось стать Сопровождающим. Этого не  узнают
и те, кого Сток особо выделял и запоминал среди заряженных, - запоминал  с
трудом, кропотливо, точно так же, как заучивал стратегическую  инструкцию.
Остальные предпочитали  участие  со  стороны,  а  он  был  Сопровождающим,
казалось теперь, всю свою жизнь. Хоть в этом ему повезло, потому что  руки
по-прежнему не отмывались, и Сток научился понимать разницу между "больше"
и "меньше". Хранилища, дожидавшиеся сигнала,  он  относил  к  меньшинству.
Хоть в этом ему повезло, тут он еще мог выбирать.
     - Нил, _о_н_и_ повисли на мне, я задыхаюсь!
     "Ты сам повел их туда. Ты все сделал сам - ты делаешь из себя  синего
человека. Покажи руки, друг!"
     - Вот тебе мои руки, друг! И я не могу ответить ни на один  из  твоих
вопросов... Я могу лишь крикнуть напоследок, как никогда  еще  не  кричал:
будь проклят этот мир со всеми его  застенками!  Весь!  Целиком!  Услышьте
меня, заряженные! - раньше, чем вас выпустят к людям!..
     И настал тот день, когда безмолвный по имени Головастик Прив  сказал,
что уходит на солончаки; побродить с ружьем, до ужина, - сказал он, а  сам
рассчитывал затеряться там  до  конца,  но  что-то  привело  его  обратно.
Вечером он возникал то близ бассейна, то перед гаражом; он пробовал сидеть
в библиотеке и запирался в своем номере, и нигде не  было  ему  спокойного
пристанища. Беседы товарищей - ни вслух, ни мысленно, -  уже  не  задевали
его, сам он ни о чем не думал. А ночью, ночью Головастик  растормошил  нас
диким воплем. Мы повыскакивали из комнат, и застали в  холле  незнакомого,
гибнущего  и  гибельного  Прива.  Атлет,  уподобясь  наказанному  ребенку,
забился в угол, не в состоянии владеть собой. Безмолвие стерло  его  уста,
но крик Головастика был непрерывным и ошеломляющим: "Прочь, безмолвные!  -
требовала отравленная мысль. - Немедля - прочь!.. Сигнал!..  Я  больше  не
могу сдержаться! Я должен разметать Вселенную!.."  -  яростная  борьба  не
оставляла  сомнений:  Головастик  перегорал  изнутри...  "Сигнал!  Сигнал!
Прочь, безмолвные!.." И мы, не спрашивая объяснений, метнулись к  окнам...
Сколько минут понадобится человеку, чтобы бегом одолеть расстояние  в  две
мили? Три? Четыре? На это уйдет не меньше, по крайней мере, чем терпел еще
Головастик, подавляя в себе покорность сигналу. Они  бежали  без  оглядки;
привычка брала свое - они бежали и упивались свежестью ночного  воздуха  и
слаженным  ритмом  тренированного  дыхания.  Взрыв  необычайной   мощности
осветил обнаженные спины бегущих, бросил в ноги им длинные черные  тени  и
повалил  людей  наземь.  Глыбы  искромсанной  ночи  прокатились   по   ним
вперемешку с горелой пылью; тишина хлебнула громового  раската  и  зашлась
клокочущими стонами. Безмолвные подняли головы -  огонь  переместился  над
горизонтом,  сделался  едко-зеленым  и   быстро   выбеливал   небо.   Ночь
скончалась, изувеченные останки ее были разбросаны по степи, и  степь  еще
вздрагивала от икоты глубинных толчков. Безмолвные встали и повернулись  в
ту сторону, где когда-то лежал великолепный поселок  -  их  поселок:  поле
обуглившегося грунта  зияло  даже  издалека  впечатляющей  дырой.  Границы
пораженной площадки дымились, там ползали змейки огня, а  в  небе  зависло
буро-кипящее облако.
     - Они ранили нашу пустыню,  -  проговорил  безмолвный  по  имени  Нэг
Задира. - Гляди-ка, Липи, эти горбатые недоноски  ранили  нашу  пустыню...
Гляди, что они вытворили с ней...  Эти  горбатые,  кривоногие,  мокрогубые
умники... Они заставили Головастика сделать это, вот чем они занимаются  в
своих городах...
     - Я хотел бы сейчас получить такой же сигнал... - с  трудом  произнес
безмолвный, к которому обращался Нэг Задира.
     - Я тоже, - сказал  Нэг,  -  только  не  сейчас...  Пусть  эта  тварь
прикажет мне то, что она приказала Приву, -  но  пусть  она  это  сделает,
когда я буду стоять с ней в обнимку... Я должен знать, что они думают  при
этом и как у них все получится в соприкосновении...
     - Согласен, Нэг.
     - Мне кажется, что и я успел различить сигнал, но не до конца... Я не
успел ухватиться за него, он во мне поскользнулся.
     - Теперь нам вечно будет казаться, Нэг.
     - Так что ты решил?
     - Я согласен.
     - Кто с нами? - спросил Нэг Задира остальных.
     "И ты сомневаешься?" - подумал каждый.
     - Делай, как я!
     Безмолвные двинулись бегом - один за другим, след в след,  выдерживая
заученный на тренировочных маршах интервал. Бурое облако  в  безветрии  не
могло угнаться за ними... Спустя время,  над  местом  катастрофы  кружился
вертолет ВВС. Пилот радировал на базу:  "Хранилище  уничтожено  полностью,
чистая работа." Кренясь на вираже, вертолет взял курс на  юго-восток,  для
соединения с главной поисковой группой.
     - Кого тут искать? - прокричал пилот  офицеру-десантнику,  когда  тот
сунулся в кабину.
     - Что?.. - не расслышал десантник.
     - Вы видели воронку?
     - Да!..
     - Это же настоящий кратер! Представляете, как там было?
     - Еще бы!  -  десантник  показал  большой  палец  руки:  первосортное
зрелище!
     - Вряд ли там кто-нибудь уцелел!
     - Что вы сказали?.. - опять не расслышал десантник.
     - Я говорю: кого мы ищем?..
     - Да! - одобрительно замотал головой десантник. - Это не наше дело...
     - Если там кто-то был, то в это время люди обычно спят...
     - Не наше дело! - повторил десантник, оставляя кабину...
     Поиск продолжался  весь  последующий  день,  ночью  поисковые  группы
вернулись на базу. Было ясно, что силы этого дня потрачены впустую. Однако
начальник координационного штаба не торопился  принимать  решение.  Облава
была организована по всем правилам  охотничьего  промысла,  и  уверенность
испарялась так же скоро, как улетучивается на  этой  скудной  земле  капля
оброненной влаги.  Но  старший  команды  безмолвных  следопытов  продолжал
утверждать:  в  хранилище  произошла  утечка.  Человек   шесть-восемь,   -
докладывал он, - запасов пищи и питья  не  имеют,  привалов  на  отдых  не
делают.  И,  вероятно,  беглецы  достигнут  пограничной  зоны   в   районе
Кипрасского озера.
     - Поражаюсь и  верю  вашим  способностям,  -  невыразительно  отвечал
начальник штаба; он полулежал в  брезентовом  креслице,  одетый  в  легкое
штатское платье, - на нем была рубашка с короткими рукавами и белые шорты,
и рубашка грязно темнела пятнами пота. Следопыту был противен потный запах
этого человека (они даже потеют по-особому, как песчаная ящерица в  минуту
опасности - зловонием она буквально отравляет воздух, вызывая отвращение у
всего живого поблизости); следопыту  не  нравилась  бесцветная  щетина  на
подбородке этого человека и то  остервенение,  что  постоянно  поддерживал
этот человек в себе. Даже  в  часы  миротворного  бессилия  после  трудной
работы... Следопыту не  впервой  было  выполнять  свой  долг  под  началом
подобных типов  -  так  от  чего  же  потянулось  это  резко  обозначенное
неприятие? И чувство какой-то дряни, подкрадывающейся  из-за  спины?  Весь
день был прожит напрасно, - догадался следопыт, не знавший прежде  догадок
и  сомнений,  а  знавший  лишь  цельность  сосредоточенного   взгляда,   -
хорошенький следок! - поразился он своей догадке: есть дни ожидания и  дни
подготовки, есть просто неудачные дни, но этот был  словно  прожит  кем-то
другим, где-то рядом, но за стеной... Что еще вы хотите  от  меня,  потный
человек? Вероятное продолжение их разговора Шарр представлял себе так:
     "Поражаюсь и вынужден  верить,  -  сказал  бы  начштаба,  старательно
избегая сцепления взглядов, - но где? Где они, Шарр?  Приволоките  ко  мне
хотя бы одного!"
     "Это  безмолвные,  -  ответил  бы  следопыт.   -   Мы   сделали   все
возможное..."
     "К черту ваши деяния! К черту ваши  игрушки  на  свежем  воздухе!  Вы
можете вообще ничего не делать, но пусть эти шестеро или сколько их там...
пусть эти длинноногие станут здесь, я желаю  их  видеть!..  Или  пусть  их
здесь уложат - мне все равно. А ищейки нужны  людям  не  для  того,  чтобы
любоваться их чуткими носами!"
     В палатке была еще пара кресел, но следопыт, не получив  приглашения,
продолжал стоять с безвольно опущенными руками. Я стою  перед  ним  -  как
один из тех, - прошептало сознание, - и  потный  человек  уже  знает,  как
поступить со мной...
     "Это безмолвные", - пытался бы уговорить распорядителя Шарр,  который
не солгал бы ни при каких обстоятельствах.
     "Что вы заладили! Не надо учить меня, кто они такие!"
     "Я не собираюсь никого учить. Но они - безмолвные.  Мы  сделали  все,
что могли, и если сейчас они находятся у Кипрасского озера..."
     "Так возьмите вертолеты и роту солдат, Шарр! В чем дело? Через  сорок
минут вы будете на озере!"
     "Но когда мы нагрянем туда, безмолвных там уже  не  будет.  Мои  люди
могут рассчитывать только на случай. Как и ваши вертолеты, полковник..."
     "Не  понимаю,  что  мешает  вам  устроить  эту  случайность!  Или  вы
действительно напали на след... послушайте, Шарр, вы не ошиблись?"
     "Это - запретная зона, - напомнил бы  следопыт.  -  Закрытая  зона  с
усиленным поясом охранения. Хотя вам, конечно, лучше знать, кто еще, кроме
безмолвных из хранилища, мог бы наследить здесь".
     Начштаба прикрыл глаза. Предполагаемого разговора не получилось. Все,
что сказал начштаба следопыту, было:
     - Я устал, Шарр. Идите к своим ищейкам.
     Шарр пытался прощупать мысль потного человека, но увидел лишь  темное
пятно.  Выходя  из  палатки,  следопыт  уже  знал,  что   назавтра   поиск
возобновится, но команда следопытов  от  дальнейшего  участия  отстранена.
Распорядитель не произнес последнего слова,  и,  однако,  Шарр  это  слово
отлично  услышал:  подозрительность  распорядителя  наконец-то  сомкнулась
кольцом. Безмолвные настигали безмолвных, а  это  было  заведомо  тщетное,
неправдоподобное  устремление.  Потому  что   нет   беглеца   в   пустыне,
подвластного солнечному неистовству, голоду, жажде,  сомнению  перешагнуть
непостижимый  горизонт,  -  а  есть  безмолвный,  который  сам  становится
пустыней, и солнечный жар не терзает его телесными пытками и отчаянием,  а
напротив - горячит его кровь  и  прибавляет  упорства.  Ступая  на  песок,
безмолвный легко перенимает дробность и сыпучесть песка, в ночи  он  умеет
быть мраком, умеет порождать звезду, что смотрит на мир свысока, не мигая,
- разве это назовешь охотой? Охотник выходит на горного  зверя  и  мечтает
для пущей верности: вот бы мне самому превратиться в скалу! и когда он так
сказал, он уже перестал быть охотником. Тут действует незабвенное правило:
новоявленная скала никогда не обидит своего питомца...  Пусть  уповает  на
вертолеты, - решил следопыт, - но что это за темное пятно коронует потного
человека? Зачем ему это? Против кого?..  В  некоторых  палатках  окна  еще
светились, возле вертолетов стояли в ряд толстобрюхие заправщики; часовой,
заметив Шарра, спрятал за спину горящую сигарету. Шарр подошел  к  палатке
следопытов. В соседней, двухместной палатке,  жили  девушки  -  связистки,
сержанты Тилла Донг и Мари  Сетра.  Должно  быть,  они  уже  спали.  Шарру
почему-то очень хотелось чтобы они уже спали. Довольно  поздний  час,  или
слишком ранний, думал он, глядя в предрассветное небо, - еще  один  пустой
день, еще один... он нырнул в свою палатку. Четверо следопытов ютились  на
малоудобных, по росту горожан,  скромных  раскладушках;  пакеты  москитных
сеток были свалены в углу, рядом с тощими вещмешками, и лежавшие следопыты
не имели  на  себе  ничего,  кроме  плавок.  Как  только  Шарр  ступил  на
парусиновое днище палатки, следопыты открыли глаза - Шарр видел это даже в
темноте. "Нас отстранили, - мысленно сообщил он. - В этом деле генерал  не
может доверять безмолвным." - "Безмолвие  разрастается,  Шарр,  -  подумал
совсем юный следопыт, сбросив с раскладушки ноги и став перед  старшим.  -
Мы тут без тебя совещались... Безмолвие разрастается,  и  если  ты  что-то
знаешь..." - "Я знаю не больше вашего, - ответил Шарр. - Я знаю,  что  еще
никогда безмолвные  не  преследовали  безмолвных  и  что  нас  постараются
изолировать от этой погони..." - "Ты выяснил, сколько  было  хранилищ?"  -
"Ясно только, что их было немало, а точных сведений я не  принес.  Генерал
швырнул в меня черным яблоком, они постараются оставить это втайне...  Вам
тоже я не советовал бы что-то уточнять - или кто-то  почувствовал  себя  в
силе  нарушить  Завет?"  "Безмолвие  разрастается,  Шарр,  и  это   нельзя
постигнуть! Сигнал торчит в каждом,  как  разрывная  пуля...  нас,  видно,
облучили еще в пеленках! Всех!" - "Каждый выбирает  сам,  следопыт..."  Не
раздеваясь, сбросив лишь легкие  мокасины,  Шарр  прилег  на  раскладушку;
запах распорядителя до сих пор раздражал его -  куда  от  этого  денешься?
Почему люди даже потеют по-разному? - каждый выбирает  сам,  следопыты,  и
каждый выбирает из того, что позволит ему Безмолвие.  Нам  снова  прикажут
идти за сыновьями Когорты, и мы будем идти за ними так самоотверженно, как
только способны ходить по следу, - или нас действительно оставят в стороне
и мы там высидим положенный срок, дожидаясь нового приказа. В любом случае
никто из нас не нарушит Завета. Черные  яблоки  в  штабной  палатке  -  не
означает ли это решительной догадки штабистов  о  сигнале,  поразившем  не
одних  лишь  парней  из  хранилищ,  о  том,  что  наши  головы  невыносимо
потяжелели, а ноги двигаются насилу, словно мы  преследуем  самих  себя...
"Никто не собирается нарушать Закон! - продолжал горячиться юный следопыт.
- Но это предельная черта, Шарр!" -  "Я  понимаю,  -  подумал  старший.  -
Может, со временем это стихнет, и мы  сообразим  что-нибудь  путное.  Пора
отдыхать, следопыты. Будь он проклят,  наш  завтрашний  день,  но  он  уже
наступает..." Когда следопыты уснули, - а это произошло почти мгновенно, -
Шарр бережно,  будто  касаясь  тонкостеблого,  невиданного  ранее  цветка,
потянулся мыслью к соседней палатке: "Простите,  Тилла,  что  тревожу  ваш
покой..." - "Это вы, Шарр? Замечательно!.." Он вообразил себе,  как  Тилла
встрепенулась под абажуром  москитной  накидки,  встрепенулась  и  открыла
глаза, хотя забредат